Текст книги "Эра Мориарти"

***

К встрече с климатом родных Островов мы подготовились загодя, но кондиционированный воздух пассажирских палуб «Графа Цеппелина» с регулируемой термостатикой способен расслабить самые неприхотливые и выносливые натуры, а потому свежий ветерок, встретивший нас в открытой клети подъёмника причальной мачты, показался неожиданно холодным. Пробравшаяся под пальто прохлада осеннего лондонского утра заставила нас ёжиться, и я почувствовал, как стремительно зябнут все члены моего тела, а сильнее всего – рука, которой давным-давно уже не было. И хотя моему изменённому организму теперь уже не могли причинить вреда и куда более сильные температурные перепады, но древние мистики в который раз оказались правы: воображение – великая сила.

Холмс выглядел настоящим щёголем в тёмно-пурпурной крылатке и того же цвета цилиндре. Ветер выдергивал роскошные волосы мисс Хадсон из-под кокетливо сдвинутой на висок шляпки и бессовестно их развевал, делая её мишенью заинтересованных мужских взглядов; она же, сохраняя полную невозмутимость, всем своим существом излучала крайнюю степень презрения в адрес многочисленных обладателей подобного интереса. С трудом заставив себя отвести глаза от стройной фигуры, столь соблазнительно обтянутой тонким зелёным сукном высшего качества, я поглубже нахлобучил сиреневый – по последней заокеанской моде – котелок, заменивший привычный походный шлем, и спрятал руки в глубоких прорезных карманах пальто. Пальто на мне тоже было сиреневым, в тон шляпе.

Лифт скользнул вниз по направляющим, и грузное брюхо «Графа Цеппелина» заслонило от нас небо.

– Никогда не подумывали о личном дирижабле, Ватсон? – спросил вдруг молчавший доселе Холмс.

– Как-то не приходило в голову, друг мой, – ответил я. – Я всё-таки врач, и потому привык ставить перед собой реальные цели.

– Я верю, что через столетие в каждой лондонской семье будет по дирижаблю, а то и не по одному, – сказал Холмс, мечтательно скользя взглядом по украшенным изображениями орлов покатым бокам воздушного исполина.

– И каким образом хозяева станут парковать их на ночь? – спросил я, чем, к моему глубокому удовлетворению, преизрядно озадачил своего друга.

До самой земли он так и не нашёлся, что ответить.

На лётном поле нас встречали.

– Майкрофт, – Холмс шагнул навстречу дородному мужчине в неброском, но несомненно дорогом длиннополом пальто. Когда они оказались на расстоянии шага друг от друга, несомненным стало их явное фамильное сходство. Обниматься братья не спешили, предпочтя ограничиться рукопожатием.

– Шерлок, мой мальчик, – отозвался советник. Протянул руку мне, коснулся шляпы и слегка поклонился нашей спутнице: – Доктор. Мисс Хадсон.

Время было не властно над братьями. Майкрофт лишь чуть сильнее раздался в талии и совершенно поседел. Взгляд его глаз цвета стали по-прежнему был цепок, высокий лоб пересекали морщины, свидетельствующие о постоянном умственном напряжении, которое сопутствовало старшему Холмсу в течение всей его долгой жизни.

Вместе с ним нас встречал немолодой, но крепкий человек, обладатель высокого роста и армейской выправки. Лицо его показалось мне знакомым, но пока я силился вспомнить имя, Шерлок Холмс уже обменялся с ним рукопожатием и обернулся ко мне.

– Вы, разумеется, помните инспектора Стенли Хопкинса, Ватсон? В прошлом мы не раз пересекались с ним в наших совместных с лондонской полицией расследованиях.

– Безусловно, помню, – я с удовольствием пожал протянутую мне крепкую ладонь. Улыбка инспектора была открытой, в светлых глазах читалось облегчение. Предстоящее нам дело, похоже, превосходило своей сложностью немалые возможности Скотланд-Ярда. Я почувствовал нарастающее внутри возбуждение гончей, услыхавшей звук рога.

– С прибытием на английскую землю, леди и джентльмены, – приветствовал нас Хопкинс. – Прошу следовать за мной. Машина ждёт нас.

