Текст книги "Исповедь последней слезы"

Исповедь последней слезы
Максим Юрченко

© Максим Юрченко, 2016

© Максим Александрович Юрченко, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-2592-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Мой внутренний мир богат, но сейчас вошел в ступор.

С нетерпеньем жду, когда второе дыханье вступит.

Рваные шрамы на сердце, те, что когда-то я вырезал кровью.

Сейчас меня медленно топят, ведь в доме моем поломана кровля.

Куда уходят мечты, я не знаю.

За поворотом потерянной жизни, остатки лежат их в яме зла.

Я как последний листок на дереве, тот, что не хочет покидать свой дом.

Но всем плевать, никто ведь не верит, просто ушли, оставив боль.

Поэзия. Стихи. Какие великие слова. В последнее время я стал очень часто над ними задумываться. Что испытывает человек, прочитавший творение автора? Полет мысли? Как пустота внутри его проспиртованного и пропахшего насквозь табаком тела, начинает заполняться чувствами, эмоциями, или этим страшным словом под названием любовь?

«Поэзия – это особый способ организации речи. Привнесение в нее дополнительной меры, не определённой потребностями обыденного языка. Словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное».

Вот определение этого громкого слова из уст матушки Википедии. «Я как последний листок на дереве, тот, что не хочет покидать свой дом». Что скажет человек, прочитавший эти строчки? Не знаю, что сказал бы я. Думаю ничего. Для меня слово поэзия – это пустое слово. Вест этот шум вокруг него я считаю просто раздутой надувной бабой, которой пользовалось множество людей, для своего рода доказательства всему миру, что и они на что-то способны.

«Я как последний листок на дереве». Я написал это стихотворение меньше чем за пять минут и если меня попросят сочинить что-то еще, я сделаю это так же быстро. Просто потому что могу, а не из-за внутреннего ангела с милым личиком, имя которому – Талант.

Поэзия…

Смотря перед собой на белый лист формата А2, кнопками прикрепленный к деревянному планшету, я размышлял обо всем этом. Не знаю почему, и не знаю, почему именно в этот момент, но эти мысли порождали во мне что-то не доброе. Я записал этот стих в правом верхнем уголке бумаги микроскопическим шрифтом. На последней букве так сильно надавив на карандаш, что его графит рассыпался. Это мой ритуал перед каждым новым изображением.

Я студент факультета дизайна, и сейчас, сидя в этой убогой аудитории на уроке рисунка, всей нашей группе нужно выбрать одного счастливчика, кто станет позировать. Пятнадцать человек. В основном девушки. В основном страшные девушки! И каждая из них тянет свою руку вверх. Все хотят так или иначе оставить свой след, пускай даже на бумаге, пускай даже руками столь неопытными, что вряд ли можно будет узнать себя любимую. Не знаю как они, но я бы, точно не хотел увидеть четырнадцать интерпретаций самого себя.

В огромное окно падал луч солнца, и мне пришлось отвернуться от раздражителя глаз. Но как только фокус снова настроился, я пожалел о том, что перестал играть с милым солнышком в гляделки. Картину, что предстала перед моим взором, я уверен, видел каждый. Одна из множества безликих одногруппниц наклонилась что-то поднять с пола, и пояс ее штанов съехал так низко, что вся ее задница стала проситься на свет божий. Два огромных куска сала, с темной ложбиной посередине, отвесили моему зрению серию коротких апперкотов, от которых мое лицо развернуло в другую сторону.

Все эти милые дамы продолжали тянуть руку вверх, ровно до того момента, пока наш преподаватель не объяснил, что позировать нужно без одежды. Не голышом, в нижнем белье, но все же. В этот момент словно автоматная очередь прошла над их головами и все руки, что в унисон тянулись к потолку, рухнули вниз. На моем лице пробежала мимолетная улыбка. Это бывает редко, но все же, я люблю эти моменты, учитывая, что я абсолютно не наделен чувством юмора.

Я прямо-таки представил все их мысли поочередно: сегодня я съела лишнего за завтраком и мой животик немного выпирает. У меня прокладка с крылышками и если это кто-то увидит, я умру со стыда. Я не в том белье, чтобы его можно было изображать на бумаге. И так далее.

И вот наступил этот момент. Все, словно единое целое, как один коллективный разум, посмотрели на меня дикими глазами. Не на второго парня, который сидел посередине и выглядел гораздо более эффектнее, чем я. Нет. Все уставились именно на меня. Видимо, пришло время отдуваться за то, что я не такой как они. За то, что я не хожу с ними глушить пиво ведрами после учебы, за то, что мне не интересно как прошли их выходные, за то, что мне собственно плевать, есть они или нет.

