Электронная библиотека » Манучер Парвин » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 17 апреля 2016, 18:40


Автор книги: Манучер Парвин


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Я задумываюсь, в чём заключается эволюционное преимущество воспоминаний о событиях против нашей воли. Тут срабатывает инстинкт самосохранения? Не стоит повторять болезненный акт, ценой которого является довольно короткое отчаяние?

Я представляю Джульетту Пуччини в своих объятиях в то время, как эти мысли кружатся у меня в голове. Влюбляюсь ли я в Джульетту с той же юношеской невинностью, которая двигала мной, когда я влюбился в Элизабет? Я боюсь быть отвергнутым? Именно поэтому я сейчас и думаю про Элизабет?

О, какая рассеянность. Я должен проверить почту. Там может быть письмо от Джульетты, она же обещала. Я на самом деле хочу узнать всё, что только можно, об этой женщине перед тем, как полностью потеряюсь в своих воспоминаниях, затруднениях и сомнениях. Я буквально проглатываю письмо Джульетты.

«Привет, Пируз! Я ценю ваше любопытство и заинтересованность, даже хотя из-за них чувствую себя немного не по себе, но мне от этого радостно! Ниже найдёте мою ответную любезность. Обещайте не смеяться! Обещайте, что только вы сами это прочитаете. Обещайте, что не будете считать меня сейчас такой же, какой я была в детстве.

Я пыталась сопротивляться ношению платьев и юбок. Не хотела и никогда не имела куклы Барби, от которой тогда все маленькие девочки сходили с ума. Но когда моя мать садилась шить, я тоже начинала шить, но для кукол моих подруг, чтобы их порадовать. Я залезала на деревья, чтобы больше увидеть, но не для того, чтобы раскачиваться на ветках, как вы.

Когда мы играли в семью, я была суровым отцом. Я обычно говорила строгим тоном и ворчала. Мне не нравилось ничего розовое, вместо него я любила ярко-красное. До 10 лет я носила две длинные косы и редко позволяла себя подстричь. Тем не менее мама обычно подравнивала мне волосы ножницами, чтобы убрать секущиеся кончики. Я представляла, что мои косы – это кисти, и притворялась, будто рисую ими… Я играла с лягушками, червями, мёртвыми пчёлами, улитками, моллюсками и так далее. Став чуть старше, я начала задумываться, каким образом и откуда черви получают кислород. Я их препарировала в поисках лёгких. Мне стыдно говорить вам об этом, но я также искала их гениталии. Я касалась своих половых органов, представляя себя с разносчиком газет. Я пару раз целовала его в губы, поздравляя с днём рождения!

Я собирала всё, что только есть под солнцем: камушки, бабочек, дикие цветы, грибы, опыт, даже навыки. Я мечтала поехать в Китай и пробежаться по Великой Китайской Стене так, чтобы за мной летел мой воздушный змей! Моя мать, как и ваша мать, беспокоилась обо мне. Если бы она знала, что происходит у меня в голове, то беспокоилась бы ещё больше. Мой отец очень поддерживал мой очевидный интерес к науке.

Моя мать хорошо плавала и обычно регулярно плавала в расположенном неподалёку озере, причём до поздней осени, когда вода в Массачусетсе уже холодная. У меня был невод с двумя верёвками. Мы обычно привязывали одну верёвку к лодыжкам, а другую держали высоко над водой, чтобы поймать, что только можно, у берега. Обычно я ловила медуз на полуострове Кейп-Код и подбрасывала их вверх, словно воздушные шарики или птиц, надеясь, что они улетят! Я оставляла маленьких пескарей в ведре.

Бедные крабы! Мы обычно их ловили, потом позволяли им выкопать норку в песке и спрятаться, но ненадолго. Затем мы обычно их снова выкапывали и снова ловили. Признаю: мы поступали нехорошо. Я пыталась надувать пузыри из морских водорослей. Да, признаю, я была очень озорной маленькой девочкой. Однажды, когда я стала старше, я обратилась к океану: „Разве ты никогда не спишь? Даже по чуть-чуть? Не принимаешь душ? Какие тайны ты прячешь у себя внутри? Если бы я могла, то подвесила бы тебя на верёвке и высушила тебя, чтобы всего тебя узнать!“ Я могла говорить ещё многое. Конечно, я не собираюсь вам всё рассказывать, не сейчас! Да, признаю, я подвергаю текст цензуре.

