Текст книги "Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)"

Глава 6
Царица особняка

Странная процессия медленно шествовала по коридору из холла в маленький, залитый солнцем кабинет на южной стороне дома – личные покои миссис Фарадей.

Мистер Кэмпион прекрасно отдавал себе отчет в том, какую честь оказывает ему старуха, белые пальцы которой легко покоились на его руке. Маркус шагал следом, бережно неся чашку. Миссис Фарадей подняла трость.

– Нам сюда.

Кэмпион открыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить хозяйку дома. Комната, в которой они оказались, была оформлена в стиле королевы Анны – весьма неожиданное решение для викторианской крепости. На стенах – белые панели и изящные гравюры. Темно-розовый китайский ковер на полу сочетался с парчовыми шторами на большом полукруглом окне. Старинная мебель орехового дерева мягко отражала пылавший в камине огонь. Всюду стояли серебристые свечи, а обивку кресел и дивана украшала искусная вышивка. Словом, комната была обставлена красиво, уютно и в совсем ином вкусе, нежели остальная часть солидного и мрачного особняка.

Миссис Каролина в нарядных кружевах смотрелась в кабинете как нельзя более органично: только такая хозяйка и могла быть у этого дивного образца давно ушедшей эпохи. Она села за бюро, положила руку, будто бы выточенную из слоновой кости, на итальянский бювар и повернулась к своим гостям.

– Маркус, поставь чашку на мой письменный стол, пожалуйста. Спасибо. Лучше вот на этот листок бумаги. Чтобы удалить влажный след от чашки, оставшийся на орехе, нужно полировать мебель три года. Можете присесть, джентльмены.

Оба послушно устроились на широких стульях «шератон», которые были сделаны для другого поколения людей, обладавших куда более могучим телосложением.

– А теперь, – сказала миссис Фарадей, поворачиваясь к Кэмпиону, – дайте мне на вас взглянуть, Рудольф. Вы не слишком похожи на свою почтенную бабушку, но в ваших жилах явно течет благородная кровь.

Мистер Кэмпион зарделся. Язвительность и властность исчезли из голоса старушки, и в нем появился даже намек на веселое удивление.

– Милый друг, – пробормотала она, – старушки сплетничают только между собой. Я вас никому не выдам. В теории я разделяю мнение вашей родни, но, в конце концов, пока ваш невыносимый брат еще жив и семейные обязательства лежат на нем, вы имеете право называться как угодно. Мы с вдовой Эмили ведем переписку на протяжении сорока пяти лет, поэтому я все про вас знаю.

Мистер Кэмпион на удивление спокойно отнесся к разоблачению своих частных дел.

– Мы с бабушкой – подельники. По крайней мере, в глазах семьи. Мать считает, что она – мой главный пособник и подстрекатель.

Миссис Фарадей кивнула.

– Я уже поняла, – чопорно произнесла она. – А теперь перейдем к этому ужасному делу. Из рассказа Джойс я сделала вывод, что Маркус обратился к вам за помощью. Я попрошу вас выступать непосредственно от моего имени. Для вас приготовят комнату в доме, и контора Фезерстоуна выплатит вам сто гиней – в том случае, если мы будем пользоваться вашими услугами меньше месяца. Помолчите, – буркнула она, когда Кэмпион хотел что-то сказать, – отказаться вы еще успеете. Я не договорила. Мне восемьдесят четыре года. Как вы понимаете, в неприятных ситуациях подобного рода я вынуждена полагаться на собственный ум и физические силы окружающих. Я также обязана ограждать себя от чрезмерных волнений, гнева, горя и прочих сильных эмоций, ибо у меня уже нет на них сил.

Она умолкла и воззрилась на гостей с царственным спокойствием, придававшим ее облику что-то нечеловеческое. Мистер Кэмпион понял, что перед ним женщина редкой силы воли и характера. Безмятежность миссис Фарадей покоробила бы его, если бы не внезапная откровенность ее следующего замечания.

