Текст книги "Ведьмино отродье"

4. Волшебная мантия

В ту же секунду в кабинет вошли двое охранников. Они, должно быть, стояли за дверью и ждали сигнала, каковым, вероятно, стал вопль Феликса. Сейчас он отвесил себе мысленный подзатыльник за то, что был таким предсказуемым.

Тони наверняка проинструктировал охранников заранее: мерзавец всегда отличался деловой хваткой. Они встали с двух сторон от Феликса. Один – черный, второй – очень смуглый. Мускулистые руки сложены на груди, лица непроницаемы. Это были новые сотрудники, Феликс их не знал. И что важнее в данном случае, они не знали Феликса, нельзя было рассчитывать на их лояльность. Тони предусмотрел все.

– В этом нет необходимости, – сказал Феликс, но на этот раз Тони даже не потрудился ответить. Он легонько пожал плечами, кивнул головой – властное движение наделенного полномочиями человека, – и Феликса взяли под руки и вывели на стоянку. Вежливо, но решительно.

Рядом с его машиной стояла стопка картонных коробок. Он купил эту подержанную машину – красный «мустанг» с откидным верхом – в порыве сопротивления кризису среднего возраста, когда чувствовал себя по-прежнему бодрым и удалым. Еще до Миранды, которой потом не стало. «Мустанг» был ржавым еще при покупке и с тех пор проржавел еще больше. Феликс давно собирался его продать и купить другую машину, более темного цвета. Теперь можно об этом забыть. Он еще не открывал конверт с выходным пособием, но заранее знал, что там будет лишь допустимый минимум. Никакой тебе роскоши в виде подержанных автомобилей.

Моросил дождик. Охранники помогли Феликсу загрузить картонные коробки в «мустанг». Они не проронили ни слова. Феликс тоже молчал. Да и что можно было сказать?

Коробки промокли. Интересно, что в них лежит? Бумаги, памятные вещи, кто знает? В тот момент Феликсу было плевать. Он подумывал, а не сделать ли широкий жест? Сложить все коробки посреди стоянки и поджечь! Но чем поджечь? Тут нужен бензин, спички или зажигалка, а у Феликса не было ни первого, ни второго, ни третьего. Да и зачем давать Тони еще одно оружие против себя? Вызов пожарных, звонки в полицию, Феликса уводят в наручниках, он что-то невнятно бормочет и орет благим матом, ему предъявляют обвинения в поджоге и нарушении общественного порядка. Назначена психиатрическая экспертиза, проплаченная Тони. Установлен диагноз. Видите? – скажет Тони на заседании Правления. – Параноик. Психованный. Слава богу, мы избавились от него вовремя, пока он не съехал с резьбы прямо в театре.

Когда они запихивали в «Мустанг» последние промокшие коробки, на стоянку выкатилась одинокая упитанная фигура. Лонни Гордон, председатель Правления фестиваля, с зонтиком над лысеющей головой со всклоченными волосами, пластиковым пакетом, какой-то палкой и охапкой чего-то, что по виду было похоже на шкуру скунса, и увенчивала все это дохлая белая кошка.

Старый хрыч и предатель. Феликс не удостоил его даже взглядом.

Вперевалочку, шлеп-шлеп по лужам, подошел толстый Лонни, сопящий, как морж.

– Феликс, мне очень жаль, – сказал он, поравнявшись с багажником «мустанга».

– Черта с два тебе жаль, – отозвался Феликс.

– Я голосовал против, – скорбно проговорил Лонни. – Меня задавили большинством голосов.

– Ага, как же, – сказал Феликс. Палка оказалась его тростью с лисьей головой; дохлая кошка – его бородой для Просперо; ворох шкур, теперь он разглядел, был его волшебной мантией. Шкурки намокли, мех местами свалялся. Пластмассовые глазки-бусинки тупо глядели на Феликса, плюшевые хвосты уныло свисали. В сером пасмурном свете дня мантия выглядела по-дурацки. Но на сцене, украшенная листвой, золочеными цветами и блестками, она смотрелась бы великолепно.