У края лётного поля нас ожидала стремительных обводов двухколёсная машина с каучуковым корпусом, удерживаемая в равновесии ротором огромного маховика. Когда все мы разместились в её просторном салоне, она рванулась с места, вдавливая нас в мягкие кресла перегрузкой ускорения.

– Не хотите ли по пути ввести нас в курс дела, братец? – обратился к Майкрофту мой друг, когда за широкими окнами автомобиля замелькали высаженные вдоль дороги деревья, а палая листва длинным шлейфом закружилась позади во взвихрённом стремительным движением воздухе.

– Вы всё скоро увидите сами, джентльмены, – отозвался Майкрофт. – Здесь совсем недалеко.

– Прекрасно! – младший из Холмсов откинулся на спинку кресла и устроился поудобнее. – В таком случае, скорее везите нас к вашему марсианину.

Машину ощутимо тряхнуло – это сидевший за рычагами управления Хопкинс вздрогнул от неожиданности. Взяв себя в руки, он бросил на знаменитого детектива восхищённый взгляд через плечо, впрочем, не задав ни единого вопроса. Майкрофт же хранил невозмутимое молчание, однако его тонкие губы подрагивали, словно он изо всех сил гнал прочь призрак улыбки.

Я видел, как округлились от удивления зелёные глаза мисс Хадсон, сидевшей напротив, и чувствовал, что тоже не вполне владею своим лицом. Мне пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не задать так и норовящий сорваться с языка вопрос. Чтобы отвлечься, я стал вспоминать, глубоко ли среди багажа запрятан мой верный кольт, заряженный смертоносными кислородными пулями. В какой-то момент я обнаружил, что моя механистическая рука сама собой ползёт по бедру, направляясь к карману, в котором лежат собственноручно опечатанные мною конвертики, предположительно таящие в себе до поры ответы на все вопросы предстоящего расследования. Разумеется, я тут же пресёк поползновения чересчур самостоятельной конечности и привёл её к послушанию, заставив выстукивать по колену мотивчик популярной бродвейской шансонетки.

Дальнейшая поездка прошла в молчании. Наш автомобиль нырнул в рассеянный Кровлей свет хмурого лондонского утра, и вокруг замелькали многоэтажные дома, соединявшиеся на разных уровнях бесчисленным множеством пешеходных мостиков и паутиной канатов, по которым во всех направлениях скользили над улицей на роликовых подвесках пестро одетые люди.

Хопкинс ловко встроил автомобиль в сплошной поток разновеликих экипажей, и в течение долгих минут мы наблюдали в окнах то вздымавшийся над нами исполинский бок цистерны-водовоза, то припавший к самому покрытию дороги распластанный силуэт спортивного суперкара какого-нибудь богача, то стайки моноциклов, управляемых затянутыми в кожу седоками со скрытыми под гоглами лицами.

Грейт-Вест-Роуд выскочила из-под Кровли близ Королевских ботанических садов, и мокрая листва деревьев расцветила столичную серость многоцветьем осенних красок. Потом дорога снова ушла под Кровлю, мы миновали Чизвик и вновь оказались под открытым небом у Найтсбриджа – совсем рядом с парками Центра и резиденцией августейших особ. Я чувствовал, как сердце моё наполняется священным трепетом, понятным каждому англичанину.

***

Первое, что бросилось в глаза, когда мы выбрались из нашего экипажа, было изобилие мундиров цвета хаки, взгляд натыкался на них, куда ни глянь. А в небе над площадью с криком кружили птицы – тысячи птиц.

Хопкинс остановил машину на пересечении Воксхолл-Бридж-Роуд и улицы Королевы Виктории. Дальше дороги не было – проезжую часть перекрывали ленты полицейского ограждения, за ними мрачной массой виднелась баррикада из мешков с песком, рядом с которой на станках были установлены пулемёты. Блиндированный грузовик с безоткатным орудием на турели зловеще маячил на газоне в центре кольца, образованного пересечением четырёх дорог. Солдаты были повсюду, и оружие они держали в руках. Поэтому не было ничего удивительного в том, что стоило нам выйти из автомобиля, как на нас тут же были ненавязчиво направлены полтора десятка винтовочных стволов.

