Текст книги "Последний танец Марии Стюарт"

Ворота были открыты. Две прачки уже вернулись к лодке. Какая удача, что третья отстала от них! Мария направилась к лодке с узлом простыней в руках. Женщины спокойно заняли свои места. Она коротко кивнула другим прачкам, но держала голову опущенной, а край капюшона выдавался вперед, так что лицо оставалось скрыто. Шарф, обернутый сверху, закрывал нижнюю часть ее лица.

Лодочники были готовы к отплытию. Где сейчас третья прачка? Должно быть, Джордж заплатил ей, чтобы она осталась; конечно же, иначе мужчины заметят лишнюю пассажирку.

Мучительно медленно они отвязали лодку и оттолкнулись веслом. Один фут от причала, потом два, три… полоса воды расширилась, и мужчины принялись грести.

Свободна! Свободна! Ненавистный остров находился уже в пятидесяти футах от них, потом в семидесяти. Стены замка уменьшились в размерах, полускрытые за деревьями. Лодка плавно раскачивалась на воде.

– Смотри-ка! – произнес один из гребцов. – Это новенькая!

– А это что такое?

Мария уставилась на дно лодки и сгорбила плечи, не обращая внимания на их слова.

– Давайте посмотрим! – произнес другой голос, и лодка внезапно покачнулась. Лодочник отложил весло, потянулся вперед и попытался сдернуть с ее лица шарф.

– Клянусь, она хорошенькая. – Он снова потянул шарф. – Может быть, ей нужен мужчина? Ладно, милочка, я просто хочу посмотреть!

Мария выдернула шарф из его руки и попыталась понадежнее им обернуться. Ее пальцы запутались в мягкой ткани, раздуваемой ветром, и ей пришлось помогать себе другой рукой. Она услышала удивленный возглас.

– Это… это не прачка! Посмотрите на ее руки! – воскликнул мужчина. Взяв Марию за руки, он склонился над ними и стал рассматривать их, как экзотические цветы. – Такие белые и мягкие, с изящными пальцами… Нет, это явно не прачка.

Мария начала сопротивляться, пытаясь освободить руки, и встала. Наконец ей удалось высвободиться, но при этом ветер сорвал капюшон с ее головы. Гребцы отложили весла и уставились на нее.

– Да, я королева, – сказала она. – И я приказываю вам плыть дальше. Доставьте меня на берег!

– Мадам, мы не можем, – наконец ответил один из них.

– Я королева, и вы не смеете ослушаться меня! Гребите, я приказываю!

– Мы не можем, – повторил лодочник. – Лэрд жестоко покарает нас и наши семьи.

– Я щедро награжу вас.

– Мадам, мы давно живем здесь. Мы не можем опозорить себя. – Мужчина – явно владелец лодки – повернулся к остальным: – Поворачивайте назад. Мы возвращаемся на остров.

– Нет! Нет! – Как остановить их? Неужели она не сможет убедить их? – Прошу вас, добрые господа, сжальтесь надо мной. Вы моя единственная надежда!

– Мы много поколений служим лэрду и его семье и не сделаем ничего, что может навредить ему, – настаивал лодочник. – Он был добр к нам и заслуживает нашей преданности.

Мария разразилась слезами, когда лодка плавно развернулась и остров снова начал увеличиваться в размерах.

– Пожалуйста, пожалуйста! – всхлипывала она. Она знала, что не вынесет возвращения.

– Мы не желаем вам зла, – продолжал мужчина. – Мы ничего не скажем лэрду, и никто даже не узнает об этом. Когда мы пристанем к берегу, тихо идите в замок и пришлите женщину, которая осталась там. Мы сделаем вид, будто она что-то забыла.

Мария беспомощно смотрела, как лодка подошла к острову и снова ткнулась носом в причал. Перед ней поднималась безобразная стена с воротами. Она покорно вышла из лодки и медленно направилась обратно в тюрьму. Зевающие стражники почти не обратили внимания на нее. Побег был задуман идеально, и оттого происходящее казалось еще более мучительным.