Но я хочу отправить эту зарисовку вам прямо сейчас, пока вам так любопытно узнать о моём детстве! Вам нужно, чтобы я вспомнила побольше, чтобы вы больше могли запомнить обо мне? Я не хочу надоедать вам, рассказывая о том, какой я была перед тем, как стать самой собой, такой, как я сейчас, или стану в будущем, с такими людьми, как вы, вокруг меня! Прилагаю фотографию меня с двумя кузинами, когда все наши дни были полны развлечений и мы не беспокоились о следующем дне. Догадайтесь, где я?

Джульетта»

Я широко улыбаюсь – моё лицо становится счастливым лицом весны. Письмо Джульетты восхитительно. Но, что странно, возвращаются мои страхи, как будто бы я не хотел верить в то, что происходит между Джульеттой и мной. Я боюсь любви, как маленькие дети боятся чудовищ? Моё сознание, как кажется, так отстранено от моего бессознательного, словно они были разделены и помещены на различные континенты. Мне хотелось бы, чтобы они соединились или ездили друг к другу в гости.

Откуда происходят мои страхи и надежды? Надежды являются потребностью в счастье, а страх – потребностью в безопасности? Почему никто меня не слушает, даже я сам? Почему я помню столько из прошлого, в то время как я не вижу даже малой части будущего? Почему я в такой степени не замечаю или не обращаю внимания на настоящее? Я не знаю. Я не могу заснуть. Но очевидно, что в какой-то момент я засыпаю. И мне снится сон.

На мне больничная пижама. Я затерялся и остаюсь неузнаваемым среди пациентов, страдающих от болезни Альцгеймера. Я чувствую себя индейкой в стае индеек, выстроившихся перед тем, как им отрубят головы. Я спрашиваю себя:

– Ты всё ещё профессор Пируз?

Я не слышу никакого ответа. Я останавливаю пробегающую мимо медсестру и прошу её:

– Пожалуйста, скажите мне, кто я!

Она хмурит брови, а затем тыкает пальцем мне в грудь, как раз в то место, где висит бейджик с именем.

– Вот вы кто, – говорит она и спешит прочь.

Я подтягиваю бейджик вверх и пытаюсь прочитать, что там написано, не переворачивая его к себе. Написано «Ферейдун Пируз». Там же есть моя фотография без берета.

Я пугаюсь и бегу к указателю выхода, чтобы сбежать. Два дюжих санитара, похожие на вышибал, хватают меня, привязывают мои руки к бокам и заклеивают мне рот. Вышибалы обычно не вталкивают людей назад, а, наоборот, выгоняют. Но это другие вышибалы. Я кричу, но крик сдавленный и приглушённый. Он отдаётся эхом у меня в горле, словно пушечный выстрел, застрявший в пушке.

Я просыпаюсь в ужасе, меня охватывает паника, я весь мокрый от пота. Я пытаюсь забыть, что видел в больнице для душевнобольных, которую посетил, забыть ночной кошмар, но не могу. Ночной кошмар стал дневным кошмаром, а я оказываюсь в затруднительном положении. Я знаю, что боксёры и футболисты могут страдать от потери памяти, депрессии и слабоумия. Мой мозг тоже достаточно били во время моей борьбы за возможность свободно заниматься наукой, за академическую свободу, что, как предполагается, является моим правом? Почему мои провалы в памяти такие селективные – и всё против моей воли? А моё серое вещество на самом деле моё? Сделает ли моё яростное любопытство меня врагом самого себя? Оно убьёт меня, как если бы я был очень любопытной кошкой, пытающейся понюхать ястреба?

Моё мышление напоминает забытую канарейку перед зеркалом. Сколько пройдёт времени перед тем, как я забуду свои песни, если я и дальше буду терять память? Если я стану копать глубже и глубже, погружаясь в тёмную шахту самой странной субстанции, в мозг, сколько потребуется времени, чтобы канарейка перестала петь, перед тем, как упадёт замертво? Я чувствую, как во мне нарастает паника, а по спине пробегает холодок.

