Текст книги "Леди на монете"

– Он так говорил?! О нашей дорогой принцессе?

– Милорд Сент-Олбанс случайно услышал эти слова. При том, что, несмотря на все трудности, для бедной девочки делалось все возможное. Она действительно была очень худенькая. И невинна, я надеюсь.

– Сейчас они живут в такой роскоши, что мы боимся за их неокрепшие души. Чтобы эта роскошь не разрушила их. – Рассчитывая на определенный эффект, миссис Стюарт глубоко вздохнула. – Я не уверена, правильно ли я поступлю, если попрошу Ваше Величество разрешить мне сейчас отвезти Фрэнсис в Англию. Может быть, каким-нибудь чудесным образом для нее найдется хоть самое скромное местечко при Дворе новой королевы?

Начиная понимать истинную причину всего этого сочувственного и проникновенного разговора, вдовствующая королева быстро встала и положила руку на плечо своей преданной подруги.

– Не волнуйтесь, дорогая Софи. Как бы сильно я ни нуждалась в вашем присутствии, я не стану вам мешать, – сказала она.

Генриетта-Мария пересекла комнату и, подойдя к бюро, взяла лежавшее на нем письмо.

– Если бы вы дали мне возможность прочитать письма из Уайтхолла от лорда Чемберлена, я бы сама очень скоро все вам сказала. Мне уже известно, что вашу Фрэнсис одной из первых выбрали в придворные дамы для будущей невестки.

Забыв обо всех условностях, миссис Стюарт в изнеможении опустилась в дубовое кресло, стоявшее возле одного из высоких окон.

– Уже выбрана… Одной из первых, – прошептала она.

– Она станет одной из четырех фрейлин.

– Потому, что она Стюарт? Или потому, что она весела и красива?

– Разумеется, она самая прекрасная девушка в мире, – великодушно призналась мать Генриетты.

Опустившись на одно колено, миссис Стюарт поцеловала руку стареющей королевы.

– И Ваше Величество позволит нам уехать?

– Я не только разрешу вам уехать, но и оставлю здесь вашу младшую дочь, чтобы она научилась помогать мне.

Хотя благодарность и переполняла сердце миссис Стюарт, она прекрасно понимала, что не может терять ни минуты.

– Если бы вы, Ваше Величество, могли бы написать рекомендательное письмо королю Карлу… Порекомендовать Фрэнсис…

Однако Генриетта-Мария не зря была Медичи. Ее изощренность в подобных делах превосходила даже шотландскую практичность миссис Стюарт.

– Вам не следует просить об этом меня. Попросите мою дочь, – весьма решительно ответила она. – Письмо от его ненаглядной кошечки принесет Фрэнсис гораздо больше пользы.

После того, как закончились рождественские праздники и все было готово к свадьбе Карла, со слезами на глазах Генриетта писала брату:

«Не могу не воспользоваться возможностью передать Вам письмо с мадам Стюарт, которая отправляется в Англию с дочерью – одной из фрейлин Вашей будущей жены. Если бы не это, я никогда не согласилась бы расстаться с ней, потому что она прелестна и, как никто другой, может украсить любой Двор…» И, поддавшись чувству надвигающегося одиночества, добавила: «Самое желанное для меня – вновь увидеть Ваше Величество…»

– Вы будете очень скучать по Фрэнсис. Столько лет вы были вместе, – сочувственно сказала герцогине мадам де Борд, стоя возле ее письменного стола с маленьким золотым подносом, на котором лежал сургуч.

– Да. Но все-таки разница в возрасте постепенно становится все заметнее, – ответила ей Генриетта, глядя на сложенное письмо.

– Конечно, мадам, но это вполне естественно… Теперь, когда вы замужем…

– Разумеется, дорогая Борбор, – согласилась с ней Генриетта, неожиданно вспоминая прозвище, которое дала своей горничной, будучи ребенком. – Но, помимо этого, моя кузина такое странное, непредсказуемое существо! Иногда она поражает меня своими суждениями, но в последнее время я все чаще и чаще раздражаюсь от того, что она никак не может повзрослеть!

