Текст книги "Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)"

Глава 3
«Нечто ужасное…»

– Если можно, я выйду здесь. Мы приехали.

Слова эти Джойс виновато пробормотала на ухо мистеру Кэмпиону, когда его престарелый «Бентли» мчался по Лондон-роуд навстречу башням и шпилям пустовавшего в каникулы Кембриджа. Мистер Кэмпион послушно затормозил и с любопытством взглянул сквозь кованые ворота на величественную темную махину старого дома, стоявшего за высокой стеной.

На бледном лице мистера Кэмпиона обозначилось удивление.

– Снаружи он ничуть не изменился.

– Да и внутри тоже. Что-то в нем есть… жуткое, не находите?

К облегчению Джойс, удивительный молодой человек принял ее слова в высшей степени серьезно – или, по крайней мере, сделал вид. Он вновь повернулся к дому и несколько секунд задумчиво его разглядывал.

Особняк почти целиком был погружен в темноту, если не считать сияющего над входной дверью желтого полукруга, но даже в туманных сумерках все можно было хорошо рассмотреть. Построенный в начале прошлого века внушительный дом в форме буквы «Г» c остроконечной крышей, маленькими окошками и увитыми плющом стенами действительно выглядел мрачно и неприветливо. На фоне ночного неба вырисовывались фантастические силуэты кедров. Строго говоря, ничего жуткого в особняке не было, но от его мрачных царственных стен и слепых, наглухо задернутых окон веяло холодом.

Мистер Кэмпион взглянул на девушку.

– Может, сперва заедете со мной к Маркусу?

Она помотала головой.

– Нет-нет, я должна вернуться. Они без меня как без рук, такие беспомощные… Сейчас наверняка сидят и ждут, когда им принесут грелки. До свидания. Спасибо, что согласились приехать.

В следующий миг она выскочила из машины и поспешила к воротам, а оттуда – по подъездной аллее к особняку. Он дождался, пока откроется входная дверь: яркий прямоугольник света загорелся в темноте и тут же проглотил Джойс целиком. Только тогда Кэмпион поехал дальше, в город.

Густой болотный туман окутал всю долину. Большой автомобиль Кэмпиона осторожно полз по узким улочкам, призрачным и совершенно безлюдным, если не считать двух-трех пешеходов, спешивших укрыться от влажного промозглого воздуха в домашнем тепле. Кэмпиона невольно постигло разочарование: то был совсем не его Кембридж, не шумный студенческий город, а холодная средневековая громада, под резными каменными портиками которой таились лишь запертые двери.

Свернув с Квинс-роуд на небольшую аккуратную Соулс-корт, он обнаружил, что площадь также полностью погружена в темноту, хотя все дома на ней жилые. Это был последний английский оплот обособленности, где еще не успел прижиться современный кодекс добрососедства. Ставни на окнах плотно закрывали – не столько затем, чтобы укрыться от любопытных взглядов, сколько из вежливого желания не смущать окружающих и знакомых какими-либо проявлениями своей частной жизни.

Изящный фасад дома времен королевы Анны, к которому подъехал Кэмпион, был так же черен, как и фасады всех соседних домов. Ни единый лучик света не просачивался сквозь старомодные деревянные ставни.

Молодой человек вышел из машины и позвонил в железный колокольчик. Почти сразу в коридоре раздались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на него повеяло странным, ни с чем не сравнимым ароматом порядка и уюта – мебельным лаком, теплом и табачным дымом. Перед Кэмпионом стояла высокая тощая горничная преклонного возраста и в строгой форме, вид которой не претерпел никаких изменений в связи с недавней эмансипацией женщин. Современному человеку ее кружевной накрахмаленный чепец показался бы головным убором далекой древности.

Горничная одарила гостя единственной невыразительной улыбкой.

– Мистер Кэмпион, – сказала она. – Мистер Маркус ждет в столовой. Для вас подали холодный ужин.

Кэмпион, слегка потрясенный тем, сколь мало изменился домашний уклад Фезерстоунов за минувшие десять лет, с учтивой улыбкой снял пальто и шляпу.

– Как ваш ревматизм? – спросил он, не сумев выудить из глубин памяти имя горничной, но зато вспомнив про ее недуг.

