Текст книги "Эвенкийская жизнь"

Светопреставление

Наступил 1999 год. У Александра Александровича Боковикова, к тому времени ставшего в законодательном порядке уже губернатором Эвенкии (для повышения статуса и значимости должности главы субъекта Федерации), начались серьезные проблемы. У администрации не было денег на решение взятых на себя обязательств. Собственных доходов – кот наплакал (да и откуда им было взяться), а Москва сама бедствовала, соответственно, и давала трансферты дотационным территориям «по бедности». Округу на жизнь в год надо было в пределах 2,5 миллиарда рублей, получали же что-то в пределах миллиарда. Но и эти деньги давали обычно с большим опозданием, и их ни на что не хватало. Для нормальной жизнедеятельности округа главным было – закупить в необходимом количестве уголь, солярку и масло, бензин, сырую нефть для дизельных электростанций и завезти все это добро по воде в весенне-летнюю навигацию для того, чтобы перезимовать в тепле и со светом.

У Боковикова, как он ни изворачивался, денег не хватило ни на закупку горючего и топлива в нужных объемах, ни на своевременную их доставку в округ. Вернее будет сказать – в Туру, наиболее зависимую, по сравнению с Ванаварой и Байкитом, от водной навигации. Того, что было припасено на зиму, катастрофически не хватало до прихода очередного каравана.

И буквально в ночь с 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года Тура погрузилась во тьму: в целях экономии солярки было решено до весны прекратить подачу света в жилые массивы столицы Эвенкии, резко ограничить – для учреждений и организаций. В том числе и для администрации округа. Я, к тому времени ставший редактором окружной газеты, брал интервью у губернатора самостоятельного субъекта Российской Федерации, члена Совета Федерации Боковикова в его кабинете при свете… керосиновой лампы, при зыбком свете этой же коптилки по сумрачным утрам у него проводились и планерки.

Туринская нефтебаза

Котельные также работали в режиме экономии, из-за чего температура в коммуникациях была ниже требуемой, и в ту зиму в Туре были разморожены несколько зданий, в том числе и жилье. Некоторые туринцы перешли жить в собственные бани, в свои рабочие кабинеты, в котельные. У нас в редакции поселилась семья бывшего директора типографии Феликса Буйновского (их двухэтажный многоквартирный дом сгорел – пожары в ту зиму были частыми из-за неосторожного обращения людей с огнем), они же были и сторожами. Я написал фельетон на эту тему «На работе как дома», хотя газета с ним вышла, по моему, лишь через пару недель, когда удалось выловить запившего в очередной раз печатника и поставить его к машине.

Обедали мы на работе – супы забирали с собой утром из дома, разогревали в кабинете на плитке. Как никогда поднялся спрос на дрова, цена на них тут же резко подскочила, но, несмотря на это, кучи дров выросли во всех дворах. Их разворовывали все, кому не лень. Купили полмашины дров и мы со Светкой. Я их колол, жена носила в дом и складывала в поленницу… в прихожей (благо, она у нас огромная). Пример подала соседка, Аня Саливончик. Ей надоело наблюдать, как ее поленница день ото дня «худеет», и она перенесла все поленья до одного в дом.

В красноярских газетах, программах краевого телевидения одна за другой стали появляться злорадные и во многом путаные, лживые публикации (делались туманные намеки на криминальную подоплеку всей этой истории: «А куда девались деньги на северный завоз?»). Боковиков судорожно метался в поисках выхода из этой чудовищной ситуации. Здорово помогли якуты – Сан Саныч договорился с Вячеславом Штыровым, хозяином всесильной алмазной компании «Алроса», на товарный кредит, и солярку в Туру стали возить авиацией из Мирного, что довело многие российские и краевые газеты до истерики. А губернатор Красноярского края Лебедь молчал – он уже тогда задумал вернуть Эвенкию обратно в лоно края и ждал, когда Боковиков сам к нему обратится за помощью, чтобы потом сказать: «Вот видите, они без нас ничего не могут». Боковиков к нему и не шел. Потом к спасению Эвенкии подключился и министр по делам ГО и ЧС Сергей Шойгу (почему-то все СМИ края и страны трубили о том, что вымерзает и голодает именно весь округ, хотя острый дефицит топлива был только в Туре).

