Текст книги "Во имя любви: Искупление"

Глава 5

– Привет, Лиз! – привычно поздоровался Женезиу, когда она вошла в магазин Милены, где в последнее время стала частой гостьей. – Милости просим! Добро пожаловать!

С тех пор как Милена поручила Женезиу обязанности коммерческого директора, и он, надо сказать, стал совсем неплохо с ними справляться, он приобрел не только элегантный светлый костюм, но и ту обходительность, которой ему явно не хватало, и выглядел совершенно неотразимым.

Для Лизы он и раньше был совершенно неотразим. Но Женезиу, привыкший собирать перезрелые плоды, которые со всех сторон падали ему прямо в руки, мало обращал внимания на девчонок. А если уж обращал, то только на супер-экстра-класс, прямо как с обложки кинофоторекламы. Где уж Лизе с такими конкурировать!

Но оттого, что она приходила часто, за словом в карман не лезла, давала дельные советы, когда Женезиу в них нуждался, они подружились. Такие отношения с девушкой сложились у Женезиу в первый раз. Лиза была своим парнем, что называется, своей в доску.

Впрочем, насчет «своего парня» лучше было не говорить. Именно парни и стали с некоторых пор главной проблемой для Женезиу. Он бегал от них как от огня.

Дело в том, что основной клиентурой Милены стали голубые. Они облюбовали уютный магазин нижнего мужского белья как место своих встреч и тусовались в нем с утра до ночи. Теперь, если бы в магазин пожаловала Бранка, она бы не сетовала, что он пуст: в каждом углу и уголке стояли и сидели парни, пареньки, парнишки – длинноволосые и стриженые, с сережками и без, в кружевных рубашках и спортивных майках. Они выбирали ажурные трусики, примеряли пастельных тонов пижамы, сплетничали, назначали свидания и деловые встречи, ссорились и закатывали истерики.

Не один из них дожидался Женезиу, надеясь, что вдруг сегодня он взглянет поласковее. Разумеется, они вели с ним разговор только об ассортименте, вносили свои предложения и высказывали пожелания, к которым Женезиу как коммерческий директор вынужден был прислушиваться, а они норовили прижаться к нему потеснее или взять за руку, пока объясняли, какие выгоды их нововведения сулят торговле.

Женезиу их терпеть не мог и бегал от них как черт от ладана, но и грубить особенно не грубил: как-никак клиентура.

Приход Лизы всякий раз бывал для него спасением. Она переступала порог, и черед шарахаться наступал для голубых. В обществе Лизы Женезиу обретал свободу передвижения и чувствовал себя под надежной охраной. Свиданий с ней он ждал с тем же нетерпением, что и она, Лиза была счастлива. Хотя трудно было сказать, ладилось у них дело или нет, если под «делом» иметь в виду семейную жизнь. Но в том, что отношения у них были надежные и прочные, она не сомневалась.

И вдруг… Придя в очередной раз в магазин, Лиза увидела Женезиу в обществе броско одетой длинноногой девицы с водянистыми глазами. Девица что-то записывала в блокнотик, а Женезиу разливался соловьем. Он едва поприветствовал Лизу, до того был занят. Лиза покрутилась немного и ушла. На следующий день она увидела, как Женезиу подсаживает блондинку в машину и сам садится с ней рядом. На третий его и вовсе не было на месте.

Лиза сразу окрестила блондинку «мымрой» и возненавидела до глубины души.

Она не могла понять, что нашел в ней Женезиу. И лицом, и фигурой Лиза дала бы ей сто очков вперед. Но очевидно, мужчины падки до всяких там финтифлюшек, которые может себе позволить только богатая женщина. Вот Женезиу и соблазнился мымрой.

Обычно Лиза находила часок-другой днем, чтобы забежать в магазин. Иногда прибегала, когда близнецы спали, иногда появлялась вместе с близнецами. Но с тех пор как мымра стала распоряжаться временем Женезиу, Лиза отправлялась на прогулку совсем в другую сторону.

Женезиу заметил ее отсутствие. Как-то вечером он сам заглянул к ней.

– Куда ты подевалась? – спросил он. – Ты не заболела?