В награду за его чуткость на щеках горничной появился бледный румянец.

– Да все никак не отпустит, сэр.

С этими словами она скрылась в коридоре, обитом деревянными панелями: лишь похрустывал ее белый фартук да стучали по плитке каблуки тяжелых туфель. Кэмпион последовал за ней и секундой позже вошел в столовую, где увидел своего давнего приятеля.

Маркус Фезерстоун сидел у камина на стуле с высокой спинкой. Он встал и с улыбкой шагнул навстречу Кэмпиону. Ему было лет двадцать восемь, и внешний облик выдавал в нем человека определенного круга, воспитания и возраста. Костюм сидел хорошо, однако был свободного кроя, вьющиеся рыжевато-каштановые волосы слишком отросли и непокорно торчали в стороны – словом, во всем чувствовалась сознательная небрежность и попытка казаться старше. Маркус Фезерстоун мог похвастаться сухой аскетичной красотой, но сейчас, несмотря на смутное чувство собственного превосходства, он явно был на грани паники.

Он подскочил к Кэмпиону и пожал ему руку.

– Здравствуй, дружище, как я рад, что ты приехал, как рад! Похоже, моя муха все-таки оказалась слоном. Поешь, ладно? – Он махнул рукой в сторону обеденного стола. Говорил он сбивчиво, почти робко, что плохо вязалось с его панибратскими замашками.

В ярком свете огромной хрустальной люстры, висевшей над столом, вид у мистера Кэмпиона был даже более отрешенный и глупый, чем обычно.

– Перед приездом сюда я прочитал заметку в газете… – растерянным и неубедительным тоном произнес он. – Скверное дело.

Маркус бросил на него проницательный взгляд, но не увидел в лице собеседника ни малейшего намека на юмор.

– Я высадил мисс Блаунт рядом с «Обителью Сократа». Очаровательная девушка. Мои поздравления, Маркус, – продолжал он в той же отрешенной манере, которая раздражала столь многих его знакомых.

Чересчур яркий свет, блеск полированного дерева и серебра, стылый, чуть промозглый воздух в комнате – все это придавало встрече двух однокурсников необычайную формальность и чинность. Кэмпион говорил все рассеянней и неопределенней, а Маркус в силу своей природной холодности по большей части молчал.

Мистер Кэмпион с ритуальной торжественностью отведал ветчины; Маркус мрачно и вежливо за ним ухаживал, следуя одному из главнейших правил этикета – гостя необходимо как можно скорее накормить, предпочтительно чем-нибудь холодным.

Гостю же все происходящее казалось совершенно нормальным: его как будто каждый день вызывали на места катастроф и кормили холодной ветчиной. Деловито расправившись с ужином и благоговейно выкурив предложенную сигару, он наконец взглянул на хозяина дома, вежливо улыбнулся и непринужденно осведомился:

– И много у вас убийств происходит в это время года?

Маркус уставился на него, затем очаровательно покраснел.

– А тебя по-прежнему хлебом не корми – дай дурака повалять! – воскликнул он. – Я прямо как чувствовал, что ты надо мной потешаешься.

– Отнюдь. Я пытаюсь кое-что вспомнить. У тебя ведь была похвальная грамота за манеры и поведение, да?

Маркус позволил себе улыбнуться и оттого сразу стал похож на живого человека, но в следующий миг снова погрузился в прежнее состояние духа: мрачное и тревожное.

– Послушай… только не подумай, что я завлек тебя сюда обманом… но у меня сейчас туговато с деньгами.

Мистер Кэмпион отмахнулся и с укоризной произнес:

– Брось, друг! Я сделаю все, что в моих силах.

Лицо молодого адвоката просветлело. Тут пришла ревматичная горничная – убирать со стола, и Маркус предложил Кэмпиону пойти в кабинет, где можно было спокойно поговорить с глазу на глаз. Когда они поднимались по узкой дубовой лестнице, Маркус вновь обратился к приятелю виноватым тоном:

– Ты, как я понимаю, привык к подобным происшествиям? – смущенно пробормотал он. – Я, признаться, жутко струсил.