Глава 4
Третий глаз

Сегодня вечером противоречивые мысли и желания проносятся по моим синапсам, как бешеные собаки, не давая мне спать, а сон мне отчаянно требуется. Я знаю, что меня интересует семинар доктора Рутковского не только для того, чтобы узнать о человеческом разуме вообще, но также и о моём собственном разуме, в особенности, раз я могу его лишиться. Я также снова увижу Джульетту. Как мне повезло, что я её встретил, и как будет ужасно, если моё увлечение останется односторонним. Как она может заинтересоваться человеком, который вскоре будет не-человеком – личностью, не поддающейся самоидентификации?

Как только наша встреча пробудила чудесные возможности для меня, я стал прятать от неё, пусть и бессознательно, свои отрицательные черты и вообще всё отрицательное, связанное со мной. Я ей рассказал, что во время приготовления риса с черешней чуть по рассеянности не помочился в корзину для мусора, приняв её за унитаз? Или как я расстроился, когда пытался позвонить, а номер набирал на пульте от телевизора? Я подверг цензуре и историю болезней своей семьи, не представив её полностью доктору Джульетте Пуччини, которая имела право на получение всей информации для диагностирования моего заболевания. Я притворился, что я здоровее, чем есть на самом деле.

Я знаю, почему влюбляюсь в Джульетту. Она так таинственно привлекательна. Её причудливый голос, её загадочные бирюзовые глаза, её прикосновения, напоминающие дуновения ветра, её стальной ум, её озорство ведут меня в места, в которые я идти не должен. Но знаю ли я о ней больше, чем эти черты? Знаю ли я её душу, не зная, как я это знаю? Может, мне следовало взять у неё одно драже «М & М», когда она мне их предлагала, просто из вежливости.

Я отправился в клинику за диагнозом, за лечением, а не для того, чтобы влюбиться. Я гадаю, какой бог или счастливая звезда привели меня к Джульетте. Но почему я чувствую такое беспокойство и такую неуверенность? Джульетта вела себя со мной игриво, не так ли? Она вела себя так, словно хотела знать обо мне больше, чем просто о пациенте, не так ли? Она даже попросила прочитать моё стихотворение. Я должен чувствовать себя более уверенно, но не чувствую. Не чувствую. Какие бы у неё были чувства ко мне, если бы я был с ней более откровенен?

Ну, доктору Рутковскому я расскажу больше о себе и своей семье, когда его увижу. Я позволю врачу делать то, что делают врачи. А я сам сделаю то, что должен. Я вырежу своё надгробие до того, как уже не смогу вообще ничего вырезать. Это будет поэма-наследие, подарок от умирающей души, меня, продолжающим жить душам. Я размещу её на сайте под названием «Виртуальное надгробие Пируза», и пусть мир скорбит обо мне, смеётся надо мной или игнорирует меня – по его выбору. Но, сочиняя поэму, я буду чувствовать себя более живым и, возможно, останусь немного живым, когда умру. Но я продолжаю медлить и оттягивать это, словно у меня слабоумие или я уже мёртв!

Я продвигаюсь к краю кровати. Я нахожу в темноте тапки и иду к себе в кабинет. Я просматриваю башню из компакт-дисков, которую держу у себя на письменном столе, она накреняется. Я выбираю ансамбль «Газал», «Потерянную песню Шёлкового пути». Кайхан Калхор, перс, играет на старинном струнном музыкальном инструменте под названием кеманча, а Шуджаат Хуссейн Кхан, индус, играет на ситаре и поёт. Я вставляю диск в проигрыватель так, как священник кладёт просфиру во время причащения на языки кающихся грешников. Я выбираю кусок под названием «Сафар», что означает путешествие, основанное на вере и доверии. Я включаю компьютер. Я начинаю сочинять поэму-наследие. Я позволяю своему сознанию и пальцам лететь в невообразимые места!

Поэма-наследие
Часть первая: Третий глаз
 
1.1
Наш самолёт внутри лиловых туч
Летит к Австралии. А на земле под нами —
Густые тени. Яркий солнца луч
Очерчивает радужные грани.
И стюардессы образ – словно сон,
Её улыбка – звуки колыбельной,
И синий плед, как небо в звёздах он,
И в унисон – напитков тон постельный.
 