– Видите ли, – тихо произнесла она, – в этом доме должен быть человек, который мог бы трезво и разумно оценивать происходящее. Увы, природа обделила моих бедных детей мозгами, и поэтому я вынуждена экономить свои умственные и душевные силы. Моя реакция на ужасную гибель Джулии может показаться вам чрезмерно скупой, однако я уже давно не в том возрасте, когда человек обязан соблюдать приличия и условности, обманывая самого себя. То ли потому, что Джулия была моим старшим ребенком и провела со мной больше времени, чем остальные, то ли потому, что она пошла в мою свекровь – несказанно глупую женщину даже в век, когда женская глупость приветствовалась… словом, не знаю почему, Джулия всегда казалась мне чересчур неумной и злобной. Безусловно, ее кончина потрясла меня до глубины души, но убиваться по этому поводу я не готова. В моих летах смерть уже не воспринимается так остро, как в молодости. Понятно ли я выражаюсь?

– Более чем, – ответил мистер Кэмпион, снимая очки (без них его лицо мгновенно лишилось глуповатого выражения). – Я вас понял. Вы хотите, чтобы я выступил в роли рессоры, смягчающей удары, которые неизбежно посыплются на всех вас в ходе расследования.

Миссис Фарадей бросила на него быстрый взгляд.

– Эмили права, вы весьма умны и сообразительны. Значит, с этим мы разобрались, перейдем к следующему вопросу. Я хочу, чтобы вы понимали: мне совершенно нечего скрывать от полиции и я готова оказывать всяческое содействие следствию. Опыт подсказывает, что из отчаянных попыток скрыть неприглядную истину ничего хорошего не выходит. И потом, чем быстрее все закончится, тем быстрее люди забудут про этот неприятный скандал. Да, и пресса… Репортеры уже начали осаждать мой дом. Слугам велено помалкивать, разумеется, но держать прессу в полном неведении едва ли разумно. Это их раздражает, и они начинают тиражировать куда менее приятные, часто ложные сведения, нежели те, которые мы могли бы сообщить им сами.

Миссис Фарадей вновь окинула своих слушателей пронзительным орлиным взглядом – те кивнули в знак согласия, – и она продолжала:

– Я не собираюсь лично беседовать с этими людьми, как вы понимаете, – произнесла она с едва заметной улыбкой: даже мысль об общении с репортерами была ей смешна. – И Уильяма к ним пускать нельзя ни в коем случае. Надеюсь, вы уладите и это, «мистер Кэмпион». Кроме того, вам следует выяснить, на ком лежит ответственность за эти преступления. Я не жду, что вы возьмете на себя обязанности полицейского, – это было бы глупо и оскорбительно с моей стороны. В первую очередь от вас требуется постоянно держать меня в курсе дел, чтобы в один прекрасный момент скопившаяся информация не застала меня врасплох. И заодно мне нужен умный человек, который был бы в состоянии предоставить некоторую защиту моей семье, ведь если убийства совершает член семьи – а это наверняка так и есть, – то лишь одному из нас ничего не грозит. И если в обозримом будущем ничего не решится, очень скоро мы можем стать свидетелями очередного убийства. Это лишь вопрос времени.

Она умолкла. Маркус и Кэмпион в безмолвном потрясении смотрели на невозмутимую старуху, что сидела в своей великолепной комнате и вела столь необыкновенные речи.

Наконец миссис Фарадей обратилась к Маркусу:

– Я решила не ждать возвращения твоего отца и начать принимать меры. Утром я посчитала, сколько тебе лет: уже почти тридцать. От тебя сейчас будет даже больше пользы, чем от него. Признаться, он ничего не смыслит в искусстве старения. И потом, – добавила она с холодком в голосе, – если человек не в состоянии делать свое дело в тридцать лет, едва ли он когда-нибудь будет его достоин. Уильям и Эндрю – наглядные тому примеры. Помню, как много лет назад я сказала то же самое мистеру Глэдстоуну, на что он ответил: «Мадам, если я с вами соглашусь, это будет значить, что мне вообще не следовало становиться политиком». Впрочем, после ужина, в гостиной, он признал, что я права.

На несколько мгновений Маркусу и Кэмпиону померещилась блистательная Каролина Фарадей 80-х, превратившая своего мужа – раздражительного и желчного, но весьма эрудированного человека – в видного университетского деятеля. Но вот наваждение прошло: перед ними сидела та же невозмутимая и рассудительная черная орлица.