Овдовевшая мадам де Борд с пониманием смотрела на свою юную хозяйку.

– Никто из нас не взрослеет до тех пор, пока не доведется пострадать…

– Фрэнсис немало страдала и из-за отца, и из-за их дома…

– Это не совсем то… Ей еще не приходилось преодолевать ежедневные трудности, – ответила мадам де Борд, которой было прекрасно известно обо всех страданиях, которые принесло Генриетте замужество.

– Вы думаете о шевалье де Лорране и о том, что кажущееся спокойствие, с которым я все это воспринимаю, состарило меня…

Генриетта говорила очень медленно о том, о чем никогда ни с кем не разговаривала, даже с матерью, которая, казалось, была очень довольна ее замужеством.

– Если бы я была настоящей Медичи, я бы, наверное, отравила его, – добавила она, с силой вдавливая свою печать в горячий сургуч. – Но поскольку во мне течет и более чувствительная шотландская кровь, я вынуждена сносить постоянные унижения от присутствия Лоррана, защищаясь от всего напускной веселостью… Что больше всего огорчает меня в поведении Фрэнсис, – добавила она без всякой связи с тем, о чем только что говорила, – так это не ее отъезд, а то, что она сама хочет уехать.

Мадам де Борд позвонила в маленький колокольчик, чтобы принесли одежду герцогини.

– Ваше Высочество уже не станет так сильно скучать по ней, когда родится ребенок… через несколько месяцев, – успокоила она Генриетту.

– Молю Бога, чтобы это был мальчик! Особенно теперь, когда у королевы уже есть сын, – с жаром воскликнула Генриетта, прекрасно знающая, что ее супруг способен отравить всем жизнь своей яростью и ревностью. – Если родится девочка, мне, наверное, придется выбросить ее в Сену.

Мадам де Борд, которая помнила, как много и тяжело болела Генриетта, и знала, насколько мучительными были для нее интимные отношения с супругом, была готова простить ей эти слова.

– Если у вашего брата родится дочь, – сказала она, – он все равно будет обожать ненаглядную крошку, хоть ему и очень нужен сын.

– Я уверена в этом, – согласилась Генриетта и встала, чтобы поцеловать мадам де Борд. – Но все-таки давайте надеяться, что Екатерина Браганса подарит ему целый выводок сыновей таких же высоких, сильных и выносливых, как он сам!

Глава 6

«Дворец здесь, в Гемптон Курт, старый и очень красивый, – писала Фрэнсис матери, которая, оставив свою дочь при Дворе, уехала к родственникам в Шотландию. – Сады и парки содержатся в большом порядке, а все фрейлины прекрасно устроены. У нас здесь не очень роскошно, потому что, кажется, ни король, ни королева этого не любят. Королева очень добра и вежлива со мной, она уже два раза спрашивала, не скучаю ли я по Франции, и выразила надежду, что нет, не скучаю. Мне кажется, что и она, и король – очень счастливы…»

На этом месте Фрэнсис, которая никогда не умела грамотно писать и которая, хоть и владела двумя языками, гораздо лучше и легче писала по-французски, чем по-английски, прервала свое послание и перечитала его от начала до конца. Оно показалось ей достаточно длинным и содержательным даже с точки зрения миссис Стюарт, которая интересовалась всеми подробностями новой жизни дочери. Как могла мать рассчитывать на то, что она сможет разобраться во всех новых впечатлениях и своих мыслях настолько хорошо, чтобы описать их? Это просто невозможно, решила Фрэнсис. Придется отложить более подробную исповедь до следующей встречи, поскольку осенью миссис Стюарт с младшими детьми собиралась переехать в Лондон. У них еще есть время до того, как Софи подрастет и сможет быть полезной королеве Генриетте-Марии.

Фрэнсис торопливо приписала сердечный привет своей сестре и малышу-Вальтеру и подписалась: «Твоя послушная долгу и любящая дочь. Ф.Т.Стюарт».