Когда она шла обратно через луг, туго скатав плащ, чтобы не вызывать лишних вопросов, Джордж вышел из соседнего здания, куда солдаты отправлялись на ужин. Он замер и уставился на нее; его лицо стало еще более бледным, чем обычно. Она прошла мимо, не глядя на него. Ее глаза заволакивали слезы.

Вернувшись в свою комнату, Мария бросилась на кровать. Она притворится спящей; тогда ей не нужно будет с кем-то говорить или пытаться скрыть слезы. Если она уткнется лицом в подушку и распустит волосы, то у нее появится пространство, где можно будет остаться наедине со своим горем.

Неудача! Она с трудом могла поверить в это. До сих пор ей удавались все попытки бегства, и казалось естественным, что эта будет такой же успешной, как и остальные. Как говорил Босуэлл, «никакая тюрьма не сможет удержать нас». Так ей и казалось. Однако теперь он находится под арестом при дворе короля Дании, а она заперта на острове. Навсегда? Они хотят, чтобы это продолжалось вечно? Лорды ничего не сказали о своих долгосрочных планах относительно нее.

Марию настолько потрясла сама близость свободы, что теперь силы окончательно покинули ее. Все здесь были преданы лэрду; лишь Джордж осмелился пойти против его воли. Но Джордж нуждался в сообщниках, а их было трудно найти. Что, если эта попытка выдаст их предыдущий план с кражей лодки?

Теперь она не на шутку испугалась. Что, если бегство невозможно? Что тогда?

– Моя дражайшая королева. – Джордж стоял на коленях у ее кровати. – Что… что случилось?

– О Джордж! – Она села и откинула волосы. – Они увидели мои руки! – Он с трепетом прикоснулся к ее пальцам. – Они поняли, что я не занимаюсь стиркой. Потом они повернули к острову, хотя я приказала им плыть дальше. Похоже, они верны своему лэрду больше, чем своей королеве.

– Вот оно что… – Джордж выглядел искренне расстроенным. – И вы уже проделали половину пути, я видел это. – Он продолжал гладить ее ладонь, пока Мария не отняла ее.

– Мне еще никогда не было так горько, – прошептала она.

– Мы попробуем снова. Должен быть другой план. На этот раз мы наймем собственных гребцов.

Она невольно улыбнулась:

– Кто же это будет? Гарнизонные солдаты?

– Я кого-нибудь найду, – упрямо сказал он. – Возможно, ваши люди…

– Джордж, я должна дать вам нечто такое, что послужит условным сигналом, если нам станет трудно встречаться и беседовать друг с другом. Это чудо, что здесь никого нет. – Она сняла жемчужную сережку. – Серьги легко потерять и легко найти. Если вы вернете мне эту сережку, я пойму, что это значит: «Я получил ваше сообщение» – или «Все готово». Короче говоря, это значит «Да».

Она протянула ему сережку.

На следующий день Джорджа нигде не было видно. То же самое повторилось и на другой день. На третий день Мария наконец решила спросить о нем леди Дуглас.

– Мадам, моего сына отослали на берег из-за чрезмерно близкого знакомства с вами. До некоторых людей дошло, что он – как бы это сказать? – поддался чарам Стюартов. Я сама знаю, как трудно бывает противиться им. – Она усмехнулась.

– Как удачно для Шотландии, что вам это не удалось, – сказала Мария. – Иначе сейчас, в час жестокой нужды, у нас не было бы регента. – Удалось ли ей скрыть сарказм, звучавший в ее голосе? Но как быть с Джорджем? – Но я не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о Джордже.

– Он внушил себе, будто влюблен в вас, и вы поощряли это, – ответила леди Дуглас. – Этот факт крайне опечалил его сводного брата лорда Джеймса. Но, будучи матерью, я обязана думать обо всех своих детях и об их будущем. – Она изогнула бровь и усмехнулась. – Я думаю лишь о том, что будет лучше для Джорджа, – с притворным смирением добавила она.