Как-то ближе к весне у нас в квартире неожиданно загорелся свет. Господи, неужели конец нашим мукам? Хотя я и знал, что этого не должно быть до прихода первых судов с горючим, но затеплилась надежда: может быть, произошло какое-то чудо, и солярки навозили по зимникам и авиацией столько, что теперь ее хватает? Или энергетики по каким-то стратегическим соображениями решили давать свет в наш микрорайон? На всякий случай позвонил на центральную ДЭС и поинтересовался: «Мужики, у меня дома свет загорелся, это как, насовсем или временно?» «По какому адресу?» – насторожились на том конце провода. Я добросовестно ответил. «Ошибочка произошла. Сейчас исправим» – сказали мне. И через несколько минут свет в нашем доме погас. До июня. «Зачем ты им позвонил? – заплакала измученная этой беспросветной жизнью Светланка. – Пусть бы горел, я бы хоть нормально постиралась!»

Бедному Боковикову в эти дни должно было икаться со страшной силой. Ладно, что его ругали газеты – он, да и мы все в округе к этому уже привыкли. К тому времени в Красноярске образовалась мощная оппозиционная группа, поставившая перед собой цель «сковырнуть» Боковикова.

Для Сан Саныча куда страшнее было, что в нем разочаровались его земляки. И как ни пыталась пресс-служба разъяснить населению, что энергетический кризис возник по объективным причинам, недовольство людей росло.

Да это и понятно: ты шел во власть, чтобы обеспечить людям нормальную жизнь, а коль ее нет, то виноват во всем только ты, поскольку ты – власть. И хотя Боковиков и его семья первое время также сидели без света (это уже к концу зимы 1999–2000 года к его дому открыто протянули «аварийку» – отдельный электрокабель, а до него тайно пробросили к себе эти «аварийки» многие ушлые туринцы), на заборах в Туре стали появляться оскорбительные для Боковикова надписи. Его отлавливали на улицах, в магазинах, в порту и высказывали в лицо все, что о нем думали: кто – интеллигентно, а кто и по-свойски. Дошло до оскорбления его дочерей в школе, а дом его однажды «атаковали»: во двор к Боковиковым, пробив забор, въехал тяжелый грузовик. Правда, дело это замяли, квалифицировав как обычное дорожное происшествие: мол, пьяный водитель просто не справился с управлением.

Как Шумейко «пролетел»…

В ту пору по Эвенкии прокатилась череда скандалов, прогремевших на всю страну. И одним из таких инцидентов (скорее из разряда курьезных), стала попытка бывшего председателя Совета Федерации (1994–1996 гг.) Владимира Филипповича Шумейко избраться в… Законодательное Собрание (Суглан) Эвенкийского автономного округа.

Владимир Шумейко

Спрашивается: что здесь потеряла птица столько высокого полета, какие цели она преследовала, пытаясь угнездиться за тридевять земель от первопрестольной? Чтобы понять суть происходящего, придется сделать небольшой экскурс в богатую событиями биографию известного в свое время политика.

Владимир Филиппович окончил Краснодарский политехнический институт, защитил степень кандидата, затем доктора экономических наук, стал профессором. Он работал во ВНИИ электроизмерительных приборов, был генеральным директором ПО «Краснодарский завод измерительных приборов»; в 1990 г. был избран народным депутатом РФ, членом Верховного Совета РФ, являлся заместителем председателя Комитета Верховного Совета по вопросам экономической реформы и собственности и председателем Комиссии Совета Национальностей Верховного Совета по культурному и природному наследию народов РСФСР.