Эти хищные взгляды…

Я почувствовал, что начинаю исчезать, что каждая из них отрывает от меня по кусочку и, немного пожевав, чавкает и выплевывает на пол. Неприятное ощущение.

Наша староста приняла общее решение и озвучила мысль.

– Девочки, – она поднялась со своего стула, словно королева. – Думаю, все вы меня поддержите. Давайте натурщиком в наш первый раз, будет всеми горячо любимый Тихоня.

Столь короткое предложение. Всего несколько слов, но после этого, они словно ощутили член между своих ног. Причем все одновременно. Некоторые даже провели языком по нижней губе. Этот огонь в их глазах, предвещающий час расплаты. Сейчас произойдет мое линчевание, и они жаждут этого.

– Ну что, девчонки? Все за?

И разумеется, все как одна, начали скандировать.

– Ти-хо-ня! Ти-хо-ня! Ти-хо-ня!

Кричали чуть ли не во все горло. Преподаватель посмотрел на меня грустным взглядом и пожал плечами, мол, он ничем не может помочь. И в этот момент, я сделал то, чего от меня точно никто не ожидал. Через четыре года учебы, парень, который и нескольких слов не мог произнести, не сделав какой-нибудь глупый жест или что-то в этом духе, встал и показал два средних пальца всему классу. А затем, в стиле Майкла Джексона, сделал движение тазом, дав понять, что поимел их.

Я не солгу ни разу, если скажу, что почти все приложили ладонь к губам и запорхали своими намалеванными ресницами, находясь в шоке. Я не стал спорить с этим стадом, пусть их крылышки от прокладок и дальше находятся подальше от посторонних глаз, а животы, якобы торчащие от плотного завтрака, покоятся под плотным слоем ткани. Не мешкая, я снял с себя всю одежду, и остался в одних боксерах. Под пристальные взгляды толпы, я вышел на середину, встал на небольшой подиум, сделал серьезное лицо и прошелся своим испепеляющим взглядом по их удивленным глазам.

– А наш Тихоня, не так уж и плох, без своего нудного балахона и серых штанишек, – с долей иронии произнесла наша всеми любимая староста.

– Смотрите, – начала поддакивать ее подружка. – Он, наверное, в спортзале неплохо впахивает. Тихоня, проводишь меня после учебы до дома? Уроки вместе поделаем.

Весь женский коллектив разразился в истерическом хохоте. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул и представил, как все они подыхают на моих глазах. Видимо, что-то в моем стихотворении все-таки есть. «Я как последний листок на дереве». Во мне все еще есть цвет, есть жизнь, я не уподобился их желтизне и не валяюсь на земле, вместе с этой кучей мертвых листьев.

Прозвучал долгожданный звонок, и под ехидные улыбки, я стал натягивать штаны. Ни одна из них не упустила возможности съязвить. Я был на расстреле, и лучше бы в меня летел свинец, чем остроты этих сук. От него я бы хотя бы умер и все закончилось. Самая крупная из девушек приложила палец к кончику языка, а потом сделала вид, что затушила его о свой сосок. Ужаснее зрелища я не видел, бегемот на пилоне выглядел бы более сексуально. Но все-таки это закончилось, и я смогу спокойно, как и раньше пойти домой, тропой, на которой меня никто не сможет потревожить.

Ключ в замочную скважину, поворот кисти и входная дверь в квартиру открылась. Громкая музыка буквально сбивает с ног. Эти басовые композиции я слышал тысячи раз и знаю, что они означают. Моя ненаглядная сестра во всю трахается со своим мистером Олимпия, закрывшись в комнате. Я против их любви, и самого мистера Олимпии ничего не имею. Каждый в праве воплощать свои желания. Но то, насколько громко она орет, когда в нее попадает инородно тело, меня убивает. Словно все порно-актрисы мира слились в один хор и пытаются вещать через ее глотку. А когда она не орет, то можно понять, чем она занята.

Я снял с себя кроссовки, повесил куртку на вешалку, прошел на кухню и нажал на чайник. У нас небольшая квартира: две комнаты, одну из которых занимаю я. В этой халупе нет ничего особенного, кроме нестабильности в обстановке и порядке. Здесь может две недели быть полный бардак, с кусками пиццы на столе и прочей дрянью, но потом, моей сестре взбредет в голову, что мы все свиньи, и начинается полномасштабная уборка, после которой чистота поддерживается несколько месяцев. А потом все заново.

