Текст книги "Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только"

ЛЕСКОВ

Этот исторический анекдот поминает и Николай ЛЕСКОВ в рассказе «Колыванский муж»:

– У них, у немцев, хороша экономия и опрятность. В старину тоже было довольно и справедливости: в Берлине раз суд в пользу простого мельника против короля решил. Очень справедливо, но все-таки они немцы и нашего брата русака любят переделывать.

Но гораздо более интересен современный комментарий (ну, относительно современный – из 8 тома 11-томника ЛЕСКОВА 1958 года):

– Подразумевается знаменитый исторический факт о конфликте между прусским королем Фридрихом Великим и владельцем мельницы в потсдамском парке. Фридрих Великий в середине XVIII века задумал строить в этом парке дворец Сан-Суси, но ему мешала расположенная там мельница. Мельник отказался ее снести, подал на короля в суд и выиграл процесс. Отсюда пошла французская поговорка: «Il у a encore des juges à Berlin» («Есть еще судьи в Берлине»).

Но почему события немецкие, а поговорка – французская?

КИРЕЕВСКИЙ

Русский религиозный философ Иван КИРЕЕВСКИЙ в работе 1855 года «Записка об отношении русского народа к царской власти» (Сб. «Разум на пути к Истине», М.: Правила веры, 2002) тоже упоминает историю с мельником:

– Знаменитый Фридрих Второй, которого несправедливо называют Великим, который, однако же, имел много редких качеств, заслуживающих уважения, радовался и гордился известным процессом, который бедный прусский мельник завел против него, ибо обширным умом своим он ясно видел, что для властителя народного <?> величайшая честь ставить справедливость и законность выше собственного произвола и что народ не может сделать ему более уважения, как почитая его личность столько нераздельною от справедливости и законности, что, действуя законно даже против его прихоти, думает действовать согласно с его волей.

Забавно примечание современных издателей к этой сентенции КИРЕЕВСКОГО в конце книги:

– Фридрих II Великий (Friedrich II der Grosse) (1712—1786) – король Пруссии с 1740 г, вошел в историю как родоначальник «просвещенного абсолютизма». В его правление прус. юриспруденция считалась образцовой по добросовестности судей и их независимости от администрации. И. В. Киреевский напоминает известный анекдот о мельнике, не желавшем снести свою мельницу (несмотря на то, что того требовал сам Фридрих II, которому мельница мешала в его новой резиденции Сан-Суси близ Потсдама). Мельник собирался подать жалобу в суд, но король уступил. «Il уa des juges a Berlin» («В Берлине есть судьи»)», – сказал он по-французски, узнав о смелости мельника.

И здесь тоже говорится, что фраза известна именно по-французски.

ЕЛИСЕЕВ

О суде, как о факте, заявляет современный литературный критик Никита ЕЛИСЕЕВ в статье 2003 года в журнале «Эксперт» под названием «Петр и Александр»:

– Вспомнилась удивительная, непривычная для нас история про Фридриха II, прусского, тоже вроде бы представителя просвещенного абсолютизма. Но какого-то иного, непривычного для нас, странного для нас абсолютизма. Для своих фонтанов в Сан-Суси король приказал построить какую-то запруду, мельницу какую-то водозаборную. В результате другая мельница, стоящая ниже по течению, прекратила работать. Мельник подал на короля в суд и… выиграл процесс. Король согласился с решением суда.

«Il y a des juges а Berlin!» («Есть еще судьи в Берлине!») – вот как он отреагировал на проигранный им процесс. По-французски отреагировал, поскольку, как все просвещенные абсолютисты, не любил страну, которой ему довелось править, и предпочитал говорить не по-немецки.

Король французский язык, конечно, знал и переписывался с Вольтером, который некоторое время даже пожил в Сан-Суси, но фразу «Il ya des juges à Berlin», ставшую крылатой именно по-французски, все же сказал не он. И, понятно, что не мельник, вряд ли знавший иностранные языки.