– Как и я, леди Дуглас. Я очень привязалась к нему… – Мария позволила этим словам многозначительно повиснуть в воздухе. – …И находила его общество чрезвычайно приятным. Но я не имела понятия, что Джордж может испытывать ко мне более глубокие чувства. Это требует некоторого размышления… Между тем очень хорошо, что он останется в стороне до тех пор, пока не будут сделаны определенные выводы относительно его будущего… Да, вы поступили очень мудро.

Леди Дуглас широко улыбнулась. Знаменитая удача Дугласов снова не изменила им.

* * *

Март, с его серыми небесами, постоянными туманами и дождями наконец сменил апрель. Мария со своими слугами старалась держать Великий пост; в их нынешнем удрученном состоянии было нетрудно сторониться любого веселья и ходить с постными лицами. Лишь Мэри Сетон знала о неудачной попытке побега, но все слышали об изгнании Джорджа за чрезмерное внимание к королеве. Казалось, что каждого, кого могли заподозрить в интересе или сочувствии Марии, ожидала сходная судьба. Сначала Рутвен, теперь Джордж.

Марии удалось отправить одно письмо во Францию. Она написала Екатерине Медичи.

«С чрезвычайными трудностями мне удалось найти верного слугу, дабы объяснить Вам свое несчастное положение. Умоляю Вас проявить сострадание ко мне, так как лорд Джеймс, ныне занимающий пост регента, в частной беседе сообщил мне, что Ваш сын, король Франции, собирается заключить мир с французскими гугенотами и одним из условий мирного договора будет отказ от любой помощи для меня. Я не могу поверить этому, ибо после Бога я более всего полагаюсь на Вас и короля, что может засвидетельствовать податель сего письма. Прошу Вас оказать ему такое же расположение, как если бы на его месте оказалась я, и не осмеливаюсь просить о большем, кроме надежды на то, что Бог не оставит Вас в своей бесконечной милости.

Писано в моей тюрьме, в последний день марта».

Ученики Кальвина! Сначала они обратили шотландцев в свою веру и разорили страну, а теперь пытались сделать то же самое во Франции. В Шотландии их называли реформистами, а во Франции – гугенотами. Говорили, что во Франции их много тысяч и они имеют военную организацию. Волны насилия прокатывались по Франции, пока гугеноты боролись с католической церковью за власть над умами людей. Именно гугеноты убили герцога Гиза и коннетабля Монморанси и стали настолько могущественными, что Екатерина Медичи начала искать примирения с ними.

Повсюду выстраивались боевые порядки. Голландцы – тоже протестанты – взбунтовались против испанского правления. В Испании инквизиция стремилась уничтожить любых протестантов, скрывавшихся от ее гнева. Словесные дуэли между реформаторами более мягкого толка и добродушными католиками сменились ожесточением и бескомпромиссностью с обеих сторон. Трентский собор, завершившийся пять лет назад, принял грозную резолюцию о невозможности примирения с протестантами. Все, что протестанты ставили под сомнение: исповедь перед священником, молитвы святым и верховная власть папы римского, – провозглашалось абсолютно необходимым для спасения души. Католик даже не мог присутствовать на протестантской службе, не подвергая свою душу опасности. Поле битвы было обозначено, флаги развернуты, и трубы давали сигнал к бою. На стороне протестантов, словно игроки в деревенском футбольном матче, были Скандинавские страны, Англия, Шотландия и Нидерланды. На стороне католиков выступали Италия, Португалия и Испания. В Германии и Франции произошел раскол.

«А моя несчастная участь – попасть в эту ловушку, – думала Мария. – Моя судьба зависит от религиозных фанатиков, и это при том, что я всегда проповедовала терпимость».

Она могла бы рассмеяться, если бы ирония не была такой горькой.

До нее дошли новые известия о судьбе Босуэлла. Она знала, что его перевезли в Копенгаген. Лорды пытались убедить короля Фредерика, что Босуэлла нужно предать суду, но Фредерик продолжал удерживать его. Почему? Насколько ей было известно, о выкупе речи не шло и никто не связывался с ее представителями, такими, как архиепископ Глазго, ее верный посол во Франции. Почему Босуэлл не мог сбежать или договориться о своем освобождении? Она отправила королю Фредерику письмо, где возражала против экстрадиции Босуэлла, и смогла передать его перед самым изгнанием Джорджа. У нее не было возможности узнать, дошло ли письмо по назначению. Она также написала Босуэллу, излив свои тщательно скрываемые чувства и умоляя его не падать духом. Она мало что написала о собственных бедах, не желая причинить ему еще больше боли, чем причинила уже. Представлялось еще менее вероятным, что это второе письмо дошло до адресата.