 
1.2
Вдруг в турбулентность входит самолёт,
И пассажиров в стороны кидает,
Как Вуду-жрец команды куклам шлёт,
Как СМИ умы незрелые шатает.
 
 
1.3
Не знаю почему, в моих руках
Большой словарь. Он молчалив и точен.
Держу его, чтоб приглушить свой страх,
Но голос объявляет резко очень:
– Внимание! Останьтесь на местах!
Идём на аварийную посадку!
Я повторяю!.. – звон стоит в ушах…
От предвкушенья смерти стало гадко.
 
 
1.4
Жалею я, что не могу как тень
Планировать, лететь и не разбиться,
В падении не раздробить костей,
Как те мечты, каким уже не сбыться.
 
 
1.5
Вдруг самолёт сломался пополам,
Выбрасывая в пустоту предметы,
Тела и тени, словно это хлам,
Всё поглотил поток ветров и света.
Я падаю. Со словарём в руках.
Трепещут на ветру его страницы,
Несут меня в пушистых облаках
Добычей многокрылой книги-птицы…
И вот на берег опускаюсь я
Таинственного острова в итоге,
И девственно чиста вокруг земля,
Как первый снег, как пожеланья Бога.
 
 
1.6
Я телом цел. Но чувствую, что здесь
Как будто бы я прошлого лишился,
И в будущей реальности я весь,
Которую познать всегда стремился.
Секунды льют дождём на капюшон,
Они пусты, их чёткий след потерян
В то прошлое, которого лишён,
И в будущее, в коем не уверен.
 
 
1.7
Я здесь один с бушующей волной,
Что берега ласкает неустанно,
Здесь шимпанзе – отнюдь не предок мой,
И этим он доволен несказанно.
 
 
1.8
Наедине, под сводами небес,
С землёю, перед солнцем преклонённой.
Листвой осенней рукоплещет лес,
Чудесным танцем ветра окрылённый.
 
 
1.9
Я на себя смотрю сквозь времена,
И жизнь моя – короткий миг, крупица,
Которая почти что не видна.
Внезапно мой словарь открыл страницу…
Где шрифт крупнее через интервал,
Внимательно спасителя читаю,
На слово «туатара» взгляд упал,
Что оно значит – я, увы, не знаю…
 
 
1.10
Внезапно со страницы словаря
Возникло воплощенье туатары:
Колючий ящер, чешуёй горя,
Здесь миллионы лет себе находит пару.
Клювоголовые ровесники времён
Отсутствия любых классификаций —
Где не было ни цифр, ни имён —
На безымянном острове плодятся…
 
 
1.11
Я в шоке. Тем не менее смотрю,
Как в вещь преобразил мой разум слово,
Которое нашёл по словарю,
Меняя восприятия оковы.
И, значит, вещью так же может стать
Любое слово. Реализоваться
Во что-то, что мы можем осязать.
И стоит ли тогда нам удивляться?
Мне этот случай осознать помог,
Что невозможное становится возможным.
«Вначале было Слово. Слово Бог».
И жаль, что людям в это верить сложно.
 
 
1.12
– Привет. Ты голоден, Пируз? —
Трёхглазая рептилия спросила.
Я вспомнил угощений скудных вкус,
Что стюардесса на обед носила…
– Я голоден, действительно, сейчас, —
Ответил я посланнику благому.
Ведь голод постоянно мучит нас,
Склоняя к одному или другому.
 
 
1.13
И туатара ловко брюшко мнёт
Чешуйчатыми лапками кривыми
И три яйца блестящих мне даёт:
– Пируз, ты эти яйца съешь сырыми!
Ты должен привыкать к сырой еде,
Здесь жизнь чиста, от всякой лжи раздета,
Огня и соли нет ещё нигде.
И я добавил:
– Как и Интернета!
 
 
1.14
О словаре я думаю своём:
Спасла меня магическая птица.
О слове, что нашёл случайно в нём,
О туатаре, сшедшей со страницы…
Слова, как наши дети, нам близки,
Сумеют ли спасти нас от страданий?
Ведь сотканы все тексты и стихи
Из наших слов – из разума созданий.
 