– Я должна вам сообщить – полагаю, конфиденциально, – что вчера у меня состоялась короткая беседа с сыном моего давнего друга, главным констеблем графства. Он пообещал предпринять все возможные меры, чтобы раскрыть убийство Эндрю. Поэтому, полагаю, сегодня же утром к делу подключится Скотленд-Ярд. Это во-первых. Теперь перейдем ко второму насущному вопросу – к смерти бедной Джулии.

Миссис Фарадей ненадолго замолчала. Все терпеливо ждали, когда она заговорит вновь.

– Доктор Лаврок, – наконец промолвила она, – которому кроме как долгожительством гордиться нечем, убежден, что это самоубийство. Несомненно, он уже решил, что бедная Джулия, убив Эндрю, не выдержала угрызений совести и свела счеты с жизнью. Такая идея могла родиться лишь у полного болвана, ничего не знающего об Эндрю или Джулии. Однако, – добавила она, переводя взгляд с Маркуса на Кэмпиона и обратно, – если никаких других улик и версий не возникнет и полиция тоже придет к такому выводу, я не вижу причин разубеждать их в этом – по крайней мере, насчет самоубийства Джулии.

Мистер Кэмпион слегка подался вперед.

– Миссис Фарадей, – несмело произнес он, – а почему, собственно, вы так убеждены, что мисс Джулия не могла покончить с собой?

– Джулия и Эндрю друг друга на дух не выносили, и если бы Эндрю убил Джулию, а потом совершил самоубийство, я бы ничуть тому не удивилась. Но Джулия попросту не способна на самоубийство. Она так любила жизнь, так цеплялась за нее… было бы за что цепляться. И потом, бедняжка при всем желании не смогла бы связать и застрелить Эндрю, а потом сбросить его труп в реку. Она ведь была на год старше Кэтрин. Тучная и неповоротливая, она боялась даже ноги промочить! Но хватит теоретизировать. Доктор Лаврок диагностировал у покойной отравление болиголовом, и остатки яда должны быть в этой самой чашке. Как видите, на дне образовался осадок.

Тонкой сухонькой рукой она показала на большую синюю чашку.

– Доктор Лаврок хотел ее унести, но я ему четко дала понять, что со мной чашка в полной безопасности и я отдам ее полицейским, как только те прибудут на место. А это случится с минуты на минуту.

Мрачная улыбка, заигравшая на ее губах, свидетельствовала об очередной одержанной победе. Никто не осмелился заговорить, и миссис Фарадей тем же тихим безразличным тоном продолжала:

– В результате расспросов, часть которых вы слышали, я получила одно разумное объяснение и узнала один факт, любопытный или нет – вам решать. Кэтрин призналась – пусть и в излишне театральной манере, – что последние два года она каждое утро заваривала чай в своей комнате и относила одну чашку Джулии. Их спальни находятся рядом. Элис, наша горничная, знала об этом обычае. Судя по всему, они оставляли чашки под кроватями, а Элис их забирала, мыла и возвращала в шкафчик, где Китти хранит свои принадлежности.

В голосе старухи отчетливо слышалось презрение. Предвосхищая недоуменные вопросы гостей, она проговорила:

– Питье чая по утрам всегда виделось мне привычкой бесхребетных натур. В моем доме чай никогда не подают до завтрака – и никогда не будут подавать.

Прояснив этот вопрос, миссис Фарадей вернулась к главному:

– Кроме того, я узнала нечто странное. Элис, самая надежная и умная служанка, какую только можно найти в этой стране, сказала, что на протяжении полугода обнаруживала осадок на дне чашки Джулии. Следовательно, пока полиция не исследует содержимое чашки, мы не можем знать наверняка, когда именно отравили Джулию: сегодня утром или раньше. Я должна вас заверить, что никаких лекарств она не принимала. Уж подобных секретов в моем доме точно быть не может. Итак… – Она умолкла, и быстрый взгляд ее черных глаз остановился на мистере Кэмпионе. – Сегодня вечером мы вас ждем? Ужин ровно в восемь.

Кэмпион встал.