– У меня редко бывает больше одного трупа за квартал, – скромно ответил мистер Кэмпион.

Они вошли в комнату – типичный рабочий кабинет кембриджского выпускника, безукоризненный с эстетической точки зрения и лишенный каких бы то ни было элементов уюта, если не считать двух кресел у камина. С коврика им навстречу вальяжно поднялся кудрявый фокстерьер – явно с непогрешимой родословной. Маркус торопливо его представил:

– Фун. Полная кличка Фезерстоунхаф.

К легкому недоумению хозяина, мистер Кэмпион пожал псу лапу. Последнему это явно понравилось: он прошел вслед за гостем к камину, сел на коврик и в течение всего разговора сохранял то же породисто-благородное выражение морды, что отличало и его хозяина.

Маркус Фезерстоун являл собой печальное зрелище. Все неприятные мелочи жизни он привык встречать с одним и тем же равнодушием, позволяющим экономить умственные и душевные силы, однако сегодня он столкнулся с чем-то таким, что выбило бы из колеи даже самого бывалого человека.

– Видишь ли, Кэмпион, – вдруг сказал он, когда оба устроились в креслах. – Джойс угодила в самое сердце этой заварухи, что крайне неприятно – в частности, для меня.

Кэмпион кивнул.

– Понимаю. Выкладывай всю историю. Вы с мистером Сили были друзья?

Маркус удивленно поднял голову.

– Ну что ты. Разве Джойс не рассказывала? Сили был пренеприятным типом. Сомневаюсь, что он вообще с кем-нибудь дружил. Я не знаю ни единого человека, который бы хорошо к нему относился. Оттого все происходящее вдвойне неудобно. – Он умолк и нахмурился, однако через несколько мгновений взял себя в руки и продолжил: – Впервые я услышал о несчастье сегодня днем. Старуха Фарадей послала за моим отцом, но тот в отъезде, слава богу. Зимой он предпочитает другие места обитания. Я отправился в особняк и обнаружил все семейство в состоянии ажитации. Вернее, усиленно подавляемого брожения.

Маркус подался вперед и сверлил своего собеседника взглядом.

– Миссис Фарадей, разумеется, держала себя в руках. Это удивительная старуха, Кэмпион, удивительная! В гостиной, когда я приехал, сидели два инспектора сыскной полиции Кембриджшира, оба дрожали, как чистильщики ножей на балу. Ладно, рассказываю по порядку. Как ты знаешь, учеба начинается только в следующую среду, но даже во время каникул здесь трется пара-тройка каких-нибудь индийских студентов. Двое из них сегодня утром отправились на берег реки искать насекомых – и случайно нашли неподалеку от купален утопленника. Труп застрял в ивовых корнях. Возможно, он там пролежал несколько дней: погода стоит мерзкая и на речку никто в здравом уме не ходит. Студенты подняли тревогу. Приехала полиция, тело отвезли в морг. В бумажнике обнаружили визитную карточку с именем и часы с гравировкой. Разумеется, на всякий случай послали за родственниками, и Уильям Фарадей опознал тело.

Маркус умолк и мрачно улыбнулся.

– Это поразительно, но миссис Фарадей настояла на том, чтобы тоже поехать. Пока шло опознание, она сидела в машине. Подумать только! Ей восемьдесят четыре года. Тираниха и дракон, я сам ее боюсь. Но в морг поехала. Короче, Уильяма вызвали в полицейский участок, чтобы сделать заявление. И уже потом, когда мы все собрались дома, нам рассказали про пулевое отверстие. До того мы думали, что он утонул.

Кэмпион тоже подался вперед. Его светлые глаза за стеклами очков словно бы затуманились, тон по-прежнему был отсутствующий.

– Да, насчет пули… Что все-таки случилось?

Его собеседник помрачнел и весь скривился от воспоминаний.

– Эндрю прострелили голову. Я видел труп… Стреляли вплотную. Самоубийство, скажешь? Не-ет. Его связали по рукам и ногам, да и револьвер нигде не могут найти. Я сегодня встречался с главным констеблем графства. Он папин друг, чудесный старикашка – англо-индийская семья, все такое. Мы беседовали неофициально, разумеется, но он мне намекнул, что это совершенно точно убийство. Цитирую дословно: «Это убийство, мой мальчик, гнусное убийство».