Джордж рассказал ей о слухах, что Босуэлл предложил Оркнейские и Шетландские острова Дании в обмен на свое освобождение, и это заинтересовало Фредерика. Но, несмотря на титульные права Босуэлла, он понимал, что лорды должны признать эту сделку. Возможно, Фредерик задерживал Босуэлла именно по этой причине, собираясь предложить его лордам в обмен на острова.

В середине апреля, перед Страстной неделей, Уилл продемонстрировал свою изобретательность. Ему удалось доставить Марии два драгоценных письма. Одно из них было копией послания, написанного Босуэллом для Карла IX («Значит, мы оба припадаем к его ногам, умоляя о спасении», – подумала Мария), а другое предназначалось для нее.

– Говорят, что его темница не такая мрачная, как ваша, – прошептал Уилл, когда они гуляли по маленькому огороду. Некоторых солдат заставили перекопать землю для посева. – Его перевезли в шведский город Мальмё и разместили в замке – в той самой комнате, где когда-то жил низложенный датский тиран Кристиан II. Она большая, со сводчатым потолком и находится на втором этаже. Они установили решетки на окна, когда готовили ее для Босуэлла.

Значит, они знали о его умении сбегать из-под стражи. У Марии стало тяжело на сердце.

Уилл передал ей оба документа, и она поспешно спрятала их в рукаве. Солдаты орудовали лопатами, но они, несомненно, наблюдали за ними. Ей придется подождать возвращения в свою комнату.

– Я скучаю по Джорджу, – сказала она так громко, чтобы все ее услышали.

– Да, – согласился Уилл. – До меня дошли слухи, что он собирается во Францию. Он говорит, что здесь ему не светит удача и если уж отправляться в изгнание, то он предпочитает уехать за границу; по крайней мере там можно узнать что-то новое.

– Ох! – Значит, Джордж потерян для нее. Потом она увидела, как Уилл едва заметно подмигнул ей.

– Его родители будут опечалены, – сказал он. – Но вы же знаете, какими упрямыми бывают молодые люди!

Вечером Мария изобразила боль в желудке и тошноту, что потребовало уединения в своей комнате. Заботливые юные дочери Дугласов беспокоились о ее здоровье и хотели приносить холодные компрессы, сидеть рядом с ней и гладить ей лоб.

– Может быть, – сказала она. – Но лишь после того, как пройдут самые сильные боли.

В тусклом свете единственной свечи, издавая притворные стоны и звуки отрыжки, Мария развернула письма.

«Христианнейшему королю Франции Карлу IX.

Сир! Я покинул Шотландию, дабы сообщить королю Дании о великих и несомненных злодействах, учиненных над королевой Шотландии и надо мною, в частности, ее близким родственником. Намереваясь после этого со всевозможным почтением обратиться к вашему величеству, я попал в шторм у побережья Норвегии и впоследствии оказался в Дании. Здесь я обнаружил Вашего посла, мсье Дансэя, которому дал полный отчет о моих делах в надежде, что он незамедлительно ознакомит вас с ними, что мне было обещано. Не сомневаясь в его обещании, я смиренно обращаюсь к вашему величеству с просьбой проявить добрую волю и воздать мне за верную службу, которую я подтверждал в течение всей жизни и каковую надеюсь продолжить. Прошу ваше величество оказать мне честь таким ответом, какой вы можете дать человеку, которому не на кого надеяться, кроме Бога и вашего величества.

Сир, я со всевозможным смирением вверяю себя Вашей милости и молю всемогущего Бога даровать Вам долгую и счастливую жизнь.

Из Копенгагена, 12 ноября,

Ваш покорнейший слуга Джеймс, герцог Оркнейский».