– Я буду рад сделать для вас все, что в моих силах, – пылко проговорил он. – Но чтобы не поставить всю семью в глупое положение, я должен знать о подводных камнях. Помимо ваших ближайших родственников и слуг, бывал ли в доме кто-нибудь еще – накануне или в день исчезновения Эндрю Сили?

Миссис Фарадей на секунду задумалась и поджала губы. Наконец ответила:

– Как я понимаю, вы уже знаете о Джордже Фарадее. Я опасалась, что этот факт может всплыть в ходе расследования. Да, он приходил к нам вечером накануне исчезновения Эндрю. И на следующее утро я видела его в городе, когда ехала в церковь.

На ее морщинистом лице появилось суровое выражение.

– Если этого можно избежать, не упоминайте, пожалуйста, его имени полиции. Он не имел решительно никакого отношения к убийству Эндрю. Выгоды в этом никакой не было. Единственный человек, чья смерть может быть ему выгодна, – это я. Согласно моему завещанию, он будет получать небольшие ежегодные выплаты – но только при условии его переезда в Австралию. В воскресенье Джордж явился, чтобы взять у меня взаймы денег, и даже получил десять фунтов. Больше мне сказать нечего – кроме того, что его адрес мне неизвестен.

Обоим присутствующим стало ясно, что дальнейшие расспросы не имеют смысла. Впрочем, мистер Кэмпион как будто удовольствовался услышанным и задал следующий щекотливый вопрос:

– Мистер Уильям Фарадей…

Вновь хозяйка дома поспешила ему на помощь:

– Уильям иногда пьет. И Эндрю тоже пил.

Она говорила вполне спокойно; только тут Маркус и Кэмпион поняли, что она уже обдумала свое положение во всех его аспектах и решила полностью довериться помощникам и союзникам: лишь так она смогла бы найти в себе достаточно сил, чтобы встретить разразившуюся над ее головой бурю.

– Конечно, они оба свято верят, будто я ничего не знаю. Уильям, судя по всему, пьет больше. Существует так же вероятность, что ему что-то известно об убийстве Эндрю. – Она понизила голос и говорила с расстановкой, взвешивая каждое слово. – Уильям не имеет ни физических, ни умственных способностей, чтобы совершить убийство или хотя бы быть причастным к нему, однако он может что-то знать. В воскресенье он опоздал к ужину почти на двадцать минут и до сих пор не предоставил мне сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Я хочу встретиться с твоим отцом сразу же, как он приедет, Маркус, а вас, мистер Кэмпион, я жду сегодня к ужину.

Это явно был сигнал к окончанию беседы; оба молодых человека послушно встали и покинули комнату. В коридоре Маркус покосился на Кэмпиона и пробормотал:

– Что думаешь?

Едва уловимая улыбка заиграла на лице его приятеля.

– Надеюсь, пригожусь, – шепотом ответил он.

В холле они успели заметить, как некий высокий мрачный господин идет следом за Элис в библиотеку, а два его подчиненных флегматично стоят в проходе. Мистер Кэмпион просиял.

– О, господа в форме! И возглавляет расследование Станислав Оутс собственной персоной. Что ж, в кои-то веки нам улыбнулась удача.

Глава 7
Фокусник

Мистер Фезерстоун-старший долго молчал после того, как рассказ его сына подошел к концу. Встав с кресла, он медленно прошел в другой конец своего просторного личного кабинета; на его лице царило выражение глубочайшей скорби. И Кэмпион, и Маркус – единственные присутствующие – были потрясены его тихими словами:

– Стало быть, свершилось. Я давно гадал, когда в семье Фарадеев проявится дурная кровь. Сорок семь лет работаю – и надо же было этому случиться под самый занавес! Ладно, сегодня же днем схожу к миссис Фарадей. Говорите, она по-прежнему там всем заправляет? Потрясающая женщина, удивительная – и всегда такой была. С годами она не утратила ума и проницательности, но, сдается, в ее теле ни разу не вспыхнуло ни единой искры чувства – разве что вот к твоей возлюбленной, Маркус. Ужасное дело, ужасное.