На губах мистера Кэмпиона заиграла призрачная, едва уловимая улыбка, и он закурил сигарету.

– Послушай, Фезерстоун, я должен тебя предупредить. Я не сыщик, но готов помочь. Объясни только, какой помощи ты от меня ждешь.

Хозяин дома немного помедлил.

– Как бы это лучше объяснить… дело довольно щекотливое и тонкое, – наконец сухо произнес он. – Поначалу я надеялся, что ты поможешь мне избежать крайне неприятного скандала. – Он горько улыбнулся. – Видишь ли, Кембридж – одно из немногих в мире мест, где таинственное убийство твоего родственника или клиента до сих пор считается не только бедой, но и жутким моветоном. Конечно, дело давно вышло за рамки простого скандала, – поспешно добавил Маркус, – однако мне бы очень пригодился знакомый, который с нашей стороны оказывал бы помощь полиции, не будучи при этом связанным по рукам и ногам принятыми условностями и традициями. Эдакий поверенный, который бы внимательно следил за расследованием и при этом был бы – ты уж прости меня за столь возмутительное словцо, Кэмпион, – был бы джентльменом. Иными словами… – Он вдруг расслабился и заговорил почти непринужденно, даже искренне: – …отцу почти восемьдесят, работать он толком не может, а я порядком струсил.

Кэмпион засмеялся.

– Понял. Эта роль удается мне лучше всего – умелец на все руки. Надеюсь, я понравлюсь полиции. Они, как правило, не очень любят всяких наблюдателей и «помощников». Впрочем, у меня есть связи, как говорит многоуважаемый Лагг. Я готов помочь, но мне необходимо знать все о почтенном семействе и его членах. Как я понял, сейчас все подозрения лежат на дядюшке Уильяме?

Маркус не ответил, и он продолжал:

– Выкладывай все неприятные подробности. Я охоч до любой информации. Да и потом, не дай бог я ненароком, мотая хвостом и громко мяукая, вытащу на свет божий какой-нибудь семейный скелет.

Маркус взял кочергу и стал задумчиво тыкать ею в обугленное полено. От его чопорности не осталось и следа: перед Кэмпионом был голый беззащитный человек, скинувший броню хороших манер.

– Не будь мы хорошо знакомы, Кэмпион, – кстати, до сих пор не возьму в толк, почему ты так себя называешь, – я бы и не подумал тебя привлекать. Но меня просто до дрожи пугает почтенное семейство.

В его устах эти слова прозвучали многозначительно и зловеще.

– Там живет какое-то зло, – внезапно добавил Маркус, сверля собеседника взглядом ярких глаз. Искренность, с которой он это говорил, окончательно смыла остатки его напускной холодности. – Представь себе эту семью. Они лет на сорок отстали от жизни, по темпераменту все очень энергичные и напористые люди, но, увы, обделенные мозгами (не считая самой миссис Фарадей, разумеется). И вот эту пеструю толпу загнали в мавзолей, иначе не скажешь, где их держит в ежовых рукавицах престарелая мать – необыкновенная, ошеломительная старуха. Она установила в доме такие строгие порядки, что нам с тобой и не снилось, – такой муштры нет ни в одном учебном заведении. А деваться этим людям некуда, и никакой отдушины для подавляемых желаний, порывов, зависти, неприязни нет. Излить душу некому. Старуха распоряжается деньгами, ее слово – закон и истина в последней инстанции. Причем никто из домочадцев даже уехать не может: иначе им грозит голодная смерть. Зарабатывать себе на хлеб они не умеют. Страшно вообразить, что может случиться в такой атмосфере.

– То есть ты положительно уверен, что убийцу надо искать среди Фарадеев?

Прямо Маркус не ответил. Он провел рукой по волосам и вздохнул.

– Это ужасно. Эндрю даже не ограбили. Если бы у него забрали бумажник, от меня была бы хоть какая-то польза. Если бы он случайно свалился в реку по дороге домой, никто бы особо не расстроился. Но все это теперь исключено, я видел труп. Кто-то связал его по рукам и ногам и практически отстрелил ему голову. За полчаса до твоего приезда полиция сообщила, что пистолет до сих пор не найден. Боюсь, никаких сомнений быть не может. Как сказал главный констебль, «это гнусное убийство».