Майкрофт устало взмахнул рукой, и словно из-под земли рядом с ним вырос человек с незапоминающейся внешностью, который после оброненной Холмсом-старшим короткой фразы немедленно отыскал командира дислоцированной здесь части. Тот отдал Майкрофту честь и тут же отстучал распоряжение на мобильном радиотелеграфе. Солдаты, получив приказ, заметно расслабились – а значит, расслабиться и с облегчением перевести дух могли теперь и мы.

Проведя нас сквозь периметр армейского оцепления и редкий ряд настороженно косящихся лондонских бобби, Хопкинс вывернул из-за угла крайнего дома на площадь перед Букингемским дворцом. Майкрофт следовал за ним. Мы же на несколько секунд замешкались и, запрокинув головы, воззрились на нечто, чего никак не должно было быть на площади у резиденции английских монархов.

Гигантский бесформенный шатёр защитного цвета, в котором я не сразу, но безошибочно опознал переносной ангар для цеппелинов Воздушного флота ЕКВ, был кое-как растянут на невеликом пространстве площади, зажатой между кварталами близлежащих домов. Воздушные насосы на мобильном шасси, общим числом не меньше дюжины, неустанно нагнетали под прорезиненную ткань ангара воздух под давлением, чтобы выгадать хоть немного свободного пространства вокруг центральной опоры шатра для тех, кому предстояло там работать. Меня весьма впечатлила высота этого временного сооружения – центр его возносился над брусчаткой не менее, чем на три сотни футов. По ту сторону площади за шатром виднелись ажурные ворота Букингемского дворца, охраняемые невозмутимыми львиноголовыми гвардейцами-моро.

– Кто у вас там? Лестрейд, разумеется? – спросил Холмс у Хопкинса и, не дожидаясь ответа, решительно шагнул к пологу шатра. Приподняв край тяжёлой прорезиненной ткани, он на секунду замешкался и сказал, обращаясь ко мне:

– Вскрывайте номер первый, как только войдёте. Мисс Хадсон, помните о своей роли свидетеля. И не удивляйтесь ничему из того, что увидите за этим занавесом.

С этими словами великий сыщик исчез внутри шатра, предоставив нам следовать за ним.

Внутреннее пространство было освещено доброй полудюжиной прожекторов. Пригибая голову, чтобы пролезть под тяжёлым полотнищем, и пропуская мисс Хадсон вперёд, как и пристало истинному джентльмену, я сделал наконец шаг внутрь и одновременно извлёк из кармана горсть запечатанных конвертиков. Выбрав надписанный единицей, поймал поощрительный взгляд нашей секретарши и сжал сургучную каплю пальцами, ломая печать. Одновременно с этим я поднял голову, чтобы оглядеться.

И замер.

Прежде мне доводилось видеть боевые треножники марсиан и даже наблюдать их в действии. С тех пор прошла едва ли не четверть века, за эти годы время изрядно подредактировало воспоминания и отретушировала картинки. Видит бог, я был только рад этому. Никому не пожелаю испытать тот ужас, что чувствовал я сам, когда боевой треножник проходил через мобильный госпиталь, развёрнутый нашей дивизией в Боскомской долине. Тогда от неминуемой смерти меня спасло лишь чудо.

Треножник, лежавший сейчас в центре площади, показался мне куда крупнее того, что уничтожил наш госпиталь. Он был огромен, выше домов, выше деревьев. Металл, из которого он был собран, некогда сверкавший ярче солнца, сейчас потускнел и покрылся ярко-оранжевыми пятнами ржавчины. От самой земли до бронированной капсулы высоко наверху его увивали побеги красного вьюна – одного из растений, привезённых марсианами на Землю и прочно укоренившихся на её благодатных почвах. Треножник был совершенно недвижим, и свисавшие почти до земли пучки металлических щупалец безжизненно раскачивались в потоках нагнетаемого компрессорами под купол воздуха, с монотонным звоном ударяясь о бока и ноги гигантской машины инопланетян. Я прошёл под ним, запрокинув лицо, и почувствовал, как на мой лоб что-то капнуло. Стерев каплю ладонью, я обнаружил, что кожа моя испачкана вязкой багровой жидкостью, от которой исходил отчётливый запах гниения.

Кровь. Кровь мертвеца.

