Текст книги "Вернуться на развилку"

– Художники, – комментирует Далия. – Говорят, что Мейерхольд и в этот сезон опять не приедет.

– Жаль. Его театр – что-то новое, свежее в искусстве, – отвечает Яков, – разбередил ваше сонное дачное царство.

– А я люблю классику. Все эти театры условностей, манифесты среди природы. «Нанижем колесо мироздания на ось судьбы» – не по мне. Яша, хочу тебе кое-что сказать по секрету. От девочек. Не проболтаешься?

– За кого ты меня принимаешь?!

– Скоро твое сорокалетие. Мы хотим подарить тебе портрет девочек. Большой, групповой. Я договорилась с одной художницей. Мария – чудо, сама скромность. Простая, без богемных закидонов, миловидная, из провинции. Ученица Репина, ездит в Пенаты – берет уроки живописи. Но работы нет. Надо помочь. Вот ей и дала заказ на портрет. Решили, что девочек изобразим в полный рост. В бальных белых платьицах, которые остались после новогоднего представления. Они ходят позировать каждый день. Это нелегко – стоять неподвижно два часа. Они стараются. Но это от тебя секрет. Понял? Ты не должен знать.

– Хорошо, Даша. Сделаю удивленные глаза. Два часа! Как они выдерживают?

– Ради тебя. Там в мастерской холодно, у Марии нет денег на дрова. Я дала аванс, но он весь ушел на какие-то ее прошлые долги, холст, подрамник. Ты бы не мог еще денег добавить? На полную оплату. Такая симпатичная девушка. Не обманет.

– Конечно, милая. О чем речь!

Все спокойно, в лесу выписывает рулады соловей, комары ушли в ночной сон и не беспокоят. Художники накупались и переодеваются. Солнце проскакивает мимо тучки и опускается в море. На улице светло – белые ночи. Лошади на фоне малинового неба. Слишком все пасторально.

– Богема! Зачем им купальные машины? Могут и голышом плюхаться в воду.

– В августе, как потемнеет, так и будут. Еще только начало лета – все развлечения впереди.

– Дожить еще надо до августа.

– Эх, какие закаты на Финском в конце лета!

Дачный сезон продолжается. Утром Яков опять уезжает на службу. На сегодня прогноз погоды благоприятный, после обеда запланирована «длинная» прогулка до озера. Собирается большая веселая компания соседей. После завтрака сестрички идут позировать.

Далия заходит в мастерскую художницы к полудню, сеанс закончен, девочки переодеваются. Можно прощаться, но Мария предлагает взглянуть на портрет.

– Ой, Мария! – у Далии расширяются зрачки. – Что это?! Что за красный закат в окне? Почему столько пестрого? Откуда эти наряды, эти смуглые лица, ядовитая ирония в глазах?! Еще два дня назад все было иначе!

– Портретное сходство же есть? Вы этого хотели? – оправдывается художница. – Это современное искусство. Модерн. А это – красная заря на подходе.

– Подождите, Мария, зачем мы тогда достали из кофра и надели белые платья, белые банты?! Это никак не похоже на серовскую «Девочку с персиками». Мы о чем договаривались? И какая красная заря? Двадцатый век – век гармонии и гуманизма, торжество науки, человеческого разума. Или вы тоже считаете, что затмение солнца в августе – предвестник апокалипсиса?

– Вот именно – науки! Грядет великое время. Сентиментализм – прошлогодний снег. Не гнаться же за ретроградным Серовым с его чувственным застоем? В театре появился Мейерхольд. Культура взрыва Кандинского. В поэзии – Маяковский, Бальмонт. В архитектуре – югендстиль, северный романтизм с ассиметричными окнами. И все это здесь, в Териоках, у вас на глазах. Нельзя же отстать, оступиться перед входом в храм будущего?! Этот портрет на века – пусть потомки оценят, что персонажи глядят вперед, а не под ноги. Мир на переломе, вы слышали?

– Я слышала, что при переломе накладывают гипс. А все эти ваши декадентские корчи рассматриваю как гнойники – их прижигают йодной настойкой.

– Зачем уж так, Далия Иосифовна, – корчи, йод? Вы еще услышите и перелом, и хруст хрящей с суставами.