Мечтательно рассматривая свою подпись, Фрэнсис задумалась о том, сколько пройдет времени, прежде чем она станет называться по-другому, и этот ход мыслей был вполне оправдан здесь, в Гемптон Курт, где королевская чета проводила свой медовый месяц, и где, казалось, сам воздух был пропитан мыслями о любви и замужестве.

Он действительно обожает ее, думала Фрэнсис, и она тоже влюблена без памяти. В этом нет ничего удивительного, он так очарователен, кроме того в нем есть какая-то особая привлекательность, которая бывает у некрасивых людей. Но она… Она совсем не красавица, в ней нет ничего, кроме огромных глаз, улыбки и черных локонов… Она такая крошечная… и эти маленькие тоненькие ручки… Неужели это правда, что мужчины обожают миниатюрных женщин?

Ее любимая Генриетта тоже была очень миниатюрной, и, когда она выходила замуж, казалось, что Филипп Орлеанский был влюблен в нее… Правда, все скоро кончилось… И те, кто его хорошо знали, этому не удивились.

Здесь Гемптон Курт, медовый месяц длился уже несколько недель, и не было никаких признаков того, что Карлу наскучила его португальская жена. Когда ему приходилось отлучаться в Лондон по государственным делам, он не скрывал, что разлука с нею очень тяжела, и расставался с Екатериной очень неохотно.

Поскольку любовь и чувствительность весьма заразительны, дамы и кавалеры во дворце смотрели на эти встречи и прощания, сочувственно вздыхая и улыбаясь.

Фрэнсис благородно считала, что это положение никогда не изменится. Хотя ей не было еще и шестнадцати лет, она, живя в разлуке с матерью и став важной придворной дамой, иногда чувствовала себя совсем взрослой и считала, что король, которому было уже более тридцати, явно должен стремиться к спокойной семейной жизни. Любовные интриги, которые злые языки часто приписывали ему, казалось, остались в прошлом, и он был рад иметь жену, которая, хоть и не отличалась особенной красотой, была необыкновенно женственной в туалетах из шелка и кружев.

Неожиданно усомнившись в собственной привлекательности, как это часто случалось в последнее время, Фрэнсис быстро повернулась к зеркалу. Миссис Стюарт позаботилась о том, чтобы ее дочь была одета в полном соответствии с тем новым положением, которое ей предстояло занять, и сейчас на ней было платье из бледно-желтого дамасского шелка, которое ей очень шло.

Проведя много недель при французском Дворе, где все восхищались ею и баловали ее, Фрэнсис не сомневалась в том, что красива, но сейчас впервые ей показалось, что она проигрывает в сравнении с Екатериной Браганса и, видимо, лишена тех достоинств, которые имеет юная королева. Может быть, все дело в росте? Может быть, высокий рост и длинные ноги – недостаток? Несмотря на свой небольшой рост, королева была безупречно женственна и грациозна…

Однако Екатерине было двадцать два, а ей, Фрэнсис, не исполнилось еще и шестнадцати. Когда мне будет столько лет, сколько ей, я тоже буду вести себя более сдержанно, подумала она, и неожиданно очень обрадовалась тому, что так молода: она могла и пошалить и стать заводилой в разных детских играх, для которых коридоры Гемптон Курт были идеальным местом, – в прятки или в жмурки, при этом более взрослые придворные смотрели на нее, снисходительно улыбаясь.

Поскольку письмо матери было уже написано и приготовлено к отправке через курьера, ей казалось напрасной тратой времени оставаться в комнате, когда стояла такая чудная погода. Очевидно, Карл придерживался того же мнения, потому что из всех возможных развлечений выбрал прогулку по реке вдвоем с королевой в маленькой лодке, которой к тому же сам управлял. Менее часа назад из своего окна Фрэнсис видела, как они сели в лодку, а увидев, как Карл снял парик, камзол и шляпу и закатал рукава рубашки, она не могла сдержать смех. Королева сперва в смятении наблюдала за мужем, а потом так же искренне рассмеялась, как и Фрэнсис, которая исподтишка наблюдала за ними.