Франсуа АНДРИЁ

Фраза стала известной и цитируемой с подачи французского поэта Франсуа АНДРИЁ (François Andrieux), написавшим в 1797 году стихотворение «Мельник из Сан-Суси»:

 
«Упрямый, черт, но я готов платить.
Хоть взять мог и без денег. У меня – корона!»
«Не выйдет, чтобы захватить,
Есть суд в Берлине – торжество закона!»
Монарх смутился, очарован был:
При короле – и в справедливость верят!
И тут же план свой изменил:
«На мельницу права твои удостоверят».
(мой очень вольный перевод)
 

Те, кто цитирует Франсуа АНДРИЁ, ограничиваются лишь четверостишием или, в крайнем случае, восемью указанными выше строчками, что искажает стихотворение.

АНДРИЁ был не только поэтом но и политиком – президентом Трибуната, и даже успел вызвать недовольство Первого Консула, которому сказал еще одну прославившую его фразу: «Гражданин Консул, вы член Отделения механики [Французского института] и знаете, что опираться можно только на то, что оказывает сопротивление». Стихотворение про мельника – отнюдь не панегирик Фридриху II. Заканчивается оно словами по поводу захвата прусским королем Силезии: «это монаршие игры: уважаем мельницу, воруем провинцию».

КОНИ

На самом деле, не было никакого суда с королем по поводу мельницы в Сан-Суси. Не было даже угрозы суда. Не было и желания со стороны короля снести мельницу. Немецкие историки всю эту историю перелопатили уже не раз. Как раз, наоборот – у мельника были опасения, что из-за строительство дворца его ветряная (не водяная) мельница может недополучить ветра и он по этому поводу обратился по инстанциям, чтобы снизить арендную плату. Но, как выяснилось, ветра меньше не стало. Король же настаивал, чтобы пейзаж его резиденции украшали мельницы, поэтому дал денег мельнику на строительство еще одной (на эту тему немало публикаций на немецкоязычных сайтах).

Распространению исторического анекдота изрядно поспособствовал историк Франц Куглер в своей монументальной «Истории Фридриха Великого» 1840 года. На русском языке с аналогичным названием в 1844 году вышла книга Федора Кони, не только опирающаяся на работу Куглера, но и иллюстрированная теми же рисунками Адольфа Менцеля. В 22-й главе «Человек и философ» КОНИ пишет:

– При построении Сан-Суси король желал расширить сад, но плану его мешала ветряная мельница, которая стояла на самом видном месте. Он хотел купить ее, но мельник не соглашался продать, несмотря на то, что король обещал ему выстроить новую мельницу и даже положить пенсион.

– А знаешь ли ты, что я могу взять твою мельницу насильно! – сказал ему король.

– Попробуйте! – отвечал мельник. – Разве в Берлине нет уголовного суда?

– И то правда, – сказал Фридрих, – видно, мы дела не поладим.

Он отпустил мельника с подарком и переменил план своего сада.

Забавно, что этот короткий сюжет, несомненно, взятый у Куглера, – почти буквальный пересказ стихотворения Франсуа Андриё. Он представлен в книге в ряду других аналогичных исторических анекдотов о характере Фридриха.

А ближе к концу, в главе 40-й «Государственная деятельность», Кони рассказывает о другом мельнике и о другом суде. Это знаменитый процесс мельника Арнольда, наделавший много шума в Европе, и судебные документы сохранились до сих пор. Об этом суде (вот здесь как раз речь идет о мельнице водяной) в Германии написаны целые книги:

– Мельник Арнольд имел в Новой Марке водяную мельницу, за которую обязан был платить ежегодную подать помещику, графу Шметтау. В продолжение многих лет он исправно исполнял свои обязанности; потом за ним оказались недоимки, и, наконец, он совсем отказался от платежа. Помещик подал на него жалобу в кюстринское областное правление. Арнольд показал, что граф Шметтау продал соседнему владельцу, барону Герсдорфу, участок своей земли, на котором сосед, пользуясь протекавшей речкой, вырыл огромный пруд для разведения карпов и отвел в него воду. От этого у мельницы Арнольда сделалось мелководье, он мог работать только два месяца в году, во время разливов, и был доведен до разорения. Но суд не обратил внимания на отзыв мельника, даже не нашел нужным исследовать, справедливо ли его показание. Определили: продать мельницу и удовлетворить помещика. Все было продано с молотка, за бесценок, и бедняк с семейством своим остался без куска хлеба. Арнольд подал апелляцию в высшую инстанцию, но и там приговор кюстринского суда был признан действительным. Тогда бедный мельник продал часть своего платья и пустился со всем семейством в Потсдам, просить защиты короля (это все цитата из Кони).

И король помог. Фридрих направил дело на рассмотрение Судебной палаты Берлина – высшего суда Пруссии. Однако и этот суд подтвердил предыдущие судебные решения. Король рассвирепел и приказал подвергнуть наказанию участвовавших в деле судей и чиновников. Он отстранил главного канцлера барона Макса фон Фюрста от занимаемой должности, приказал отправить в тюрьму Шпандау трех судей Берлинской Судебной палаты, а также четырех советников кюстринского правительства. Позиция короля была широко обнародована (далее уже цитата не из Кони, а из реального исторического документа):

– Ввиду в высшей степени несправедливого решения юстиции против мельника Арнольда с поммерцигской крабовой мельницы в Неймарке Его Королевское Величество накажет виновных в качестве назидательного примера другим, с тем чтобы все юстиц-коллегии в других провинциях увидели бы себя как в зеркале и не совершили бы подобной грубой несправедливости. Ибо они должны знать, что самый незначительный крестьянин, или даже более того, нищий попрошайка – это такой же человек, как и Его Величество, и заслуживает такого обращения со стороны юстиции, при котором все люди равны. Это может быть принц, ходатайствующий против крестьянина, или наоборот – так вот принц перед судом равен крестьянину, и в таких делах решаться должно только по законности и не взирая на лица.

Понятно, что народ королю рукоплескал. И именно этот судебный процесс в народной памяти соединился с историей про мельницу в Сан-Суси о том, что есть еще справедливость в стране.

Истинная история, как вы можете убедиться, абсолютна противоположна легенде: король не просто проигнорировал судебные решения – он их порушил, а судей наказал, в том числе и из Высшего суда в Берлине. Исходя не из формального закона, а из чувства справедливости. Как он ее понимал. После его смерти выяснилось, что дело обстояло не совсем так, как представлялось Фридриху, и уже его наследник судей амнистировал. Юристы до сих пор спорят об этом прецеденте.

То есть и МАМАРДАШВИЛИ, и ХАЙЕК в данном конкретном случае оказались наивными идеалистами. На самом деле, реальное решение принималось не в соответствии с решением независимого суда, а вопреки ему – так, как почитал целесообразным и справедливым монарх, поставивший себя выше суда.

Барабанщик лихой

Славой ЖИЖЕК в книге «Событие» вспоминает «известное высказывание Генриха Гейне о том, что превыше всего следует ценить „свободу, равенство и крабовый суп“. „Крабовый суп“ здесь означает все те маленькие радости, без которых мы становимся террористами (идейными, а то и самыми настоящими), следуя за абстрактной идеей и навязывая ее в реальность без какого-либо учета конкретных обстоятельств».

Крайний случай того, что имеет в виду словенский философ-культуролог – события Великой французской революции, когда при осуществлении лозунга «Свобода. Равенство. Братство» на гильотину начали отправлять самих создателей этого лозунга, как недостаточно следовавших ему.