Далия оглядела Марию с ног до головы, как будто увидела впервые. Как это она сразу не приметила типаж, задурманенный эмансипацией. Каким уверенным тоном доказывает свою правоту. Простушка при первом знакомстве, но если присмотреться – со вкусом одевается, владеет навыками спора, живой и, главное, твердый и даже высокомерный взгляд. Такие фанатички могут бросить бомбу в кого угодно ради революционных химер. Она уже пожалела, что выбрала эту художницу. Но все деньги выплачены – обратно не возьмешь.

– А вы, Мария, не так провинциальны, как могло показаться.

– Да, я из предместий. Я рвусь в искусство. Но там, откуда я, остались люди, они живут в жутких условиях. И не надо их обижать пренебрежением. У их детей нет игрушек из финифти, но…

– Нет-нет-нет, извините, если вас обидела. Мы тоже родились не в столице. И всё, чего достигли, включая финифть, заслуга мужа. Он выучился, стал успешным инженером. Но поймите мой интерес. Я хочу подарить ему на юбилей милых дочурок с милыми чувствами, а не персонажей, как вы сказали давеча, не абстрактную фантасмагорию и красный смех.

– Вы – заказчица. Я сделаю, как просите. Но нужен акцент на важной детали хотя бы. Как у Репина в «бурлаках» – на заднем плане дымящий пароход. Это ключ к картине, который говорит, что…

– Хорошо, согласна на вашу говорящую деталь. Но девочек верните в их платья. И фон – как был. Завтра же! Я приду проверить. Все эти ваши авангардистские танцы – спрячьте за кулисами. Никакой асимметрии! Понятно?

Текут будни, отличающиеся только наличием или отсутствием дождя. Хотя Далия долго не может успокоиться – права ли она, отстаивая классику? Хорошо, что в Териоки начался чемпионат по лаун-теннису. Весь местный бомонд две недели только его и обсуждает, и семья Лойцанских вместе со всеми. В парке специально обустроены три площадки, в клубном павильоне – мужские и дамские комнаты, веранды для судей, помещение для сторожа. Приехал сам чемпион теннисной России граф Михаил Сумароков-Эльстон. На богатые призы собирают средства местные меценаты. Проходит с успехом и женский турнир.

Далии обидна нерегулярность приездов Якова: он то на одну ночь, то на две остается в Петербурге. Пролетарские волнения не прекращаются. То забастовка на одном заводе поддерживает рабочих другого завода, то все вместе перекрывают проспекты Выборгской стороны. То молодежь забаррикадирует поезд на Финляндском вокзале. А вот вдруг прибывает с визитом французский президент Пуанкаре. В чем необходимость ему лично приезжать? Пресса визжит от восторга. На пляже говорят, что полиция заставляла горожан встречать его радостными возгласами. Зачем эта показуха? Опять у железнодорожного вокзала видели женщину в черной вуали: говорят, что ее черный автомобиль реквизировали на нужды армии. Ох, не к добру. В августе день рождения мужа. Кого звать на торжество?

Восемнадцатого июля Далия выходит к завтраку. Бонна уже усадила дочек за стол, несет кофейник. Приятный запах утреннего кофе щекочет ноздри. Наконецто – солнечное утро. Как надоели дожди! Можно сходить в лес пособирать чернику. Повариха накладывает еду. Заходит хозяин дачи Микко. И долго с хохотом рассказывает, как он пошел с утра пораньше на рынок в центр Териок, и чем-то не угодил корове, которую привели на продажу. Корова сорвалась с веревки и понеслась на него. Он улепетывал несколько кварталов. Отхохотавшись, Микко бросает как бы невзначай:

– Кстати, война будет. Вы закупились водкой? Объявили сухой закон.

– Как?! С кем война?

– С немцами. Царь объявил всеобщую мобилизацию. Будете воевать за сербов. Вы, славяне, друг за друга готовы в пекло голову засунуть.

– Мы не совсем славяне, – Далия роняет чашечку на блюдце, кофе расплескивается на белую скатерть черными кляксами. – Мы евреи.

– Ну, это для меня одно, раз говорите по-русски, – отмахивается Микко и уходит по своим делам.

Вечером Яков не приезжает. Присылает телеграмму, что задерживается в Питере. И на следующую ночь остался в квартире на Спасской улице. Только двадцатого июля добрался до Териок. Обстановка в городе сложная. То тут, то там собираются на митинги в патриотическом угаре, кричат лозунги за панславянское братство, крушат немецкие лавки. Император объявил с балкона свое решение – площадь встала на колени. Те, кто еще месяц назад требовал его свержения, теперь кричат «ура». Какие-то группы рабочих продолжают качать права, но протесты сходят на нет. Зевак прибавилось на улицах: любопытство берет вверх – а что будет? Шествия уже не понятно за что или против чего – что требуют, что хотят? Соседи по Спасской в унынии – догадываются, что война – мясорубка. Но, главное, самое главное – Ларсен заморозил строительство, собирается продавать недоделанный дом. А ведь уже четвертый этаж закончили. Еще немного, и мебель можно завозить, постояльцев пускать.