Королевской чете удалось без лишних хлопот избежать присутствия на берегу придворных, ибо в эти жаркие послеполуденные часы большинство из них предавались сладостной дремоте в своих апартаментах, а Фрэнсис в очередной раз показалось, что король – обыкновенный нескладный, длинноногий юноша, каким он и был, когда навещал сестру и мать в Коломбе.

Те дни казались ей теперь очень далекими, и тогдашняя убогая жизнь уже утратила в ее восприятии черты реальности. Как это ни странно, но Фрэнсис чувствовала себя очень защищенной и уверенной при экзотическом и роскошном французском Дворе, потому что Король-Солнце прежде, чем заинтересоваться Генриеттой-Анной, уделял ей так много внимания, что другие кавалеры просто вынуждены были держаться на расстоянии.

Здесь же, при Дворе английского короля, пока она не нашла защиты под крылышком у королевы, не было никого, кто мог бы позаботиться о ней, а королева, несмотря на всю свою доброту, была, по мнению Фрэнсис, очень скучной компанией или, во всяком случае, была слишком поглощена двумя страстями – религией и своим молодым супругом.

Фрэнсис уже успела понять, что безобидно флиртовать с английскими поклонниками не так-то легко: они предполагали, что их преданность достойна более щедрой награды, чем веселое дружеское расположение, которое только и могла предложить им она.

Поскольку ни одна из фрейлин не казалась ей достаточно умной, Фрэнсис нередко чувствовала себя одинокой, и ей очень не хватало общения с женщинами, особенно она скучала по Генриетте, но было совершенно очевидно, что юной герцогине не удастся уезжать из Франции, потому что необузданная ревность ее нелюбимого мужа в первую очередь была обращена на ее братьев.

Выйдя в сад из холодного полумрака дворца, Фрэнсис сразу же была ослеплена ярким солнечным светом. Она подумала, что до сих пор еще не обошла парк, который восхитил ее, – тут Фрэнсис употребила английское слово, которое стала часто вспоминать после возвращения в Англию. Она уже успела немало узнать из истории старого дворца и с удивлением думала о том, что и Анна Болейн, и Джейн Сэймур, и бедняжка Кэтрин Говард гуляли когда-то по тем же самым аллеям, по которым сейчас шла она сама. Все вокруг выглядело величественным и торжественным: дворец из красного кирпича с бесчисленными высокими башнями и куполами, увенчанными флюгерами, и фантастический, сказочный замок.

Как повезло Карлу, что он стал хозяином этого романтического дома и множества других прекрасных домов! Значат ли они для него так же много, как значили бы для нее, его маленькой никому не известной кузины?

Когда я надумаю выходить замуж, мечтала Фрэнсис, это непременно будет благородный человек с не менее прекрасным домом или с таким, который можно сделать столь же красивым! Конечно, это великолепно – иметь возможность построить дом по собственному вкусу, и это обязательно будет его вкус. Он должен быть красивым и добрым… и богатым, да, очень богатым! Как кардинал Уолси, который построил этот дворец. Я соглашусь только на совершенство!

Эти мечты так увлекли ее, что она не заметила, как произнесла последнюю фразу вслух, и была очень удивлена, когда рядом раздался довольно громкий смех. Фрэнсис остановилась, едва не столкнувшись лицом к лицу с молодой женщиной, такой же высокой, как она сама, и нарядной, которая шла ей навстречу.

– Еще секунда, и вы, без сомнения, прошли бы сквозь меня, как сквозь привидение. А я пока еще отнюдь не привидение, хотя совсем недавно вполне могла бы им стать, – услышала Фрэнсис удивленный, мелодичный голос.

Она мгновенно поняла, что перед ней какая-то знатная дама, и принялась смущенно извиняться и оправдываться тем, что задумалась.

– А почему бы и нет? Гемптон Курт, особенно при такой погоде, как сегодня, – прекрасное место для того, чтобы помечтать. Вы недавно появились при Дворе? Здесь много новых лиц. Для меня. Я была больна в течение нескольких последних недель и только-только начинаю выходить.

