Текст книги "Ведьмино отродье"

9. Два перла там, где взор сиял

Понедельник, 7 января 2013

Начинается четвертый год во Флетчерской исправительной колонии. Сегодня – первое занятие в новом сезоне. Как всегда в первый день, Феликс немного волнуется. Пока что он очень неплохо справлялся, но никто не застрахован от несчастного случая, оплошности, бунта. Невозможно предвидеть все. Лавировали, да не вылавировали. Бриг впряг бриз близ берега. Соберись, говорит он своему отражению в зеркале. Будь готов.

Почистив и закрепив вставную челюсть, Феликс причесывается. К счастью, с годами его волосы не поредели. Он берет ножницы и приводит в порядок бороду, убирая торчащие волоски. Он растил бороду двенадцать лет, и теперь она обрела нужную форму: густая, но не косматая, весьма выразительная, но не заостренная книзу. Заостренная борода смотрится демонически. Ему нужно, чтобы смотрелось авторитетно.

Он надевает свою обычную рабочую одежду: джинсы, туристические ботинки, темно-зеленая рубашка из магазина уцененных товаров, потертый твидовый пиджак. Без галстука. Нельзя выбиваться из образа, который давно стал привычным в колонии: добродушный, но требовательный учитель на пенсии, знаток и любитель театра, немного наивный и чудаковатый, но, в общем, нормальный дядька, который великодушно жертвует свое время, поскольку искренне верит, что людей можно исправить, если постараться.

То есть не то чтобы жертвует; ему платят жалованье. Но платят гроши, так что он занимается этим не только ради денег. Его ученики подозревают скрытые мотивы, потому что у них самих есть такие мотивы, и в избытке. В других они жадности не одобряют, а что касается их самих, они берут только то, что, по их мнению, им причитается. Все должно быть по справедливости, но справедливость каждый понимает по-разному, о чем Феликс уже давно знает.

Он старается не лезть в их разборки. Не тащите это дерьмо в класс, говорит он своим ученикам. Я не отвечаю за сохранность ваших вещей и не знаю, кто украл ваши сигареты. Я – человек театра. Когда вы заходите в класс, вы оставляете свою повседневную жизнь за дверью. Превращаетесь в чистый лист. И рисуете себе новое лицо. Если ты никто, тебе не стать кем-то, пока ты не станешь кем-то другим, говорит он, цитируя Мэрилин Монро, которую они знают. Во всяком случае, слышали имя. И здесь, в этом классе, мы начинаем с того, что каждый из нас – никто. Да, и я тоже.

И они затыкаются: им не хочется, чтобы их выгнали с курса. В мире, где их собственный выбор ограничен практически полностью, они записались на Шекспировский курс, потому что выбрали его сами. Это большая привилегия, повторяют им вновь и вновь – может быть, слишком часто. На воле есть люди, которые отдали бы полцарства с конем в придачу, чтобы научиться тому, что Феликс преподает на занятиях во Флетчере. Феликс не говорит это вслух, но явно подразумевает в каждой своей фразе, обращенной к ученикам.

– Я занимаюсь этим не ради денег, – говорит Феликс вслух. Он оборачивается: Миранда сидит за столом и грустит, потому что теперь они будут видеться реже. Январь. Начало семестра. – И раньше занимался тоже не ради денег, – добавляет он. Миранда кивает. Она знает, что это правда: благородные люди ничего не делают ради денег, у них просто есть деньги, что и позволяет им быть благородными. Им не надо задумываться о таких пустяках; они прорастают великодушными поступками, как деревья прорастают листьями. Феликс в глазах Миранды – человек благородный. Он это знает, и это очень ему помогает.

Теперь Миранде пятнадцать. Прелестная девочка. Уже не тот пухленький ангелочек на качелях, смотрящий на него с фотографии рядом с его кроватью. Эта пятнадцатилетняя Миранда худенькая и стройная, хотя слегка бледноватая. Ей надо больше гулять, бегать в полях и в лесу, как было раньше. Чтобы румянец играл на щеках. Да, сейчас зима, все засыпано снегом, но снег никогда ей не мешал; она умела скользить над сугробами, легкая, словно птица.

Миранде не нравится, что он так часто выходит из дома в те несколько месяцев, когда преподает. Она беспокоится за него: боится, что он слишком много работает и изматывает себя. Когда он приходит домой после тяжелого дня, они вместе пьют чай, играют партию в шахматы, потом едят макароны с сыром и иногда какой-нибудь салат. Миранда вдруг озаботилась здоровым питанием, требует больше зелени, заставляет его есть кудрявую капусту. Когда он был маленьким, никто даже не слышал о кудрявой капусте.

Будь она жива, сейчас она бы входила в самый противный подростковый возраст: отпускала бы пренебрежительные замечания, закатывала глаза на каждое его слово, красила волосы, набивала на руках татуировки. Шлялась бы с парнями по барам или еще того хуже. Он наслушался разных историй.

Но ничего этого не случилось. Она остается бесхитростной и невинной. Его утешение и отрада.

Однако в последнее время она стала задумчивой. Неужели влюбилась? Он очень надеется, что нет! Да и в кого тут влюбляться? Угрюмый увалень Уолтер, возивший дрова, давно уехал, а больше здесь никого нет.

– Веди себя хорошо, пока я не вернусь, – говорит он ей. Она улыбается бледной улыбкой: а как бы она повела себя плохо, даже если бы захотела? – Займись пока вышиванием. – Она хмурится: у него стереотипные представления. – Извини, – говорит он. – Ладно. Займись математикой. Высшей математикой. – Он все-таки заставляет ее рассмеяться так или иначе.

Она не уйдет далеко от дома, он это знает. Она не может уйти далеко. Ее что-то держит.

Он морально готовится выйти наружу, где снег и мороз. Его ежедневное испытание: заведется ли автомобиль? Зимой он ставит машину в самом начале подъездной дорожки. Его «мустанг» окончательно проржавел несколько лет назад, и Феликс взял себе синий подержанный «пежо». Купил через сайт электронных объявлений, как только мистеру Герцу начали перечислять зарплату за работу в колонии. Даже если дорожку расчистить, зимой по ней ездить опасно, а весной она утопает в размокшей грязи; поэтому Феликс ей пользуется только летом и осенью, когда сухо. Если утром по большой дороге прошла снегоуборочная машина, ему придется выкапывать свой «пежо» из-под снежных заносов и кусков льда. С тех пор как он поселился в хижине, земляную дорогу покрыли асфальтом, и движение на ней оживилось. Бензовоз, фургончик почтовой доставки, школьный автобус.

Школьный автобус, полный смеющихся ребятишек. Когда он проезжает мимо, Феликс отводит глаза. Миранда тоже ездила бы в школу на школьном автобусе, если бы дожила до этого возраста.

Феликс снимает зимнее пальто с дверного крючка, перчатки и шапка распиханы по рукавам. Ему нужен его теплый клетчатый шарф. Куда-то он его сунул, вспомнить бы еще куда. В спальне, на кресле, тихо подсказывает Миранда. Странно: обычно Феликс не заходит в спальню в шарфе.

Зачем-то он открывает шкаф. Вот его бывший колдовской жезл, трость с набалдашником в виде лисьей головы. Здесь же висит и волшебная мантия, задвинутая в дальний угол. Символ его поражения, мертвая оболочка его утонувшего «я».

Нет, не мертвая, а преображенная. В полумраке, в вечерних сумерках, она превращалась во что-то иное, медленно оживая. Он медлит, чтобы осмыслить это. Шкурки плюшевых зверей, теперь слегка запылившиеся, полосатые и золотистые, серые и черные, синие, розовые и зеленые, смотрелись необыкновенно и роскошно. Множество жемчужных глаз смотрят на Феликса из подводной тьмы.

Он не надевал свою мантию двенадцать лет, с того дня, как его предали и он потерпел крах. Но и не выбросил ее на помойку, веря, что ее час еще настанет.

Сейчас он ее не наденет: еще не время. Но оно придет, уже скоро. Он почти в этом уверен.

II. Прекрасен мир

10. Счастливая звезда

Понедельник, 7 января 2013

Феликс выкапывает свой синий «пежо» из-под снежных завалов, оставленных снегоуборочной машиной. Продолжай в том же духе, и откинешь копыта, говорит он себе. Тебе уже не двадцать пять. И даже не сорок пять. Может, пора прекращать эти игры в отшельника. Самое время переехать в город, снять квартиру, гулять с собакой на поводке, как и положено старому пердуну.

Машина все-таки завелась, пусть и с третьего раза – ему необходимо купить подогрев для двигателя, – и Феликс едет во Флетчерскую исправительную колонию. Нечисть, духи, я иду, мысленно декламирует он. Вы готовы или нет? Он готов.

В прошлом месяце, в середине декабря, Феликс получил электронное письмо от Эстель: «У меня есть прекрасные новости; хотелось бы сообщить их лично. Может быть, пообедаем? Или даже поужинаем?»

Феликс предпочел пообедать. За три года общения с Эстель он всегда ограничивался обедами. Опасался, что ужин может затянуться, а там, глядишь, и спиртное польется рекой, и кто-то из них воспылает страстью, либо он сам, либо Эстель. Да, он вдовец, но это не значит, что он доступен. И дело не в том, что она его не привлекает – она весьма интересная женщина, – но у него на иждивении ребенок, и это важнее всего остального. Хотя, разумеется, он не мог рассказать Эстель о Миранде. Не хотел, чтобы она приняла его за сумасшедшего.

Они никогда не обедают в «Макдоналдсе» рядом с Флетчерской колонией: в обеденный перерыв туда ходят сотрудники колонии, говорит Эстель, и у стен есть уши, и ей не хотелось бы, чтобы пошли слухи, будто они с Феликсом крутят роман. В качестве места встречи Эстель предложила один маленький ресторанчик в Уилмоте. Милое местечко. Называется «Зенит». В их последнюю встречу в преддверии Рождества ресторан был украшен снежинками и фигурками рождественских эльфов, занятых подготовкой к празднику. К счастью, там подают спиртное.

Они с Эстель сидели друг против друга за столиком в угловой кабинке.

– Ну, что же, – сказала Эстель. – Вы добились поразительных результатов!

Она надела сверкающее ожерелье, которое Феликс раньше не видел, со стразами, если он не ошибался.

– Я стараюсь, – ответил Феликс с подобающей скромностью. – Хотя заслуга не только моя. Ребята тоже стараются. В полную силу.

– Даже не знаю, почему я сомневалась, – сказала Эстель. – Вы сотворили настоящее чудо!

– Ну, вряд ли чудо. – Феликс уставился в свою чашку с кофе. – Но прогресс налицо. Без ложной скромности можно сказать, что мы делаем определенные успехи. Но я бы не справился без вашей помощи, – благоразумно добавил он. – Без вас ничего не получилось бы.

Эстель зарделась от комплимента. Надо быть осторожнее, подумал Феликс. Не надо вводить ее в заблуждение: это губительно для них обоих.

– Так вот, насчет поразительных результатов. Я недавно была в Оттаве. Две недели назад. На заседании очередного общественного комитета. Я говорила с людьми… Вы не поверите, что я для вас провернула! – Она слегка волновалась и говорила взахлеб. – Думаю, вам понравится!

За эти годы она сделала для него много хорошего, действуя незаметно, на заднем плане. Благодаря ее влиянию Феликс имел возможность оплачивать необходимую ему технику и покупать материалы для изготовления костюмов и реквизита. Эстель удалось выбить дополнительное финансирование для его курса; она свела его напрямую с начальником тюрьмы, что значительно облегчило решение вопросов, связанных с безопасностью. Ей хотелось сделать ему приятное, это было очевидно. И Феликс давал ей понять, что видит и ценит ее старания, но при этом следил, чтобы его благодарность не выходила за рамки.

– Что? – спросил Феликс, поглаживая усы и поигрывая бровями. – Вы явно задумали какую-то хитрость. – Какую-то хитрую шалость, подразумевал его тон.

– К вам приедет… – Она резко умолкла и продолжила почти шепотом: – К вам приедет министр! Даже два министра! Такого еще не бывало, чтобы сразу двое! Может быть, даже трое!

– Правда? – сказал он. – И что за министры?

– Во-первых, министр юстиции, – сказала она. – Это в его юрисдикции, и в разговоре с заместителем министра я особо подчеркнула, каких выдающихся успехов вы добились с… вашими учениками! Это совершенно новый подход к работе в исправительных учреждениях! Ваш курс может стать образцом для подражания.

– Потрясающе, – сказал Феликс. – Браво! Министр юстиции! Это у нас Сэл О’Нелли? – Когда партия Сэла проиграла региональные выборы, он подался в политику федерального уровня – и не прогадал. С его опытом, связями и, как говорили, умением привлекать финансовые ресурсы он очень скоро вернул себе место в кабинете министров, причем на более высоком уровне. Теперь у него было свое мини-царство.

– Да, он, – сказала Эстель. – Сначала он был министром культуры, потом какое-то время работал в министерстве иностранных дел, а теперь стал министром юстиции; у них там постоянная ротация кадров. Он занимает жесткую позицию по отношению к преступности, но одно то, что он лично приедет, чтобы посмотреть ваших… ваше… то, что вы делаете, уже дает основания предположить, что он все-таки не такой косный, каким его полагают некоторые коллеги.

– В таком случае я надеюсь, ему понравится наше скромное представление, – сказал Феликс. – А кто второй? Второй министр. – Как будто он сам не знал: он наблюдал за восхождением Тони по политической лестнице. По примеру Сэла пронырливый Тони перебрался на уровень государственной политики, где нажива была пожирнее, а светские рауты респектабельнее.

– Как принято писать в пресс-релизах, это новое лицо в кабинете министров. Его только-только назначили, – сказала Эстель. – Он сам начинал в театральной среде. Вы должны его знать. Энтони Прайс. Кажется, вы в свое время работали с ним на Мейкшавегском фестивале? – Наверное, она прочитала статью о Тони в Википедии.

– А, этот Энтони Прайс! – сказал Феликс. – Да, когда-то мы с ним работали. Очень деятельный человек. Он был моим первым помощником, практически правой рукой. – Неужели она не слышала, как колотилось его сердце, как ревела кровь у него в ушах? Он не верил в свою удачу. Его враги, сразу оба! Приезжают во Флетчерскую колонию! Единственное место в мире, где, если все правильно рассчитать, у него может быть больше власти, чем у этих двоих. – Прямо воссоединение семьи! – добавил он.

– Да, – кивнула Эстель. – Сказать по правде, у некоторых есть сомнения, стоит ли продолжать программу. Бюджет урезают, и… Кое-кто из моих коллег, других советников… Они не видят особого смысла в программе, несмотря на поразительные результаты… Они считают, что тюрьмы нужны исключительно для того, чтобы… Но у меня есть личная заинтересованность, как вам известно. Это моя программа, мое детище. Я очень упорно ее отстаивала, и министры согласились хотя бы приехать и посмотреть. В конце концов, ваш Шекспировский курс на слуху, о нем отзываются весьма похвально. Как говорится, пчелки жужжат, мед течет.

– Пчелки жужжат, – повторил за ней Феликс. – «С пчелкой я росу впиваю, в чаще буквиц отдыхаю»[5]5
  Песня Ариэля из пьесы Шекспира «Буря».


[Закрыть]. Всяко лучше, чем разворошить осиное гнездо. – Шутка, понятная только ему самому. Теперь, когда стараниями Эстель у него появилась возможность разворошить осиное гнездо, он его разворошит. И вот тогда пожужжим.

Эстель рассмеялась:

– Согласна! Это большая удача, что они приезжают, чтобы лично увидеть, каких потрясающих результатов… Я сказала заместителям министров, что это прекрасный пример дисциплинарного воздействия через культурное образование: искусство как терапевтический и обучающий инструмент. Такой нестандартный, творческий подход! Как я понимаю, они хотят для начала ознакомиться с вашим методом лично, а потом уже думать, как его развивать. Оба министра. И они требуют фотосессию, – добавила она. – Со всеми участниками… Даже с… с…

– С актерами, – подсказал Феликс. Он не желал называть их заключенными, не желал называть их арестантами. Пока они занимались на его театральном курсе, они были актерами, и только актерами. Конечно, подумал он: министры требуют фотосессию. Главная цель любого министерского визита.

– Да. С актерами, – улыбнулась Эстель. – Они хотят сфотографироваться со всеми.

– Они знают, что я режиссер? – спросил он. Это было очень важно. – В смысле, я? Мое настоящее имя?

– Они знают лишь то, что указано в описании курса. Там вы мистер Герц. Я обещала, что буду хранить наш маленький секрет, и я держу слово. – Она подмигнула ему.

– Я очень вам благодарен, – сказал Феликс. – Я знаю, что могу на вас положиться. Пусть основное внимание будет направлено на актеров. Когда они приезжают? Министры? – спросил он.

– В самом конце курса. В тот день, когда вы показываете ваш фильм по внутреннему телевидению. В этом году – тринадцатого марта, если я не ошибаюсь. Я подумала, так будет лучше: они увидят готовый результат. Встретятся с заклю… с актерами. Почти как настоящая премьера… с высокопоставленными гостями… – У нее раскраснелись щеки. Она пребывала в радостном возбуждении, довольная собственным достижением, и явно хотела, чтобы Феликс его оценил. И он оценил:

– Вы настоящая звезда. Даже не знаю, как мне вас благодарить.

Эстель улыбнулась.

– Не надо благодарить, – сказала она. – Я рада внести свой посильный вклад в такое хорошее дело. Все, что в моих силах… чтобы способствовать… Вы знаете, что меня ничто не остановит, если нужно поддержать программу. – Она наклонилась вперед, почти прикоснулась к его руке, но передумала. – Что вы ставите в этом году? – спросила она. – Если я ничего не путаю, вы собирались взять «Генриха Пятого»? С длинными луками и… Его речь перед битвой… такая волнующая…

– Да, я собирался взять «Генриха Пятого», – сказал Феликс. – Но передумал. – На самом деле он передумал только сейчас. Двенадцать лет он обдумывал месть – мысли о ней всегда присутствовали где-то рядом, как непрестанная боль. Хотя он следил за Тони и Сэлом в интернете, они всегда оставались вне досягаемости. Но сейчас они сами придут на его территорию. Как их схватить, как удержать, как устроить засаду? Внезапно месть подступила так близко, что он почти чувствовал ее вкус. Вкус бифштекса с кровью. Узреть страдание на лицах врагов! Скрутить обоих в бараний рог! Он хотел видеть, как они корчатся в муках. – Мы ставим «Бурю», – сказал он.

– Да? – Эстель явно встревожилась. Феликс знал, о чем она подумала: не слишком ли женская эта пьеса? – Они так хорошо справлялись с военными темами! Вы думаете, актеры проникнутся?.. Вся эта магия, духи, феи… Ваш «Юлий Цезарь» был таким четким!

– Актеры проникнутся, можете не сомневаться, – сказал Феликс. – Это пьеса о тюрьмах.

– Правда? Я никогда не задумывалась… Возможно, вы правы.

– К тому же, – добавил Феликс, – там раскрываются вечные темы.

Он имел в виду, месть – тема поистине вечная, но не стал говорить это вслух, чтобы Эстель не встревожилась еще больше. Он знал, что она скажет. В мести столько негатива. Дурной пример. И особенно если учесть контингент зрителей.

Он не знал, что ответить, если она спросит, какие именно темы.

Но она беспокоилась о другом:

– Вы думаете, что министры… У них и так есть сомнения, стоит ли продолжать нашу программу… Может быть, если вы выберете что-то менее… – Она умолкла, подбирая слова.

– Министры тоже проникнутся, – сказал Феликс. – Безусловно.

11. Ты с низшими собратьями своими

В тот же день

На своем дребезжащем синем «пежо» Феликс едет вверх по холму, направляясь к двойной высокой ограде из крепкой металлической сетки с колючей проволокой поверху. Опять пошел снег. Настоящий снегопад. Хорошо, что в машине лежат лопата и мешок с песком. Возможно, вечером Феликсу снова придется раскапывать снежный завал на въезде на подъездную дорожку, чтобы поставить машину. Сердечный приступ, инфаркт: когда-нибудь он надорвется, махая лопатой, свалится прямо в снег, и его закоченевшее тело найдут только на следующий день. Одиночество тем и опасно.

Он останавливается у первых ворот, ждет, когда их откроют, едет ко вторым воротам, на контрольно-пропускном пункте открывает окно, предъявляет пропуск.

– Можете проезжать, мистер Герц, – говорит охранник. Феликса здесь знают в лицо.

– Спасибо, Герб, – говорит Феликс. Он въезжает в промерзший внутренний двор, ставит машину на выделенное ему место. Он не закрывает машину. Зачем? Здесь ее точно никто не угонит. Он идет по дорожке, уже посыпанной реагентами для таяния снега, нажимает знакомую кнопку на домофоне, называет свое имя.

Раздается щелчок. Дверь открывается, и Феликс входит в теплое помещение с уникальной смесью запахов, которую не перепутать ни с чем. Несвежая краска, легкая плесень, скучная казенная пища, съеденная без всякого удовольствия, запах экскрементов. Люди ходили здесь сгорбленными, с низко опущенной головой. Запах бедности и сиротства. Кишечных газов, пропитанных луком. Холодных босых ног, влажных полотенец, долгих лет безотцовщины. Запах невзгод, пронизывающий все вокруг, словно злое заклятие. Но Феликс знает, что может снять это заклятие, пусть лишь на время. На краткий миг.

Феликс проходит через рамку металлоискателя, через которую положено проходить каждому, кто входит в здание. Это очень чувствительный аппарат, способный выявить канцелярскую скрепку, булавку или лезвие бритвы, даже если ты их проглотишь.

– Показать, что в карманах? – спрашивает он охранников на проходной. Дилан и Мэдисон, так их зовут; они служат во Флетчере столько же, сколько сам Феликс. Один очень смуглый, другой, наверное, китаец. Дилан – сикх, носит тюрбан. На самом деле его зовут Дхиан, но он представляется Диланом, потому что, как он объяснил Феликсу в самом начале, не все выговаривают его настоящее имя.

– У вас все чисто, мистер Герц.

Они улыбаются. Что запрещенного пронесет в тюрьму безобидный старый театрал?

Слова. Вот чего следует опасаться, мысленно обращается к ним Феликс. Реальная угроза – в словах. И ни один сканер их не обнаружит.

– Спасибо, Дилан. – Феликс улыбается скорбной улыбкой, как бы говоря, что в его случае эти формальности ни к чему. И они это знают, все трое. Милейший человек. Престарелый чудак, слегка приболевший на голову. Ничего интересного, ребята. Здесь не на что смотреть. Проходим, не задерживаемся.

– Что будете ставить в этом году? – спрашивает Мэдисон. – Какую пьесу?

Охранники и надзиратели тоже смотрят премьеры фильмов, снятых участниками Шекспировского курса, – смотрят вместе со всеми. Каждый год Феликс читает небольшую лекцию о поставленной пьесе специально для штата охраны, чтобы они ощущали свою причастность к происходящему. Нельзя, чтобы заключенные развлекались, а охранники оставались не при делах. Это чревато последствиями. Будут копиться обиды, и в итоге у Феликса могут возникнуть проблемы. Вплоть до саботажа и пропажи самого необходимого реквизита и технического оборудования. Эстель заранее предупредила его об этом, и он постарался умаслить всех, кого нужно. И пока что все шло хорошо.

– «Макбет» был мощный, – говорит Мэдисон. – Бой на мечах разыграли шикарно!

Разумеется, это были не настоящие мечи, но картон – материал универсальный.

– Да! А Макдуф-то, Макдуф! Смотри на голову злодея! – говорит Дилан. – Урод получил по заслугам.

– Очень сильно! – говорит Мэдисон. – Пробрало до печенок. Что-то страшное грядет. И вправду жуть. В хорошем смысле. – Он сгибает пальцы, изображая кривые ведьминские когти, и издает хриплый смешок. Феликс не устает поражаться тому, как всем и каждому хочется приобщиться к спектаклю, если где-то поблизости ставят спектакль.

– Кость дракона, волчье ухо, – говорит Дилан скрипучим старушечьим голосом. – А как насчет той, со стрелами? Я видел по телику экранизацию. Псы войны, все дела. Я помню этот фрагмент.

– Со стрелами было бы круто, – подхватывает Мэдисон. – И с псами.

– Да, – говорит Дилан, – но настоящие стрелы нельзя. И псов тоже.

– В этом году будет слегка по-другому, – говорит Феликс. – Мы ставим «Бурю».

– А это что? – спрашивает Мэдисон. – Никогда о такой не слышал. – Они говорят так каждый год, чтобы поддразнить Феликса; никогда нельзя быть уверенным, придуряются они или и вправду не знают.

– Там что-то про феечек, – говорит Дилан. – Да? Летают в лесочке и все такое. – Судя по голосу, он не слишком доволен.

– Вы путаете со «Сном» – говорит Феликс. – «Сном в летнюю ночь». В «Буре» нет феечек. Но есть всякая нечисть и злые духи. – Он делает паузу. – Вам понравится.

– Там будут боевые сцены? – спрашивает Мэдисон.

– В каком-то смысле, – говорит Феликс. – Там будет гроза, гром и молнии. И еще месть. Определенно там будет месть.

– Класс! – говорит Мэдисон. Оба охранника обрадовались. О мести они знают не понаслышке: за время службы в колонии они повидали немало ее проявлений. Отбитые почки, самодельное лезвие в горле, кровь в душевой.

– Вы всегда выбираете то, что надо. Мы в вас верим, мистер Герц, – произносит Дилан.

Дурачье, думает Феликс, никогда не доверяйте профессиональному лицедею.

Обмен любезностями состоялся, пора приступать к формальностям.

– Вот ваш охранный пейджер, – сказал Дилан.

Феликс прицепляет к поясу крошечное устройство, похожее на пейджер, с единственной кнопкой. В случае кризисной ситуации надо нажать на нее и вызвать охрану. Ношение этого прибора является обязательным, хотя Феликсу это кажется оскорбительным. У него все под контролем. Правильные слова в нужном порядке – вот что действительно обеспечивает безопасность.

– Спасибо, – говорит он. – Ну, я пошел. Первый день! Всегда немного волнительно. Пожелайте мне ни пуха ни пера!

– Ни пуха ни пера, мистер Герц. – Мэдисон поднимает вверх два больших пальца.

– К черту! – отвечает Феликс.

Это он научил их говорить Ни пуха ни пера и отвечать К черту. Старое театральное суеверие, объяснил он. Так желают удачи перед выходом на сцену. Чем больше он им рассказывает об актерских приметах и суевериях, тем лучше: круг просвещенных растет.

– Если будут проблемы, сразу жмите на кнопку, мистер Герц, – говорит Дилан. – Мы пришлем подкрепление.

Проблемы будут, мысленно произносит Феликс, но не те, о которых ты думаешь.

– Спасибо. Я знаю, что могу на вас положиться, – отвечает он и уходит по коридору.