Двенадцатое ноября! Но во Франции так и не предприняли никаких действий. Несмотря на величавый и почтительный тон, письмо никак не помогло ему.

Мария испустила страдальческий стон, который на этот раз не был притворным. Мир поворачивался к ним своей темной стороной. А Фредерик, как она внезапно вспомнила, являлся одним из неудачливых претендентов на руку королевы Елизаветы. Англия в курсе событий.

Дрожащими пальцами она вскрыла другое письмо.

«Моя дражайшая жена!

Я составляю это послание, как ты однажды написала мне, как будто разговариваю с самим собой, не зная о том, придется ли тебе когда-либо прочитать его. Но писать тебе – все равно что писать самому себе, ибо мы – одно целое. Сейчас я чувствую это еще сильнее, чем раньше, даже больше, чем в то время, когда мы были вместе.

Итак, мы оба находимся в тюрьме против своей воли. Твоя темница, любимая, хуже моей, поскольку твои тюремщики являются твоими врагами, тогда как мои не имеют ничего против меня. В Бергене меня задержали по местным делам, а здесь держат в качестве политической пешки. Я надеюсь в конце концов убедить их, что мое заключение бессмысленно. Никто не заплатит за меня выкуп, и теперь я имею очень скромное политическое значение. Единственная моя задача, которая, как ни прискорбно, оказалась невыполненной, – получить помощь для тебя.

Если когда-либо и по какой бы то ни было причине тебе будет польза в расторжении нашего брака, выбери этот путь. Возможно, это все, что я могу сделать для тебя сейчас. Но знай, что в моем сердце ты навсегда останешься мой женой.

Будь сильной и всегда люби меня, как я люблю тебя.

Твой Джеймс».

Мария согнулась над маленькой табуреткой и дала волю слезам.

* * *

Пасхальная неделя началась с дождливого Вербного воскресенья. Поскольку на острове не было священника, они никак не могли отметить праздничные дни. Леди Дуглас в приступе извращенного вдохновения предложила пригласить Джона Нокса, чтобы он прочитал проповедь. К счастью, это было невозможно из-за его болезни.

Марии пришлось самой изыскать средства для соблюдения обрядов в священные дни. У нее были при себе молитвенники и часословы, и она потребовала, чтобы ее слуги с утра до вечера постились и хранили молчание, а единоверцы присоединились к ней в молитвах и благочестивых размышлениях.

Остров покрылся молодой зеленью, такой яркой, что она казалась полной жизни и энергии. Ветви деревьев окутала полупрозрачная зеленая дымка, имевшая различные оттенки; когда солнце просвечивало сквозь кусты и деревья утром и на закате, все вокруг купалось в нежном зеленом сиянии.

Печальная литургия предательства, разлуки, крестных мук и смерти заняла разум Марии. Никогда еще эти события не казались такими близкими и насущными. Соглядатай Иуда, живший с Иисусом и близко знавший Его, предал Его за тридцать сребреников. Лорд Джеймс. Стойкий и смелый, но в конце концов беспомощный апостол Петр. Босуэлл. Толпа, которая кричала «Осанна!» и расстилала плащи на дороге, через шесть дней требовала распять Иисуса и вопила: «Отдайте нам Варраву!» Лорды и жители Эдинбурга, кричавшие: «Сжечь шлюху!» Религиозные лидеры, которые должны были проявить наибольшую справедливость, санкционировали убийство. Первосвященник Каиафа, который счел целесообразным, чтобы один человек умер за целый народ. Джон Нокс. Синедрион: лорды Конгрегации. Римские чиновники, которые считались беспристрастными, но встали на сторону толпы: французы и англичане.

Прощание с учениками: Мария, расставшаяся с Босуэллом на поле боя и смотревшая, как он галопом скачет прочь от нее.

«Как будто на разбойника, вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня! …Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе»[1]1
  Лк., 22, 52; Ин., 18, 30.


[Закрыть].

Все рассеялись. «Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и оставите Меня одного»[2]2
  Ин., 16, 32.