Они внимательно осматривали друг друга, и хотя Фрэнсис и не подозревала об этом, зависть испытывала не только она. Она решила, что никогда раньше не видела никого, кого можно было бы сравнить с этой красавицей. Роскошные рыжие с золотым отливом волосы, прекрасные черты лица, огромные серые глаза с длинными ресницами, восхитительная улыбка, а грация…

Возможно, это совершенное создание было слишком хрупким, но не исключено, что эта худоба была следствием недавней болезни. Какое прелестное платье из светло-зеленой тафты с серебристыми бантами, цвет которого менялся при каждом ее движении! А какое жемчужное ожерелье украшало прелестную шейку! Каким жалким показалось Фрэнсис ожерелье, которое отдала ей мать, – свадебный подарок ее отца!

Красавица в свою очередь рассматривала стоявшую перед ней девушку, которая выглядела совсем юной. Спокойные, ясные голубые глаза смотрели на нее с нескрываемым восхищением, красивые локоны обрамляли белый лоб, нежный рот был слегка открыт, демонстрируя жемчужные зубы.

– Как вас зовут? – спросила она. – Вы кто? Одна из фрейлин новой королевы? Мне говорили, что они все черные, худые, как галки, и одеты в какие-то странные платья, которые держатся на проволоке.

Фрэнсис расхохоталась.

– Юбки с фижмами! К ним невозможно приблизиться более, чем на ярд. Но эти дамы все уже уехали обратно в Португалию. И теперь королева носит прелестные платья, которые король выбирает по собственному вкусу. Меня зовут Фрэнсис Стюарт. Я из Франции, и вдовствующая королева рекомендовала меня Ее Величеству в качестве фрейлины, вернее – Его Величеству в качестве одной из фрейлин королевы Екатерины.

– Не слишком ли опрометчиво с ее стороны? Никто не знает, как сложится этот брак. Мне кажется, что вам с вашей внешностью ничего не стоит вскружить голову самому влюбленному жениху или молодому супругу. Луиза Браганса проявила большую мудрость, когда окружила свою дочь черными воронами, которые при всем желании не могли бы привлечь внимание ни одного мужчины.

– Король встретил меня очень приветливо, когда я приехала, но с тех пор ни разу не взглянул на меня, – чистосердечно призналась Фрэнсис. – Все считают, что он полностью поглощен королевой.

– Правда?

Дама снова рассмеялась, но на этот раз ее смех звучал уже не так приятно.

– Это очень большая редкость – Карл, полностью поглощенный какой-нибудь одной женщиной.

Пораженная этим признанием, Фрэнсис вопросительно смотрела на свою собеседницу, но та молчала.

– Меня зовут Барбара Палмер.

Она представилась как бы небрежно, однако с видимым достоинством.

– Бар… Леди Каслмейн?

Фрэнсис не произнесла, а скорее выдохнула это имя, глядя на свою собеседницу с нескрываемым любопытством.

– Именно. Она самая. Значит, даже вы, новенькая, тоже слышали про меня?

– Кто же не слышал про вас? Ваша красота известна всем.

– Вполне достойный ответ. Однако, коль скоро вы – Стюарт и родственница короля, вы тоже ждете комплимента.

– Я всего лишь дальняя родственница Его Величества, – скромно ответила Фрэнсис.

– У короля много таких родственниц, – безразлично сказала Барбара, и это безразличие скорее напоминало пренебрежение. – Может быть, мы присядем где-нибудь поблизости, – предложила она. – Я немного устала… Прошло всего лишь две недели…

Она не стала договаривать, но Фрэнсис смогла бы закончить фразу сама, поскольку при Дворе было немало разговоров о том, что совсем недавно леди Каслмейн родила второго сына, отцом которого все считали Карла. Возможно, что единственный человек при Дворе, который не догадывался об этом, была королева.

Фрэнсис была в смятении, испытывая одновременно и возбуждение от этого знакомства, и дурные предчувствия. Ей никогда и в голову не приходило, что у нее могут возникнуть какие-нибудь отношения со знаменитой леди Каслмейн, имя которой было запрещено упоминать при королеве. И вот они рядом, и Барбара держит ее под руку, и они идут к каменной скамье, которая стоит в тени под липой.

Они сели, и Барбара улыбнулась ей.