– Почему? – спросил Кэмпион.

Маркус вытаращил глаза.

– Ну как же… все факты на это указывают.

– Нет-нет, я не про то. Почему его могли убить? С какой целью? Насколько я понял, он был обыкновенный неприятный старикан – как и большинство дядюшек. И притом практически нищий. Уже одно это должно было обеспечить ему долгую жизнь.

Маркус кивнул.

– В том-то и загвоздка. Да, от букмекера пришел чек на крупную сумму, но судмедэксперт убежден, что тело пролежало в воде минимум неделю. Так что деньги тут ни при чем. Серьезных долгов у него тоже не было, так, все по мелочи. Денег нет ни у кого из семьи, кроме самой старухи. Словом, явного мотива я не вижу.

– Кроме одного, – заметил мистер Кэмпион. – Чем меньше претендентов на наследство, тем больше достанется остальным.

Маркус опять начал задумчиво ворошить угли в камине.

– Тоже не годится. Строго между нами – впрочем, я убежден, что вся семья давно в курсе, – некоторое время назад старуха Фарадей изменила завещание. Эндрю Сили, племяннику ее мужа, она не оставила вообще ничего. После ее смерти ему пришлось бы либо умереть с голоду, либо жить на подачки не слишком-то щедрых родственников. Сам виноват. De mortuis nil nisi bonum, о мертвых или хорошо, или ничего… Но Эндрю, как ни крути, был гнусный человечек. Вздорный мелочный тип с физиономией пройдохи. Меня самого регулярно подмывало ему врезать. А с другой стороны… они все не сахар. Сама старуха – да, благородная великосветская дама, да и Кэтрин – добрая душа, хотя глупых женщин я не уважаю. Но меня пугает вот что: в подобной обстановке меня самого начала бы обуревать жажда крови…

– А Джулия, – проговорил мистер Кэмпион, потрясенно внимавший тираде Маркуса, обычно неразговорчивого и приземленного, – что можешь рассказать про Джулию? Мне про нее почти ничего не известно. По словам Джойс, она – старая дева с трудным характером.

Маркус призадумался.

– Она меня всегда сбивает с толку. То ли она крайне умна и оттого сварлива… или же просто сварлива. Но связать взрослого мужчину по рукам и ногам, застрелить его и сбросить в реку – причем сделать это буквально за несколько минут, по дороге из церкви домой, – ну уж нет, друг, не глупи!

– Кто-то же это сделал, – с сомнением в голосе проговорил Кэмпион.

Маркус пожал плечами.

– Как знать? Последним его видел Уильям. Если бы полиция нашла орудие убийства, он бы уже сидел под замком. – Он резко вскинул голову. Из коридора донеслись тяжелые шаги, а затем в дверь тихо постучали. Горничная внесла небольшой серебряный поднос с визитной карточкой. На ее лице читалось неодобрение. Маркус в некоторой растерянности принял карточку, прочел и передал Кэмпиону.

Мистер Уильям Фарадей

«Обитель Сократа»,

Трампингтон-роуд, Кембридж

Оба были крайне удивлены, увидев на карточке имя человека, которого они только что обсуждали. С обратной стороны Кэмпион обнаружил записку, сделанную размашистым почерком и оттого с трудом поместившуюся на небольшом квадратике плотной бумаги.

«Буду премного благодарен, если вы уделите мне несколько минут своего времени. В.Ф.»

Маркус приподнял брови и растерянно убрал карточку в карман.

– Ведите его сюда, Харриет.

Глава 4
Плут

– Что же, есть над чем призадуматься, – пробормотал Кэмпион. – Какая здесь подойдет ремарка: «Входит убийца» или же «Появляется Невинность в обличье Марса»?

Ответить Маркус не успел. Дверь открылась, и в комнату вошел дядюшка Уильям.

