Текст книги "Я – Малала"

Предисловие

Июль 2014 г. Бирмингем, Англия

С момента выхода моей книги прошел год, и два года – с того октябрьского утра, когда боевики Талибана стреляли по мне в школьном автобусе, в котором я возвращалась домой после занятий. С тех пор моя семья пережила множество перемен. Нас вырвали из горной долины в пакистанской провинции Сват и переместили в кирпичный дом в Бирмингеме – втором по величине городе Англии. Иногда мне это кажется настолько странным, что хочется себя ущипнуть. Теперь мне 17, но одна моя особенность не изменилась: я по-прежнему не люблю вставать по утрам. Самое удивительное, что нынче меня будит голос отца. Каждый день он поднимается первым и готовит завтрак для меня, мамы и моих братьев Атала и Кушаля. Разумеется, бесшумно завтрак не приготовишь. Я слышу, как отец готовит свежевыжатый сок, жарит яичницу, разогревает лепешки и достает из кухонного шкафа мед. «Это всего лишь завтрак!» – поддразниваю я его. Впервые в жизни отец стал ходить по магазинам, хотя терпеть этого не может. Человек, не знавший, сколько стоит пинта молока, сделался завсегдатаем супермаркета и точно знает, что на какой полке лежит! «Я стал совсем как женщина. Настоящий феминист!» – говорит он, и я в шутку бросаюсь в него чем-нибудь.

Мы с братьями ходим в разные школы. Наша мама Тор Пекай тоже учится. Для нее это самая грандиозная перемена в жизни. Пять дней в неделю она посещает языковой центр, где учится читать, писать и говорить по-английски. В детстве мама не получила образования и потому усиленно убеждала нас ходить в школу. «Нельзя, чтобы потом вы просыпались по утрам и понимали, как много вы упустили за эти годы», – говорит она. В повседневной жизни мама сталкивается со множеством проблем, поскольку ей и сейчас трудно объясняться в магазинах, на приеме у врача или в банке. Учеба придает ей уверенности в себе, ведь теперь она может общаться и вне дома, а не только с нами.

Год назад я думала, что мы здесь не приживемся, но сейчас начинаем воспринимать Бирмингем как дом. Он никогда не станет провинцией Сват, по которой я тоскую каждый день. Мне приходится много ездить, и, возвращаясь в наш новый дом, я действительно ощущаю его своим домом. Я даже перестала волноваться из-за постоянных дождей, хотя мне смешны жалобы моих друзей на жару, если термометр показывает 68 или 77 градусов по Фаренгейту. Для меня это весенняя погода. В новой школе у меня появляются друзья, и все равно моей лучшей подругой остается Мониба. Мы часами болтаем с ней по скайпу, чтобы быть в курсе всех событий. Когда она рассказывает о праздниках в наших родных краях, я очень жалею, что меня там нет. Иногда я общаюсь с Шазией и Кайнат – двумя девочками, по которым тоже стреляли талибы. Сейчас обе учатся в Атлантик-колледже в Уэльсе. Им очень трудно жить так далеко от дома, в стране с совершенно другой культурой, но они сознают, что это дает им потрясающую возможность в осуществлении их мечтаний о помощи жителям родных мест.

Английская система школьного образования сильно отличается от пакистанской. В моей прежней школе меня считали смышленой девочкой. У меня возникло представление, что так оно всегда и будет. Стану ли я учиться усердно или спустя рукава – положение умной, сообразительной ученицы мне обеспечено. Я искренне думала, что везде буду ходить в отличницах. Однако в Великобритании учителя предъявляют к ученикам более высокие требования. В Пакистане мы частенько писали длинные ответы. Можно было писать о чем угодно. Иногда экзаменаторы уставали читать нашу писанину и после нескольких абзацев просто ставили нам высокие отметки. Представляете? В Англии вопросы нередко длиннее, чем ответы. Возможно, требования в Пакистане были ниже, поскольку само хождение в школу уже считалось чем-то выдающимся. У нас не было хороших школьных лабораторий, компьютеров и библиотек. Учитель перед белой доской и учебники – вот и все, что у нас было. На родине меня считали начитанной девочкой, ведь я прочла восемь или девять книг. Приехав в Англию, я встретила девочек, прочитавших сотни книг. На будущий год я получу аттестат о среднем образовании, затем сдам экзамены повышенного уровня сложности, чтобы поступить в университет и изучать там политологию и философию.