На меня капало снова и снова, и я поспешил выбраться из-под треножника. Краем глаза заметил некое движение в кустах у дворцовой ограды. Одна из ног треножника разворотила пристроенную к ограде дворцовую оранжерею, и сквозь брешь в стеклянной стене на дворцовую лужайку выбирались и смешно ковыляла прочь дюжина молодых триффидов. Несколько из них, достигавшие трёх футов в высоту, неприкаянно бродили под куполом прямо среди членов следственной группы Скотланд-Ярда. Пожав плечами, я выкинул триффидов из головы.

Как показали последующие события, сделал я это напрасно.

Мисс Хадсон замерла посреди пространства купола с несколько озадаченным выражением на прелестном личике. Холмс, храня совершеннейшую невозмутимость, что-то выяснял у маленького человечка с лицом и повадками хорька, в котором я опознал нашего старого знакомого – главу Скотланд-Ярда шеф-инспектора Лестрейда. Я подошёл ближе и приветствовал его.

– Ватсон, как по вашему, что это? – спросил Холмс, перебрасывая мне некий цилиндрический предмет размером с небольшой, на одну чашку чая, термос.

Сделан цилиндр был из серебристого металла. Поймав его механистической рукой, я ощутил, что он весьма тяжёл – датчики показали вес в два с половиной фунта. Гидравлические усилители моей чудо-руки легко справились с резьбой крышки. Изнутри поднялось облако изморози. В центре цилиндра лежал небольшой стеклянный сосуд с замороженной жидкостью жемчужного цвета. Немного прибавив температуру в металлических пальцах и открыв плотно притёртую крышку, я ощутил терпкий запах, напоминающий аромат цветов каштана.

– Вне всякого сомнения, это образец семени. Спермы, – пояснил я вытаращившемуся в изумлении шеф-инспектору. Впрочем, сам я испытывал не меньшее изумление от всего происходящего, разве что, смею надеяться, не так откровенно его демонстрировал окружающим.

– Ч-ч-чьей спермы? Человеческой? – выдавил из себя Лестрейд.

– Не имею ни малейшего представления, – пожал я плечами. – Нужен как минимум микроскоп, чтобы дать предварительный ответ.

– Микроскоп доктору, живо! – заорал Лестрейд и тут же, не надеясь на исполнительность и расторопность подчинённых, сам умчался на его поиски.

– Этот сосуд обнаружили внутри треножника, – любезно пояснил Холмс.

– Ничего не понимаю, – признался я, чувствуя, как жалко звучит мой голос.

– Разверните записку, – подбодрил меня Холмс.

На перфорированной бумаге летящим почерком Холмса было написано одно-единственное слово.

«Треножник».

– Холмс! Вы не устаёте меня поражать! – вскричал я. – Но, чёрт побери, – как?!

– То ли ещё будет, мой дорогой Ватсон, – рассмеялся знаменитый сыщик, крайне довольный собой. – Ведь дело-то только начинается!

И с этими словами мой друг ловко полез по верёвочной лестнице вверх – туда, где в ржавой сфере капсулы боевого треножника ждал встречи с ним мёртвый марсианин.

Лишившись дара речи, я только и мог, что смотреть ему вслед.

***

Я плыл в пустоте, полной гипнотического вращения радужных спиралей. Тело моё не имело веса, и я знал, что бесплотен. Музыка небесных сфер ревела в ушах, звук то нарастал, делаясь оглушительным, то затихал, доносясь словно через толстый слой ваты. Во всём этом цвето-свето-звуковом хаосе присутствовал некий странно знакомый ритм, и в какой-то миг я понял, что это – биение моего сердца.

Значит, я всё-таки жив.

– Какого дьявола, Ватсон?!

В хаотическом кружении неясных образов перед внутренним взором возникла некая фигура. Я осознал, что глаза мои уже открыты, но взгляд упорно отказывается фокусироваться на окружающих предметах.

– Он открыл глаза!

Голос. Молодой. Женский. С надрывно-истерическими нотками. Знакомый голос. Первый тоже знаком. Его хозяина я знаю давно, дольше, чем юную истеричку. Тревожные нотки в голосе истерички почему-то доставляют удовольствие. Не злорадство. Радость?

– Ватсон, да приходите же в себя!

Резкий запах аммиака. Нечем дышать! Распахнутые глаза ничего не видят – слёзы текут ручьями.

– Лестрейд, ищейка вы разэтакая, осторожнее же с доктором!!!