– Нет, я совершенно здорова, – задрав подбородок вверх, ответила Лиза. – Просто времени не было. Занята.

– Я тоже, – пожаловался Женезиу.

– Я заметила, – съязвила Лиза.

– Нет, я серьезно! У нас будет такая реклама! Нашим магазином заинтересовалась одна журналистка, Ольвия Амиду.

– А мне показалось, что журналистка заинтересовалась совсем не магазином, а сеньором коммерческим директором, который, в свою очередь, заинтересовался длинноногой блондинкой и если чем-то занят, то только своей личной жизнью в ущерб интересам фирмы! – слова вылетали у Лизы как пулеметная очередь, и она сама удивлялась, откуда они брались.

Лиза не сомневалась, что сразила Женезиу наповал своей проницательностью, а он расхохотался. Он был настолько избалован женским вниманием, что считал его чем-то само собой разумеющимся и не обращал на него ни малейшего внимания. Когда-то оно ему льстило, но со временем стало до того утомительным, что он старался оградить себя от дежурных посягательств и сразу ставил между собой и очередной претенденткой стенку. Лиза потому ему и нравилась, что была веселой умной девчонкой, а не бабой, которая только и думает, как залучить его к себе в постель.

– Чего ты развоевалась? С ума, что ли, сошла? Пошли лучше к Шареми потанцуем. Сегодня играет наш любимый самбейру.

Против такого предложения Лиза устоять не могла. Они с Женезиу очень любили настоящую народную музыку. А в небольшом подвальчике у старика Шареми собирались самые лучшие певцы и музыканты, знатоки негритянского фольклора и самбы. Публика к нему ходила тоже соответствующая, сплошь знатоки и ценители. И как же они болели за своих певцов! С новой песней, новой мелодией самбейру шли только к старику Шареми – если там оценили, можно петь где угодно.

А как у Шареми танцевали! Самба, любимая бразильская самба – танец, начинающийся с медленного притоптывания и доводящий до экстаза, зажигал кровь танцующих, палил огнем. Ох, уж это упоение танцем! А вокруг стояли и хлопали в ладоши, любуясь танцорами, остальные завсегдатаи.

Женезиу с Лизой уже успели станцеваться. Они в этом кафе-клубе были пока новичками, но старички приняли их и оценили. Конечно, Лиза бегала на все новые программы. А уж если их любимый оркестр!

– Подожди секунду! Другие туфли надену!

Через пять минут Лиза была готова. Ее способность собираться в одно мгновение Женезиу тоже оценил. Ему осточертели бабенки в возрасте, которые часами сидели перед зеркалом с мазями и притираниями. Он на них насмотрелся! А Лиза встряхнула головой, провела по волосам гребенкой, и готова! Чем на всякие глупости время тратить, лучше повеселиться и потанцевать – так она считала. И Женезиу тоже.

В этот вечер Лиза отплясывала от души. И как ей было не отплясывать, когда в первый раз в жизни Женезиу сам пришел к ней?! Он скучал без нее! Он сам сказал ей об этом!

Они танцевали в центре, а все остальные стояли кружком и хлопали.

– Ну и парочка! Огонь! Давно такого не видели, – говорили, покачивая головами, знатоки.

От этих похвал у Лизы прибывали новые силы и вдохновение.

Танец сблизил их так, как не сблизил бы целый год прогулок и встреч. Они узнали, что понимают друг друга с полуслова, с полудвижения. Могут помериться силами, посоперничать, но только для того, чтобы убедиться: они достойны друг друга, они ровня.

Вот танец повела Лиза, и Женезиу послушно подчинился ей, подыгрывает, помогает, стелется мягкой травкой возле красующейся девушки, но вот он сравнялся с ней, вот он уже ведет ее. Теперь она словно вьюнок-повелика льнет и вьется вокруг него…

Долго они не могли забыть этот вечер. Что-то произошло между ними такое, что каждый вдруг приостановился, задумался, будто на пороге решающего шага. Они даже перестали видеться на некоторое время. Близость их стала настолько очевидной, что следом должна была наступить пора серьезных перемен, но оказалось, что никто из них к ним еще не готов.