Чайник вскипел. Дверь из комнаты сестры открылась, и я увидел мистера Олимпию во всей красе. Темные волосы взъерошены, его острый подбородок, покрытый аккуратной бородой, нагло выступает вперед, давая понять, кто здесь главный. Влажный от пота торс переливается бликами на мускулатуре. Зрелище эффектное, не спорю. Будь я моей сестрой, я бы тоже бил себя в грудь, что у меня такой парень. Но дело даже не в его внешности. Несмотря на то, что есть такой стереотип как «тупой качок», этот качок оказался не таким тупым, как я думал изначально. Ко мне – человеку довольно скрытному и замкнутому в себе – он на редкость быстро нашел подход. Скажем так, благодаря ему, сегодня, перед лицами этих недоженщин в классе, я не так сильно упал в грязь лицом, как мог еще год назад. «Эктоморф – это не приговор», сказал он мне как-то, вызвав тем самым редкую улыбку на моем лице. С тех пор, мы с Колей очень даже ладим. Чего не могу сказать об особе, которая вышла вслед за ним.

Поправляя свои длинные рыжие волосы и застегивая лифчик под Колиной черной борцовкой, Лена зашла в туалет, сверкая своей задницей, с таким видом, будто она только что выиграла миллион в покер, а не орала во все горло, прыгая на куске металла, имя которому Николай.

Мистер Олимпия протянул мне руку, приглашая на очередной поединок, кто кому быстрее переломает кости на запястье. После всего, что я сегодня пережил, мне не сильно хотелось добавлять боль в своей правой руке, и я мило поднял ладони вверх, дав понять, что сдаюсь.

– Слабак! – подмигнув мне, Коля налил себе кофе и с довольной ухмылкой сел за стол. – Как учеба, художник?

– Замечательно, – я окунул печеньку в горячий чай и подождал, пока она размокнет. – Сегодня рисовали.

– Ахренеть, мужик! – Коля сжал кулак, показывая жест одобрения. – Вот это да! Вот это поворот! Ни разу не рисовали, а сегодня прям, бац, и начали!

– Смешно, – с лицом лишенным эмоций я проглотил печеньку. – А ты почему не в зале? Клиенты все вымерли или как?

Что-то в его взгляде мне не понравилось и заставило содрогнуться.

– Нам с Леной надо с тобой поговорить.

– Как загадочно, – ответил я, прищурив глаза.

В этот момент дверь ванной открылась и из нее вышла моя ненаглядная сестрица, вытирая полотенцем свои огненные волосы. Она вытащила табуретку из-под стола и уселась на нее по-турецки. На ней по-прежнему была борцовка, красный лифчик и черные трусы, судя по треугольнику, торчащему из-под майки.

Про кого, про кого, но точно не про нее слово застенчивая. Я столько раз видел свою сестру переодевающейся, голой, мастурбирующей, занимающейся сексом, и всегда ответ был один: «Закрой дверь с той стороны». Вот и сейчас, симофоря своим нижним бельем, она села за стол, не обращая внимания на то, что выглядит как – скажем так – неподобающе.

– Слушай, нам надо кое-что тебе сказать, – с непривычной для нее сдержанностью, сказала Лена.

Я посмотрел на нее, как на инопланетянина, обмакнул очередную печеньку в чай и сделал жест рукой, который говорил о том, что она может продолжать.

– Мы съезжаем.

Всего два слова. «Мы съезжаем», что такого в этих словах. Но в тот момент, они меня вырубили, словно американский коп выпустил мою грудь снаряд из шокера. Разумеется, на моем лице этого не отразилось, по крайней мере, я на это надеялся. Что, твою мать значит, вы съезжаете? Ты со своим дружком спокойно занималась своими утехами в комнате, делая вид, что меня не существует, а теперь вам этого стало мало? Что за херня?

– Когда? – безмятежным голосом спросил я.

– Мы еще не решили, но скорее всего в ближайшие дни, – сказала Лена. – Ты не подумай, это вовсе не из-за тебя. Просто, после ухода мамы, я на многие вещи стала смотреть по-другому. Пускай на их осмысление и понадобилось столько времени. Ты мой брат и я всегда буду тебя любить, но пойми, мне двадцать пять, и надо что-то решать. Нужно двигаться в каком-то направлении.