Он остановился у высокого окна и посмотрел на Риджент-стрит. Свет с улицы подчеркивал удивительное благородство его черт. Прекрасная внешность мистера Фезерстоуна-старшего – его тайная гордость – отчасти была причиной его долгой и успешной карьеры в юриспруденции. Сейчас, в семьдесят, он производил впечатление высокого мудрого старца, едва ли не пророка. Седые волосы и борода были словно из чистого серебра. В серых, как у сына, глазах сквозил холодок; очки мистер Фезерстоун носить отказывался и потому многое упускал из виду.

Внезапно он повернулся к молодым людям.

– Вы, конечно, не помните старика Фарадея. Ему бы сейчас было… дайте-ка посчитаю… больше ста лет. Он был старшим сыном в большой семье и единственным, кто чего-то стоил. Остальные сбились с пути еще в молодости. Джон был ученый человек. Все хорошее в нем, полагаю, сводилось к этому. И в жены он себе выбрал умную женщину. Ум – совсем другое дело, никогда не путайте его с ученостью. – Мистер Фезерстоун умолк на несколько мгновений, затем продолжал: – Нет, я не думаю, что в их семье царил разлад. Она глубоко его уважала, в каком-то смысле даже преклонялась перед ним. По сей день, заходя в их библиотеку, я боюсь ненароком сесть в его желтое кресло.

Кэмпион вопросительно поглядел на Маркуса, и тот пояснил:

– Забыл тебя предупредить. В библиотеке стоит большое желтое парчовое кресло. Не смей в него садиться, даже близко к нему не подходи! Это кресло старика Фарадея, и после его смерти никто в нем не сидел – по крайней мере, в присутствии миссис Фарадей. Жуткая западня для несведущих гостей, надо бы на него повесить табличку с предупреждением. К счастью, в библиотеку посторонних водят только по торжественным случаям.

– Спасибо, буду иметь в виду эту желтую угрозу, – сказал Кэмпион.

Старик Фезерстоун c подозрением покосился на молодого человека.

– Хм, Кэмпион! Какая от вас может быть польза для миссис Фарадей? Понятия не имею, чем вы можете пригодиться в этом деле. По моему – да и по чьему угодно – опыту, единственный способ сделать сложившееся положение хоть мало-мальски выносимым – действовать по накатанной схеме. Дилетантские фокусы еще никого ни к чему хорошему не приводили.

Мистер Кэмпион принял это необоснованное оскорбление как приятный комплимент и учтиво улыбнулся.

– Я должен выступить в роли рессоры – механического устройства для смягчения смертоносной силы удара. Как у железнодорожных вагонов. Словом, я буду кем-то вроде личного секретаря.

Старик Фезерстоун бросил в его сторону холодный близорукий взгляд.

– Не надо вести себя так, словно вы учились в Оксфорде, юноша, – процедил он. – Дураков выпускают из обоих университетов, но, слава небесам, мы стараемся разводить особую разновидность.

Маркус сконфуженно покосился на Кэмпиона.

– Боюсь, отец забыл про твою репутацию, – виновато прошептал он.

Однако старшего Фезерстоуна никакой репутацией было не удивить – кроме той, что прошла испытание временем и продержалась минимум полвека.

– Я всех предостерегаю: дело это крайне скверное. Все, кто имеет к нему отношение, рискуют замарать руки. Я по долгу службы вынужден это сделать, но бывают случаи, когда человек имеет право на эгоизм, – и это как раз такой случай. Ты, Маркус, увяз еще глубже. Нельзя ли забрать оттуда Джойс? Она ведь им даже не родня… так, седьмая вода на киселе.

Впервые за долгие годы знакомства Кэмпион увидел в глазах Маркуса проблеск гнева.

– Джойс поступит так, как сочтет нужным, а я поддержу любое ее решение, – безапелляционно заявил он.

Старик пожал плечами.

– Хуже дурака только юный дурак, – заметил он. – Или как там говорится.

Мистер Кэмпион уже свыкся с напряженной обстановкой, царившей в этой семье, и морально приготовился стать свидетелем долгой перепалки между отцом и сыном, когда внезапно в комнату вошел пожилой секретарь и доложил, что машина уже подана. После недолгой возни с пальто, шляпой и большим шерстяным шарфом старик благополучно спустился на улицу и сел в автомобиль. Проводив его, Маркус вернулся к другу. На лице его явственно читалось облегчение.