– Кто-нибудь знает истину? – ужасается Далия.

– Какая может быть истина в такое время? Почитай правые газеты – патриотизм захлестывает, почитай левые – сплошные дезертиры. Голова идет кругом. Ваш кумир, прощелыга Сумароков-Эльстон, записался добровольцем на фронт. А умница Бент собрался закрыть дело и эмигрировать. Зачем? Он же датчанин, не немец, чего испугался? Считает, что война подтолкнет Россию к революции. Откуда он это взял?! А черносотенную прессу лучше вообще не брать в руки – замараешься.

– Может, и нам эмигрировать, Яша? Ларсен – не глупый человек…

– Что за чушь! Мы для чего перебрались в Питер? Чтобы сбежать? А Бента зажали в тиски слухи. Сплетни! Понимаешь, какая чушь? А ведь современный человек! Пока сидите здесь, в Териоках, – резюмирует Яков.

– Нет, ни в коем случае! – кричит Далия. – Ты не знаешь главного! Еще главнее твоего. Все говорят, что приплывут немецкие подводные лодки и будут обстреливать Териоки! Надо съезжать с дачи! Да и финны стали смотреть косо – они говорят, что скоро получат независимость. Могут в злобе отравить чем-нибудь. А если перекроют границу? Ты – там, а мы – здесь. Нет, нет и нет!

– Даша, опять паранойя! Какие подводные лодки в Финском заливе, который тебе по пояс?! Зачем им обстреливать курортный городок?! А финны живут с дачников – им-то зачем травить гусыню, несущую золотые яйца? Это опять досужие разговоры!

– Ты сам говорил, что слухи «самосбываются». Когда все говорят – это не шутки! Уже Добрянские съехали. Коломойцевы собирают вещи. Нам надо срочно паковать чемоданы. Ты наймешь подводы и вывезешь кофры. А мы – по чугунке. Девочки в опасности! Дина, Роза, Таечка. Подумай о них!

На следующий день завтрак накрывают на террасе. Далия следит, чтобы девочки доели до последней крошки – нехорошо оставлять еду в тарелке, когда другие голодают. Спускается Яков. Бонна выносит чашку с кофе, сливки в кувшинчике. Утреннее солнце отражается в волнах залива, как будто соблазняет остаться. Почему-то не пришел сказать традиционное приветствие Микко. Наверное, опять отправился на рынок. Выходит повариха: «что купить в колбасной?». А может, больше ничего не надо ни в колбасной, ни в магазине «мясо – рыба – зелень – дичь». Девочки резвятся на поляне перед дачей. Ветра нет, ясно, но в воздухе неспокойно. Вдруг на террасу с шумом залетает черная галка, садится на перила, громко каркает, как ворона. Далия вскрикивает, Яков шарахается и роняет кувшинчик, кувшинчик разбивается. Девочки заливаются плачем от неожиданного шума. Галка, взмахнув широкими крыльями, двусмысленно скосив глаз, демонстративно улетает. Или это только кажется? Яков и Далия обмениваются взглядами – они принимают решение без обсуждений: объявлен отъезд в город.

К вечеру все вещи собраны. На утро заказан извозчик. С телегами для вывоза кофров возникает сложность – все заняты на неделю вперед. Ладно, это решим позже. Начнем с важного – женщины должны уехать в город. Экипажи двигаются один за одним. Уже начиная с поворота к железнодорожному мосту – столпотворение. Паровоз заправляется водой из «гусака» – скоро подадут состав на посадку. Коляскам не хватает места на привокзальной площади. Истошный крик. Кто-то потерялся. Бегут, чемоданами и тюками задевая друг друга, сбивают с ног. В общей кассе давка. Слухи, что сегодня только один состав пустят в столицу, передается толпе. Яков с трудом покупает билеты в первый класс. Отводит Далию, бонну и девочек в зал ожидания. Буфет закрыт. Паровоз медленно тащит вагоны к платформе, как будто в чем-то сомневается. Первый звонок. Дачники бросаются занимать места. У дверей сутолока. Второй звонок. Начальник станции лично приглашает пройти из зала ожидания в вагон первого класса. Протиснувшись сквозь толпу, Далия заходит в синий вагон первой. За ней Дина, бонна. И тут раздается третий звонок. Толпа издает общий рев. Все, кому не хватает места в желтых и зеленых вагонах, устремляются в синий. Якова с Таей и Розой отшвыривают от дверей. Далия еле успевает занять сидячее место, как уже в вагоне нет ни единого свободного метра, проходы и сени забиты телами. Яков подхватывает Розу на руки и забрасывает в вагон через открытое окно. Паровоз свистит и пыхает из трубы черным облаком, с шумом прокручиваются колеса. Вагоны дергаются, и тягуче отправляются в сторону Питера.