Однако ЖИЖЕК ради более точной передачи «духа» остроты, исказил ее «букву». Это ведь цитата из «Идеи. Книга Le Grand» Генриха Гейне. В шестой главе поэт вспоминает детство в Дюссельдорфе, о конной статуе курфюрста Яна-Вильгельма на Рыночной площади, на отливку которой по легенде горожане пожертвовали свои серебряные ложки:

– Я часами простаивал перед статуей, ломая себе голову над тем, сколько на нее пошло серебряных ложек и сколько яблочных пирожков можно было бы купить за такую уйму серебра. Яблочные пирожки, надо сказать, были тогда моей страстью, – теперь их сменили любовь, истина, свобода и раковый суп (перевод Натальи Касаткиной).

Перевод вышеуказанной фразы точен: «Liebe, Wahrheit, Freiheit und Krebssuppe». Нет здесь слова «равенство» (по-немецки – «Gleichheit»). Но…

Во-первых, вся книга Гейне насыщена играми со словами, их перекличками – и по смыслу, и по звучанию. Поэтому-то полностью аутентично эти путевые очерки перевести трудно. Приходится передавать текст или точно, теряя языковую игру, или отходить от него, обыгрывая каламбур. Понятно, что Гейне пародирует именно революционную триаду «Liberte, Egalite, Fraternite».

Во-вторых, парой страниц далее в той же главе говорится о французском барабанщике из армии Наполеона, остановившемся в их доме на постой, и – как раз – о «свободе» с «братством»:

– Monsieur Le Grand говорил по-немецки очень плохо и знал только самые нужные слова: хлеб, честь, поцелуй, – зато он отлично объяснялся при помощи барабана. Например, если я не знал, что означает слово «Liberte», он начинал барабанить «Марсельезу», – и я понимал его. Не знал я, каков смысл слова «Egalite», он барабанил марш «Ca ira, Ca ira… les aristocrates a la lanterne!» («Дело пойдет на лад! Аристократов на фонарь» – М.И.), – и я понимал его.

Кстати, есть еще один автор, упоминающий остроту Гейне, исказив ее. Это Терри ПРАТЧЕТТ. В «Ночной страже» вернувшийся в прошлое Ваймс, командующей этой самой стражей, перед тем, как встретиться с молодыми Достаблем и Шноббсом думает о революциях:

– Свобода! Равенство! Братство! Любовь по разумным расценкам! И яйцо вкрутую!

Здесь явная языковая игра с уже известной нам фразой. Такие игры – один из базовых элементов стиля ПРАТЧЕТТА. Уверен: немалую их часть мы в России просто не «схватываем». Взять хотя бы устоявшуюся в переводах «ночную стражу». Правильный перевод – «ночной дозор», отсылающий к дозору рембрандтовскому: на этой перекличке и строится обложка художника Пола Кидби к вышеупомянутой книге ПРАТЧЕТТА.

Матушка Ветровоск, нянюшка Ягг, госпожа Вероломна и прочие Бене Гессерит

Людям хочется, чтобы мир был сказкой

потому что в сказках все правильно, все имеет смысл, иначе что это за сказка?

Терри ПРАТЧЕТТ.

В чем смысл «охранительной миссии» сестер Бене Гессерит? В том, чтобы внедрить в местные легенды, верования, обычаи такие инварианты, которые бы и через длительный промежуток времени при посещении данной планеты давали бы им возможность не подвергнуться опасности на первых порах, а впоследствии сравнительно быстро брать управление социальным процессом в свои руки.

Именно этим и занимается в романе Терри ПРАТЧЕТТА «Господин Зима» (2006 год) ведьма Констанция Тик. Она даже книгу написала о том, как расправляться с ведьмами (понятно, что не от своего имени). И постаралась широко распространить ее. Там было сказано, что после поимки ведьму ни в коем случае нельзя сжигать, а только топить, связав ее руки и ноги первым боцманским узлом (имеется в виду не испанский беседочный узел, а незатягивающийся и легко развязывающийся булинь), предварительно накормив супом и дав выспаться. И это наставление не раз ей спасало жизнь (как спасли леди Джессику усвоенные Свободными и внедренные ранее легенды). А занимается она поиском маленьких девочек с задатками, из которых может получиться ведьма.