Точнее не вошел, а практически ворвался, разом перевернув сложившиеся представления мистера Кэмпиона о своей персоне. Мистер Уильям Фарадей был невысокий господин лет пятидесяти пяти, розовощекий, с брюшком, в смокинге устаревшего фасона, с желтовато-седыми волосами и яркими жадными глазками. Его усы, явно подстриженные на военный манер, не производили задуманного впечатления. Руки у него были пухлые, а лакированные ботинки с квадратными носами подчеркивали самодовольство и щеголеватость хозяина.

Он быстро прошел через комнату, пожал руку Маркусу и обернулся к Кэмпиону – тот как раз поднялся с кресла. При виде молодого человека проблеск радушия в маленьких голубых глазках Уильяма поразительно быстро сменился откровенным изумлением, и он даже невольно нацепил на нос пенсне, что висело на широкой черной ленте.

Маркус коротко представил их друг другу, и старик едва не разинул рот от удивления.

– Кэмпион? Кэмпион? Не тот ли самый… э-э… Кэмпион?

– Один из рода, не сомневайтесь, – ляпнул в ответ молодой человек.

Мистер Фарадей натужно закашлялся, затем примирительно протянул ему руку.

– Рад знакомству, – произнес он, после чего вновь обратился к Маркусу: – Ваша очаровательная невеста, Джойс, только что вернулась домой, – порывисто заметил он, – и от нее я узнал, что вы, вероятно, сегодня вечером никуда не уйдете, вот я и решил… кхм… заглянуть. – Он погрузился в предложенное Маркусом кресло и тут же закричал Кэмпиону, который начал было вежливо ретироваться к двери: – Нет-нет, не уходите, сэр! Никаких тайн. Я пришел поболтать с Маркусом об этом гнусном скандале.

Свирепость его тона в любой другой ситуации была бы потешной, но в глазках Уильяма читался страх, и вообще вид у него был жалкий, как у пресловутой лягушки в кипятке.

– Скверное дело, Маркус, мой мальчик, – пыхтя и отдуваясь, продолжал он. – Крайне скверное! Нужны хорошие мозги, чтобы расхлебать эту кашу без лишнего шума. А шум поднимется, как пить дать… Ох уж мне этот Эндрю, – внезапно повысил голос Уильям, изрядно напугав этим собеседников, – даже умереть спокойно не мог, всем досадил. Я по его милости целый час просидел в полицейском участке, отвечал на вопросы…

Он недоверчиво посмотрел на мистера Кэмпиона, явно гадая, какая польза может быть от этого странного молодого человека в столь критической ситуации. Затем вновь обратился к Маркусу:

– Что ж, мой мальчик, раз ваш отец до сих пор не вернулся – да и, признаться, он уже малость староват для таких дел, верно? – что вы планируете делать? Я рассказал полиции все, что знаю – то есть почти ничего, как вы понимаете. Они, по правде говоря, остались не слишком довольны моим рассказом. Даже как будто подозревают меня в чем-то – хотя совершенно непонятно, как меня можно в чем-то подозревать. Ох уж этот Эндрю… – повторил Уильям. – Сидит сейчас в своем подземном царстве – или куда он там угодил, – и посмеивается над нами. Вот, мол, в какое неприятное положение я загнал любимых родственничков!

Маркус, слегка смущенный столь откровенно недобрыми речами дяди Уильяма, предостерегающе кашлянул. Но тот даже не подумал отклониться от намеченного курса.

– Не знаю, что вы сказали мистеру… э-э… Кэмпиону про наше с Эндрю возвращение домой из церкви и его идиотскую прихоть пойти пешком. Я немного задержался у входа – беседовал с миссис Берри, – а когда вышел, мой братец уже отпустил водителя. Иначе бы я его уговорил поехать, и мы бы благополучно избежали неприятностей. Я, правда, не очень понимаю, почему полиция убеждена, что все случилось именно в тот день: никаких улик, подтверждающих это, попросту нет. Впрочем, вы все уже знаете, верно? И про мой разговор с ненормальным братцем тоже? Конечно, я его пересказал полиции… Удивительное дело! Они с трудом поверили, что два взрослых человека могли разругаться по такому пустяковому поводу – как лучше возвращаться домой. «Черт подери, – сказал я этому гнусному хаму в форме, – нормальные люди просто не любят, когда им перечат, взрослые они или нет». И потом, у меня бы разболелись ноги. Вешу-то я изрядно, не то что Эндрю. Он у нас был хилый, знаешь ли. Ладно, о покойниках плохо не говорят…

Дядя Уильям замолк и свирепо уставился на собеседников. Маркус, видимо, не нашелся с ответом, а мистер Кэмпион сидел, аккуратно сложив руки на коленях, и сохранял прежнее отсутствующее выражение лица.