«Всем – от края платформы! – начальник станции бежит вдоль состава. Кто-то орет благим матом «ногу сломали». Где Таечка?! Яков оглядывается вокруг себя. Исчезла.

Тая в ужасе отпрянула от состава, бросилась бежать вдоль платформы, прижалась к стене кубовой. Человек в черном костюме мочит носовой платок под струей кипятка и обтирает грязь с локтя.

– Вот, быдло, обрызгали новую одежду – только два дня как купил, – чертыхается он. – Тебе чего, девочка, водички хочешь набрать?

– Дядя, мне страшно! Я потерялась!

– Чья девочка?! – громко кричит человек в костюме, продолжая мочить платок под краном.

Яков бросается к Тае, подхватывает, бежит вперед по платформе, сбивая всех на своем пути. Но синий вагон уже далеко, другие мелькают перед глазами. Что-то истерично кричит Далия. По губам читается: «Береги Таечку! Мне страшно!». Яков машет рукой, опуская девочку на платформу. Хочется подбодрить, но кричать бессмысленно – все заглушает грохот состава. «Ждите нас в городе, доберемся к вечеру вместе с вещами, – говорит Яков про себя. – Не бойся, Даша, был только один знак!»

Дым от паровоза еще какое-то время виднеется вдали. На станции – люди с узлами, возмущаются, кричат на начальника станции: «Когда будет следующий состав? Почему так рано дали третий звонок?» – «Что за паника? Все по расписанию – через час. Куда вас всех несет? Вот Репин никуда не сбегает, остается на даче».

К Якову подходит человек в костюме, подает куклу Пьеро. «Вот, ваша дочь обронила. Жабо порвалось и испачкалось в грязи. Почему эти финны не чистят платформу? Безобразие!» Яков благодарит, берет плачущую Таю за руку и идет к стоянке извозчиков. Возвращаются на дачу. Надо где-то договориться о подводах. Но все финны с телегами уже зафрахтованы. Вечером приходит телеграмма от Далии: «Добрались квартиры благополучно ЗПТ Питере волна патриотических демонстраций ЗПТ дай Марии городской адрес отправить портрет юбилею ТЧК». Как женщины помнят о таких мелочах? Два дня Яков рыщет в поисках подвод. Безрезультатно. Микко предлагает остаться до конца лета, обещает скидку. Таечка возвращается из парка в слезах. Здание казино захватили дети местных жителей, устроили театральное представление, в конце спектакля душили кошку, как немецкого шпиона. Отец запрещает дочке выходить из дома. Заходит к Марии, сообщает адрес на Спасской улице, дает денег на доставку: «В августе, надеемся, станет спокойнее с транспортом».

Только через двое суток он договаривается о подводе, заплатив тройную цену. Коробки с посудой, саквояжи с игрушками, тяжелые кофры для платьев и обуви. Это же надо – сколько барахла! Когда тронулись в сторону Петербурга, Яков засыпает без сил. Зато Тая с интересом следит за дорогой. Первые двадцать километров проезжают быстро. Но уже после границы с Финляндией движение уплотнилось, массово добавились дачники-«беженцы» с Сестрорецкого курорта, начались «пробки» из подвод. А через пару километров и вовсе встали. Некстати накатила жара. Тая просится отойти пособирать чернику. Финн-возница молчит всю дорогу – только требует доплаты за «вторые сутки». Да, лучше остановиться на ночевку в Лисьем Носу. Хозяйка приносит простокваши, Тая пьет две кружки, играет с домиком из финифти и уходит спать. Яков всю ночь дежурит на улице, чтобы не растащили мелкие вещи. Рядом ночуют другие подводы.