Ольвии и в голову не приходило, что у Женезиу может быть какая-то своя жизнь. Ей понравился молодой человек, и она делала все, чтобы он обратил на нее внимание, оценил ее и делал то, чего ей хотелось.

Ее отец был владельцем популярной полубульварной газетенки, сама Ольвия сотрудничала в молодежной, рангом повыше. Но Женезиу не разбирался в рангах газет. Когда сеньорина Амиду представилась ему и изъявила желание написать о молодежном бизнесе, он обрадовался. Все вокруг платят за рекламу, а тут сама реклама идет к ним в руки. Ни слова не говоря Милене, он стал бурно общаться с Ольвией, заботясь, чтобы она получила как можно больше материала. Он готовил Милене сюрприз.

Материала Ольвия получила много, но не получила того, чего добивалась, – Женезиу.

Когда она предложила ему провести вместе выходные, он отказался. Он прекрасно понимал, что вечер на берегу океана непременно должен был закончиться в постели, а спать с этой щепкой с рыбьими глазами он не хотел. Она была не в его вкусе.

Ольвии и в голову не могло прийти, что этот простой парень ее отвергает. Она и представить себе не могла, насколько он пресыщен женским вниманием. Ей казалось, что он стеснителен, застенчив, что он оробел перед возможным счастьем, и продолжала всячески ободрять его, демонстрируя свое восхищение. А его от подобного восхищения давно тошнило.

Наконец ему надоела ее навязчивость, и он решил при первом же случае объясниться с настырной девицей напрямую.

Случай не замедлил представиться. Ольвия под предлогом завязывания нужных деловых знакомств пригласила его на коктейль. Она обещала свести его с фотокорами, которые мастерски снимают показы мод и могут за совсем недорогую цену сделать рекламный буклет.

Женезиу принял предложение, потому что Милена как раз готовила очередной показ и фотографы им были нужны позарез.

Потусовавшись минут сорок и сунув в карман с десяток визитных карточек, Женезиу откланялся.

У выхода его нагнала Ольвия.

– Поедем ко мне, – предложила она. – Отберем слайды к статье в следующий номер, где будет говориться о вас.

– С каких это пор ты горишь на работе? – осведомился он насмешливо. – Лично у меня рабочий день закончен! Завтра с утра я в твоем распоряжении.

– А я в твоем распоряжении сегодня, – сказала она, глядя на него таким знакомым ему тусклым, полным желания взглядом, который он со временем возненавидел.

– Пока мне было в охотку, я трахал вас десятками, – грубо сказал он, – но я, и только я, выбирал, кого мне трахать!

Женезиу повернулся и ушел не оглядываясь. Грубость, может быть, была излишней, но эта баба его достала!

Ольвия, закусив губу, вскинула голову.

– Скотина, – процедила она сквозь зубы, – грубое животное.

Ну он у нее еще попляшет! Гомик несчастный!

Однако утром она позвонила ему как ни в чем не бывало. Женезиу оценил похвальное миролюбие, девчонка оказалась умнее, чем он думал, и он был этому рад. Говорил он с Ольвией самым добродушным и любезным тоном.

Он даже заехал за ней, чтобы отвезти ее в редакцию. Ему это казалось верхом любезности.

– Это я оказываю тебе любезность, садясь в твой старый драндулет, – фыркнула Ольвия. – Мог бы завести себе что-нибудь поприличнее.

– Заведу, когда наш бизнес станет постарше, – хмыкнул Женезиу. – Ты же лучше других знаешь наши проблемы.

– Вашими проблемами я не занимаюсь, у меня свои, – с нажимом заявила девушка.

Женезиу не понял, что она хотела этим сказать, и не стал доискиваться – видно было, что она все-таки на него обиделась, а копаться в ее обидах ему было неинтересно.

Слайды они отобрали, но Ольвия сказала, что она придет и на показ, который устраивала Милена.

На этот раз Милена уговорила и Нанду принять участие в показе. Он хоть и не любил этой работы, но раз уж Милена попросила, как он мог ей отказать? А она так гордилась своим детищем – магазином, – что не замечала неодобрения Нанду. Ей даже в голову не могло прийти, что муж далеко не в восторге от ее деятельности.