– Какое у вас спокойное, ясное лицо! Вы еще слишком молоды, чтобы волноваться, – сказала она.

Это было правдой, но Фрэнсис поспешила объясниться.

– Я не… Я просто не ожидала… Это было так неожиданно!

– Да, мы вполне могли бы разминуться, – согласилась Барбара.

Фрэнсис кивнула, моментально лишившись дара речи. Если бы ее мать была здесь, она настояла бы на том, чтобы Фрэнсис поступила именно так. Мельком взглянув на прекрасное лицо леди Каслмейн, Фрэнсис не могла заставить себя поверить в то, что слышала про эту женщину, про ее нахальство и жадность, невероятную вспыльчивость и безнравственность, которая проявлялась и в неверности любовнику-королю.

– Я прекрасно знаю все, что обо мне говорят, – вздохнула Барбара. – Могу только молить Бога о том, чтобы злые языки пощадили вас, но вряд ли вам удастся избежать сплетен: вы такая же красивая, как когда-то была я.

– Как вы когда-то были! – повторила Фрэнсис, как эхо. – Вы и сейчас очень хороши! Когда мы… когда я увидела вас, еще не зная, кто вы такая, у меня просто дыхание перехватило от восторга!

– Вы очень великодушны. – Фрэнсис почувствовала, как изящная ручка сжала ей ладонь. – Все-таки рождение детей убивает красоту, по крайней мере, на время. Но я еще молода, мне не больше лет, чем королеве. Расскажите мне о ней. Ведь я ее еще не видела. Мне говорили, что она не очень красивая.

Совсем не красивая, подумала Фрэнсис, особенно в сравнении с Барбарой Каслмейн, но вполне лояльно сказала, что королева очень мила, женственна и грациозна и что у нее замечательные глаза.

– К тому же она очень добродетельна, – добавила Барбара и снова вздохнула. – Я не сомневаюсь в том, что поддерживаемая всеми этими дамами, она никогда не простит меня, хотя я искренне раскаиваюсь и сожалею обо всем так же, как и сам Карл.

Сказав это, Барбара замолчала, глядя на свои руки, украшенные многочисленными кольцами.

Фрэнсис промолчала, но после небольшой паузы Барбара заговорила снова:

– Было бы нелепо и бессмысленно отрицать то, что мы были любовниками, но теперь все кончено. С того самого момента, как он женился. И теперь, если Карл и уделяет мне внимание, то только потому, что я – мать его детей и многим пожертвовала ради него. Если бы он приблизил меня к королеве, разве это не было бы доказательством того, что между нами все кончено? Если он действительно уважает свою жену и заботится о ней, как же он может хотеть, чтобы она принимала меня, если сейчас я нахожусь в таком бедственном и униженном положении?

Кто-то более мудрый и опытный, чем Фрэнсис, наверняка усомнился бы в искренности этого патетического монолога, но Фрэнсис уже почти поверила в то, что, по крайней мере, половина обвинений в адрес Барбары – несостоятельна. Став любовницей короля, она, возможно, и совершила ошибку, но, по мнению Фрэнсис, в этом не было ничего ужасного. Да и как могло быть иначе, если за годы, проведенные при королеве Генриетте-Марии, под ее гнетом, Фрэнсис немало узнала о подобных отношениях и прекрасно усвоила, что осторожность важнее добродетели.

Девушка, думала Фрэнсис, должна обладать очень сильным характером, чтобы оказать сопротивление королю, только что пришедшему к власти, конечно, если они любят друг друга. Ни Барбара, ни король не сделали Екатерине ничего дурного, поскольку все, что было между ними, произошло задолго до того, как Карл впервые увидел свою будущую жену. Правда, существовал еще муж Барбары…

И, словно прочитав мысли Фрэнсис, Барбара заговорила вновь:

– Мой муж мало думает обо мне. Он добрый человек, образованный, но женщины не играют никакой роли в его жизни. Наша свадьба была устроена родителями – его и моими, когда мне не было и семнадцати лет. Бедняга Роджер, он ни в чем не виноват, но он… да, существуют мужчины, которые не могут любить, и это, Фрэнсис Стюарт, истинная правда. Роджер только почувствовал облегчение, когда я влюбилась в Карла, который так отличается от него! Я развязала Роджеру руки, и он вообще перестал обращать на меня внимание. Он оставил меня на эти несколько недель, уехал во Францию и там собирается уйти в монастырь.