Имя.

Знакомое имя…

– Да бросьте вы, Холмс! Добрая порция нашатыря ещё никому не вредила. Видите, пришёл наш доктор в себя. Эй, Ватсон, вы меня слышите? С возвращением в мир живых!

Сквозь реки слёз всё чётче проступают образы, всё более знакомыми становятся с каждым мгновением – словно память возвращается одновременно со зрением, подсказывая названия каждого увиденного предмета, имя каждого из людей, сгрудившихся вокруг.

Вот этот, похожий на помесь хорька и фокстерьера, облачённого в клетчатое пальто, такое же кепи, полувоенного кроя бриджи и тяжёлые башмаки с гамашами – Лестрейд. Шеф Скотланд-Ярда с так и не искоренёнными высоким положением повадками уличной ищейки. Зарёванная юная особа рядом, рыжекудрая обладательница самых зелёных глаз на свете – несомненно, мисс Хадсон. Чудесно выглядите, мисс. Вслух я ей этого не говорю – и вряд ли когда-нибудь скажу. Высокий джентльмен в пурпурной крылатке и цилиндре того же модного в этом сезоне цвета пристально всматривается мне в лицо. Стальные глаза над ястребиным носом, упрямая линия подбородка, бескровные тонкие губы, сжатые в нить.

Мистер Шерлок Холмс. Мой добрый друг и патрон собственной персоной.

И тогда по всему выходит, что я – Ватсон. Джон Хэмиш Ватсон. Военный врач, ныне в отставке. Слуга Короны… тоже в отставке, хотя это секретная информация.

И я лежу на земле.

А высоко в странном небе, сделанном словно бы из серой тряпки, прямо надо мной парит на трёх ходульно-тонких ногах ржавый, поросший красным вьюном шар, с которого свисают, едва не касаясь мостовой, тонкие металлические щупальца. И я знаю, что в недрах шара, на странном ложе, в центре паутины проводов и трубопроводов слепо таращит тёмные, подёрнутые мутью шары огромных глаз мертвец – мертвец не из нашего мира.

Воспоминания возвращаются рывками, всё быстрее и быстрее, словно прорвав плотину беспамятства. Дирижабль, пари, ошеломление от встречи с треножником. Потом – темнота.

Странно.

Сильные руки подхватили меня, усадили и поддерживали под спину, пока мисс Хадсон, словно заботливая сиделка, вливала в меня сладкий, дочерна заваренный чай из мятой оловянной кружки армейского образца.

– Ватсон, Ватсон, – беззлобно ворчал Холмс, придерживая меня за плечи. – Вас ни на минуту нельзя оставить без присмотра.

– Что произошло? – спросил я.

– Вы расхаживали по двору в крайнем волнении, что я приписал обычной впечатлительности вашей натуры, мой друг. В какой-то момент я перестал обращать на вас внимание, а потом на некоторое время потерял из виду. Потом мисс Хадсон начала кричать, что доктор упал. Мы нашли вас здесь, у ограды, без сознания.

– В обморок вы упали, доктор. Всего и делов, – влез в разговор Лестрейд.

– Я не склонен к обморокам, – возразил я.

– Уверены, доктор? – скептически прищурился этот хорёк.

– Абсолютно. Мне позволяют совершенно определённо утверждать это некоторые…, гм, специфические особенности моего организма.

Например, то, что моё сердце будет неутомимо работать ещё много лет после того, как уснёт спрятанный в моём плече атомный котёл, приводящий в движение искусственную конечность, заменившую утраченную правую руку. Впрочем, знать об этом Лестрейду совершенно не обязательно.

– Тогда что с вами произошло? – спросил шеф-инспектор.

– Не знаю, – честно ответил я. – Совершенно ничего не помню.

– А что видели вы, Анже́лика? – Холмс повернулся к мисс Хадсон и пристально взглянул на неё.

– Анна-Вероника! – с вызовом встретила взгляд великого сыщика наша секретарша. – С этого момента – Анна-Вероника.

– Да-да, безусловно, – нетерпеливо отмахнулся Холмс. – Простите, запамятовал.