В 1991 г. он занял пост председателя Комиссии по законодательному обеспечению Указов Президента РСФСР; с 1991 г. – заместитель Председателя Верховного Совета СССР; с 1992 г. – первый заместитель Председателя Правительства РСФСР; в 1993 г. стал одним из создателей предвыборного блока «Выбор России»; в 1993 г. был избран депутатом Совета Федерации Федерального Собрания РФ; 1994–1996 – председатель Совета Федерации; был председателем Совета межпарламентской ассамблеи Содружества Независимых Государств, членом Совета безопасности РФ; в ноябре 1995 г. провозгласил создание политического движения «Российские реформы – новый курс»; за его плечами также исполнение обязанностей президента Конфедерации предпринимателей России, председателя совета Лиги мира, председателя правления Ассоциации городов юга России.

После изменения в конце 1995 года принципов формирования Совета Федерации (который стал состоять из губернаторов и председателей региональных дум) Шумейко перестал быть его членом и сложил председательские полномочия в начале 1996 года.

Кроме того, Шумейко оказался вдруг замешан в крупном коррупционном скандале, из которого он, правда, вышел почти сухим, но все же с подмоченной репутацией. И вот все это основательно мешало ему вернуться в большую политику. Пока Владимиру Филипповичу вдруг не пришла в голову идея «зайти с тыла». То есть, избраться в законодательный орган одной из автономных территорий, подвинуть там кого-либо из первых лиц (того же председателя заксобрания), и таким образом автоматически стать членом Совета Федерации. А там, чем черт не шутит, вновь вернуться на первые роли!

Таким плацдармом для прыжка наверх была избрана Эвен-кия, и не без помощи тогдашнего губернатора А. А. Боковикова, которому Владимир Шумейко, имевший огромные связи в Москве со многими влиятельными структурами и ведомствами, оказал некоторые услуги как руководителю территории.

В благодарность за это, и с дальним прицелом иметь в Совете Федерации в последующем «своего» влиятельного человека, Боковиков поспособствовал тому, чтобы Шумейко прилетел в июне 1999 г. в Эвенкию и зарегистрировался одним из кандидатов в депутаты окружного Законодательного Собрания (Суглана), возглавляемого в то время Анатолием Егоровичем Амосовым. Причем, от одного из немногочисленных избирательных округов – Тутончанского, № 11, в котором было всего 396 депутатов. Для того, чтобы зарегистрироваться в окружной избирательной комиссии, Шумейко было достаточно собрать всего 8 (!) подписей избирателей, а чтобы перейти из разряда кандидатов в полноценные депутаты, хватило бы всего 180 голосов. С учетом предполагаемых затрат на избирательную кампанию, она должна была стать одной из самых малозатратных.

И вроде все складывалось в пользу залетного кандидата: и зарегистрировался без проблем, и времени на общение с четырьмя сотнями (без малого) гипотетических избирателей хватало, так как летал Шумейко к ним на вертолете, пожал почти всем руки в трех селах, ну и подарки вручались от его имени. А как без них? Казалось, вот оно, депутатство, в кармане, а там спустя какое-то время остается лишь «поработать» с остальными депутатами, чтобы убедить их избрать его своим спикером – и «Здравствуй, Совет Федерации! Не ждали? А я тут как тут…»

Но чужаков, тем более таких бесцеремонных и считающих, что деньги и влияние решают все, не любят нигде. Не понравилась закулисная возня с Шумейко и эвенкийцам. Особенно вроде бы таким же кандидатам в депутаты, как он, но заведомо поставленным в неравные условия. Именно об этом и написала с возмущением в своем исковом заявлении в Эвенкийский окружной суд кандидат в депутаты от того же Тутончанского избирательного округа, руководитель ассоциации коренных малочисленных народов Севера «Арун» («Возрождение») Марина Смирнова.

Она сообщала в суд, что находится в неравных условиях с кандидатом из Москвы и, в частности, указывала на то, что один из благотворительных фондов Красноярска бесплатно передавал избирателям в Эвенкии гуманитарный груз от имени Шумейко, и ее аргументация убедила суд. Шумейко на выездном заседании суда в Тутончанах был лишен кандидатской регистрации, главным образом, за подкуп избирателей (при этом другие приведенные аргументы – о том, что Шумейко не является жителем Эвенкии и в своей избирательной кампании явно пользуется административным ресурсом, – во внимание взяты не были).