Хоть Терри ПРАТЧЕТТ абсолютно не похож на Хорхе Луиса БОРХЕСА, его тоже можно назвать «постскриптумом ко всему корпусу литературы» и он так же играет «с событиями и фактами мировой культуры». Но изрядно пародируя их.

В данном случае параллели с «Дюной» достаточно прозрачны.

«Господин Зима» – подростковый роман и по этой категории получил премию журнала «Локус» в 2007 году. Подцикл о Тиффани Болен входит в цикл «Ведьмы» «Плоского мира». Эта книга – третья в подцикле. Тиффани здесь – 13 лет. И она ученица ведьмы. Роман можно читать как самостоятельный, хотя в нем и упоминаются некоторые события предыдущих.

Чтобы не впасть в пошлость с фразой «для детей надо писать так же, как и для…», скажу так: возрастной посыл порою чувствуется, но роман хорош. Это умный и смешной роман воспитания, в некоторых, но далеко не во всех местах явно назидательный и растолковывающий. Например, в эпизодах с Анаграммой. Но в остальных – гораздо глубже, чем просто сюжет.

Как и во многих сказках, здесь есть нарушение запрета, опасность возмездия за это нарушение (на этот раз могут пострадать все остальные, а не сама Тиффани), друг (рыцарь-сверстник, которого зовут, конечно же, Роланд), волшебные помощники, переправа и прочий пропповский набор.

Главное инструментальное применение Нак-мак-Фиглей – снижение пафоса, они – трикстеры, не позволяющие превратить повествование в мелодраматические а-ля «Серебряные коньки».

Что касается «корпуса литературы» в «Господине Зима», самое явное из него – «Снежная королева» Андерсена. Есть даже прямой парафраз, где девочка Тиффани – в ледяном дворце Зимовея. И поцелуй. А когда Роланд возвращается из подземного царства с Летней королевой, фигли ему советуют: «И не обертайся, пока не выбремся отсюдыть – эт вродь как трыдиция» – это уже шутка от «Орфея и Эвридики», как и рука в реке – из Короля Артура. Плюс какое-то количество мелких ссылок к сказкам братьев Гримм (особенно к Белоснежке), Льюису Кэрроллу и греческой мифологии.

Некоторые цитаты потерялись при переводе. Вот, например, в 8 главе после того, как Зимовей начал делать опасные для мореходства гигантские айсберги, изображающие фигуру Тиффани, она ему заявила «Я не хочу, чтобы корабли разбивались о мое лицо». На самом деле, в оригинале сказано следующее:

«No more icebergs looking like me. I don’t want to be a face that sinks a thousand ships».

Дословный перевод:

«Никаких больше айсбергов, похожих на меня. Я не хочу быть лицом, потопившим тысячи кораблей»

Что является переиначенной цитатой из «Трагической истории доктора Фауста» Кристофера Марло. Причем, это одна из любимых цитат ПРАТЧЕТТА. Про корабли и лицо Елены Прекрасной, он упоминает в «Безумной звезде» и в «Эрике».

Если вернуться к параллели с Бене Гессерит, с помощью «охранительной миссии» выдуманные легенды и мифы оказывают влияние на реальную жизнь и тем самым в какой-то мере воплощаются. В краткосрочной перспективе этим же занимается у ПРАТЧЕТТА ведьма Вероломна (в оригинале она – «Тенёта»):

– Ты слышала, какие слухи ходят обо мне?

– А, что у вас демон в подвале живет? И что вы питаетесь пауками? И что к вам захаживают короли и принцы? И что любой цветок, если посадить его в вашем саду, расцветет черным?