– Слушай, Кэмпион, пойдем-ка в мою комнату, а? Там гораздо удобней. Отца не будет несколько часов. Кстати, когда должен прийти этот твой полицейский?

– Полагаю, уже скоро, – ответил мистер Кэмпион. – Он наверняка прочел мою записку; сразу после предварительного слушания, ручаюсь, он явится сюда. Тебе он понравится. Один из лучших детективов страны. Мы знакомы много лет. Кстати, вы нарочно клеите на коробки имена известных людей, чтобы впечатлять ничего не подозревающих клиентов?

– Другой рекламы нам не позволено, – ответил Маркус без улыбки. – Мы пришли.

Кабинет, в который они попали, был самым маленьким из трех комнат, составляющих контору «Фезерстоуна и Фезерстоуна». Дом – перестроенный георгианский особняк – полностью принадлежал семье, но значительная его часть сдавалась в аренду другим фирмам, исключительно благонадежным и престижным.

Это был небольшой, но уютный и светлый кабинет; вдоль стен стояли книжные шкафы полированного красного дерева и такая же мебель. Маркус сел за письменный стол, а Кэмпион устроился в кожаном кресле у огня.

– Здесь нас никто не побеспокоит, – заверил его Маркус. – Важных клиентов ведут сразу в кабинет старика, тот пороскошнее. Полпятого Джойс встречается здесь с Энн, я обещал напоить их чаем. – Он обеспокоенно провел рукой по волосам. – Это жуткое дело все перевернуло вверх тормашками! Когда сталкиваешься с подобным, невольно смотришь на жизнь под новым углом, верно?

– Газетчики всегда смотрят на жизнь под этим углом, – заметил мистер Кэмпион. – Дядя Уильям уже наверняка стал «человеком дня».

– Чертовы журналюги! – злобно воскликнул Маркус. – Я и сам, признаться, всегда читаю криминальные новости, но видеть на странице имена знакомых и близких тебе людей – это совсем другое дело.

Мистер Кэмпион отрешенно кивнул.

– Хотелось бы мне знать, как эта несчастная умудрилась отравиться.

– Думаешь, все-таки самоубийство? А я понял, что…

Кэмпион помотал головой.

– Нет-нет, ни в коем случае. Но совершенно ясно, что мисс Фарадей каким-то образом, сама того не зная, приняла большую дозу яда. Это довольно сложно сделать по ошибке – в привычном смысле слова. Ядовитые вещества, используемые в хозяйстве: нашатырный спирт, кислоты, карболка, – все это обычно отмечается яркими этикетками с надписью «не принимать внутрь». И потом, когда человек сводит счеты с жизнью, он запирается изнутри на замок. Люди имеют обыкновение убивать себя в одиночестве. Это дело требует уединения, знаешь ли.

– Да уж, – ответил Маркус и замолчал.

В этот самый миг на пороге комнаты появился тот же престарелый секретарь и доложил, что некий мистер Оутс хочет видеть некоего мистера Кэмпиона.

Когда названный гость вошел в кабинет, оба молодых человека вскочили на ноги. Высокий, худощавый, меланхоличного вида инспектор Оутс удрученно топтался на пороге комнаты. Кэмпион просиял.

– Явились за телом?

Лицо инспектора медленно расплылось в искренней, почти детской улыбке, которая полностью изменила его облик и сразу же разрядила обстановку.

– Я получил вашу записку, Кэмпион, – сказал он. – Рад вас видеть, мистер Фезерстоун. – Инспектор снял плащ и сел в предложенное Маркусом кресло, с облегчением и удовольствием откидываясь на спинку. Затем он посмотрел на Кэмпиона и улыбнулся еще шире. – Вас я тоже рад видеть, если уж на то пошло. Полагаю, на сей раз вы на стороне закона?

– Да, на этой неделе я никогда не убил, если вы это имеете в виду, – с достоинством ответил мистер Кэмпион.

Маркус был слегка потрясен их беседой, и инспектор Оутс поспешил объяснить:

– Мне часто приходится встречать этого человека по долгу службы. Как правило, его роль в происходящем столь таинственна, а ситуация – столь щекотлива, что я вечно гадаю: показывать людям, что мы знакомы, или нет. – Он повернулся к Кэмпиону. – Миссис Фарадей сказала, вы – ее личный представитель, что бы это ни значило. Это правда?