Я не оставляю надежды вернуться в родной Сват и вновь увидеть моих друзей, учителей, школу и наш дом. Возможно, должно пройти какое-то время, но я уверена: наступит такой день, когда мое желание станет осуществимым. Я мечтаю вернуться в страну, где родилась, и служить людям. Еще я мечтаю стать влиятельным пакистанским политиком. К сожалению, маулана Фазлулла – тогдашний командир сватских талибов, по приказу которого они стреляли в меня, – теперь командует всем пакистанским Талибаном. Это обстоятельство увеличивает риск моего возвращения в Пакистан. Но даже если бы мне ничего не угрожало, я все равно должна была бы сначала получить образование и как следует подготовиться к битве против невежества и терроризма, которую мы обязательно поведем. В мои планы входит основательное изучение истории, встречи с интересными людьми и выслушивание их мнений.

Школьные занятия и события, в которых я участвую, отнимают почти все мое время, но я рада поболтать с друзьями за ланчем и на переменах. Они любят говорить о спорте, а я в это время читаю «Тайм» и «Экономист». Да и времени на разговоры у нас совсем немного. Учеба в английской школе – это сплошные нагрузки!

Благодаря потрясающим английским врачам я не могу пожаловаться на здоровье. Когда меня только выписали из больницы, я раз в неделю ходила на сеансы физиотерапии (они помогали мне быстрее поправиться) и нуждалась в постоянной поддержке. Врачи говорят, что мои лицевые нервы восстановились на 96 %. Имплант, установленный в ухе, улучшил мой слух. Врачи считают, что в будущем они применят новейшие технологии. У меня перестала болеть голова. Я занимаюсь спортом, хотя ребята по-прежнему стараются не бросать мяч рядом с моей головой. Я очень неплохо играю в английскую лапту и крикет, с чем мои братья, конечно же, не согласны.

Мои братья освоились на английской земле, хотя число моих стычек с Кушалем меньше не стало. Атал без конца нас смешит. У него очень образный язык и такое бешеное количество энергии, что мы все от него устаем. Недавно мы с ним повздорили из-за того, что брат взял подаренный мне айпод. «Малала, у тебя их целых два. Вот я и взял один». «Дело не в том, сколько их у меня, а в том, что нельзя брать чужие вещи без разрешения», – ответила я Аталу.

Для Атала заплакать – пара пустяков. Вот и тогда он пустил слезу. «Мне нужны в жизни хоть какие-то развлечения, – всхлипывал он. – Я живу в этом доме, как в тюрьме. Тебя называют самой смелой девочкой в мире, но я скажу: ты, Малала, самая жестокая девчонка во всем мире! Привезла нас сюда и жалеешь отдать мне какой-то айпод!»

Многие наши пакистанские друзья, возможно, считают, что нам очень повезло. Живем в Англии, в красивом кирпичном доме, ходим в хорошие школы. Наш отец работает в пакистанском консульстве атташе по вопросам образования и еще советником по глобальному образованию по линии ООН. Многие молодые амбициозные пакистанцы мечтали бы о такой работе.

Но когда вас изгоняют с родины, где родились ваши отцы и деды и где сотнями лет жили ваши предки, это очень болезненно. Вам не коснуться руками родной земли, не услышать мелодичное пение рек. Роскошные отели и приемы во дворцах не могут заменить чувство родного дома.

Это я очень отчетливо вижу на примере моей мамы. Физически она находится в Бирмингеме, но умственно – по-прежнему в Свате. У нее ужасная ностальгия. Иногда она почти весь день говорит по телефону с родными и подругами, оставшимися в Свате, тратя на это больше времени, чем на нас.

Но недавно Королевское медицинское общество устроило в Лондоне церемонию чествования врачей, спасших мою жизнь. Мама впервые сидела на сцене. Для нее это было огромным событием.

Все мы были глубоко тронуты теплым приемом, оказанным нам во многих странах, и прекрасными отзывами на книгу, которая помогла людям узнать и понять историю нашей семьи.

Получая премии, я отправляю деньги в Сват, чтобы помочь детям учиться, а взрослым – заняться мелким бизнесом. Например, открыть магазинчик или купить такси, чтобы зарабатывать деньги для своей семьи. Мы получаем множество писем. Одно пришло от пожилого человека из Японии. «Я стар и беден, но я хочу помочь», – написал он и приложил к письму купюру в 10 000 иен. К сожалению, он не указал обратного адреса, и мы не смогли его поблагодарить.

Вместе с «Фондом Малалы» я ездила в Кению, чтобы построить школу для детей народности масаи мара. Это удивительные люди: высокие, гордые. Их одежда состоит из ярко-красных покрывал. Масаи мара рассказывали потрясающие истории, в реальность которых мне было трудно поверить. Эти истории даже фантастичнее пуштунских сказок. Все масаи старшего поколения неграмотны, зато сейчас все их дети ходят в школу. Там есть свои трудности, поскольку правительство обеспечивает бесплатное обучение только до восьмого класса. А потом за учебу нужно платить.

Масаи рассказывали нам, что вплоть до недавнего времени мальчик-подросток проходил обряд обрезания, после чего он должен был отправиться в саванну, убить двух или больше львов и принести их туши. После этого старейшины выдергивали ему два передних зуба (вы только представьте, как это больно!), и если он переносил испытание без единого стона, то становился масайским воином.

Сегодня масайские обычаи изменились. Масаи рассказывали нам: если они убьют всех львов, то нанесут непоправимый урон дикой природе. Так что теперь воинами становятся не те, кто убивает львов, а кто получает высшее образование. Среди масайских воинов появились и женщины.

Свой семнадцатый день рождения я встретила в Нигерии, чтобы выразить солидарность со школьницами, похищенными повстанцами группировки «Боко харам» в апреле этого года. Девочек похитили глубокой ночью, прямо из спальни их интерната. Они мои сверстницы. Они мечтали стать врачами, учителями, учеными. Эти девочки удивительные и очень смелые, поскольку в Северной Нигерии лишь четыре процента девочек оканчивает школу. Какие бы громкие события ни происходили в мире, они достаточно быстро забываются. Но мы не хотим, чтобы люди забывали про похищенных школьниц. «Фонд Малалы» обязательно осуществит в Нигерии еще один проект.

В рамках деятельности «Фонда Малалы» мы побывали в Белом доме и встретились с Бараком Обамой. Мы также встретились с Мишель и их старшей дочерью Малией. Нас угощали медом с пасеки Белого дома. Затем мы посетили Барака Обаму в Овальном кабинете. Кабинет этот довольно небольшой. Американский президент вышел нам навстречу, а во время беседы внимательно нас слушал.

Получив приглашение из Белого дома, мы сказали, что примем его, но при одном условии. Если предполагается всего лишь фотосессия, мы не пойдем. Но если Обама согласится выслушать то, что у нас на сердце, мы готовы прийти. Нам быстро ответили: вы можете свободно говорить на любые темы. И мы отправились в Белый дом! Встреча была достаточно серьезной. Мы говорили о важности образования. Мы обсуждали роль Соединенных Штатов в поддержке диктаторских режимов и атаки самолетов-беспилотников в таких странах, как Пакистан.

Я сказала Обаме, что вместо уничтожения терроризма посредством войны ему бы следовало сосредоточиться на уничтожении терроризма посредством образования.

Весь последний год я без устали работала как активист движения в поддержку образования и занималась организационными делами в «Фонде Малалы». Я ездила в зоны конфликтов, чтобы привлечь внимание мировой общественности к трагической судьбе детей, лишенных возможности учиться. Мы осуществили ряд проектов в Иордании, Пакистане, Кении и Нигерии. Я встречалась с мировыми лидерами и убеждала их повышать расходы на образование в их странах. Я убеждала руководителей развитых стран помочь в этом развивающимся государствам. Наша работа постоянно разрастается, но все равно нужно еще сделать очень и очень много. Я благодарю Бога, что у меня появилась такая площадка для проведения кампаний. Теперь это дело моей жизни, моя миссия и моя мечта.

Задействовав «Фонд Малалы», я решила обратить внимание общественности на тяжелое положение с обучением детей сирийских беженцев в Иордании. Я ездила к сирийской границе и своими глазами видела десятки беженцев, торопящихся перебраться на иорданскую сторону. Они шли по пустыне; многие не успели ничего взять с собой. Одежда, которая на них, – это все, что у них было. Многие дети шли босиком. Зрелище их страданий так потрясло меня, что я не выдержала и расплакалась. В лагерях беженцев большинство детей не учатся. Иногда там попросту нет школ, а иногда ходить в школу небезопасно. Немало и таких семей, где отец погиб и детям не до учебы. Они вынуждены работать. Я видела этих ребят на обочинах дорог, под палящим солнцем. Чтобы прокормить семьи, они берутся за любую работу вроде переноски тяжелых камней.

Участь беженцев отзывается острой болью в моем сердце. Чем провинились эти люди, что такого они сделали, что были вынуждены бросить дома и искать пристанище на чужбине? Почему маленькие невинные дети должны страдать от подобных трудностей? Почему они лишены возможности учиться в школе и жить в мирной обстановке?

Я познакомилась с девушкой по имени Мизуна. Мы с ней одного возраста. Каждый день она ходит по палаткам и пытается убеждать взрослых отправлять их детей в школу. Она рассказала мне, что хочет стать журналисткой и своими статьями помогать людям понимать происходящее. Я спросила ее: «Если бы тебе была предоставлена полная свобода выбора, что бы ты выбрала?» Мизуна ответила: «Я бы хотела снова увидеть свой дом и прекратить эти войны».

Мы обращались во многие организации и сумели привлечь внимание к трагической судьбе беженцев и увеличить их поддержку. Мы начали ряд проектов с участием «Фонда Малалы», направленных на то, чтобы интегрировать сирийских беженцев в иорданские школы.

Я сама беженка, вынужденная жить далеко от родной страны. Как говорит мой отец, возможно, мы – самые привилегированные беженцы, имеющие прекрасный дом и все необходимое. Но это не уменьшает нашей тоски по родине. За прошедший год очень многое изменилось, однако я все та же Малала, что ходила в школу в Свате. Изменилась моя жизнь, но не я сама. Моя мама на подобные вопросы отвечает так: «Возможно, Малала и стала мудрее, а в остальном она такая же суматошная девчонка, у которой рубашки валяются в одном углу, а брюки – в другом. Я не знаю, куда у нее уходит время, потому что она постоянно кричит: „Я еще домашнее задание не сделала!“»… Есть мелочи, которые ничто не изменит.

Пролог
День, когда мой мир изменился

Я родилась в стране, созданной в полночь. В тот момент, когда я едва не погибла, был полдень.

Год назад я ушла в школу и не вернулась домой. В мою голову вошла пуля, выпущенная боевиком Талибана. В бессознательном состоянии меня вывезли из Пакистана. Некоторые люди считают, что я не вернусь домой уже никогда. Но я всем сердцем верю, что это не так. Навеки разлучиться с любимой страной – горе, которого не пожелаешь никому.

Каждое утро, открывая глаза, я мечтаю увидеть мою прежнюю комнату, наполненную любимыми вещами, комнату, где на полу валялась моя одежда, а на полках стояли призы, которые я завоевала за отличную учебу в школе. Потом я вспоминаю, что мой родной дом в долине Сват далеко, что я живу теперь в другой стране и что время здесь на пять часов отстает от пакистанского. Но по развитию моя любимая родина отстает от этой страны на века. Здесь есть все удобства, какие только можно себе вообразить. Из каждого крана течет вода, хочешь – холодная, хочешь – горячая. Масляные лампы не нужны, потому что свет включается днем и ночью, стоит только нажать на выключатель. Покупать на базаре газовые баллоны тоже не нужно, потому что на кухнях стоят электрические плиты. Но если кто-то не хочет стоять у плиты, в магазине всегда можно купить готовую еду.

Подходя к окну, я вижу высоченные дома, дороги, запруженные машинами, спешащими во всех направлениях, аккуратные зеленые изгороди, ровные лужайки и чистые тротуары. Я закрываю глаза и возвращаюсь в родную долину. Перед моим мысленным взором встают заснеженные горные вершины, прозрачные голубые реки, зеленые поля. Сердце мое радостно бьется, когда я представляю людей, среди которых жила прежде. Я мысленно возвращаюсь в свою школу, к любимым учителям и одноклассникам. Моя лучшая подруга Мониба подбегает ко мне, мы усаживаемся в сторонке и начинаем болтать и смеяться, словно я никуда не уезжала.

Но это всего лишь мечты. На самом деле я живу в Англии, в Бирмингеме.

Моя жизнь изменилась во вторник, 9 октября 2012 года. Школьные экзамены были в самом разгаре. Правда, я, лучшая ученица в классе, в отличие от большинства моих подруг экзаменов почти не боялась.

В то утро мы, как обычно, приехали в узкий грязный переулок вблизи улицы Хаджи Баба. Как обычно, нас доставили туда ярко расписанные рикши, извергающие дизельные пары, причем в каждую повозку набилось по пять-шесть девочек. С тех пор как к власти пришло движение Талибан, на нашей школе не было никакой вывески. Посторонний человек никогда бы не догадался, что скрывается за резной медной дверью в глухой белой стене.

Для нас, девочек, эта дверь была входом в другой мир. Проскользнув в нее, мы прежде всего срывали платки. Они исчезали с наших голов так стремительно, словно их уносил порыв ветра, разгоняющий тучи и открывающий солнце. Потом мы вприпрыжку бежали во внутренний двор, куда выходили двери всех классов. Побросав сумки на парты, мы вновь выбегали во двор для утреннего собрания. Мы замирали, стоя лицами на восток. Одна из девочек провозглашала «Ассаан баш!», что означает «Стойте спокойно!», и мы дружно щелкали каблуками и хором отвечали «Аллах». Потом она говорила «Ху ши яр!», что означает «Внимание!», и мы снова щелкали каблуками и повторяли «Аллах».

Наша школа была основана моим отцом еще до моего рождения. Тогда на стене, окружавшей ее, гордо красовалась надпись, выведенная красными буквами «Школа Хушаль». Теперь этой надписи не было, но мы, девочки, по-прежнему ходили в школу шесть дней в неделю. Мне исполнилось пятнадцать, я занималась девятый год. На уроках мы составляли химические уравнения, изучали грамматику урду, писали по-английски сочинения на всякие назидательные темы вроде «Поспешишь – людей насмешишь» и рисовали схемы кровообращения у человека. В большинстве своем мои одноклассницы хотели стать врачами. Трудно представить, что кто-то видел в нашей школе угрозу. Тем не менее за глухой стеной, в шумной безалаберной Мингоре, главном городе долины Сват, правили талибы, которые считали, что девочкам учение ни к чему.

Утро началось как всегда, хотя и немного позднее обычного. Так как шли экзамены, мы должны были быть в школе не в восемь, а в девять, чему я была очень рада. Я любила поспать, и сон мой не нарушали ни крики петухов, ни призыв к молитве. Наконец отец решил, что меня пора разбудить.

– Пора вставать, – говорил он, подходя ко мне. – Хватит нежиться, джани мун.

По-персидски «джани мун» значит «родная душа». Чаще всего отец звал меня именно так.

– Еще несколько минут, аба, прошу тебя, – бормотала я, пряча голову под одеяло.

После этого в комнату входила мама.

– Пишо, – окликала она.

Слово это значит «кошечка». Так мама называла меня с рождения.

Тут до меня доходило, что уже поздно.

– Бхаби, я опаздываю! – кричала я, вскакивая с постели.

Согласно нашим обычаям, человек считает братом каждого мужчину и сестрой – каждую женщину. Так у нас принято относиться друг к другу. Когда отец впервые привел маму в школу, все учителя называли ее бхаби, что значит «жена моего брата». С тех пор так и повелось. Мы все стали звать ее бхаби.

Я спала в большой комнате в передней части дома. Вся ее обстановка состояла из кровати и шкафа, который я купила на собственные деньги, полученные за участие в кампании за мир в нашей долине и право девочек на образование. На полках стояли золотистые пластиковые кубки и другие призы, которые я получила за успехи в учебе. Всего два раза я не смогла стать лучшей ученицей в классе, уступив почетное место своей сопернице, девочке по имени Малка-и-Нур. Я была полна решимости не допустить ее победы в этом году.

Школа располагалась неподалеку от нашего дома, и раньше я возвращалась оттуда пешком, но с начала нынешнего учебного года стала ездить на автобусе вместе с другими девочками. Поездка занимала всего около пяти минут. Автобус шел вдоль зловонной реки, куда горожане швыряли всякий мусор, затем мимо гигантского рекламного щита Института по пересадке волос доктора Хумаюна. Тут мы неизменно отпускали шуточки насчет того, что один из наших учителей, на лысой голове которого неожиданно пробилась робкая поросль, стал клиентом этого заведения. Ездить на автобусе мне нравилось – во-первых, не приходилось потеть, шагая под палящим солнцем, во-вторых, я могла поболтать с подругами и шофером по имени Усман Али, которого мы все звали Бхай Джан, что значит «брат». Он был большим весельчаком, и мы смеялись до слез, слушая его невероятные истории.

Я стала ездить на автобусе, потому что мама не хотела, чтобы я ходила по улицам одна. Весь год нам угрожали. Иногда мы получали анонимные письма, иногда угрозы печатали в газетах, иногда их на словах передавали нам люди. Мама боялась за меня, но я была уверена, что боевики Талибана не будут сводить счеты с девчонкой. Куда сильнее, чем за себя, я тревожилась за отца, ведь он постоянно выступал против талибов. Его близкий друг и единомышленник Захид Хан был тяжело ранен в августе этого года. Убийца выстрелил ему в лицо, когда Захид шел в мечеть на молитву. Я знала, что отец слышал со всех сторон: «Будь осторожен, ты следующий».

По нашей улице автобус не ходил, и, возвращаясь домой, я выходила у реки, открывала железную калитку и по каменным ступенькам поднималась на другую улицу. Если на меня нападут, то непременно на этих ступеньках, считала я. От отца я унаследовала буйную фантазию и иногда на уроках, позабыв про объяснения учителя, представляла, как по пути домой меня подстерегает боевик. Как же мне поступить тогда, размышляла я. Может, стоит снять с ноги туфлю и ударить его прежде, чем он успеет выстрелить. Но если я так сделаю, между мной и террористом не будет никакой разницы. Наверное, надо попытаться его переубедить. Сказать что-нибудь вроде: «Хорошо, стреляйте в меня, но прежде выслушайте. Вы совершаете ошибку. Я ничего не имею против вас лично. Я просто хочу, чтобы у всех девочек была возможность ходить в школу».

Нельзя сказать, что я была запугана. Но все же каждый вечер я проверяла, заперты ли ворота, а перед тем, как уснуть, спрашивала у Бога, какая участь ожидает тех, кто покидает этот мир. Обо всем, что творилось у меня на душе, я рассказывала Монибе. Мы с ней с детства жили на одной улице, вместе ходили в начальную школу и привыкли делиться всеми радостями и горестями. Вместе слушали Джастина Бибера и смотрели фильмы саги «Сумерки», вместе мазали лица кремом, осветляющим кожу. Мониба мечтала стать дизайнером одежды, но знала, что ее родные никогда не согласятся на это. Поэтому она говорила всем, что хочет стать врачом. Если женщина в нашем обществе и получает возможность начать работать, для нее открыты лишь две профессии – врача и учителя. Мое положение было особенным – мне ни к чему было скрывать свои желания, и когда я решила, что буду не доктором, а изобретателем или политиком, я откровенно сказала об этом родителям. Мониба была в курсе всех моих проблем и беспокоилась за меня.

– Не переживай, – убеждала я ее. – Талибы не воюют с девчонками.

Увидев автобус, все мы бросились к нему. Некоторые девочки, прежде чем выйти из дверей школы, непременно накрывали головы платками. В салоне автобуса, белой «тойоты таун эйс», из тех, что у нас называют «дайна», было три длинные скамьи – две вдоль стен и одна посередине. Двадцать девочек и трое учителей с трудом помещались на этих скамьях. Я сидела слева, между Монибой и девочкой из младшего класса, которую звали Шазия Рамзан. Школьные сумки мы поставили на пол, а папки с экзаменационными листами прижимали к груди.

Мои воспоминания не слишком отчетливы, они словно подернуты пеленой. Помню, что в автобусе было очень жарко и душно. Жара никак не хотела отступать, и лишь далекие заснеженные вершины Гиндукуш напоминали о живительной прохладе. В задней части автобуса, где мы сидели, не было окон, только пластиковый люк в потолке, пожелтевший и покрытый пылью. Через него мы видели лишь кусочек голубого неба, раскаленный солнечный диск и пронизанные солнечными лучами облака пыли.

Я помню, что автобус, как обычно, свернул с главного шоссе у контрольно-пропускного пункта и обогнул заброшенную площадку для крикета. Тут мои воспоминания становятся особенно путаными и обрывистыми.

Пытаясь восстановить события в памяти, я почему-то неизменно вижу в нашем автобусе отца. В него тоже стреляют. Причем вижу это настолько отчетливо, что мне трудно поверить, будто это всего лишь игра воображения.

На самом деле все происходило иначе. Автобус резко остановился. Слева возвышалась поросшая травой гробница Шера Мухаммеда Хана, министра финансов при первом правителе Свата, справа – фабрика кондитерских изделий. От контрольно-пропускного пункта нас отделяло метров двести.

Какой-то молодой человек в светлой одежде, заросший бородой по самые глаза, подошел к водителю.

– Это автобус школы Хушаль? – спросил он.

Наверное, водитель удивился про себя глупости вопроса, ведь название школы было крупно написано на автобусе.

– Да, – ответил он.

– Мне необходима информация о некоторых ученицах, – заявил человек в белом.

– Обращайтесь в школьное управление, – отрезал водитель.

Тут к автобусу приблизился еще один молодой человек, тоже в светлой одежде.

– Наверное, это журналист, – сказала Мониба. – Хочет взять у тебя интервью.

С тех пор как я вместе с отцом стала бороться за право девочек на образование, журналисты, даже иностранные, часто брали у меня интервью, но никогда не делали этого прямо на дороге.

На голове у второго молодого человека была бейсболка, которая делала его похожим на студента колледжа. Он вспрыгнул на откидной борт автобуса, вошел в салон и навис над нами.

– Кто из вас Малала? – спросил он.

Никто не отвечал, но некоторые девочки посмотрели на меня. Я, единственная из всех, сидела с открытым лицом.

Тогда он вытащил черный пистолет. Позднее я узнала, что это был кольт сорок пятого калибра. Девочки завизжали. Я крепко вцепилась в руку Монибы.

Мои подруги говорят, молодой человек выстрелил три раза. Первая пуля пробила мне лоб над левой бровью и вышла под левым плечом. Я повалилась на колени Монибы, из моего левого уха захлестала кровь. Две другие пули попали в девочек, сидевших рядом со мной. Одна – в левую руку Шазии. Другая – в правое предплечье Кайнат Риаз.

Позднее подруги рассказали мне, что у стрелявшего дрожали руки.

Когда мы добрались до больницы, мои длинные волосы и колени Монибы были насквозь пропитаны кровью.

Кто из нас Малала? Я – Малала, и это моя история.