Теперь и музыка, и мечтания странным образом одновременно заканчиваются.

Я звоню своему сыну Бобби, чтобы узнать, как у него продвигается диссертация и как складываются отношения с научным руководителем. Если он скоро закончит, то будет очень молодым кандидатом наук. Он продолжает меня спрашивать:

– Что с тобой, папа?

А я продолжаю отвечать:

– Ничего, Бобби. Со мной всё в порядке!

Я скрываю от него свои опасения, связанные с болезнью Альцгеймера, ночные кошмары, проблемы с ортодоксальными коллегами и встречи с Джульеттой. Чтобы его посмешить, я рассказал ему, что хотя собирался прочитать лекцию о ложной идеологии Карла Маркса, обнаружил, что читаю лекцию о невидимой руке рынка Адама Смита. И Бобби на самом деле смеётся.

Я растил Бобби в одиночестве, а он растил меня, как отца и мать. Я узнал о безоговорочной любви. Его мать, блестящая женщина, несколько лет страдала от душевной болезни. Нелегко быть отцом и матерью и при этом жить среди чужих людей. Мы близки, но я не хочу его сейчас волновать своими проблемами.

Я съедаю несколько вишен перед тем, как вернуться в постель. Они помогают мне заснуть; или, скорее, предполагается, что помогают, – так заявляют в журналах о здоровье. Современность даёт нам фрукты не по сезону, путая наш мозг, словно эволюция внезапно передумала, и мозг будто пьянеет или подвергается воздействию наркотиков.

Я в больничной пижаме. Я затерялся и остаюсь неузнаваемым среди пациентов, страдающих от болезни Альцгеймера, я не представляю, куда я иду. Я спрашиваю себя:

– Ты всё ещё профессор Пируз?

Я не слышу никакого ответа. Я останавливаю пробегающую мимо медсестру и прошу её:

– Пожалуйста, скажите мне, кто я!

Она хмурит брови, а затем тыкает пальцем мне в грудь, как раз в то место, где висит бейджик с именем.

– Вот вы кто, – говорит она и спешит прочь, больше не говоря ни слова. Я подтягиваю бейджик вверх, но не могу прочитать, что там написано, похоже на санскрит. Я смотрю вверх, словно желаю чуда. Я вижу лицо Джульетты на луне, она улыбается своей самой доброй улыбкой.

Внезапно ко мне подбегают дюжие санитары, хватают меня и выбрасывают в тёмный переулок, в котором полно восточных людей. Я теряюсь в трущобах в старой части Шанхая. Я просыпаюсь в ужасе, меня охватывает паника, я весь мокрый от пота. Я понимаю, что это повторяющийся кошмар. Я пугаюсь и кричу на свой разум:

– Ты кто, чёрт побери? Почему ты пытаешь меня и хочешь свести с ума?

Я слышу, как мои слова эхом отдаются в моём стеклянном доме, а потом у меня в голове.

Теперь я полностью проснулся, я думаю о Джульетте, мне менее страшно, я более спокоен. Я улыбаюсь, когда думаю о мысли «Любовь лечит всё».

Глава 5
Интеллектуалы

Сегодня суббота. Почти два часа пополудни. Я нахожусь в аудитории, в Олин-Холле, где должен состояться семинар. Почему я здесь? Возможно, ради ещё одной возможности посидеть рядом с Джульеттой и быть опьянённым её присутствием? Возможно, чтобы получить удовольствие от просвещения по вопросам человеческого разума?

Это красивая старая аудитория, с высокими закруглёнными окнами и высоким, витиевато украшенным потолком. Стены жёлтые, как масло. Я пришёл на первое занятие семинара, посвящённого мозгу и разуму, чтобы узнать о мозге, этом компьютере или плоти и крови, и о разуме, то есть мозге, в который загружено программное обеспечение.

Меня интересует, насколько на наше ментальное программное обеспечение влияют эволюция, ДНК, жизненный опыт и наши творческие замыслы, а также, возможно, вещи, которые ещё не обнаружены или не поняты. Это сильное упрощение тематики семинара. В любом случае мы проведём пять дней, встречаясь после обеда, усложняя проблемы, а потом, надеюсь, снова пытаясь их упростить. Я считаю, что мне повезло, на самом деле для меня это удача – быть здесь, а не заниматься в спортзале. Я приписываю обеспечение возможностей в большей мере социальным обстоятельствам моей жизни, а не каким-то усилиям с моей стороны, которые, скорее всего, были бы бесполезны, и вообще создаётся впечатление, что моё рождение – это несчастный случай.