Кэмпион кивнул. Инспектор замолчал, и Маркус, сообразив, что они не хотят разговаривать в его присутствии, тактично удалился в кабинет отца. Когда дверь за ним затворилась, инспектор Оутс испустил облегченный вздох и выудил из кармана курительную трубку.

– Это ваша новая роль представителя старушки обязывает вас… э-э… хранить молчание относительно некоторых вопросов?

– Нет, – ответил мистер Кэмпион. – По всей видимости, у меня единственная благородная цель, которой я и должен посвятить все свои силы: «задержать лицо, совершившее это злостное преступление, и убедиться, что его покарают по всей строгости закона».

Инспектор хмыкнул.

– Что, правда?

– Чистая правда! От вас у меня нет никаких тайн, как говорят у нас в Сенате, – ляпнул Кэмпион. – Ну, что думаете об этом дельце? Уже что-нибудь пронюхали?

Инспектор угрюмо потер подбородок.

– Черт подери! Я чувствовал, что удача вот-вот от меня отвернется. Уже несколько дней меня не покидало дурное предчувствие. А вчера я как раз наткнулся на вас и эту девицу Джойс Блаунт. Подобные совпадения всегда приносят несчастье – по крайней мере, мне. Это моя личная плохая примета.

Кэмпион сидел в кресле и недоуменно разглядывал друга. Он понял, что сейчас ему лучше помалкивать об очередном странном совпадении, имеющем отношение к делу.

– Только потому, что я говорю на двенадцати диалектах идиша и могу поддержать беседу с пьяным шведским матросом – эти умения особенно ценятся в Ист-Энде, как вы знаете, – меня повысили и тут же отправили расследовать это дело, – продолжал ворчать инспектор. – Говорю вам, Кэмпион, какая-нибудь старая ведьма с Ист-лейн, в жилах которой течет китайская и чешская кровь, – просто божий одуванчик по сравнению с этой старухой Фарадей. Она разговаривает на неизвестном мне языке. Поначалу все было нормально. Когда она вошла в библиотеку, я даже думал, что она мне по душе. Но как только она увидела меня и открыла рот…

– А сидели вы, бьюсь об заклад, в желтом парчовом кресле, – вставил Кэмпион.

– Да, – рассеянно согласился инспектор, а в следующий миг сощурился и подозрительно воззрился на друга. – Эй! Что еще за фокусы, а? Как вы узнали, что я сидел в желтом парчовом кресле? Оно было такое солидное – вот я его и выбрал.

– Полицейский допускает роковую ошибку, – хохотнул Кэмпион и поспешил объяснить тайну желтого кресла.

– Ну все, мне конец, – скорбно заметил инспектор. – Да кто же знал, что в него нельзя садиться? Табличку бы повесили! Ладно, а вы что-нибудь откопали? Мысли уже есть? Эта сегодняшняя смерть… точнее, убийство, если верить доктору… Логично было бы заподозрить вторую сестру, Кэтрин Берри. Но вряд ли это нас к чему-то приведет. – Он замолчал и потряс головой, как озадаченный пес. – Что же касается первого убийства, то виновника было бы разумно искать в семье. Есть Уильям, помпезный розовощекий оболтус, есть сама старуха и есть Джойс Блаунт. Как по-твоему, способен кто-нибудь из них совершить убийство? Или, может, слуги? Ерунда какая-то, ей-богу. Кто из них в состоянии связать и пристрелить взрослого мужчину? Или сперва пристрелить, а потом связать? Чертовщина. Утром я только успел немного осмотреться на месте и взять показания у пары человек. Кое-что в доме меня заинтересовало, но по людям ничего сказать не могу. – Он нахмурился и, поскольку Кэмпион молчал, продолжил: – Кажется, я примерно представляю, как было совершено сегодняшнее убийство, но говорить ничего не буду – пока не найду подтверждения своим догадкам. Что ж, Кэмпион, мы с вами аж с двадцать шестого вместе не работали. Признаюсь, я очень рад.

– Взаимно, – ответил его друг. – Что у вас на уме? Каких откровений вы от меня ждали?

Инспектор достал блокнот.