– Правда? – просияла госпожа Вероломна. – А вот этого, про цветы, я не знала. Как мило!

Большую часть этих слухов распространила сама ведьма. И была она могущественной ведьмой прежде всего потому, «что все считали ее такой»:

– Конечно, нам не нужны ни волшебные палочки, ни путанки, ни даже остроконечные шляпы, чтобы быть ведьмами. Но все это помогает устроить представление! Люди этого ждут. Тогда они готовы поверить в тебя. Я не достигла бы в этой жизни того, чего я достигла, если бы расхаживала в смешной шапочке с помпоном и клетчатом переднике.

Свои черепа, паутину и прочую атрибутику Вероломна заказывала в «Лавке полезных мелочей и увеселительных товаров Боффо», располагающейся в Анк-Морпорке на 10-й Яичной улице. Ее шляпа тоже из этой лавки, она именуется в каталоге как «Старая Злая Ведьма Номер Три, Самое То Для Вечеринок Со Страшилками».

В том же 2006 году вышел дебютный роман Джо АБЕРКРОМБИ «Кровь и железе». Есть в нем примечательный эпизод, где маг Байяз со товарищи, добравшись наконец до столицы, грязные и истощенные, идут в театральную лавку, где покупают костюмы мага из мерцающей ткани с диаграммами, не менее нелепое одеяние ученика и наряд «могучего воина, принца с далекого Севера», дабы произвести впечатление на королевский двор.

И действительно сработало!

P.S. После публикации эссе на портале «Фантлаб» последовала некоторая дискуссия, фрагмент которой привожу:

isaev: Может быть, я по позднему времени сейчас туплю, но я так и не понял, зачем натягивать «Плоский Мир» на «Дюну». ПРАТЧЕТТ потырил типичный манипулятивный приём героев плутовского романа, где добрая половина сюжетов про то, как трикстер внушает субъектам воздействия восприятие его идей, как своих. В частности, припоминаю у Рабле или в цикле про Рейнеке-лиса. Оттуда же его, например, берёт и автор американской неопикарески про Братца Кролика Джоэль Харрис: «Делай со мной, что хочешь, только в терновый куст не бросай» (aka сюжет про Смоляное Чучелко).

М.И.: «Шляпа, полная неба» (предыдущий роман подцикла «Тиффани Болен» о ведьмах, Нак-мак-Фиглях и девочке Тиффани):

«Глава 6

Дженни осторожно развернула сверток, что дала ей мать. Это был традиционный подарок, который дарили молодой кельде, покидающий родной дом, чтобы никогда больше не возвращаться.

В подарок они получали воспоминания.

В сумке лежали: три колышка, кусок веревки, крошечная кожаная фляга.

Когда вода закипела, она вылила в котел содержимое маленькой кожаной фляги, в которой была вода из котла ее матери. Так оно повелось с самых незапамятных времен, мать отливала немного воды из своего котла для дочери.

Дженни дала котлу немного остыть, зачерпнула чашку воды и выпила. С темных галерей донесся вздох.

Затем она легла на спину и в ожидании закрыла глаза… И затем прошлое настигло ее, так мягко и вкрадчиво, что она не сразу осознала происходящее. Внезапно ее окружили кельды прошлых лет, начиная с ее матери, ее бабушек, их матерей… кельды из глубины веков, кого уже никто не помнил… Единая память, на время ставшая общим достоянием, местами истертая и трудноразличимая, древняя, как сами горы.

Кельды, которые еще не родились, вспомнят об этом однажды. В ночь, которая еще не настала, они лягут возле своих котлов и станут на несколько минут частью бесконечного, вечного моря. И слушая еще неродившихся кельд, вспоминающих свое прошлое, они узнают будущее…»

(последние слова в оригинале – «keldas remembering their past, you remember your future» – то есть, не узнают будущее, а помнят будущее).

isaev: Понял. Спасибо за пояснение.