– Но это же будет ужасно для него? – вставила Фрэнсис.

– Разумеется. И для меня это тоже было бы весьма печальным событием, потому что еще до встречи с Карлом я приложила немало усилий, чтобы понять Роджера. Теперь, – несравненная Барбара Каслмейн закончила свой монолог с очаровательной, хоть и горестной улыбкой, – вы, Фрэнсис, знаете то, что я никогда никому не говорила.

Фрэнсис почувствовала себя весьма польщенной, однако, благодаря присущему ей здравому смыслу, приводившему в замешательство не одного поклонника, не могла понять причину подобной откровенности. Наверняка существовало немало других людей, более подходящих для этой роли и для того, чтобы выслушивать признания maitresse en titre[28]28
  Официальной любовницы (франц.).


[Закрыть] короля.

– Почему же вы рассказали мне? – с искренним удивлением спросила Фрэнсис.

Если этот вопрос и удивил Барбару, она не позволила своей собеседнице понять это.

– У меня на то были две причины. Первая – и самая важная – заключается в том, что вы понравились мне, и я прониклась доверием к вам, как только вас увидела. Вторая же причина заключается в том, что вы так молоды и красивы, что, я уверена в этом, королева не может не любить вас. Вот я и подумала, что, возможно, если вы услышите мою историю от меня самой, вы сможете доброжелательно поговорить с ней обо мне.

– Теперь мне понятно.

Вторая причина, о которой упомянула Барбара, показалась Фрэнсис вполне правдоподобной.

– Королева действительно очень расположена ко мне, и я вижу ее довольно часто, потому что я неплохо говорю по-испански. И ей иногда хочется поболтать со мной. Я не очень хорошо читаю, но быстро схватываю языки. Что же касается королевы, то испанский для нее – почти родной, а английский пока еще труден для нее. Но это вовсе не означает, что она прислушается к тому, что я ей скажу. Она считает, что я еще ребенок, и я очень сомневаюсь в том, что она сочтет важным что-нибудь из того, что услышит от меня, и вряд ли отнесется к моим словам серьезно.

– Может быть, все будет наоборот, – настаивала Барбара. – Что касается меня, я бы обязательно прислушалась к мнению ребенка о взрослых людях. Дети чистосердечны, чисты, и их не так-то легко обмануть и ввести в заблуждение.

– Поскольку мне уже почти шестнадцать, я совсем не так наивна, – возразила фрейлина королевы, не очень довольная миссией, которую пытались на нее возложить.

Барбара рассмеялась.

– Наверное. И вы, должно быть, вызвали сенсацию при Дворе. Интересно, сколько сердец вы уже разбили?

– Насколько мне известно, ни одного, – рассмеялась Фрэнсис. – Боюсь, если бы это произошло, я не знала бы, что с ними делать!

– Выкинуть подальше, – посоветовала ей Барбара. – Не позволяйте им морочить себе голову и никогда не верьте тому, что они будут страдать. Играйте с ними, развлекайтесь, Фрэнсис, но никогда, никогда не позволяйте им добиваться своего.

В ее приятном, мягком голосе отчетливо слышалась злость. Может быть, это была боль, вызванная сознанием слишком больших жертв и страданий из-за равнодушия и пренебрежительного отношения мужа и его холодности.

Фрэнсис, очарованная ею, попыталась объяснить этот внезапный гнев только благородными мотивами и, поддавшись этому чувству, ответила:

– Если у меня будет хоть малейшая возможность, я непременно скажу, что вы столь же добры, сколь и красивы, и что вы хотели бы, да, хотели бы… изменить прошлое, если это было бы только возможно…

При этих словах Барбара вновь схватила Фрэнсис за руку и заглянула ей в глаза.