Но на подиуме Женезиу и Нанду смотрелись отлично, в этом Милена была права, – высокие, широкоплечие, мускулистые, с легкой походкой и обаятельной улыбкой.

Демонстрировали они коллекцию пляжных костюмов.

Голубых набился полный зал, они млели и таяли, а Милена, гордясь широтой своих взглядов, с удовольствием поглядывала на них.

Фотографы снимали, Ольвия что-то строчила в свою книжечку.

– Успех! Настоящий успех! – шептала Милена. – У нас никогда еще не было столько народу.

Распродажа после показа прошла на ура. Нанду и Женезиу, довольно переглядываясь, фотографировались со своими покупателями.

– Отличная будет реклама! – ободряюще улыбнулась своим партнерам Милена. – Вот увидите, как шикарно пойдут у нас дела!

– Да, реклама будет хоть куда, – широко улыбнулась Ольвия, – будет что поместить в газету.

– А не пойти ли нам в ресторан, мальчики? – весело предложила Милена. – Нам есть что отпраздновать.

Они пошли в ресторан, и Милена заказала бутылку шампанского.

– Угощаю! – радостно заявила она. – Похоже, что мы вот-вот расплатимся с Мег и Тражану, и я буду единоличной владелицей доходного предприятия.

На лицо ее набежало облачко грусти, и она прибавила:

– Что бы там ни было, а я всегда Лауру вспоминаю. Мы ведь вместе все затевали, и тогда никто не верил, что из этого что-то получится. Но получилось, хотя и Наталья охладела к нашим трусам и майкам.

– Зато воспылала страстью к умным книжкам, которыми ее снабжает Родригу, – улыбнулся Нанду и тут же помрачнел.

Как только речь заходила о Лауре, он вспоминал тугую упругую воду, которая без конца выталкивала его, мешая высвободить из тисков несчастную. И он нырял и нырял, пытаясь ее спасти, но все-таки не спас…

Женезиу тоже помнил красивую девушку с темными неподвижными глазами, которая потом так трагически погибла, и тоже посерьезнел.

Милена взяла мужа за руку и нежно прижалась головой к его плечу.

– Простите, я вам обоим настроение испортила! А близняшки такая прелесть, и Жуанито – вылитая Лаура.

Вспомнив, как он возился с малышами в Ангре, Нанду улыбнулся. Они уже отлично бегали на своих крепких толстеньких ножонках и были страшно похожи на пингвинчиков, такие же важные и пузатенькие.

Женезиу встал и стал прощаться, он хотел еще повидать Лизу, после всей этой суеты прогуляться с ней не спеша по набережной. Они не виделись уже несколько дней, все было некогда. И как это он смог их прожить без нее?

– Спасибо тебе, – поблагодарила его Милена, – ты видишь, я не ошиблась, ты не директор, а мечта!

– Вот этого не надо, – с шутливой строгостью сказал Женезиу, – я уже работал мечтой. Мне не понравилось.

Все рассмеялись, Женезиу откланялся и ушел.

Милена с Нанду никуда не спешили, им было так хорошо вдвоем в этом ресторанчике, чуть захмелевших после бокала шампанского.

– Скоро мы поедем в Ангру? – спросила Милена.

– Только на будущей неделе, – отозвался Нанду. – На этой я улетаю в Сан-Паулу.

– Что делать с мамой, ума не приложу, – вздохнула Милена, – вроде стало получше, разрешили немного двигаться, а ей еще тоскливее стало. Она же человек деятельный. А тут еще ты улетишь, командовать совсем некем будет.

– Слушай! Мне пришла в голову гениальная идея. По-моему, я придумал, чем ей заняться.

Милена, выслушав его, идею одобрила. На другой день с утра она вошла в спальню к Бранке с целым ворохом газет.

– Как ты себя чувствуешь, мамочка? – бодро осведомилась она.

– Могла бы и получше, – сумрачно отозвалась Бранка. – Как я могу себя чувствовать, если едва могу двигаться? Да я просто лопаюсь от избытка энергии.

– Это прекрасно, что энергии у тебя в избытке. Мы постараемся ее использовать, – пообещала Милена.