Наука интересовала меня с тех пор, как я вообще начал чем-то интересоваться. Благодаря своим предсказательным свойствам наука может заглянуть в будущее и помочь нам контролировать судьбу. Наука вооружает нас открытиями об уменьшении озонового слоя, глобальном потеплении и загрязнении окружающей среды. Теперь нам требуется мудрость, чтобы что-то сделать в связи с этими бесценными предвидениями науки, чтобы обеспечить выживание жизни на Земле. Да, зрение у науки не идеальное, не «единица» на оба глаза, но она побеждает слепоту, когда смотрит в будущее! Но наука не может открыть жадные глаза и разумы.

Семинар должен начаться через несколько минут, но два стула за тёмным овальным столом остаются пустыми – за одним должен сидеть профессор Хочипилли, а за другим – Джульетта. Я нервничаю из-за их отсутствия. В особенности из-за отсутствия Джульетты.

Доктор Рутковский сидит во главе стола, напротив доски. Он пьёт воду со льдом маленькими глотками. Я – слева от него. Прямо напротив меня сидят три аспиранта – одна молодая женщина и двое молодых мужчин, все трое по графику должны защищать диссертации до окончания семестра. Пока я не знаком с ними со всеми, но Джульетта упоминала их во время нашего совместного обеда. Молодую женщину зовут Ванда Диаз. Её мать – учительница шотландско-ирландского происхождения, а отец – юрист, мексиканец. Ванда среднего роста и веса, у неё добрые зелёные глаза, гладкая кожа цвета капучино и не поддающиеся укладке огненно-рыжие волосы. Она жизнерадостная и весёлая, и Джульетта говорила про неё, что она «полна энтузиазма, которого хватило бы на двоих». Её диссертация посвящена биохимии счастья.

Слева от неё сидит молодой человек, который занимается изучением неврологии, его зовут Брэдли Уилкинсон, младший. Он – афроамериканец из Цинциннати и первый представитель своей семьи, закончивший колледж. Он выглядит, как красивый атлет, звезда спорта, которая вот-вот собирается стать актёром. У него коротко подстриженные волосы. Близкие друзья зовут его Капитан Кирк[14]14
  Джеймс Кирк – персонаж научно-фантастического телесериала «Звёздный путь».


[Закрыть]
.

Брэдли предлагает две главные, пересекающиеся причины расизма: природа и воспитание. Первая – это наследие эволюции, бессознательная боязнь тех, кто выглядит по-другому и с кем конкурируют в борьбе за еду и партнёров. Вторая причина – это расизм, которому научили для эксплуатации одной расы другой. Синергия развившегося предубеждения и внушённого предубеждения – это токсический расизм. Понятие интегрированной психологии и биологии не является ничем новым. Зигмунд Фрейд предсказывал, что биологическое объяснение разума дополнит психологическое или заменит его.

Эндрю Эшкрофт – худощавый и высокий блондин. Он ловко крутит карандаш в руке, словно таким образом может заставить Землю вращаться быстрее, а время – течь быстрее. Похоже, ему наскучило невыносимо медленное течение времени – это состояние мне знакомо. Диссертация Эндрю посвящена биохимии любви. Судя по тому, что мне рассказывала Джульетта, он выбрал эту тему из-за своих собственных любовных проблем. На самом деле выбор темы для исследования – это не просто умственное действие. Это также эмоциональное и интуитивное действие. Эндрю предполагает, что электробиохимия мозга должна объяснять и объяснит разум. Иронично и грустно то, что он борется с биполярным аффективным расстройством. Боги психиатрии держат Эндрю под контролем. Фармацевты и физики держат в тайне опасность таблеток, как и непроизвольного дрожания конечностей. Это реинкарнация трагедии сокрытия опасностей, которые несёт никотин.