Тогда дядя Уильям продолжил громогласную тираду, решив наконец перейти к делу:

– Я пришел к тебе по трем причинам, Маркус. Первая, я волнуюсь за эту нашу прелестную девицу – и твою, между прочим. Сейчас «Обитель Сократа» – не лучшее для нее место. Конечно, молодым нынче никто не указ, но было бы очень хорошо, если бы ты проявил твердость и отправил Джойс жить к ее хорошенькой американской подружке, что недавно поселилась в городе.

Маркус был явно ошарашен этим недвусмысленным намеком на то, что он пренебрегает обязанностями жениха. Дядя Уильям решил сыграть на этом и продолжал:

– Лично я бы не позволил девушке, которую удостоил предложением своей руки и сердца, впутываться в эдакие грязные дела. Завтра же об этом позаботься. Ладно, перейду к следующему пункту. Я кое-что забыл сказать полиции – вернее, я уже начал говорить, да они сменили тему. Про предполагаемое время смерти… на мой взгляд, это немаловажный вопрос, как считаете?

Он обратил свирепое красное лицо на мистера Кэмпиона. Молодой человек приветливо улыбнулся.

– Да-да, конечно. Безусловно!

– В общем, они себе вбили в голову, что Эндрю помер – или, по крайней мере, упал в воду, – в десять минут второго. Потому что именно в это время остановились его часы. Ну, а я сказал – вернее, сказал бы, если бы они соизволили выслушать, – что часы у моего братца всегда показывали десять минут второго. Или любое другое время, но только не правду. Часы были сломаны, понимаете? Не знаю, зачем он их надел в тот день, я уже несколько лет на нем их не видел. Раньше я частенько над ним потешался по поводу этих часов.

– А вы уверены, что это были именно те часы? – вдруг спросил Маркус.

– Конечно. Я их опознал в морге. К тому же на них была гравировка – его инициалы. Когда Эндрю потерял все состояние в той афере, компания ему подарила часы и еще какие-то сувениры… это все, что он получил за свои деньги. «Смотри, они не поскупились», – бывало, подкалывал я Эндрю. Его это порядком злило. – Уильям задумчиво улыбнулся. – Так, с этим разобрались, верно? Перейду к третьей причине. – Он кашлянул и осмотрелся по сторонам. Все поняли, что он хочет сделать важное заявление. – Я знаю, кто убийца. Это ясно как белый день.

Если он надеялся произвести впечатление на своих собеседников, то ему это удалось – по крайней мере, на Маркуса. Тот побледнел, выпрямился и ошарашенно посмотрел на Уильяма.

– Кузен Джордж, – откинувшись в кресле, самодовольно произнес дядюшка Уильям. – Я еще никому не говорил, ни единой живой душе. Нормальные люди на родственников не наговаривают, пусть и на дальних. К тому же я забочусь о матушке. Она на дух не переносит этого малого. Даже имени его слышать не желает. Впрочем, оно и понятно: таких подлецов еще поискать. Кстати, попрошу вас обоих не болтать насчет того, кто вам сдал убийцу. Не хочу, чтобы старуха узнала. Она женщина непреклонная; никому не пожелаю попасть ей под горячую руку.

Собеседники по-прежнему вопросительно смотрели на Уильяма, и он повторил имя:

– Кузен Джордж. Джордж Мейкпис Фарадей. Сын папиного распущенного братца и неисчерпаемый источник беспокойства для всей семьи с того самого дня, когда старик преставился – царствие ему небесное.

Маркус озадаченно посмотрел на Кэмпиона.