– Мой помощник записал устные показания. Это мои личные записи, так что не взыщите.

– Разрисованные потешными рожицами, как я вижу, – заметил мистер Кэмпион, заглянув через плечо инспектору.

Станислав хмыкнул.

– Так, значит, насчет кузена… Джордж Мейкпис Фарадей. Про него мне рассказал Уильям. Этот Джордж был где-то поблизости, когда умер первый малый.

Мистер Кэмпион сел обратно в кресло и откинулся на спинку. По своему опыту он знал, что, если уж Станиславу Оутсу что-то взбрело в голову, надо дать ему выговориться.

– Послушайте, доказательств у меня нет, так что не смейтесь. Помните, вчера за вами плелся какой-то странный человек? Он еще сбежал, как только увидел мисс Блаунт? Так вот, сдается, это и есть кузен Джордж. Вы заметили, как он похож на Уильяма?

Полицейский ошарашенно посмотрел на Кэмпиона.

– Быть не может! Но если вы правы, то это опять совпадение, да еще какое… Ох, не к добру все это. Впрочем, мы проверим. Девица тоже какая-то подозрительная. Что она скрывает? Не могла ли она?..

– Дорогой друг, зачем бы ей это понадобилось? В любом случае она должна получить львиную долю наследства, – поспешно ответил Кэмпион. – Нет, мисс Блаунт тут ни при чем. Мы слишком рьяно взялись за дело. Не забывайте, что с кузеном Джорджем связан некий скандал, а скандалы в этих кругах играют большое значение. Вероятно, обычному человеку случившееся показалось бы сущим пустяком. Например, кузен Джордж в детстве болел туберкулезом или рахитом, а может, по молодости лет неудачно женился и развелся. Вы ведь его уже изучаете?

– Боудич занимается, ага. Кстати, неглупую особь мне дали в помощники. – Инспектор беспокойно поерзал в кресле. – Ох, чувствую, дело – труба. А ведь это влиятельные люди…

– Так и до работного дома недалеко, – кивнул Кэмпион. – Молодая жена пойдет по кабакам, а моему бедному крестнику не видать высшего образования.

При упоминании сына инспектор внезапно расцвел.

– Всего четыре годика – а поет как соловей! – похвастался он. Впрочем, его улыбка быстро померкла, и он вернулся к делу: – Ох и чудна́я это семейка, Кэмпион. Что-то там неладно, ей-богу, чертовщина какая-то творится. Конечно, мы имеем дело с безумцем, причем «замаскированным» – его все принимают за нормального. В прошлом году мне такой попался в Степни. Ученый и филантроп, между прочим. Я на него шесть недель угрохал, да и то ничего толком не накопал. Пришлось его малость прижать – он сам раскололся, всю историю нам выдал. Но тут у нас явный случай «фокусничества», как я это называю. – Инспектор подался вперед, прикрыл глаза, и Кэмпион, любивший и уважавший своего давнего приятеля, стал внимательно слушать. – Когда тебе показывают фокус – настоящий фокус, вроде тех, когда красотку распиливают пополам или негра засовывают в корзину, а корзину потом протыкают кинжалами, – то тебе будто бы предъявляют косвенные доказательства самого натурального убийства. И вместе с тем никто не удивляется, когда красотка или негр вылезают на сцену целые и невредимые. Итак, – оживленно продолжал он, – в нашем случае косвенные доказательства похожи, только мы уже знаем, что бедный Сили не вернется домой после пешей прогулки, а мисс Джулия Фарадей сейчас не заглянет к нам на огонек. Миссис Кэтрин Берри утром отнесла сестре чашку чая. Сестра почти сразу умерла от отравления болиголовом, следы которого, несомненно, будут найдены на дне чашки. Уильям Фарадей отправился погулять со своим двоюродным братом Эндрю Сили, и Эндрю Сили бесследно исчез. Косвенные доказательства весьма убедительны – опровержимы, но убедительны. К тому же родственники не ладят. Однако ни миссис Берри, ни Уильям не похожи на убийц; тут нельзя забывать, что лишь четыре процента казненных душегубов похожи на душегубов. Кузен Джордж вызывает больше подозрений, но я не понимаю, как он мог это провернуть.