Дело ещё усложняется тем, что Эндрю – молодой человек Ванды. Но, судя по слухам и сплетням, которые собрала Джульетта, между ними не всё гладко. На самом деле Ванда начинает склоняться к Брэдли. Любовный треугольник между ними и мой интерес к Джульетте делают наше участие в семинаре потенциально проблематичным.

Таким образом Эндрю и Брэдли соревнуются не только за сердце Ванды, но также и за сердце мозга: материалистический подход Эндрю против психо-нейробиологического подхода Брэдли. В научных кругах твоя ниша так же жизненно важна для выживания, как и в дикой природе. Точно так же, как у жирафов в процессе эволюции появились длинные шеи для выживания, исследователь должен вытягивать шею, чтобы срывать сочные листья грантов.

А теперь про Ашану Васвани из Индии – профессора философии, которая превратилась в специалиста по этике. У неё красивые, всё понимающие глаза, которые принимают то, что видят. Волосы у неё чёрные, как доска. Её улыбка – белая, как мел, лежащий у доски. Она вегетарианка. Её присутствие также загадочно, как одинокий цветок дикой горчицы в Сахаре. Она маленького роста и хрупкого телосложения, но у неё мощные плечи, словно специально созданные для того, чтобы носить на себе тяжёлое бремя человеческой грусти. «Ашана» – это друг или приятель на фарси. Как и я, Васвани на английском говорит с акцентом. В отличие от меня, она тихо отталкивает от себя популярную американскую культуру, я же громко её пинаю. Впервые мы с ней встретились, когда я отправился на курсы медитации и дзен-буддизма. Она была инструктором и обучала нас дзен-медитации. Она опубликовала статью, в которой связала медитацию по правилам дзен-буддизма с альтернативным состоянием химического состава мозга. Она была биологом перед тем, как оставила это поле деятельности, чтобы заняться этической философией.

Большую часть времени она неподвижна и молчит, причём пребывает в самом глубоком безмолвии, которого только способны достичь сознательное и бессознательное одновременно. А когда она говорит, то говорит так спокойно, что мурашки на коже появляются. Она признаёт, что в большей степени полагается на собственную интуицию, а не разум. По большей части образование она получала в Англии. Она заявляет, что этичное или нравственное поведение ограничивает вас. Для подавления беспорядков внутри племени и противостояния внешним угрозам у млекопитающих, насекомых и других видов развились полезные правила поведения или этикета, или инстинктивная нравственность.

Доктор Васвани против неконтролируемых манипуляций с генами. В одной статье, которую часто цитируют, она написала: «Эволюция стара и мудра в своём роде, в то время как мы, гомо сапиенсы, её дети, молоды, импульсивны, нетерпеливы, нами движут желание получать прибыль и славу. Мы не должны так агрессивно и так бездумно лезть в природу».

Джульетта тоже с ней знакома и очарована ею. Я должен спросить, как они общаются, потому что обе больше предпочитают слушать, чем говорить. Что будут делать вместе две пары ушей? Теперь я удивляюсь, что мы с Джульеттой не познакомились раньше через Ашану, с которой знакомы оба.

Мы с Ашаной прекрасно ладим. Я люблю говорить, а она любит слушать. Она также берёт у меня послушать диски с классической музыкой Северной Индии, которые я собирал всегда. Я навсегда влюбился в западающий в память звук сарода[15]15
  Сарод – струнный музыкальный инструмент.


[Закрыть]
после того, как отец сводил меня на концерт. Мне было не больше пяти или шести лет. Это была любовь с первого звука!

Справа от доктора Ашаны Васвани сидит Оливер Ч. Ку, профессор кибернетики. Оливер родился в Тайване, но вырос в Сиэтле. При рождении ему дали китайское имя Чунг, что означает «находчивый», но оно в результате каких-то метаморфоз превратилось в Оливер. Имя Чунг было, так сказать, понижено в звании, и превратилось во второе имя, из которого его носитель использует теперь только первую букву, как этакий культурный осадок. Он перешёл из буддизма в Унитарианско-универсалистскую церковь, в которой вера в Бога и Авраама не является обязательной и вообще соединены многие вероисповедания. Таким образом его вера не доминирует над его разумом и наукой. Когда я сказал ему, что он, как и я, «думающий человек, а не верящий человек», он рассмеялся и ответил: «Не всегда!»