– Мне правда жаль, что все так получилось, – сказал Лонни. – Я подумал, тебе захочется это забрать. – Он попытался вручить Феликсу мантию, бороду и трость, но тот их не принял. Стоял, опустив руки, и просто смотрел на Лонни. Момент был неловкий. Лонни и вправду расстроился: сентиментальный старый пердун, он плакал в конце трагедий. – Пожалуйста, – сказал он. – Возьми на память. Ты вложил столько труда. – Он опять протянул вещи Феликса. Чернокожий охранник забрал их и запихал в машину.

– Не стоило беспокоиться, – сказал Феликс.

– И вот еще, – Лонни протянул ему пластиковый пакет. – Твой сценарий «Бури». С твоими пометками. Я позволил себе заглянуть… это был бы шедевр. – Его голос дрожал. – Может, когда-нибудь пригодится.

– Ты бредишь, – сказал Феликс. – Ты и эта тварь Тони… вы разрушили мою карьеру, и ты это знаешь. Лучше бы вы меня пристрелили. – Это было преувеличение, но Феликса хоть чуть-чуть утешало, что можно ткнуть кого-то носом в его собственные невзгоды. Кого-то добросердечного, бесхарактерного и уязвимого в отличие от Тони.

– Я уверен, что у тебя все образуется, – сказал Лонни. – В конце концов, такие творческие инициативы, такой талант… Наверняка есть и другие места… Новый старт…

– Другие места? – перебил его Феликс. – Мне уже пятьдесят! Как-то я староват для новых стартов, тебе не кажется?

Лонни тяжело сглотнул.

– Я понимаю, что ты… Мы обязательно вынесем тебе благодарность. На следующем заседании. Было еще предложение поставить статую… ну, знаешь… бюст. Или, может, фонтан в твою честь…

Творческие инициативы. Талант. В театральной среде как-то уж слишком злоупотребляют этими словами, с горечью подумал Феликс. А три самые бесполезные вещи на свете: член священника, сиськи монахини и выражение искренней благодарности.

– Засунь этот бюст себе в… – начал было он, но потом смягчился. – Спасибо, Лонни. Я знаю, ты хочешь как лучше. – Он протянул руку. Лонни ее пожал.

Неужели по красным щекам старика и вправду текли слезы, дрожали губы? Теперь, когда Тони встал у руля, Лонни следует поберечь задницу, подумал Феликс. Особенно если он будет и дальше так раскисать, мучаясь угрызениями совести. Церемониться Тони не станет: он сокрушит оппозицию, подавит сомневающихся, окружит себя бандой громил, разгонит всех, кто ему неугоден.

– Если тебе будут нужны рекомендации, – сказал Лонни, – я с радостью помогу… или… я понимаю, тебе сейчас… может быть, когда ты отдохнешь… Ты работал на износ. С тех пор, как… это ужасно… мне очень жаль… Так не должно быть. Человеку не выдержать столько горя…

Лонни присутствовал на обоих похоронах, сначала на Надиных, а затем Миранды, он бросил маленький букетик бледно-розовых чайных роз в крошечную могилу. Тогда Феликс подумал, что это несколько театрально, хотя был благодарен за проявление чувств. Под конец Лонни не выдержал и разрыдался, сморкаясь в платок размером со скатерть.

Тони тоже присутствовал на похоронах, подлая крыса, в черном галстуке, со скорбной рожей, хотя, возможно, он уже тогда вынашивал планы, как занять место Феликса.

– Спасибо, – повторил Феликс, оборвав Лонни на полуслове. – Со мной все будет в порядке. И вам спасибо за помощь, – обратился он к охранникам.

– Осторожнее на дороге, мистер Филлипс, – сказал один из них.

– Да, – сказал второй. – Мы просто делаем свою работу.

Они вроде как извинялись. Возможно, они сами знали, каково это – быть на месте того, кого увольняют.

Потом Феликс сел в проржавевший «мустанг», выехал со стоянки и помчался в свою оставшуюся жизнь.

5. Владелец очень бедного жилья

Вся оставшаяся жизнь. Когда-то ему казалось, что это долго. Очень долго. Как быстро пролетело время. Сколько лет жизни растрачено впустую. Сколько их еще осталось.

Вырулив со стоянки, Феликс поехал куда глядят глаза. Он не чувствовал, что управляет машиной. Ощущение было такое, как будто его что-то гонит. Уносит ветром. Ему было зябко, хотя дождь уже прекратился, в небе сияло солнце, а в машине работала печка. Пребывал ли он в шоковом состоянии? Нет: его не трясло. Он был спокоен.

Вскоре театр пропал из виду: театр с его развевающимися флажками, фонтаном с каменными дельфинами, внутренним двориком и нарядной публикой, толпящейся у киосков с мороженым. Осталась позади главная улица Мейкшавега с ее дорогущими ресторанами и пивными, украшенными головами древних поэтов, свиней и королев эпохи Возрождения, а также лягушками, гномами и петухами; остались позади сувенирные лавки с кельтскими шерстяными изделиями и резьбой эскимосов и бутики с английским фарфором. Красивые кирпичные дома в викторианском стиле, на которых периодически встречались вывески – «Домашняя гостиница», сменились вереницей аптек, мастерских по ремонту обуви и тайских маникюрных салонов. Еще несколько светофоров – и пригородные супермаркеты, мексиканские забегаловки и рестораны быстрого питания с непременными гамбургерами тоже остались позади. Феликс мчался вперед, не разбирая дороги.

Куда он заехал? Он не знал. С двух сторон от дороги простирались поля: светло-зеленая весенняя пшеница, темно-зеленые соевые бобы. Островки из деревьев с сочной молодой листвой окружали старые фермерские подворья, деревянные амбары, построенные не меньше века назад, все еще были пригодны к использованию, силосные башни ломали плоский горизонтальный пейзаж. Асфальт под колесами сменился гравием. Дорога явно нуждалась в ремонте.

Он сбросил скорость и огляделся по сторонам. Ему нужно было убежище, тайный приют, место, где он никого не знает и никто не знает его. Пристанище, где можно восстановить силы и зализать раны. Только теперь до него начало доходить, как серьезно он ранен.

Завтра или послезавтра, максимум через три дня, с подачи Тони в газетах появится насквозь лживая история. Они напишут, что Феликс уволился с поста художественного руководителя Мейкшавегского фестиваля по собственному желанию, чтобы приложить свой талант к новым проектам, но никто этому не поверит. Если Феликс останется в Мейкшавеге, вездесущие репортеры обязательно его разыщут, чтобы посмаковать подробности низвержения титана. Они будут названивать ему домой, ждать в засаде, рыскать по городу в надежде перехватить его в одном из местных баров, если он сдуру решит пойти в него. Его спросят, хочет ли он как-то прокомментировать свою отставку; наверняка попытаются задать провокационные вопросы, чтобы вывести его из себя: он заработал себе репутацию человека вспыльчивого и несдержанного. Но какой смысл кричать, сотрясая воздух? Что он этим добьется?

Солнце уже садилось, постепенно принимая багровый цвет. Сколько он здесь пробыл, где бы ни было это здесь? Феликс поехал дальше.

На некотором расстоянии от дороги виднелась странная постройка, к которой вел заброшенный, заросший травой проезд. Вроде бы дом, но врытый в склон небольшого холма, так что снаружи был виден только фасад с единственным окном и приоткрытой дверью. Из стены выходила металлическая труба и круто загибалась вверх. Кончик трубы был прикрыт жестяным колпаком. На натянутой перед домом бельевой веревке еще оставалась одинокая прищепка, державшая какую-то серую тряпочку вроде кухонного полотенца. Феликс подумал, что здесь его точно никто не найдет.

Во всяком случае, можно пойти посмотреть.

Феликс поставил машину на обочине гравийной дороги и пошел по заброшенной дорожке, пробираясь сквозь высокую траву. Дверь заскрипела, когда он распахнул ее шире. Но это не страшно. Надо лишь смазать петли. Потолок в помещении был низкий, с деревянными балками, когда-то побеленными, а теперь заросшими паутиной. Пахло даже приятно: землей и деревом, с легким оттенком золы. В углу стояла чугунная плита с двумя конфорками и крошечной духовкой – ржавой, но все еще целой. Две комнаты. Во второй, видимо, была спальня. Здесь имелось окно – точнее, стеклянный люк в потолке, причем стекло с виду казалось новым, и дверь, закрытая на крючок. Феликс откинул крючок и отворил дверь. За ней обнаружилась заросшая сорняками тропинка и деревянный садовый туалет. Вот и славно, подумал Феликс. Ему не придется самому копать яму под отхожее место. Об этом уже позаботился кто-то другой.

Мебели не было, кроме массивного платяного шкафа в спальне и кухонного стола с пластиковой красной столешницей с серебряными завитками. Ни одного стула. Пол дощатый: спасибо, что не земляной. Имелась даже раковина с ручным насосом. С потолка свисала электрическая лампочка, значит, в дом было проведено электричество. Феликс на пробу щелкнул выключателем, и лампочка зажглась. Значит, кто-то здесь жил не так давно, намного позже, скажем, чем в 1830 году. В домике было все необходимое для жизни, хотя и по минимуму. Но если найти владельца, договориться кое-что здесь поменять, то вполне можно жить.

Избрав эту хижину и все прилагавшиеся к ней лишения, он никого не накажет, кроме себя самого. Наденет власяницу, изображая мученика, отшельника. Смотрите, как я страдаю. Это будет спектакль без зрителей, исключительно для себя. Он понимал, что это ребячество. Глупое упрямство. Давно пора повзрослеть.

Но если по правде, какие еще варианты? Он слишком известная личность, чтобы устроиться на другую работу; на такую работу, которая стала бы равноценной заменой прошлой, на такую работу, которая привлекает его самого. И Сэл О’Нелли, держащий в руках ключи от сундука с сокровищами государственного финансирования, ненавязчиво преградит Феликсу путь к любой более-менее значимой руководящей должности: Тони не нужен соперник, который может создать конкуренцию театральному фестивалю в Мейкшавеге, а то и вовсе его переплюнуть. Тони с Сэлом явно объединили усилия, а это значит, что Феликсу не дадут поднять голову. Зачем доставлять им удовольствие и биться лбом в глухую стену?

Он вернулся в Мейкшавег и остановился у маленького кирпичного коттеджа, который снял на этот сезон. С тех пор как Феликс лишился семьи, он решил, что теперь у него не будет своего дома. Он будет жить в съемных – чужих – домах и квартирах. У него до сих пор сохранились некоторые предметы мебели: кровать, письменный стол, торшер, два старых деревянных стула, – которые они с Надей купили во время распродажи на блошином рынке. Личный хлам. Все, что осталось от настоящей, полноценной жизни.

И фотография его Миранды, конечно. Он всегда держал ее рядом, чтобы смотреть на нее, когда чувствовал, что начинает скатываться во тьму. Этот снимок он сделал сам, когда Миранде было почти три. Она впервые села на качели. Запрокинула голову, рассмеялась. Такой она и осталась на фото: взлетает в воздух, крепко держится ручками за веревки, утренний солнечный свет сияет в ее волосах. Фотография вставлена в рамку серебристого цвета. Серебряная оконная рама. По другую сторону этого магического окна Миранда еще жива.

Но теперь ей придется остаться запертой за стеклом, потому что его «Бури» не будет, и новая Миранда – та Миранда, которую он собирался создать или, может быть, воскресить – не воплотится в реальность.

Тони потерял совесть настолько, что даже не дал Феликсу проститься с актерами и техническим персоналом. Сказать им спасибо. Выразить сожаление, что «Буря» не состоится. Его вытолкали за дверь как преступника. Неужели Тони и его прихлебатели так боялись Феликса? Боялись всеобщего бунта, противодействия? Они и вправду считали, что у Феликса столько власти?

Он позвонил в транспортную компанию и спросил, когда они смогут прислать грузчиков. Сказал, что ему нужно упаковать вещи и сдать их на хранение как можно быстрее; он доплатит за срочность. Он выписал чек хозяину дома, оплатив весь срок аренды. Он сходил в банк, положил на счет деньги, полученные от Тони, – мизерное выходное пособие – и сообщил управляющему, что у него скоро сменится адрес. Новый он сообщит письмом.

Хорошо, у него были какие-то сбережения. Он мог позволить себе лечь на дно, скрывшись от мира. На какое-то время.

Теперь надо было найти владельцев старого жилища у дороги. Он вернулся туда и постучался в хозяйский дом на ближайшей ферме. Дверь открыла женщина; средних лет, невысокого роста, с тусклыми русыми волосами, собранными в хвост, – типичная внешность. Джинсы и свитер; за спиной женщины виднелся кусок прихожей и детская пластмассовая игрушка на полу, который был покрыт линолеумом. У Феликса сжалось сердце.

Женщина встала в дверях, скрестив руки на груди.

– Я видела вашу машину, – сказала она. – У хибары.

– Да, – сказал Феликс, выдав свою самую очаровательную улыбку. – Я тут подумал… Вы знаете, кто владелец этого домика?

– А вам зачем? – нахмурилась женщина. – Это не наше. Налог мы за него не платим. Просто старая хибара, гроша ломаного не стоит. Осталась от первопоселенцев или кого там, не знаю. Я давно говорю Берту, ее надо сжечь.

Ага, подумал Феликс. Тут можно договориться.

– Я был болен, – сказал он, и сказал почти правду. – Доктора прописали мне отдых в деревне. Говорят, свежий воздух пойдет мне на пользу.

– Воздух, – фыркнула женщина. – Воздуха здесь завались. И совершенно бесплатно, насколько я помню. Дышите себе на здоровье.

– Я бы хотел поселиться в том маленьком домике, – сказал Феликс с безобидной улыбкой. Он хотел произвести впечатление человека с легким приветом, но именно с легким. Малость тронутый, но не маньяк. – Я буду платить за аренду. Ежемесячно. Наличными, – добавил он.

Это были волшебные слова, открывающие все двери. Феликса пригласили войти, провели в кухню, усадили за стол и сразу же перешли к делу. Женщине очень хотелось денег, она этого и не скрывала. Берт – ее муж – так и не смог заработать нормальные деньги, выращивая люцерну, и подрабатывал доставкой газовых баллонов, а зимой еще чистил дороги. Дома он бывал редко, так что женщине приходилось справляться со всем самой. Она снова фыркнула и дернула головой: «со всем» включало в себя и чокнутых вроде Феликса.

Она сказала, что в домике периодически кто-то живет. Последние его обитатели, «парочка хиппи, он – художник, она – уж не знаю, как называют девиц, которые путаются с художниками», съехали в прошлом году. До них там жил ее нищий дядюшка; а до него – тетушка Берта, сумасшедшая старушенция, которую пришлось сдать в психушку. Кто жил там до тетушки, она не знает. Ее здесь еще не было. Кто-то из местных уверен, что в домике водятся привидения, но пусть Феликс не обращает внимания на глупые слухи, насмешливо проговорила она, это неправда, потому что народ здесь дремучий. (Она-то явно считала, что это правда.)