[Закрыть]. Гамильтоны и Гордоны, которые так и не пришли. Солдаты из Приграничья на Карберри-Хилл, которые растаяли, как воск под жарким солнцем. Да, ее войска рассеялись и скрывались или заключили мир с лордами.

Однако все время, пока Мария молилась, стоя на коленях перед распятием, она знала, о чем ей говорил холодный взгляд фигуры на кресте: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Она не являлась невинной жертвой. Она любила Босуэлла, принимала его в своей постели и всем сердцем желала освободиться от Дарнли. Потом кто-то услышал этот шепот глубоко внутри ее существа и взял на себя то, что должно было стать ее бременем. Тот факт, что Дарнли сам собирался убить ее, не уменьшал ее собственный грех, ибо она возненавидела его задолго до этого. «О Господи, имей жалость ко мне и моим страданиям, – молилась она в начале недели. – Избавь меня от врагов моих!» В конце недели она просто сказала: «Господи, смилуйся надо мной, грешной!»

* * *

Пасха пришла в сиянии славы – яркий солнечный день с шелестом листьев и птичьим пением. С запада на остров подул теплый ветер, наполнявший обещанием лета и долгих теплых дней. Лэрд устроил трапезу в главном зале, а солдаты гарнизона носили одуванчики в петлицах и играли в ручной мяч на лужайке. Девушки Дугласов надели надушенные перчатки и съели за обедом больше миндального пудинга и пирожков с сиропом, чем следовало. Весь замок праздновал весенний день: люди гуляли, пели и резвились на свежей траве. Леди Дуглас и Мария взялись за руки и станцевали вместе. Жена лорда Линдсея, находившаяся на последнем месяце беременности, сидела на траве вместе с Мэри Сетон и аплодировала им. Ветер сорвал шляпу с Марии, и проворный Уилл побежал за ней и успел поймать, прежде чем ее сдуло в воду.

Апрель незаметно подходил к концу. Миновал год с тех пор, как Босуэлл устроил рискованную игру с похищением Марии и ее заключением в Данбаре, чтобы их брачный союз стал неизбежным. Ароматы ландыша и боярышника, витавшие в воздухе, так ярко возвращали ее в прошлое, что он снился ей каждую ночь. В снах его присутствие сопровождалось и усиливалось другим пьянящим чувством: свободой. Они скакали, гуляли и любили друг друга на свободе, даже не зная об этом, как рыба не знает о воде, в которой плавает, но бьется и задыхается, когда ее вытаскивают на берег.

Мария мучительно жаждала свободы. Возможность войти в комнату без охраны и наблюдения. Возможность вставать и ложиться, не спрашивая разрешения. Возможность менять лица, на которые она смотрела, и пейзажи, которые видела день за днем. Она была свободной только в снах, а пробуждение было тягостным.

Жена лэрда готовилась к родам, и пожилая леди Дуглас ухаживала за ней, поэтому Марию охраняли менее бдительно, чем раньше. Избавление от чужих глаз и чужого присутствия было подобно избавлению от оков. Молодая мать и бабушка в течение некоторого времени оставались в комнатах круглой башни.

Мария написала королеве Елизавете, надеясь на возможность в будущем передать письмо с помощью Уилла.

«Мадам и моя добрая сестра,

продолжительность моего томительного заключения и притеснения, которые я испытала от тех, кого щедро осыпала своими милостями, менее тягостны для меня, чем невозможность ознакомить Вас с подлинными обстоятельствами моих бедствий и с оскорблениями, причиненными мне разными способами. Возможно, Вы помните слова, сказанные Вами несколько раз, что́, получив назад кольцо, полученное от Вас в подарок, Вы поможете мне в любые трудные времена. Вам известно, что лорд Джеймс захватил все, что я имею. Мелвилл, которого я тайно посылала за этим кольцом как за моей величайшей драгоценностью, говорит, что не осмеливается передать его мне. Поэтому я умоляю Вас проявить сострадание к Вашей доброй сестре и поверить в то, что у Вас нет более преданной родственницы. Вам также нужно рассмотреть смысл и значение тех действий, которые были предприняты против меня.

Молю вас соблюдать осторожность, чтобы никто не узнал о моем письме, иначе ко мне станут относиться еще хуже, чем сейчас. Они похваляются, что их друзья при Вашем дворе сообщают им обо всем, что вы говорите и делаете.

Пусть Бог хранит Вас от несчастий и дарует мне терпение, чтобы я однажды смогла лично рассказать Вам о своих бедствиях. Тогда я скажу больше, чем осмеливаюсь написать сейчас, что может оказать Вам немалую услугу.

Ваша преданная сестра и кузина Мария, писано в моей тюрьме в Лохлевене».

Она сложила письмо и спрятала его между страницами молитвенника. До сих пор хозяева не обыскивали ее религиозные принадлежности, как будто все связанное с католичеством было неприкасаемым для них.

В последний день апреля погода решила поиграть с людьми. Мария проснулась под проливной дождь, который как будто промочил насквозь даже стены каменной башни. Она слышала звук воды, капавшей и сочившейся через трещины в старинных стенах. Земля снаружи не могла впитать такое количество влаги, и травянистый двор превратился в одну большую лужу. Но к полудню облака разбежались по небу, словно мифологические нимфы, преследуемые сатирами, и осталось лишь чистое голубое небо.

Солнце сияло в лужах и на мокрой листве. Поднялся теплый туман, и через час все высохло. Напившись, цветы раскрыли свои бутоны и, казалось, танцевали в весеннем воздухе.

Ароматы растений и теплый туман оказывали пьянящее воздействие на чувства. «Удивительно, что люди называют эту ночь Вальпургиевой, – подумала Мария. – Первое мая и предыдущая ночь были наполнены могущественной магией. – Она улыбнулась про себя. – До приезда в Шотландию я даже не слышала о Вальпургиевой ночи. Но теперь я больше знаю о ведьмах, чем мне когда-либо хотелось узнать».

Приближалась лодка. Все собрались посмотреть, кто приехал, и сердце Марии радостно вздрогнуло, когда она узнала Джорджа. Он помахал рукой, и стражники приготовились открыть ворота.

Джордж! Должно быть, произошло нечто важное. Стараясь скрыть волнение, Мария ждала вместе с остальными, пока Джордж не вышел за ворота. Он не посмотрел на нее, но тепло приветствовал своего отца.

– Джордж, – сказал лэрд. – Ты хорошо выглядишь, но ты же знаешь, что…

– Совесть не позволяет мне отправиться во Францию, не попрощавшись с родителями, – перебил он. – Я недолго пробуду здесь. Где мама?

– Я приведу ее. Она будет рада видеть тебя.

Джордж поклонился, и, сделав вид, что осматривается по сторонам, встретился взглядом с Марией. Он почти незаметно кивнул ей и отвернулся.

Леди Дуглас поспешила навстречу сыну и обняла его. Потом она положила руку ему на плечо, и они вместе пошли через лужайку.

Что за сигнал он подал ей? Будет ли у них возможность поговорить? Мария решила подождать на открытом месте в надежде встретиться с Джорджем, когда он соберется уходить.

Но Джордж вернулся к лодке в сопровождении родителей и ограничился лишь легким кивком в ее сторону.

Вечером после ужина Уилл расхаживал по двору, пиная мяч и что-то напевая себе под нос. Мария спустилась по лестнице и с небрежным видом подошла к нему. Он держал голову опущенной и старался попасть мячом в камень у подножия стены. Три раза из четырех ему это удалось.

– Очень хорошо, – тихо сказала Мария. Уилл поднял голову и усмехнулся. Потом он наклонился, поднял мяч и сунул под мышку. Они вместе подошли к воротам, которые оставались открытыми в наступавших сумерках.

– У вас есть несколько минут, – предупредил один из стражников. – Скоро мы пойдем ужинать и запрем ворота.

Уилл и Мария подошли к краю воды. Заходившее солнце окрасило облака в ярко-розовый цвет, и их отражения плыли по озеру.

– Сегодня здесь не будет колдовских костров, – проговорил Уилл. – Но я не сомневаюсь, что их зажгут в Хайленде. Мы здесь слишком цивилизованны, – со смехом добавил он.

– Завтра первое мая, – сказала Мария. – Разве вы не отмечаете Майский день?

Майский день с Дарнли, собирающим цветы. Майский день с Босуэллом в башне Данбарского замка. Майский день во Франции и поездка верхом по сельской дороге, когда Мария впервые овдовела. Этот день как будто связан с поворотными моментами ее жизни.

– В этом году мы будем отмечать Майский день, – ответил он. – Я наряжусь аббатом-гулякой[3]3
  Распорядитель «пира дураков», обычно во время рождественских увеселений в Англии и Шотландии. Традиция восходит к средневековым балаганным представлениям (примеч. пер.).


[Закрыть], а все остальные станут делать то, что я скажу. Они будут следовать за мной и подчиняться моим приказам.

– Добрый вечер, – произнес голос рядом с лодками, привязанными поблизости.

Мария вздрогнула. До сих пор она никого не замечала, в отличие от Уилла. Именно поэтому он обращался к ней так формально и отстраненно.

– Добрый вечер, сэр, – отозвался он. Солдат подошел к ним в сгустившихся сумерках.

– Я просто закрепляю лодки, – пояснил он.

– Хорошо, – сказал Уилл и многозначительно посмотрел на него. Тот пожал плечами и направился к воротам.

– Мы спугнули его, – прошептал Уилл. – Теперь у нас есть две-три минуты для разговора. Слушайте: все готово к вашему побегу, поэтому Джордж и появился здесь. Он не поедет во Францию, но ему нужен предлог, чтобы оставаться поблизости.

Ворота заскрипели; солдаты собирались закрыть их.

– Идите внутрь! – крикнул кто-то.

– Мы идем, – отозвалась Мария.

– Когда все будут праздновать, я за обедом украду ключи у лэрда. Потом подам вам сигнал. Будьте в башне, переоденьтесь и подготовьтесь к бегству. Точно следуйте моим указаниям.

Они медленно направились к воротам.

– Я испорчу лодки, а мы уплывем на той, которая останется целой. Никого не приводите с собой и никому ничего не рассказывайте. Я… Добрый вечер, офицер, – обратился он к начальнику караула и повернулся к Марии: – Спокойной ночи, ваше величество.

Мария проснулась на рассвете, услышав птичий щебет еще до восхода солнца. Желанный день наконец настал. Она не осмеливалась думать об этом, чтобы волнение не выдало ее намерения. Но когда она встала, то не смогла удержаться от мысленного прощания с комнатой, где провела последнюю ночь. «Молю Бога, чтобы больше никогда не просыпаться здесь», – подумала она.

Она снова подготовила потрепанный дорожный плащ в надежде на то, что он не принесет ей беду из-за последней неудачной попытки бегства. Отсутствие женщин из семьи Дуглас значительно упрощало подготовку. Она отобрала несколько личных вещей, которые могли понадобиться в будущем, и сложила их вместе. Теперь оставалось дождаться назначенного срока. Еще никогда обычный день не казался таким долгим. За утренней молитвой вместе со слугами последовал завтрак, потом шитье, потом прогулка во дворе.

Двор был полон, так как большой зал готовили к празднику, и на стенах и деревьях развешивали украшения – вышитые знамена и разноцветные ленты. Музыканты репетировали на солнечной лужайке и уже пробовали эль. Привезли много бочек эля, и к полудню солдаты тоже начали щедро прикладываться к хмельному напитку. Мария надеялась, что это продлится до вечера. Как будет печально, если эль закончится и солдаты успеют протрезветь до ее бегства!

– Теперь следуйте за мной. – Уилл нарядился в аляповатый шелковый плащ и высокую коническую шляпу сказочного волшебника. Он передвигался на четвереньках, и остальные следовали его примеру. Потом он вскочил и развернулся, другие сделали то же самое.

– Эй, ты там! – Он указал на одного из солдат на стене. – Встань на голову!

– Что? – Солдат оглянулся вокруг. – Здесь?

– Да, если хватит смелости, – заявил Уилл. – Отсюда до земли не более десяти футов. Даже если упадешь, не разобьешься.