Коля взял ее за плечо и, с лицом полного стыда, поцеловал в макушку, отводя от меня взгляд. Не сказать, что я был полон чувств, по отношению к сестре, но я не думал, что останусь один.

– Я как последний листок на дереве, – практически шепотом прошипел я себе под нос.

– Что? – не расслышав, переспросила Лена.

– Хорошо, что вы решились на это дело, – более уверенным голосом ответил я.

– Ты не будешь кукситься?

– Я сам давно хотел вам предложить.

– Ну, – Коля встал из-за стола. – Вот и здорово, что теперь между нами нет недомолвок! – он показал мне кулак, как это делают боксеры на всех своих фото, и вышел с кухни.

– Ты правда не расстроен? – положив мне руку на плечо, спросила Лена.

– Ни капельки, теперь девчонки штабелями будут заваливаться! – в ответ на жест, я положил руку поверх ее.

– Спасибо, я думала, ты воспримешь это слишком близко к сердцу. Особенно после того, как ушла мама.

– Не бери в голову. Все нормально. Мне недавно стукнуло двадцать лет, пожарить яйца я сумею.

Именно после этих слов, до меня дошло их значение в полной мере. Я одиночка, и я это понимаю, я не люблю людей, я призираю их – это да. Но остаться без них, к этому я не был готов. Я не был готов и к тому, что сквозь раскаты басистых композиций «Лил Джона» до меня не будет долетать оргазмичный стон моей сестры, что эти ненавистные рыжие волосы мне больше не придется собирать пылесосом по всему дому, что каждый раз после работы она не принесет мне очередные суши. День и впрямь выдался полным говном. Лучше бы меня освистали еще тысячу раз мои одногруппницы, да я бы станцевал перед ними без трусов, если на то пошло.

«Я как последний листок на дереве» – ненавижу поэзию. Теперь я ненавижу ее всем сердцем!

– Помочь тебе собрать вещи?

– Они уже собраны, – она опустила свой взгляд и посмотрела на край стола, теребя темную ткань Колиной борцовки.

– Ну что ж, желаю всего самого-самого.

Я встал, протянул руку своей сестре, первый раз, за все наше с ней существование в этом грешном мире. Она сделала выпад из танцев, когда балерины или типа того, прощаются со зрителем и пожала мою ладонь. Когда она выходила из кухни, я видел половину ее задницы, торчащую из-под майки. Соглашусь, не стоило смотреть, но она моя сестра, и сейчас я не могу не посмотреть ей вслед, хотя знаю, что увижу ее еще тысячу раз. Но все последующие встречи будут сродни родственников. Дальних родственников. С этой минуты, она мне больше не сестра. С этой минуты, она переходит в класс родни.

А я не хочу этого. Видит Всевышний, не хочу. Без нее я стану тенью самого себя. Во мне нет маленького ангела именуемого – Талантом. Во мне нет ничего, если приглядеться. Зачем такой человек нужен миру, если даже мир не нужен ему.

Отец нас бросил, мать тоже продержалась не долго… теперь меня покидает сестра. Я помогу им с переездом, а потом покончу с собой. Так или иначе, плохого ничего не случится. Всем станет только легче. «На одного фрика меньше», как написано в какой-то книге.

«Я как последний листок на дереве»

Поэзия…

Все-таки что-то в этом есть.

Глава 2

Звук бьющегося металла, громкая музыка и запах пота.

Если бы кто-то сказал мне еще год назад, что я буду находиться в месте, где сочетаются три этих компонента, я бы не поверил. Не скажу, что я плюнул бы в лицо этому человеку, все-таки нельзя все отрицать и личность меняется со временем. Все, что тебя цепляет сейчас, через определенный промежуток времени может вызывать отвращение, точно также и наоборот. Я бы просто не поверил. Но в последние месяцы я начал получать удовольствие, находясь в этом месте.

В спортзале я другой человек.

Здесь, среди множества здоровенных мужиков, я могу почувствовать себя иначе. Я не фанатик спортивного образа жизни, правильного питания и тому подобного. Нет. Но в построении своего тела, есть некая особенность, которая делает тебя зависимым от данного процесса. Когда вокруг ходят серые марионетки, подвешенные за пальцы системы, не обращая внимания ни на что и ни на кого кроме себя, приятно, что ты хотя бы выглядишь лучше, чем они.

– Парень, сколько подходов осталось?

Ко мне подошел невысокий мужичок, лет сорока с пивным брюхом. Плотно обхватив гриф штанги, я посмотрел на него и мой внутренний мир разразился бунтом.