– Первый раз о нем слышу…

– Неудивительно! – засмеялся дядя Уильям. – У такого почтенного семейства, как наше, скелетов в шкафу завались. Хотя ваш отец наверняка в курсе. Не знаю, правда, откуда – матушка даже имя этого плута и шантажиста не может вслух произнести.

– Попрошу вас рассказать об этом поподробнее, сэр, – с некоторым раздражением в голосе проговорил Маркус.

Уильям откашлялся.

– Особо и рассказывать-то нечего. С кузеном Джорджем связан какой-то семейный скандал, но я про него ничего не знаю. И Эндрю не знал. С Кэтрин и Джулией я почти не разговариваю, но и они вряд ли про него слыхали: первая молчать не умеет по глупости, а у второй такой скверный характер, что она бы уже всем душу вынула, если бы знала. Это матушкина тайна. Я сам про кузена слыхом не слыхивал, пока не переехал сюда после того… кхм… досадного случая, когда чертов пройдоха Эндрю уговорил меня отдать все денежки мошенникам. – Уильям громко высморкался и продолжил рассказ: – Потом-то я выяснил, что малый имеет обыкновение сваливаться как снег на голову – и обычно под хмельком. Уж не знаю, что происходило в его прошлые визиты, но при мне он заходил в комнату матери эдак на полчаса, а выходил страшно довольный, как кот, объевшийся сметаной. Ручаюсь, он ее либо шантажирует, либо попросту клянчит деньги. Понятия не имею, как ему это удается… Меня бы она погнала поганой метлой. – В тоне дяди Уильяма послышалось неприкрытое сожаление.

Тут Маркусу удалось вставить словечко:

– Все это крайне интересно, сэр, но даже если Джордж Фарадей в самом деле не заслуживает доверия, что натолкнуло вас на мысль, будто он убил мистера Сили?

– А вот что! – ликующе ответил Уильям. – За день до смерти Эндрю он к нам наведывался. Я это хорошо помню, потому что гири в напольных часах упали буквально за минуту до его прихода. Кошмар. Мы еще и очухаться толком не успели, а Джордж уже вошел в столовую, и потом они с мамой долго о чем-то беседовали. Сразу после этого он отбыл. Но из города не уехал: в воскресенье, по дороге в церковь, я его видел из окна машины – пьяного в стельку. Надеюсь, газетчики до него не доберутся. В этом городе зазорно иметь родню, не имеющую отношения к армии или университету, что уж говорить о пузатом небритом типе, который разгуливает по городу в компании бродяг и оборванцев!

Мистер Кэмпион выпрямился, в его глазах горел интерес. Что-то в речи мистера Уильяма освежило в его памяти полузабытые воспоминания.

– Мистер Фарадей, простите, что обращаюсь к столь деликатной теме… Правильно ли я понял, что ваш кузен много пьет?

– Не то слово! – с жаром ответил дядя Уильям. – Я таких пьяниц встречал в Южной Африке. Им никто не указ, и кончают они всегда плохо. Между прочим, этот проходимец имеет наглость носить галстук колледжа Святого Игнатия!

Лицо мистера Кэмпиона приобрело почти осмысленное выражение.

– У него одутловатая красная физиономия, ярко-голубые глаза, очень низкий голос и грамотная речь? Рост около пяти футов четырех дюймов и крепкое телосложение? Печать утраченной респектабельности на лице?

Дядя Уильям с неприкрытым восхищением уставился на молодого человека.

– Ну вы даете! Высший пилотаж! Я, конечно, всякое слыхал про частных сыщиков… как они за милю – причем без бинокля – могут определить, что человек водопроводчик или садовод-любитель. Но как вы точно описали Джорджа Фарадея! Особенно про печать утраченной респектабельности верно подметили. Только это заблуждение – насчет респектабельности. Он негодяй и пройдоха до мозга костей. Впрочем, – смиренно добавил дядюшка Уильям, – в семье не без урода.

Мистер Кэмпион хитро взглянул на Маркуса. Тот был настолько потрясен, что Кэмпион не нашел в себе сил прояснить ситуацию. Вместо этого он расплылся в блаженной улыбке; Альберт Кэмпион, профессиональный искатель приключений, мгновенно вырос в глазах компании. Дядя Уильям даже насторожился.