– Да неужели? – изумилась Бранка. – Ну-ка, ну-ка, доченька, расскажи как!

Милена положила рядом с Бранкой большую стопку газет.

– С сегодняшнего дня назначаю тебя заведующей информационным отделом моего магазина. Держи ножницы, клей и вот этот альбомчик. Ты будешь выуживать из газет всю информацию о продаже и покупке мужского белья и магазинчиках вроде нашего, вырезать и подклеивать вот сюда. – Милена похлопала по синему альбомчику. – А все заметки о нас – в другой, – и Милена похлопала по золотистому.

– Подклеивать? Я? – Бранка решила, что Милена над ней издевается. – Может, ты лучше поручишь это Марселинью? Мне кажется, он более подходящая кандидатура.

– Мама! Ну почему ты никогда не хочешь мне помочь? Кажется, я так редко прошу тебя о чем-то! И время у тебя есть, и спешить некуда, и все равно не хочешь. – Милена, похоже, всерьез обиделась.

– Ну ладно, не кипятись. Так и быть, займусь выуживанием. Так ты, кажется, выразилась? – снизошла Бранка.

За время своей болезни, оказавшись совсем беспомощной, она оценила заботы дочери и зятя – на деле выяснилось, что оба они совсем неплохие ребята, и Бранке иной раз даже приходило в голову, что, может быть, зря она так круто обошлась с ними.

Милена поцеловала Бранку и исчезла, она торопилась к себе в магазин.

Бранка принялась просматривать газеты и, надо сказать, узнала много интересного. Вот уже лет двадцать, как она пренебрегала молодежной прессой, и должна была засвидетельствовать, что хоть и они в юности не были паиньками, но то, что творилось теперь!..

Бранка только головой покачивала, просматривая заметки.

Мало-помалу она втянулась в это занятие. По утрам она уже с нетерпением ждала Милену с ворохом газет и принималась с жадностью их просматривать – у нее там были свои друзья и враги. Зилу она посадила рядом с собой и заставила вырезать и вклеивать отмеченные карандашом статейки. Теперь ей было чем руководить и кем командовать, и она почувствовала себя куда счастливее.

Однажды она увидела на четвертой странице улыбающееся лицо зятя. Ага! Вот и Нанду в компании таких же волосатиков! Интересно, что про него пишут?

По мере того как Бранка читала заметку, лицо ее вытягивалось все больше и больше. Ну и заметочка! Милена была права, когда заинтересовалась, что там про них пишут. Врага нужно знать в лицо!

В заметке расхваливали начинание Милены. А начинание, оказывается, состояло в следующем: гонимое сексуальное меньшинство обрело наконец надежный приют, благодаря чему подняло голову и расправило крылышки. Далее предлагалось наладить целую сеть таких магазинов, чтобы угнетенные могли подавать друг другу руку помощи. Ну и так далее, и все в том же духе.

Заметку венчала фотография Нанду в объятиях волосатиков, что не оставляло никаких сомнений в пристрастиях мужа хозяйки.

– Ты только полюбуйся на это безобразие! – такими словами встретила Бранка вернувшуюся вечером Милену. – Что бы сказал Арналду, если бы это увидел!

Милена посмотрела, прочитала и расхохоталась.

– И ты еще смеешься? – возмутилась Бранка. – Попомни мое слово, все это тебе дорого обойдется! Не зря я за тебя боялась – ты связалась с дурной компанией. Ты не умеешь взяться за дело! Кто допускает к себе всякий сброд? Почему ты не проверила, кто про тебя пишет?

– Да я и понятия не имею, кто это, – продолжая смеяться, ответила Милена. – Фамилию в первый раз вижу.

– И куда это годится? – вконец рассвирепела Бранка. – Можно подумать, что не в нашем доме выросла! Ты что, не помнишь, какие я закатывала приемы? Я это делала не просто так, я фильтровала людей, приглашала только отборную публику, и о нас писали только то, что нам было нужно. Я выбирала, с кем из журналистов мы будем дружить, у нас не было случайных людей. А это что за понос? Тебя вываляли в грязи, а ты еще смеешься!

Бранка была не на шутку возмущена, а когда сердилась, в выражениях не стеснялась.