Есть такие люди, которые начинают заниматься спортом не для того, чтобы быть здоровым и даже не для того, чтобы выглядеть лучше. Они ходят в зал, чтобы ходить в зал. Эти люди хотят чувствовать себя частью огромной спортивной семьи и при любом удобном случае, среди своих друзей (таких же пузатых мужчин), начинают говорить о том, что на прошлой тренировке потянули плечо, из-за того, что взяли слишком большой вес.

– Я закончил.

Взяв свое полотенце и протерев пот со лба, я пошел на беговую дорожку. Наш зал не слишком большой. В нем нет огромного количества тренажеров и подобной атрибутики, присущей данному заведению, зато он расположен близко к моему дому. К дому, в котором сегодня вечером я останусь один. Лена со своим, без пяти минут, гражданским мужем решила съехать.

Выпивая остатки холодной воды из пластикового стаканчика, я стал задумываться, а зачем я вообще сегодня пошел тренироваться? Какая разница?

Тела хоронят в костюмах и там точно никто не скажет, что парень был молодцом и в последние дни поработал над грудными как надо. Тем более мне, от данной процедуры, никакой пользы уже не будет. Но что-то заставило меня подняться в последний день и пойти на свою финальную тренировку, перед тем, как я дополню стадо ангелов или чертей.

Это уже как повезет…

Не скажу, что я религиозный человек. Из-за религии погибло больше людей, чем от всего вместе взятого и это продолжается. Но я не могу представить, что после смерти ничего нет. Что-то должно быть и это что-то скоро пожмет мою руку.

Выходя из двери, напоследок, я решил насладиться яркими речами моих мнимых друзей, с кем я провел последний год, но так не обмолвился и словом. Я уже потянулся к ручке, чтобы открыть дверь, как меня снесла с ног девушка, входившая внутрь. Очутившись на пятой точке, я посмотрел в глаза этому камазу, сбившему меня с ног и понял, что раньше ни разу ее не видел.

Эти огромные зеленые глаза, уставившиеся на мое положение на полу, расширились в легком недоумении. От удивления, темные волосы растрепались в стороны, словно на них подул вентилятор. Вытянутое лицо и пухлые губы с пирсингом, сжались от моего падения. Стакан с водой выпал из ее руки и ручеек стал медленно приближаться к моим ногам. На ней были стандартные черные обтягивающие лосины, белая майка, подчеркивающая грудь и ядовито-зеленого цвета кроссовки.

– Ой, – она приложила ладонь к губам. – Мне так неловко, надеюсь, ты не ушибся?

Может быть я старомодный, но выхожу из себя, когда человек видит меня впервые и сразу же обращается на ты. Я считаю это неприемлемым. Пускай я не так уж и стар, но мне и не пять лет, чтобы мне тыкала каждая особь женского пола, которая сбила с ног.

– Да нет, ничего страшного, – она протянула мне руку, пытаясь помочь встать, на что я никак не отреагировал и поднялся самостоятельно. – Со всеми бывает.

– Я такая неуклюжая, – она замялась, пытаясь подобрать слова.

– Да все хорошо, я же сказал ничего страшного.

– Надо же, первый раз пришла в зал и тут такое случилось.

Ее губы расплылись в милой улыбке, пытаясь скрасить неловкость ситуации, и на одном из ее передних зубов я заметил страз. Странно… Мне показалось это на редкость забавным, я даже сдерживался, чтобы не показать свои эмоции. Закинув полотенце на предплечье, я сделал первые шаги в сторону раздевалки, как мне на плечо упала ее теплая ладонь. Это прикосновение собрало капельки пота с моего тела, между ее пальцев, и я ощутил своей кожей, насколько оно было горячее.

– Меня зовут Кира.

Первая мысль: стряхни ее руку с себя и продолжай идти в своем направлении. В последний день твоей жизни, новые знакомства тебе точно ни к чему. Но чувствуя ее тепло, я повернулся и еще раз вгляделся в эти глаза, цвета утренних листьев. Не отрывая от нее взгляда, я представился и ощутил, как ее рука соскальзывает с моего плеча, оставляя влажный след.

– Слушай, я сегодня здесь в первый раз, – она скрестила руки за спиной, как невинная девочка, хотя на вид ей было около двадцати. – Мне, конечно, стыдно тебя просить, но ты не мог бы устроить мне экскурсию по залу.

– Если ты не успела заметить, он не так уж и велик.