– Мы должны быть друзьями… Близкими, преданными друг другу… Вы все понимаете, хотя вы еще так молоды… Не бойтесь, что я нагоню на вас тоску. Человек может страдать и при этом стараться изо всех сил быть веселым. Иначе это было бы слишком эгоистично.

– Разумеется, вы правы, – ответила Фрэнсис, посчитав и это утверждение Барбары вполне подходящим.

– У меня здесь дом, но все равно в Гемптон Курт я очень скучаю, – продолжала Барбара. – А из-за чумы нельзя вернуться в Лондон. Когда мы подружимся, то станем прекрасной парой, потому что будем отличным фоном друг для друга: ваши светлые волосы и мои рыжие, ваши голубые глаза и мои темные. Я обожаю устраивать приемы, и вы станете моим восхитительным открытием. Мне хотелось бы, чтобы вы были самой дорогой и желанной гостьей у меня.

Этот волнующий разговор мог бы продолжаться до бесконечности, если бы Барбара не увидела, что к ним приближаются два известных при Дворе джентльмена, одним из которых был весьма привлекательный герцог Букингем. Герцог уже успел заметить Фрэнсис и приветствовал ее издали улыбкой, и она не могла не обратить на это внимания, ибо Букингем отличался не только красивой внешностью, но и имел репутацию веселого, блестящего человека. К тому же было известно, что он пользовался расположением Карла так же, как его отец, который был фаворитом двух последних королей.

В этом нет ничего удивительного, подумала Фрэнсис, всем известно, как храбро Букингем сражался при Вустере и что он разделил с королем все трудности жизни в изгнании, как настоящий друг.

Увидев этих юных дам вместе, за дружеской беседой, Букингем не смог скрыть своего удивления.

– Луна и Солнце вместе! – воскликнул он. – Так бывает либо совсем рано утром, либо когда наступает темнота! И невозможно сказать, кто из них прекраснее!

Он низко поклонился дамам и, взяв руку Барбары, поцеловал ее.

– Вот уж не знал, дорогая, что вы стали выходить, – сказал он. – Это благоразумно?

Фрэнсис не сомневалась в том, что герцог имел в виду не только здоровье Барбары, однако ее ответ прозвучал очень легкомысленно:

– Я так долго была взаперти, что едва не умерла от тоски. А сейчас, как вы сами можете убедиться, я обрела прекрасное лекарство.

Она улыбнулась своей очаровательной улыбкой и посмотрела на Фрэнсис, которая, будучи еще совсем юной и не избалованной подобным отношением более взрослых дам, не могла не ответить ей столь же искренней улыбкой.

Когда они все вместе двинулись к реке, спутник Букингема, Генрих Джермин, шталмейстер герцога Йоркского, оказался рядом с Фрэнсис.

Она была знакома с ним лучше, чем с другими молодыми людьми при Дворе, ибо он был племянником графа Сент-Олбанса и навещал своего дядю, когда они жили в изгнании, во Франции. Генрих Джермин был вполне заурядным молодым человеком, но пока они с Фрэнсис смеялись и разговаривали, не совсем равнодушный взгляд Барбары не раз останавливался на нем.

Когда они подошли к реке, то увидели, что к берегу подплывает королевская лодка. Там уже собралась большая группа придворных – кавалеров и дам, и, прежде чем помочь своей супруге выйти на берег, король под восторженный смех надел парик и камзол. Королева не скрывала своей искренней радости, и ее оживленное, счастливое лицо было столь привлекательным, что едва ли могло кого-нибудь оставить равнодушным.

Барбара Каслмейн смотрела на нее, не отрываясь, хотя, как и все остальные, посторонилась, чтобы дать дорогу королевской чете. Однако Карл еще издали заметил ее и, казалось, не знал, улыбнуться ему или выразить свое неудовольствие. Однако, как это часто бывало с ним, желание улыбнуться победило, но Екатерина, окруженная оживленно болтающими дамами, которых столь необычное путешествие привело в восторг, не заметила этого, как она не заметила и рыжеволосой красавицы, склонившейся перед ней в глубоком и изящном поклоне.