Не ожидавший такого поворота событий Шумейко пытался опротестовать решение Эвенкийского окружного суда в Москве, даже ходили слухи, что эвенкийского судью пытались подкупить, чтобы он отменил свое решение. Но все было безрезультатным, решение окружного суда осталось неизменным, и Шумейко пришлось вернуться в Москву, что называется, несолоно хлебавши…

И на этот скандал в июле 1999 года многие издания, от краевых до столичных, отозвались очень ехидными статьями и комментариями, смысл которых сводился к тому, что даже такой небольшой субъект Федерации, как мало кому тогда известная Эвенкия, «прокатила» такое влиятельное лицо, как Шумейко, когда он попытался использовать ее как трамплин для возвращения в большую политику.

Скажи мне, кто твой враг?

Но вернемся к основной теме нашего рассказа. Кончилась, наконец, и эта чудовищная зим 1999–2000 гг. В начале июня победно затрубили подошедшие к причалам окружного центра первые танкеры с соляркой, и в квартирах туринцев, наконец, загорелся свет, заурчали холодильники, забормотали телевизоры.

Горючку привезли!

Жизнь как будто пошла своим чередом. На самом деле это означало, что ситуация в округе оставалась прежней: денег ни на что не хватало. А впереди была следующая зима, и опять надо было закупать и завозить уголь, солярку, бензин, масла. Трансферты по-прежнему приходили с большим опозданием. И совсем не в том объеме, какие нужны были для обеспечения нормальной жизни. Оставались проблемы с выплатой зарплаты, опять округ не мог вовремя рассчитаться за покупку и вывоз нефтепродуктов. Красноярское речное пароходство приступило к навигации в Эвенкии, еще не до конца получив заработанные средства за прошлый завоз. Когда суда уже были на подходе к Нижней Тунгуске, начальник пароходства Иван Булава останавливал флот и периодически угрожал Боковикову, что повернет нефтеналивы обратно, если округ не расплатится.

В Эвенкию зачастили «сборные» комиссии, в которую входили чиновники Министерства финансов, института Полномочного представителя Президента в Красноярском крае, Эвен-кии и Таймыре, чины из МЧС, пароходства, администрации Красноярского края. Обычно комиссии эти сопровождали целые бригады наших коллег из московских, краевых газет, телевидения, после отъезда которых на свет появлялись репортажи, комментарии явно заказного характера – Боковикова продолжали «топить». И было это несложно.

В округ снова было завезено недостаточно топлива, и ближе к весне 2001 года в Туре снова пошли веерные отключения. Туринцы, наученные горьким опытом прошлой зимы, к этой подошли во всеоружии: все с дровами, лампами, какими-то керогазами, газовыми печками. Я купил аккумуляторы к маленькому кухонному телевизору, раздобыл самодельное зарядное устройство, и когда гас свет (обычно через каждые несколько часов – на пару часов), их энергии хватало, чтобы посмотреть выпуски новостей и даже часть какого-нибудь фильма.

А сосед снизу где-то раздобыл громоздкую полевую дизельную электростанцию (в Туре же кое у кого появились даже миниатюрные импортные – японские, американские бензиновые движки) и запихал его в контейнер, стоящий буквально под окнами дома. И как только гас свет, Олег выходил на улицу, с грохотом открывал контейнер, и, светя себе фонариком, с полчаса возился в нем, гремя ключами и шипя паяльной лампой. Наконец движок благодарно чихал и начинал громко тарахтеть и вонять на всю округу отработанной соляркой. Зато семья Олега час-полтора сидела со своим светом, пока в дом не возвращалась большая электроэнергия.