– Я понимаю, но экскурсию не в этом смысле.

Я прекрасно понимаю, о каком смысле ты говоришь.

– Если тебе не сложно, то ты не мог бы мне показать, как здесь все работает.

– Все очень просто, люди приходят сюда и делают то, что хотят.

– Понятно, – ее взгляд уперся в пол, пытаясь проделать в нем дырку. – Извини, что так вышло с твоим падением.

В воздухе повисла неловкая пауза, из которой было два выхода: либо уйти и дальше наслаждаться последними часами жизни в одиночестве, либо провести часть из того отмеренного мне времени, с человеком, входящим в касту тех – кого я ненавижу. Не знаю, что заставило поступиться с принципами, но что-то в этих ярко-зеленых глазах уговорило меня остаться.

– Раньше пробовала заниматься фитнесом?

В ее теле, словно поменяли батарейки. Не совру, если скажу, что увидел легкий румянец на ее щеках.

– Нет, – она подняла глаза и улыбнулась. – Первый раз.

– Пойдем, будем лишать тебя девственности.

Этой реплики я сам от себя не ожидал. Из всего моего диалекта, эта фраза прозвучала как фальшивая нота в оркестре давно сыгранных музыкантов, но все же, произвела на нее впечатление. Она немного замялась, покраснела, но ее вид излучал больше позитивные волны, нежели негативные.

– Пойдем, – она немного поскакала на носочках, делая вид, что разминается перед тридцатикилометровым марафоном.

Весь последующий час я показывал Кире, с чего должна начинаться тренировка, как правильно растягиваться, на какие группы мышц ей следует делать упор. Рассказывал в какие дни и какими тренажерами пользоваться в течение этих занятий.

Теперь я понял, почему мистер Олимпия выбрал эту сферу деятельности – не всегда люди тебя слушают. Чаще всего, тебя вообще никто не будет воспринимать. Так устроен человек. Все хотят говорить, и лишь единицы могут выслушать… и то, если ты рассказываешь им вещи, которые в данный момент им интересны. Всем плевать с высокой башни на тебя, и на то, что ты им хочешь излить из своей якобы глубокой души. Про глубину нашего бытия, я уверен на все сто, каждый считает, что у него она самая огромная. Человек по своей натуре эгоист и этого не отнять. Приходя в магазин, и разговаривая с продавцом, каждый думает, что он его единственный клиент и что этот парень с логотипом своей фирмы на футболке должен уделить ему особое внимание. Это прописная истина и с этим не поспоришь.

– Я так здорово провела время, – оттягивая край майки возле груди и подув на свое вспотевшее тело, Кира закончила последнее упражнение. – Как же здорово, что я тебя сегодня столкнула, – она неловко хихикнула. – Нет, ни в этом смысле. Ну… ты понял.

Я видел, что сейчас эта дружелюбная девушка, с наполненными счастьем глазами, захотела обнять своего новоявленного тренера и уже готова сделать шаг на встречу, но я сразу же отстранился. Обхватив себя руками за плечи, и сделав жест перекрытия, я отвернулся от нее на полкорпуса, и посмотрел на часы.

– Ну что, Кира. Пора собираться.

– Ага.

Через пятнадцать минут мы встретились в коридоре возле выхода. Нет, это не было запланировано с моей стороны, думаю, не было планов и с ее, просто так сошлись звезды. Я посмотрел на ее неброскую куртку с высоким воротом, сумку, накинутую через плечо и грязные «конверсы» на ногах. В этот момент я проникся к этому человеку. Пускай не глубоко, всего чуть-чуть, на пару миллиметров, но в те минуты, проведенные с ней, я совсем не думал о том, что хочу покончить с собой. Эти мысли были далеки, точно так же, как понимание мира от новорожденного ребенка.

Но все рухнуло…

Мы еще не успели выйти из помещения, как буквально, в тот же момент, ее схватил за рукав коротко стриженый парень, в спортивной одежде и уволок в большую черную машину.

– Саша, подожди! – крикнула Кира.

– В офисе поговорим!

– Саша, не надо.

Она пыталась сопротивляться, но со стороны это выглядело так слабо и комично, что я заскрипел зубами. Если человеку что-то не нравится, или ему это доставляет искренний дискомфорт, он не будет этого делать. В этой ситуации я увидел постановочный номер для меня. Хотя я в нем не нуждался абсолютно.

Я пришел к тому, с чего начался мой день – люди, вы мне не нужны. Точно так же, как не нужен вам я.