– Мамочка! Сейчас другие средства рекламы, – попыталась успокоить мать Милена. – Все слетаются на запах жареного. Вот увидишь, дела у нас пойдут еще лучше.

– Нет, моя дорогая, дела пойдут куда хуже! – патетически заключила Бранка, отбросив с негодованием газету. – Ты погубишь себя, если не будешь устраивать приемов!

Глава 6

Милена улыбалась про себя, вспоминая предложение матери устраивать приемы. Бедная наивная мамочка! Она все еще живет в своем богатом роскошном прошлом и, слава Богу, не понимает, как трудно живут ее дети. Хорошо, что доходов от магазина хватает на то, чтобы поддерживать оборот и выплачивать кредит, на жизнь остается совсем немного. Но как только Милена выплатит долги, она начнет расширяться, сможет кое-что откладывать, а со временем и тратить. Вот когда они будут жить посвободнее, тогда Милена возьмется и за другие проблемы.

Она улыбнулась, вспомнив, с каким любопытством Сандра всякий раз обходит их дом, интересуясь, не привезли ли они себе маленького. Да и свекровь поглядывает на нее с подозрением. Может, у тебя какие нелады со здоровьем? Пора бы, давно пора, – говорит ее взгляд.

Но Милена не обращала внимания на взгляды. Она, как могла, крутилась на зарплату Нанду да еще старалась, чтобы Бранка не заметила, что семья живет хуже, чем прежде. Ведь немало денег уходило и на лечение. Его они оплачивали все втроем, но, когда в доме лежит больной человек, сколько еще набегает расходов.

Однако Милена не падала духом. Все было хорошо, все было просто отлично, и ничего другого она себе не желала. Стоило ей произнести про себя: Нанду! Увидеть его серьезный ласковый взгляд и чуть застенчивую улыбку, как ее охватывало невообразимое счастье и она готова была лететь как на крыльях.

Милена перебирала утреннюю почту и улыбалась. По-прежнему самыми счастливыми для них временами были поездки в Ангру. Мелкий белый песок, ослепительная синева воды, и они вдвоем, как Адам и Ева.

А потом семейный обед, возня с малышами. Эдуарда чуть-чуть располнела, и ей идет, она стала такая спокойная, солидная, – главная начальница семьи и жизни. Занимается психологией. Кажется, пишет какую-то работу и собирается защищаться. И еще статьи публикует в женских журналах. Очень умные!

Милена опять рассмеялась. Все хорошо было в это солнечное утро! Ее радовало, что она ладит со своими невестками, что братья наконец подружились и вместе поднимают отцовскую фирму, что все они молодые и у них немного денег, но много сил, и они еще преуспеют в жизни.

Газеты она, как всегда, отложила для Бранки: пусть изучает. И принялась перебирать письма. Распечатала одно и побледнела. Глаза наполнились слезами. Администрация больницы города Рибейру извещала ее о смерти сеньора Арналду Моту. Кремация должна была состояться завтра.

Господи! Что же она плачет? Нужно срочно лететь! А слезы текли и текли.

Милена поднялась к Бранке и сообщила ей новость. И у Бранки глаза тоже наполнились слезами. Сама не зная почему, в последнее время Бранка часто вспоминала Арналду, их совместно прожитую жизнь и о многом жалела. Больше того, она чувствовала себя перед ним виноватой, перед ним и перед своей семьей, для которой всегда так старалась. Если бы она так не пренебрегала им, не обращалась с ним свысока, он бы никогда не клюнул на эту гадину Изабел. Человеком он был добрым, любил детей, любил ее, был по-настоящему предан семье. Конечно, и он, и она наделали в жизни немало глупостей, но к старости становишься добрее и все прощаешь… Ушел Арналду, и вместе с ним ушла и жизнь Бранки, и она вдруг почувствовала себя старой.

– Полетишь? – спросила она Милену.

Та молча кивнула. Потом поцеловала мать, посидела с ней еще минутку и спустилась вниз, чтобы позвонить братьям.

Марселу уже созвонился с Леу, заказал билеты на самолет. Они летели до Бауру, а потом доберутся на машине до Рибейру, маленького городка на берегу горного озера, говорят, сказочной красоты.

Самолет в четыре, к вечеру будут на месте, переночуют, а утром похороны.

– Урну привезем в Рио, – сказал Марселу, – похороны устроим здесь.

– Конечно, – согласилась Милена и улыбка тронула ее губы: как все-таки хорошо, что у нее есть братья. Что бы она без них делала? Только плакала.

– А Леу? – спросила она.

– Леу тоже летит.

Ну конечно. Как могло быть иначе?

– Ты останешься с Зилой, мамочка, – предупредила Милена Бранку. – Но ненадолго. Завтра к вечеру мы вернемся.

Глядя на обиженное лицо матери, Милена прекрасно понимала, какие чувства она испытывает. Конечно, она считала, что дети могли позаботиться о том, чтобы и ее доставить на похороны. Как бы там ни было, но она не чужой человек Арналду – тридцать лет прожили вместе, троих детей вырастили. Или хотя бы предложили для порядка, а она бы отказалась… А так бросают дома, как старую ветошь!.. По щекам Бранки снова потекли слезы. Кого она жалела? Его? Себя? Или жизнь, которая, оказывается, осталась уже позади?

– Мама! Мы очень хотели взять и тебя, – стала объяснять Милена, присев на краешек кровати и взяв мать за руку. – Я позвонила твоему доктору, но он сказал, что ни в коем случае. Тебе сейчас и волноваться-то вредно, а уж перемещения просто противопоказаны. На всякий случай он обещал прислать тебе сиделку из монастыря, сестру Клару. Она побудет с тобой, пока я не приеду. Помолится за отца, за всех нас, даст тебе успокоительного.

Милена поглаживала руку Бранки, ждала, пока она успокоится. А Бранка все плакала и плакала: конечно, хорошо, что дети подумали, позаботились о ней, но каково ей знать, что все за нее решили. Это ей-то, Бранке, которая всю жизнь все решала за всех?..

– Мне лучше поплакать, – сказала она. – А ты возле меня не сиди, я сама со всем справлюсь.

Хоть чем-то она может распорядиться, это ей решать – плакать или не плакать!

Милена поняла мать и тихонько вышла. А Бранка лежала неподвижно, смотрела на белоснежный потолок, и по лицу ее текли слезы.

В Рибейру Милена с братьями приехали уже затемно.

На юге ночи падают мгновенно. Эта была бархатной, с яркими звездами.

Милена, Леу и Марселу шли по плиточному тротуару между одуряюще пахнущими цветами к маленькой гостинице и думали об одном – об отце, который умер вдали от них и не знает, что они здесь и его любят.

Хозяин мгновенно понял, кто они такие, и сказал, что проводит их в часовню при больнице, что сеньор Арналду Моту там и они смогут побыть с ним.

В золотистых от дрожащих от пламени свечей сумерках под кротким взглядом распятого Христа и встретились дети со своим отцом.

Лицо Арналду было спокойным, он похудел, у губ осталась горькая складочка, но он словно бы говорил: да, мне было больно, но теперь мне хорошо, мне очень хорошо.

Все втроем они сели на скамью и сидели молча, каждый думая о своем, по-своему любя, вспоминая и прощаясь.

Милена плакала, винясь, что писала редко и даже не знает, как отец провел свои последние дни.

«Но мы же всегда с тобой разговаривали, и я спрашивала у тебя совета, если мне было трудно, и ты всегда-всегда помогал мне. Я знаю, папочка, ты думаешь обо мне, и сама я о тебе все время думала!»

Мало-помалу Милена успокоилась, и у нее возникла явственная, ощутимая уверенность, что отец рядом с ней по-прежнему, что он хочет утешить ее и словно бы говорит: «Я с тобой, ты не сирота, теперь я буду заботиться о тебе еще нежнее».

И она уже без боли смотрела на восковое лицо покойника – он не был ее отцом, ее отец был с ней, она чувствовала его присутствие, его любовь и заботу.

Всю ночь они просидели в часовне, и долго потом будут они вспоминать эту ночь, которая свела их теснее, укрепила ослабевшие родственные связи, вновь сделала их семьей – большой семьей Моту – Новелли – Гонзаго.

Когда свет свечей поблек в косых лучах солнца, проникшего в часовню, они поцеловали отца и вышли. Отец был с ними, они оставили только его тело, а он хотел показать им, где он жил и чему радовался в этом городке.

Цветы, беленые домики и где-то за ними синяя гладь озера. Что может быть чище и спокойнее горного озера? Когда они вышли к нему, оно сияло ледяной безмятежностью. Стеснившиеся горы напоминали о величавости покоя, а синева воды – о незамутненной чистоте.

Все втроем они сели на большой валун и, прижавшись друг к другу, смотрели на озерную гладь, будто вглядываясь в начало вечности.

Марселу обнял брата и сестру за плечи, в глазах его стояли слезы. «Вы под моей защитой, – словно бы сказал он сестре и брату, – теперь я старший, а сильным меня сделал отец».

Марселу помнил, с каким искренним восхищением смотрел на него всегда папа и каким чувством превосходства наполняло его отцовское восхищение. Тогда он чувствовал его заслуженным, считал, что он вправе смотреть на отца свысока, так же как смотрит на него мать, и был заодно с ней в этом пренебрежении. Но теперь-то он понимал, что восхищение – только знак любви, восторженной и щедрой.

Как восхищают теперь Марселу его малыши – щенячье любопытство Марселинью, косолапые шажки Алисии и Жуана. А что если бы они вдруг возгордились своими толстыми ножонками и пожелали сохранить их навечно? Вышло бы смешно и глупо. В бизнесе он сам был вот таким же косолапым несмышленышем, и отца восхищали его первые шаги только потому, что отец любил его.

«Я виноват перед тобой, папа, – думал Марселу. – Мы с матерью доставили тебе столько горьких минут… Ты не был сильным человеком, но, любя нас, взял на себя тяжелую ношу забот, нес ее достойно и нуждался в поддержке. А мы, ради которых ты преодолевал себя, осуждали каждое проявление твоей слабости, без конца были недовольны тобой… Теперь-то я понял: ты чувствовал это осуждение, но твоя любовь помогала тебе нас простить».

Да, зная свою вину, Марселу не ощущал мучительных угрызений, потому что чувствовал отцовскую любовь и отцовское прощение.

Из-за неприязни Бранки Леу был всегда изгоем в семье, не похожим на других, не любимым матерью. Но Арналду был привязан ко всем детям одинаково, он не мог защитить Леу, зато его привязанность уравнивала мальчика с братом и сестрой, помогала ощутить с ними родство. И теперь любовь к Арналду сближала их всех и роднила.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, осиротевшие, но обогащенные любовью.

Так же тесно прижавшись друг к другу, стояли они на отпевании, куда пришло довольно много народу. Арналду прожил здесь недолго, но ведь в любом маленьком городке каждый человек на виду, а уж приезжий тем более.

К детям подходили, говорили добрые слова об их отце, он запомнился многим человеком добрым, терпеливым, мужественным. Вспоминали, что он частенько страдал от радикулита, но никогда не жаловался и не раздражался. И надо же, умер так внезапно, в одночасье – от разрыва сердца… Не знал, что смерть так близко, ему бы еще жить да жить… Вот и домик себе купить собирался. Все ходил, присматривал, только никак решить не мог – поселиться поближе к озеру или повыше в горах. Видно, горный воздух был не по нему: не выдержало сердце. Что-то в этом роде говорили подходившие к детям жители, выражая свои соболезнования, и все трое кивали в знак благодарности.

Потом все трое еще раз простились с отцом, еще раз повинились перед ним и поплакали, затем проводили его в последний путь до небольшого здания – крематория.

Старенький служитель пообещал им выдать урну через два часа, и они снова пошли на озеро. Все время, пока отец лежал в часовне, они чувствовали его присутствие. Он был другим, незнакомым, но он был с ними. А теперь вокруг была пустота и хотелось смотреть только на небо. Ощущение живой отцовской любви не рассеялось, а вот плоть ушедшего детям приходилось ткать из воспоминаний. Они торопливо перебивали друг друга: «А помнишь, а помнишь…»