Америка – это страна иммигрантов и хай-тека, и высоких скоростей, и сильной депрессии, и непредсказуемых перемен. Это страна, где большое количество людей старается приспособиться и пытается найти смысл за пределами ситкомов. Человеческий ДНК зафиксирован на долгие периоды и не может быстро измениться, подстраиваясь под окружающую обстановку. Таким образом возникают проблемы из-за этого конфликта, и их результат – это социальные стрессы и напряжение. Неудивительно, что невроз становится таким же частым, как обычная простуда.

Люди, склонные к ожирению, подстраиваются под окружающую обстановку, поглощая еду, от чего им становится комфортно, а они сами становятся тучными. Те, кто склонен к анорексии, изводят себя голодом и таким образом начинают испытывать патологическое отвращение к пище – и страдают анорексией. Те, кто не может справиться с насилием, которое их окружает, становятся серийными убийцами. Кажется, что с каждым днём становится всё больше и больше болезненных склонностей к чему-либо, и можно выработать в себе какую-нибудь болезненную привычку.

Если говорить о привычках, то Оливер Ку, как и я, одержим шахматами. Мы играли с ним в университетском шахматном клубе. Но, в отличие от меня, он не пользуется компьютером для улучшений своей игры. Я могу ему противостоять только при соответствующем творческом настрое – когда я на подъёме. Шахматы – это древнейшая игра, сродни науке, искусству и спорту вместе взятым.

Слева от доктора Васвани сидит приглашённый профессор физической химии Мартин Пфайффер из института имени Макса Планка под Майнцем в Германии. У него выбрита макушка. На подбородке – козлиная бородка песочного цвета с вкраплением седых волос. У него острый нос, который выделяется на круглом лице и кажется попыткой природы создать что-то в стиле кубизма – когда видимое кажется различным разным зрителям. Он знает несколько языков. Он – спокойный человек, бережёт свой язык только для того, что можно сказать и обязательно нужно сказать.

Я снова смотрю на часы. Они показывают то же время, что и часы на стене. Сейчас ровно два часа дня. Доктор Рутковский всё ещё спокоен, а я всё ещё нервничаю. Джульетты и доктора Хочипилли всё ещё нет, но тут они как раз вбегают в аудиторию. Внешность доктора Хочипилли свидетельствует о его происхождении из племени апачей. На спину ему свисает длинный хвост серебристого цвета. У него густые седые брови, которые оттеняют его блестящие голубые глаза. Седая борода аккуратно подстрижена и скрывает большую часть бронзового лица. Он высокий и долговязый. Одет он в джинсы и вельветовую куртку спортивного покроя. На жёлтой рубашке-поло висит бирюзовый амулет. Я горю желанием с ним познакомиться.

Джульетта оглядывает место действия, потом каждого из нас, ставит сумку на стол, а затем занимает пустующее место рядом со мной, как и обещала. Она хлопает меня по руке, таким образом молча здороваясь и одновременно демонстрируя чувства. Доктор Хочипилли ставит на стол мешок, с которым пришёл, и наклоняется над ним, словно Санта Клаус, который вот-вот начнёт раздавать подарки из волшебного мешка.

Мы все наблюдаем за тем, как он запускает в мешок обе руки и достаёт оттуда прозрачную пластиковую голову, в которой просматривается прозрачный пластиковый мозг. Он больше по размеру, чем обычный мозг. Голова сидит на шее телесного цвета. Шея, в свою очередь, сидит на плечах, которые покрашены в чёрный цвет и выглядят как верх пиджака. Спереди закреплен галстук-бабочка, как раз под выступающим кадыком. Глаза маленькие, похожи на шарики для игры в пинг-понг, – выглядит всё это жутковато.

Доктор Хочипилли толкает голову на середину стола. Сквозь прозрачный череп можно рассмотреть важные части мозга. При помощи тонких разноцветных проводков подсоединены крошечные лампочки, изображающие нейроны, но подсоединены без какой-либо системы. Нервный ствол идёт вниз к шее. Видны несколько швов – там, где шея сужается. Странная голова пронзительно смотрит на Джульетту и меня стеклянными тёмно-синими глазами, словно пытается забрать наше сознание.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации