Текст книги "Тень Робеспьера"

Среди прославленных республиканских генералов, остановивших австрийские и прусские полки на восточной границе, выделялся знаменитый генерал Шарль Франсуа Дюмурье.

За осеннюю и зимнюю кампании 1792 года под его пятой легла вся Бельгия. В цепких руках авантюриста оказался картбланш: пространство, где можно осуществлять любую власть, не обращая внимания на указания Конвента, стремившегося контролировать военных, в том числе и Дюмурье. Генерал не мирился с указаниями и лозунгами революции, стремясь к самостоятельности, чем вызывал подозрения у Конвента, жирондистов и якобинцев. Конвент пребывал в нерешительности – там не понимали, как приручить смутьяна. Бесноватый журналист Марат, преследующий генерала, старался изобличить его сущность. Марата не услышали – от Друга народа отворачивались как от прокаженного.

Осенью 1792 года Луи лицом к лицу встретился с будущим победителем сражения при Вальми. Пятидесятилетний военачальник выглядел моложе своих лет: подтянутый, неутомимый и упрямый. Все качества сентиментального юноши из книг Гете воплотились в одном генерале, заслужившем отвагой и дерзостью любовь и признание молодой республики.

Но Робеспьер и другие депутаты так и не услышали ответа, почему генерал покинул свой штаб в Бельгии и прибыл в Париж после казни короля.

Луи Тюренн не раз задавался подобным вопросом. В своем отчете Робеспьеру он писал: «Дюмурье ходит по всем салонам Парижа (в том числе к мадам Ролан, он общается со всеми депутатами, избегая членов клуба якобинцев). Его поведение подозрительно: переодевается в обычный наряд гражданина и идет в гости к депутатам, мои информаторы не узнали содержания всех разговоров».

Робеспьер ему ответил: «Мало у тебя информаторов, коли не выследили, как его друг Панис посетил меня вчерашним вечером. Он аккуратно интересовался королевской семьей и пытался выяснить, не станет ли революционный трибунал заниматься ими в ближайшее время. На все вопросы я отвечал однобоко и расплывчато».

Поздним вечером Тюренн, сидя за письменным столом с фужером в руке, перебирал все факты, пытаясь просчитать ходы генерала. Листы бумаги не оставили на столе места для бутылки вина. «Чего ты добиваешься, покидая фронт и упуская возможность наступления?» – мысленно спрашивал генерала Луи. Выпив еще один фужер, он лег в постель. Бессонница беспокоила его с декабря 1792 года, когда депутаты судили короля, и Тюренну следовало охранять обвиняемого. Тогда и начались попытки похищения королевской семьи.

Только две нити вели Луи к ответам: депутат Панис, пришедший к Робеспьеру со странными расспросами, и Манон Ролан, душа и одна из лидеров бриссотинцев.

Дюмурье тоже не спал. За чистым лакированным столом с картой Бельгии он размышлял о будущем. В сознании мелькали дерзкие планы по образованию собственного маленького государства, созданию собственной армии… Каким бы авторитетом он пользовался тогда в Европе!.. От Баца Дюмурье отличался самоуверенностью и неосторожностью, но редкое везение было их общей чертой.

Под картой лежал нераскрытый конверт. Дюмурье только через час сломал сургучную печать и достал письмо, набросанное неровным почерком:

«Друг! Я вижу, что судьба королевы и маленького короля беспокоит тебя. Мы тоже не можем спать спокойно, зная, что они мучаются в холодных стенах Тампля с грубыми санкюлотами. Завтра я зайду к тебе в гости. Не нужно лишних людей. Только мы. До скорой встречи!»

Отправитель не подписался. Это озадачило Дюмурье. Его охватила паника.

«Что же это? – спросил себя Дюмурье. – Провокация или действительно кто-то желает мне помочь? Нет, я не должен с ним встречаться! Это ловушка!»

Через полчаса он собрал необходимые вещи, выскочил из дома и приказал кучеру нестись на всех парах в расположение армии, опасаясь, что его настигнут члены Якобинского клуба.

Эжен Тюренн ожидал такого исхода и адресовал Бацу послание: «Генерал сбежал, думая, что это провокация. К сожалению, придется действовать своими силами. Наше укрытие по-прежнему на улице Сен-Мартен».

* * *

Луи искал госпожу Ролан в ее доме, но, к сожалению, она ушла по делам семьи. Шеф отправился было к депутату Панису, как вдруг за спиной раздался нежный женский голос:

– Гражданин Луи, иди сюда!

Луи обернулся и увидел перед собой карету, из окна которой на него смотрела госпожа Ролан. Ее радостное, озаренное здоровым румянцем лицо дарило улыбку старому знакомому, находившемуся по ту сторону баррикад.

Луи сел в ее экипаж и поинтересовался:

– Почему вы скрываетесь от посторонних глаз?

После вопроса он сразу же забылся. Он только при встрече вспомнил ее красоту: упругий стан с пышной и сладкой грудью, большие и внимательные глаза, римский нос, который ничуть не портил лицо, а, наоборот, подчеркивал его достоинство. Помимо чарующей красоты, Ролан обладала глубокими познаниями в истории и философии, что сделало ее душой партии жирондистов.

– Я искала вас, – ответила Манон, – мне хочется с вами поговорить об одной главной преграде, что мешает Конвенту объединиться…

– А, вы желаете объединить усилия «Горы» и жиронды?

– Мне не нравится ваш насмешливый тон. Будьте серьезнее!

– Нет, дорогая Манон, – напрягся Луи, – серьезной следовало бы быть вам! Робеспьер и Марат ни за что не пойдут на такой шаг.

– Глупец, – дрогнул голос Манон, – не забывай, что твоим хозяевам и тебе под силу изменить исход борьбы.

– Нет, я не променяю взгляды Робеспьера. Забудь об этом! Но меня интересует кое-что другое…

– Что же?

– Что делал в Париже генерал Дюмурье?

– Он пытался завести разговор о королевской семье…

– И ничего более?

– Сожалею, но мы с ним не связываемся. Его авантюризм погубит нас!

– Увы, Манон, они все давно считают, что вы с генералом заодно, – сказал на прощание Луи и покинул экипаж.

– Глупец! – бросила ему в спину госпожа Ролан.

«Значит, ты со всеми пытался переговорить, и всё на одну тему», – заключил Луи.

У порога своего жилища он встретил Люсьена, который сообщил ему неприятную весть:

– Дюмурье уехал сегодня ночью!

– Собирай всех людей, отправимся вместе с комиссарами Конвента, нас ждут дела здесь, мой мальчик!

Воодушевленный Люсьен отправился собирать всех его подчиненных.

«Теперь, – рассуждал Луи, – нам следует установить контроль над королевой и генералом. Видно, что и третий гость вернется в Тампль. Кто ты, неизвестный авантюрист?»

Следующим вечером Тюренн посетил Робеспьера и застал там Луи Антуана Сен-Жюста. Высокий и стройный юноша с длинными кудрями за полгода стал популярным монтаньяром в Париже и слыл достойным соратником Робеспьера, обладая ораторским даром.

Самый юный депутат (он стал им в 25 лет) в Конвенте приехал в Париж осенью 1792 года, за несколько месяцев до суда над королем. Он познакомился со своим кумиром Робеспьером, который взял его, талантливого и пылкого, под свое крыло. Робеспьер не ошибся. В Конвенте Сен-Жюст первым осмелился выступить против осужденного короля, первым доказал, что тот может быть судим. Сен-Жюст быстро вырос в глазах Робеспьера. Молодого депутата знал весь Париж. За женственной внешностью Антуана скрывались горячность и фанатичная преданность делу.

Робеспьер и Сен-Жюст расположились в гостиной, у камина, и обсуждали устройство новой республики – без короля. Говорили тихо, постоянно поглядывая на порог в ожидании шефа тайной полиции. Едва тот появился, Робеспьер привстал и поманил его к себе.

– Что выяснил? Не сильно наша республика страдает? – спросил он торопливо.

– Боюсь вас расстроить, но генерал покинул нас прошлой ночью. Информаторы сообщили, что он получил послание и через час отправился на фронт, – кратко доложил Луи.

Сен-Жюст насупился, сжимая кулаки.

– Что с тобой, гражданин? – спросил Тюренн, заметив, как румянец окрасил бледные щеки Сен-Жюста.

– Ты должен был его задержать! Дюмурье – авантюрист старой школы, ему неведома честь республики.

– Антуан! – пресек порывы друга Робеспьер, накрывая свои худые плечи пледом. – У Луи нет доказательств, Панис тоже пропал, поэтому мы не сможем провести арест. Незаконные аресты только погубят наш авторитет.

– Я отправил своих людей и жду со дня на день новости из Бельгии, – успокоил Луи.

– А что ты делаешь здесь? – не унимался молодой трибун.

– Делаю свое дело, охраняю королеву и вас, – бросил ему в ответ Луи.

– Прекрати, Антуан! – пытался достучаться Робеспьер. – Луи нас спасал не раз. Это он вытащил меня с Марсового поля, когда в нас стреляли солдаты Лафайета, это он спас нескольких заключенных из сентябрьской резни! Нам следует доверять Тюренну, он один такой в Париже и не может разорваться на части.

Пыл Антуана сменился пеленой спокойствия и внешним холодом. Такие люди беспощадны к противникам, но и союзникам ошибок не прощают.

– Хорошо, Дюмурье мы упустили, но жирондисты и Дантон остались здесь. За Дантоном надо следить в оба глаза. Этот исполин скрутит нас в бараний рог!

При упоминании Дантона тонкие губы Робеспьера скривились. Парижане привыкли видеть их как старых друзей в зале Конвента, но не подозревали, что каждый из них осыпает другого оскорблениями за спиной.

– Чертов евнух до сих пор читает свое евангелие? – спрашивал Антуан.

– Как только его живот не лопнул от взяток! – шептал Робеспьер, наливаясь злобой при каждом упоминании о Дантоне.

Две противоположности в революции: Робеспьер требует беспрекословной самоотдачи делу республики; Дантон уверяет, что нужно брать все, что дает судьба. Первый ютится с семьей Дюпле на улице Сент-Оноре; второй наслаждается жизнью в роскошной квартире и выезжает на свою родину в Арси, где у него куплен немалый участок и построена ферма.

Тюренн вспомнил дело Дантона, касающееся как раз непонятных расходов бывшего министра юстиции в 1792 году. В зале Национального собрания[8]8
  Национальное собрание – собрание представителей французского народа, созданное депутатами в 1789 году.


[Закрыть] жирондисты и некоторые якобинцы требовали, чтобы Дантон отчитался в финансовых делах. Грозный трибун махал рукой и пускал пыль в глаза, прикрываясь другими проблемами отечества – таков тактический прием демагогии Дантона. При всех грехах старый кордельер отличался смелостью, целеустремленностью и твердым характером; он вел разъяренную толпу в Тюильри против короля, он вместе с другими депутатами строил республику и боролся с ее врагами – и он завоевал народную любовь парижан.

Робеспьер на его фоне выглядел бледным и невзрачным. Борьба Неподкупного сводилась к бесконечным прениям в Конвенте и статьям в газете. Однако Максимилиан отличался честностью, фанатичной преданностью делу всей жизни, прославившими его имя в Париже и во всей Франции.

Они никогда не показывали неприязнь на публике, что позволяло им спокойно объединить усилия против общих врагов: фейянов[9]9
  Фейяны – группировка либеральных монархистов.


[Закрыть], роялистов и самого короля. Однажды Луи Тюренну пришлось некоторое время следить за Дантоном, и он понял, что тот умеет лавировать меж вся и всеми в своем стремлении занять место под солнцем.

За массивным столом из красного дерева Дантон писал послание генералу Дюмурье. Изрытое оспой лицо было печально. Он с трудом выводил каракули на первой странице.

В послании Дантон требовал, чтобы генерал отчитался перед ним и Конвентом за свои действия в Париже после казни короля. К нему также приходили представители Кромвеля и намекали на судьбу Марии-Антуанетты.

До сих пор ходили слухи, что Дантон стремился восстановить монархию и стать регентом молодого короля. Общение с подозрительными лицами и бывшими союзниками скомпрометировало старого кордельера перед депутатами и поставило его в неловкое положение.

Он прекратил писать. Отложив перо, Дантон тяжело вздохнул, встал и отправился на прогулку. Нахлобучив шляпу с широкими полями, он фланировал по улицам Парижа. До него доносились стук молотков и пение рабочих, готовивших оружие на фронт[10]10
  Жители Парижа принимали активное участие в формировании новых батальонов.


[Закрыть]. На многолюдной Гревской площади торговки завлекали покупателей.

Дантон подошел к стоявшей гильотине. Резкий запах крови заставил его поморщиться. Но его тянуло к этой холодной женщине – так, будто им предстояло встретиться. Он между тем думал, с кем быть и кого поддерживать, и винил себя в легкомыслии: он скорее маятник, нежели ветер, способный повернуть флюгер в угодном ему направлении.

– Революция остановилась, – шептал он себе, – она стала лишь поводом или оправданием казней, братоубийства. Мне страшно, признаюсь, мне страшно. Остается выкручиваться самому и идти до конца, коли ввязался в эту авантюру.

Через час он вернулся в квартиру, где его уже ждал друг и соратник Камилл Демулен. Стройный красавец с длинными черными волосами встречал Дантона в хорошем настроении.

– Отчего ты в печали, Жорж? – спросил Камилл.

– Ты не видишь, что творится вокруг?

– На нас точат зубы австрийцы, пруссаки да жирондисты.

– Мне плевать на австрийцев, мы начали грызть глотки себе! Французы! – взбушевал Дантон.

– Это началось еще 14 июля, мой друг, успокойся. Ты что, только прозрел?

– Нет, это борьба между роялистами и революционерами, а здесь якобинцы пытаются добить своих же! Даже у бриссотинцев намечается раскол, – прохрипел Жорж.

– Так вот что тебя терзает! Ты боишься оказаться между молотом и наковальней!

– Боюсь ли я?! Я – патриот, как и Робеспьер.

– Но при этом вы ни разу не выпили за одним столом, – поймал Демулен его испуганный взгляд. – Мой друг, тебе стоит опомниться и как можно реже появляться на людях. Ты устал, тебе мерещатся заговоры, хуже того – заговоры твоих соратников.

Жорж сел в кресло и с тяжелым вздохом откинулся на его спинку.

– Ты прав, – признал он. – Я устал… Бастилия, Версаль, Тюильри, суд и казнь короля – все это тяжкий груз.

– Что касается Робеспьера, то он не станет тебя трогать. Ты нужен ему, как он нужен тебе. Одному из вас будет куда сложнее справиться с бриссотинцами.

– А Марат?

– Марат – иная сила, он живет народной любовью. Кто он без нее? Никто! Марат сам к вам потянется, хотя уверен, что он к вам обоим относится пренебрежительно.

– Значит, жирондисты – это последняя стадия революции?

– Не знаю, Жорж, я лично уверен, что она давно закончилась…

В темном подвале Люксембургской тюрьмы (откуда тянутся две дороги: к жизни или гильотине) Тюренн участвовал в допросе заговорщиков, набросившихся в слепой атаке на эскорт осужденного. В камере, кроме двух солдат, находились Люсьен и главный обвинитель революционного трибунала Фукье-Тенвиль. Перед ними на скрипучем стуле сидел человек среднего роста и крепкого телосложения с черными волосами и обреченным взглядом.

– Ты рабочий? – спросил Луи.

– Да, работал на Монмартре.

– Ты принял сторону короля недавно?

– Я его никогда не отвергал, – признался рабочий из Монмартра, понимая, что он обречен.

– Кто был главой твоей шайки?

С каждым вопросом Луи добавлял напора в надежде, что сломает упертого заговорщика. В такой тяжелой работе требуются хладнокровие и стремление к истине.

– Не знаю…

– Для нас это не ответ, повторяю…

– Поверь, гражданин! – упал на колени рабочий. – Я знаю, что он барон и моложе меня. Лицо прятал за какой-то тряпкой. Я видел его только один раз.

– Откуда ты узнал, что он барон? – вмешался главный обвинитель.

– Мне сказал мой брат.

– Надо привести его и допросить, – сказал Фукье Тюренну.

– Боюсь, тебе он не поможет, моего братца зарубили на месте! – нахально улыбнулся заговорщик главному обвинителю.

– Не забывайся! – крикнул Луи.

Заговорщик испугался. Он вернулся на место, его растерянный взгляд блуждал по камере.

– Где ты провел встречу с ним перед атакой?

– На улице Сен-Мартен, только это вам не поможет. Он менял места встреч, он менял всё, вплоть до собственных башмаков!

– Оставьте его, он нам еще пригодится, – приказал Луи Фукье-Тенвилю.

Вместе с главным обвинителем они покинули подвалы тюрьмы, наполненные спертым воздухом. Луи задумался, Фукье-Тенвиль терпеливо ждал.

– Слушай меня, гражданин, – серьезным тоном начал Тюренн, – всех пленников допросить, задавать те же вопросы, а ответы заносить в протоколы. Их копии отправлять мне. Нынче у меня много дел.

– Луи, но что скажет Робеспьер? Он будет недоволен такой медлительностью! – спохватился главный обвинитель.

– Боюсь, что ему надо подождать результата, хотя Марат прекрасно справляется и без нас! Его газета раскрывает заговоры не хуже. Уверен, что он раскрыл куда больше тайн, чем мы. Вспомни, когда короля выгнали из Версаля и потащили в Париж, кто направил их туда? Сам Марат! Почему ему поверили? Потому что он раньше всех узнал о королевских интригах! Он – гений агентуры. Мне до сих пор не известны его осведомители.

Глава 3

– Марил! – прозвучал хриплый голос в холодном помещении редакции.

В комнату вбежала скромно одетая девушка с коротко подстриженными волосами. В скромной и нищей редакции она увидела сгорбленного человека в красном потертом камзоле. Слипшиеся сальные волосы закрыли его горящие глаза и ослабили психологическое давление, шедшее от него. Его звали Жан-Поль Марат.

– Марил! – прохрипел Марат. – Дочь моя, скажи, что ты узнала? Неужели этот проходимец в Париже?

– Ничего, Жан, – расстроила его девушка, – везде тишина.

– А Дюмурье?

– Уехал на войну.

– Чертов авантюрист! Сам не знает, чего хочет, мечется из угла в угол, как побитая крыса! – озлобился Марат, сжимая в руке новый номер своей газеты «Друг народа».

Марат отвернулся от девушки и сел на первый попавшийся стул. Марил положила руку на его трясущееся от лихорадки плечо. Бедная девушка не знала, как ободрить своего друга и покровителя, спасшего ее от голодной смерти в 1789 году. Теперь настала ее очередь позаботиться о нем.

– Жан, тебе стоит поговорить с Робеспьером и Дантоном. Они помогут тебе.

– Дантон? Робеспьер? – пробудился Марат от раздумий. – Они борются с ними и без меня. Насчет Дантона не знаю, этот черт везде пытается как-то пристроиться. А Робеспьер? Он боится меня, он боится, что нож революции будет заслуженно резать каждого, кто выступит против нас. Нет, Робеспьер – законник, а Дантон – интриган. Мне с ними не по пути.

– Но вы же втроем собачитесь с жирондистами! – возразила Марил, потряхивая революционера за плечо. – Знаю, что вы не ладите, но где же здравый смысл?

– Жирондисты уже заслужили горькую славу. Марил, Марил, бедная девочка, сколько ты со мной воюешь с врагами революции? – спросил Марат.

– Уже четвертый год.

– И ты не поняла, что среди нас нет друзей? Только союзники! С ними мы боремся против жирондистов и других предателей! А когда их выгонят из Конвента, то вместо борьбы якобинцев и жирондистов будет борьба между Дантоном, Робеспьером и мною! Волки! – огрызнулся Марат и вскочил с места. – Только одному человеку я могу довериться. Ты помнишь его, он иногда бродит с Робеспьером у Сен-Клу.

– Тот угрюмый гражданин? – вспомнила Марил.

– Да, Луи Тюренн, – сказал Марат. – Он хорош, знает многие тайны, но не пользуется ими. Но все же глупости в нем хватает. Половиной сведений он не пользуется. Он все проверяет, каждую деталь, и лишен интуиции.

– Что же дальше будешь с ним делать?

– Попробую с ним поговорить и соединить крепко-накрепко союз с Робеспьером. Робеспьер – честный гражданин, но порой его чопорность выводит меня из терпения. Робеспьер – лучший вариант для союза, а Дантон – хвастун и дебошир.

– А мне что делать?

– Помоги моим ребятам напечатать статью, а дальше распространяй газеты! Моя газета – лучшее оружие против врагов! Еще не забывай следить за Луи. Мне тоже интересно, что он делает в последнее время.

Тяжелый характер Марата оставил яркий след в истории революции. Отчаянный и резкий во всех отношениях, он до последнего боролся за достижение своей цели. Марат, Дантон и Робеспьер представляли собой единую группу республиканцев, но при близком знакомстве становилось понятно, что их сплоченность – миф. Только сила обстоятельств не давала им разойтись. Марату не нравился скрытный и лицемерный Дантон, а порядочность Робеспьера мешала радикализму Марата. Робеспьер сторонился Марата из-за его жестокости, а Дантон не переваривал экстравагантных политиков, выпячивающих пылкую любовь к народу.

Марат казался воплощением идеального механизма, который не прерывает свою работу и не отклоняется от своей задачи. Он был хорошо образован, ему давались и точные науки, и философия, и литература. Год за годом Марат приобретал все большую популярность, но сил в нем оставалось все меньше. Рассудительный Марат понимал, что его время скоро придет. Еще полтора года – и его не станет, его организм разрушен бессонными ночами и непрестанными переживаниями. Только союз с Робеспьером позволит ему добиться цели.