«Эвенкийская жизнь» в те дни, когда регулярно ломавшуюся офсетную печатную машину отечественного производства удавалось вновь запустить, из номера в номер рассказывала, сколько подвезли нефти и солярки из Байкита и Ванавары, Усть-Кута по автозимникам (все это буквально с колес сжигалось на дизельных электростанциях, в топках котельных), какой запас ГСМ еще есть на нефтебазе и хватит ли его до весеннего каравана, ругалась по поводу того, что энергетики никак не борются с ловкачами, крадущими электроэнергию путем несанкционированного подключения так называемых «авариек» к магистральным сетям (еще бы они боролись – многие энергетики сами воровали ток таким образом, существовала даже негласная такса на проброску кабелей от линий электропередач к отдельным квартирам или частным домам).

И тут пришел ЮКОС

Сан Санычу, как и его предшественнику, весьма озабоченному поисками инвесторов, удалось заинтересовать богатейшей и перспективнейшей группой нефтяных месторождений, известных под названием Юрубчено-Тохомская зона (ЮТЗ), НК ЮКОС, находившуюся в то время в расцвете своих сил и возможностей. Основные работы ЮКОС вел в Западной Сибири, но, как утверждали аналитики в области нефтяной промышленности, за десятилетия эксплуатации тамошние запасы нефти сильно истощились. А поскольку ресурсы эти невозобновляемые, то компании, естественно, надо было приращивать запасы углеводородов. И владелец ЮКОСа Михаил Ходорковский обратил свой молодой и цепкий взор на Эвенкию. Я бы на его месте сделал то же самое. Эвенкия была самостоятельным субъектом Федерации, населения в ней – кот наплакал, меньше 20 тысяч, полезных ископаемых в недрах – каких хочешь: нефть, уголь, газ, рассолы тяжелых металлов, предполагаемые алмазные кимберлитовые трубки, редкоземельные металлы. И все это в таежной глуши, при полном отсутствии инфраструктуры, куда обнищавшее государство не сунется еще не один десяток лет. Чем не стратегический резерв, причем измеряемый астрономическими цифрами: если речь о газе – то миллиарды кубических метров, если о нефти – то миллионы тонн. И ЮКОС решил «посадить» сюда своего губернатора.

На эту ответственную роль выдвинули одного из ведущих топ-менеджеров компании, харизматичного Бориса Золотарева. Умный, фотогеничный, спортивного телосложения, с красивой сединой, он сразу «глянулся» многим эвенкийцам, особенно, конечно, женщинам.

В округ Золотарев приехал за несколько месяцев до начала выборной кампании, еще в начале зимы, сколотил свой штаб, обосновавшийся в двухэтажном здании напротив редакции. Боковиков, имевший неплохие шансы вновь стать губернатором (несмотря на все вышесказанное) по той простой причине, что многие эвенкийцы не хотели пускать к себе «варягов», а Сан Саныч был свой, и ему многое прощалось, вдруг открыто заявил, что сходит с выборной дистанции и просит свой электорат голосовать за Бориса Золотарева.

Борис Золотарев

Свое решение он объяснял тем, что государство не в состоянии содержать свои северные окраины, в том числе, если не в первую очередь, Эвенкию, не имеющую собственную доходную базу. И ситуация, сходная с зимой 1999–2000 года, может повториться еще не раз. А ЮКОС заинтересован в Эвен-кии и намерен всерьез обосноваться здесь, и потому будет оказывать всяческое содействие своему ставленнику, то бишь Золотареву. Боковиков вызывал к себе руководителей предприятий и организация по одному и просил понять и поддержать его решение. Разговаривал он на эту тему и со мной.

Мы все понимали, что иного выхода у нас действительно нет – у округа просто нет будущего без развития экономической базы, а ЮКОС сможет это сделать. Конечно же, все мы понимали и то, что Сан Саныч уступает свое место Золотареву не бесплатно, наверняка, ЮКОС дал ему хорошего отступного. Но, положа руку на сердце, кто бы в этой ситуации поступил иначе? Васильев же многим не нравился не потому, что он Васильев, а потому, что, став губернатором, тут же развернул бы кипучую деятельность по переподчинению округа краю.