– И попрошу без сарказма, мистер Холмс! – строго сказала новоявленная Анна-Вероника. – Право каждой женщины – носить то имя, которое её устраивает наилучшим образом, которое подходит ей здесь и сейчас, которое позволяет ей пребывать в гармонии с собственным внутренним миром! И то, что вы мой босс, вовсе не даёт вам…

– Да-да, мисс Хадсон, – поспешно вернулся мой друг к нейтральному обращению. – Пусть я и не вижу вследствие косности своего мужского ума каким образом имя «Анна-Вероника» превосходит в своём соответствии приведенным вами пунктам ту же «Анжелику», но я готов смириться с вашим правом к самовыражению, милочка, если это пойдёт на пользу расследованию.

– Вне всякого сомнения, – вздёрнула усыпанный веснушками носик наша невыносимая эмансипе. Я любовался ею в эту минуту. Раскрасневшись от эмоций, оседлав любимого конька демагогии о равенстве полов и одновременном превосходстве женщины над мужчиной, готовая растерзать любого, кто посмеет ей перечить, мисс Хадсон расцветала, подобно прекрасному, пусть и весьма экзотическому цветку среди унылой серости английских традиций и стереотипов. Глаза её метали зелёные молнии, рыжие пряди, выбившись из-под шляпки, падали на лицо, и возмутительница спокойствия совершенно очаровательно пыталась сдуть их уголком рта – впрочем, безо всякого успеха.

– Боже, что за бред?! – вскричал Лестрейд, до этого лишь таращивший изумлённые глаза на обоих спорщиков. – Холмс?! Вы, с вашим рациональным умом истинного джентльмена, соглашаетесь с этой чушью?!

– Увы, мой дорогой Лестрейд! – мой друг развёл руками в комическом отчаянии. – Женщины – удивительные существа. Я давно имел несчастье убедиться, что метод дедукции далеко не всегда применим в понимании свойственной им логики. На мой взгляд, следует оставить за женщинами право менять по настроению имя, подобно тому, как они меняют наряды, когда хотят – в противном случае мы рискуем ввязаться в затяжную позиционную войну, в которой заранее обречены на поражение. Женщины гораздо упорнее в своих заблуждениях, чем мы с вами, мой дорогой шеф-инспектор, и гораздо настойчивее в достижении целей – какими бы абсурдными они нам с вами ни казались.

Лестрейд выслушал эту тираду с отвисшей челюстью, после чего расхохотался и махнул рукой в знак согласия. Мисс Хадсон ещё выше вздёрнула носик и залилась краской негодования.

– Ещё одно типичное проявление мужского шовинизма! – процедила она сквозь зубы, наконец совладав с собой.

– Разве я не согласился с вашей точкой зрения, мисс Хадсон? – приподнял бровь мой друг в наигранном удивлении.

– Согласие, данное в столь оскорбительной форме, не может считаться истинным согласием! – блеснула профессиональными познаниями наша секретарша. И, подумав, добавила, как плюнула. – Сэр!

– Диспут о значимости формы и содержания оставим до лучших времён, – пресёк готовый разгореться с новой силой конфликт Холмс. – А теперь, если вы не возражаете, мисс, мы хотели бы услышать, что же вы видели.

– Немногое, – ответила, поджав губы, мисс Хадсон. – Спустившись с треножника, доктор некоторое время расхаживал с совершенно потрясённым видом…

– С треножника? Я?! – моему изумлению не было предела. – Холмс, я что, был там?

С этими словами я ткнул пальцем вверх.

– Да, мой друг, – ответил Холмс. – Путь наверх по верёвочной лестнице вы преодолели довольно энергично и решительно. Спускались, правда, гораздо медленнее, но спишем это на глубокую задумчивость и потрясение от увиденного.

– Боги! – вырвалось у меня. – Не представляю даже, что могло побудить меня на столь безрассудный поступок!

– Любопытство, я полагаю, – пожал плечами великий сыщик. – Это одна из основных страстей, что движут человечеством наряду с ленью, алчностью и вожделением. Вряд ли я ошибусь, высказав предположение, что вы захотели увидеть всё своими собственными глазами.

– Знать бы ещё, что я там увидел, – уныло отозвался я. Память не хранила никаких воспоминаний о случившемся, начиная с той минуты, когда мой друг начал своё восхождение на личную Джомолунгму марсианского треножника.

– Многое, уверяю вас, – сказал Шерлок Холмс. – Вполне достаточно для того, чтобы впасть в состояние некоторого возбуждения, но слишком мало для того, чтобы ваш мозг милосердно лишил вас воспоминаний об увиденном. Вы ведь не подвержены падучей, доктор?

– Нет, друг мой. И на отдалённые последствия фронтовой контузии списать подобную амнезию нельзя.

– Уверены?

– Со всей определённостью могу заявить это, – сказал я твёрдо.

Холмс кивнул. Я отдал должное деликатности моего друга, который не стал настаивать на объяснениях. Иначе объяснять пришлось бы слишком многое – а мы уже давным-давно пришли к негласной договорённости, согласно которой старались избегать лишних вопросов. Те годы во время Великой войны, что мы провели вдали друг от друга, изменили нас настолько, что порой я задавал себе вопрос – Шерлок Холмс, плечом к плечу с которым мы столько пережили в довоенное время, и тот Холмс, которого я встретил в послевоенном, оправляющемся от немецких бомбёжек Лондоне несколько лет назад – один ли и тот же это человек? И далеко не всегда ответ на этот вопрос устраивал меня – а порой я и вовсе не находил ответа.

Впрочем, время от времени глядя на своё отражение в зеркале, я задаю тот же вопрос и себе самому.

И меня далеко не всегда устраивает ответ.

– Продолжайте, сударыня, – обратился меж тем Холмс к мисс Хадсон.

– Спустившись с треножника, доктор описал несколько кругов под этим… шатром. Задавал какие-то вопросы полицейским, – тут я мог только развести руками в ответ на вопросительный взгляд моего друга, – потом подошёл к дворцовой ограде и некоторое время рассматривал разрушенную оранжерею. Сквозь брешь, проделанную треножником, продолжали выбираться эти гадкие трёхногие твари. Вот уж действительно мерзость ужасающая, впрочем, чего можно было ждать от России? Не понимаю только, почему Её Величество их терпит? Они то и дело приближались к вам, а вы их отталкивали с крайне брезгливым видом, а они всё лезли и лезли – их вообще очень много бродит тут. Надеюсь, полиция и садовники скоро вернут их всех туда, где им и положено быть. Отвратительные твари!

– Не могу с вами не согласиться, – заметил Холмс. – Особенно после того, что мы увидели в капсуле треножника.

– И что же мы увидели? – заранее внутренне содрогаясь, спросил я.

– Триффидов, – ответил мой друг. – Взрослые особи, числом пять.

– Но что делать триффидам в кабине марсианского треножника?! – вскричал я, совершенно сбитый с толку. Во тьме, скрывавшей мои воспоминания о последних событиях, забрезжил просвет – и то, что смутно заворочалось в памяти, совершенно мне не понравилось.

– Похоже, они проникли туда, поднявшись по побегам красного вьюна, которыми этот треножник увит, словно беседка в ботаническом саду. Произошло это уже после того, как марсианин умер – но до того, как поднялся весь этот переполох. Видимо, их привлёк запах гниения. Вы же помните, Ватсон, как быстро разлагаются трупы марсиан в нашей атмосфере?

– Практически молниеносно, – ответил я, обретая некоторую уверенность при переходе разговора на профессиональную и близкую мне тему. Как и большинству англичан, мне приходилось видеть подобное воочию на полях сражений с пришельцами из иного мира. – Наши гнилостные микроорганизмы превращают труп марсианина в лужу зловонной жижи за считанные часы.

– Всё сходится, – кивнул Холмс.

– Но что им там было делать? – наивно спросила мисс Хадсон. Меня же передёрнуло, потому что я уже знал ответ.

– Они питались, – лаконично ответил сыщик.

Мисс Хадсон побледнела. Потом её лицо приобрело изысканный светло-зеленоватый оттенок, столь подходящий цвету её изумительных глаз, но вряд ли являющийся свидетельством хорошего самочувствия. Она пошатнулась. Холмс бережно поддержал её под локоток и усадил на ближайший оружейный ящик. Теперь уже был черёд нашей юной суфражистки дышать аммиаком из флакона, который с радостью предоставил снисходительно ухмылявшийся Лестрейд, и с благодарностью принимать из рук Холмса горячий чай.

А я меж тем вспоминал, вспоминал, вспоминал…