А нам уже пришлось по душе быть хоть и бедными, но самостоятельными – со своим парламентом, своими законами, своими гербом и гимном, далеко простирающимися амбициями. Ладно бы, край жил богато. Но он сам из донорского региона превратился в дотационный. С нами граничил Туруханский район, так вот, он жил в десять раз хуже нашего, хотя, казалось бы, куда еще хуже. А ЮКОС был самым настоящим государством в государстве, у него была своя столица, он строил города, на него работали сотни тысяч людей, обеспечивая компании многомиллиардные доходы. Так может, он и нас «поднимет?»

Михаил Ходорковский

В округ приехал сам Ходорковский. Молодой, симпатичный, очень демократично ведущий себя, он на встречах с жителями округа буквально очаровывал их, рисуя в своих выступлениях точными мазками недалекое будущее Эвенкии: в 2008 году будет добыто столько-то нефти, в окружной бюджет попадет столько-то сотен тысяч долларов, в 2014 – нефти будет уже столько, а счет доходам пойдет на миллионы долларов. Разумеется, и ЮКОСу от этого будет хорошо, а иначе какой смысл браться за доразведку и эксплуатацию наших труднодоступных месторождений.

Михаил Борисович, стоя на сцене окружного Дома культуры в потертых джинсах и изредка поматывая головой в такт своим словам (есть у него такая особенность), водил лазерной указкой по экрану, проецирующему все эти цифры, диаграммы, а у слушателей перед глазами вставали новые дома, дворцы спорта, заасфальтированные улицы Туры… Каждый уже считал себя акционером ЮКОСа. Мы поверили, что компании, имеющей козырный интерес в округе, ничего не стоит осчастливить несчастные два десятка тысяч человек.

Ближе к весне мы получили и установили ризограф в бывшем линотипном цехе, и когда офсетная машина в очередной раз выходила из строя или «ломался» сам печатник, стали выпускать газету форматом А4 на восьми полосах. И не могли нарадоваться. Рядом, в соседнем помещении, молча стояла холодная капризная махина весом в несколько тонн, скрепленная многими сотнями болтов, гаек, валов и валиков, в которую было вбухано несметное количество денег, но так и не оправдавшая наших надежд и проевшая мне всю плешь, и вот эта покрытая пластиком малютка весом всего в центнер, управляемая тремя-четырьмя кнопками, но безотказная, печатающая с прекрасным качеством, на любой задаваемой скорости – они как бы олицетворяли собой уходящую и наступающую эпохи.

Ризографу можно было дать задание – скажем, напечатать 1238 экземпляров, и можно было смело идти заниматься каким-то другим делом, машина дальше трудилась сама. Мы купили этот множительный аппарат без всяких «наворотов», а если бы еще обзавелись и различными приставками, то шла бы еще и автоматическая фальцовка, брошюровка. Можно было прикупить дополнительные барабаны и печатать газету в два, в три цвета. Но мы поскромничали, когда просили денег на эту умную машину. Впрочем, в наших условиях больше ничего и не надо было.

На печатание газеты – тираж ее к тому времени был установлен в пределах 2000 экземпляров, уходило не более часа. Все остальное время можно было выполнять иные заказы – с ресурсом ризографа в 8 миллионов экземпляров округ можно было завалить печатной продукцией вдоль и поперек. И заказы пошли, на самые разные бланки. Правда, тиражи были совсем маленькие: 50, 100, 500 экземпляров, редко когда по 1000–2000. Но доходы они, тем не менее, приносили. На них мы купили факс, ксерокс, радиотелефон с несколькими трубками, позже – цифровые диктофон и фотоаппарат, в кассе у нас теперь всегда водилась наличность, и не надо было писать заявки в управление финансов, чтобы покупать ручки, блокноты, скрепки, клей, конверты, прочую канцелярскую мелочь. Ах, если бы этот ризограф был рассчитан на формат А2, который затем фальцевался (перегибался пополам после печати) на формат нашей газеты, то есть А3, ему бы вовсе цены не было. А так именно это обстоятельство скоро положило конец нашей эйфории. И не только это.