Они договорились, что Феликс может поселиться в хибаре и волен ее ремонтировать как угодно. Зимой Берт будет чистить подъездную дорожку, чтобы Феликсу не приходилось тонуть в снегу. Деньги надо отдавать Мод – так звали женщину – в конвертике. Ежемесячно, первого числа. А если кто-нибудь спросит, то он никаких денег не платит. Феликс – дядюшка Мод и живет здесь бесплатно. Они с Бертом обеспечат его дровами для печки: их сын-подросток будет привозить дрова на тракторе. Эта услуга уже включена в стоимость аренды. Если Феликс захочет, Мод может стирать его вещи. За отдельную плату.

Феликс поблагодарил ее и сказал, поживем – увидим. Со своей стороны он поставил условие, чтобы она никому не рассказывала о нем. Ему сейчас надо залечь на дно, сказал он. На то есть причины, но они не связаны с криминалом.

Она покосилась на него; она не поверила насчет криминала, но ей было плевать.

– Можете мне довериться, – сказала она.

Как ни странно, но он ей поверил.

Она проводила его до двери, и они пожали друг другу руки. У нее было крепкое, по-мужски сильное рукопожатие.

– Как вас зовут? – спросила она. – В смысле, как к вам обращаться, если вдруг что?

Феликс замешкался. Не ваше дело, вертелось на языке.

– Мистер Герц, – сказал он.

6. В темной пропасти времен

Очень скоро Феликс обнаружил, что исчезнуть из мира не составляет труда, и что мир, в общем и целом, легко отнесется к твоему исчезновению. Дыра, образовавшаяся на полотне Мейкшавегского фестиваля после ухода Феликса, была заполнена почти мгновенно – ее заполнил Тони. Представление продолжалось, как и полагалось. Куда подевался Феликс? Это была загадка, но никто не стремился ее разгадать. Без пересудов, конечно же, не обошлось. Может быть, у него нервный срыв? Или он спрыгнул с моста? Все помнят, как он убивался, когда умерла его девочка – так трагично, – а потом помешался на этой своей, прямо скажем, безумной «Буре», тут поневоле задумаешься. Но интерес быстро иссяк, потому что у каждого, кто его проявлял, были другие дела и заботы, и о Феликсе начали забывать. Волна слухов успокоилась. Надо было добиваться успеха, учить роли, оттачивать мастерство.

Выпьем за старого маньяка, он представлял себе, как они поднимают бокалы в пабе «Свисток и жаба», или в «Королевской башке», или в «Каштане и бесенке», или в любом другом месте, где актеры и другие работники фестиваля расслаблялись в свободное время. За Маэстро. За Феликса Филлипса, где бы он ни был.

Феликс перевел свой банковский счет в филиал в Уилмоте, через два города от Мейкшавега, и там же арендовал себе абонентский ящик на почте. В конце концов, он еще жив, и у него есть некоторые обязательства. Например, нужно подавать налоговые декларации. Если он не подаст декларацию вовремя, они его из-под земли достанут. Это была минимальная цена за то, чтобы спокойно ходить по земле, дышать, вкушать пищу и опорожняться, с горечью размышлял он.

Он открыл второй банковский счет на имя Ф. Герца, объяснив, что это его литературный псевдоним. Да, он писатель, сказал Феликс в банке. Ему было приятно заиметь двойника, не обремененного его печальной историей. Феликс Филлипс стал никому не нужен, но у Ф. Герца еще были шансы; хотя пока непонятно, какие и в чем.

Для общения с налоговой он сохранил свое настоящее имя. Так было проще. Но для новых соседей он был «мистером Герцем»: для Мод и Берта, для их вечно насупленной маленькой дочки Кристель, которая явно считала Феликса пожирателем детей, и для Уолтера, их хмурого сына-подростка, который в первые несколько лет – пока не уехал на заработки в Альберту – и вправду возил дрова к скромному обиталищу Феликса.

На какое-то время Феликс придумал себе забаву: представлял Мод в роли синеглазой ведьмы Сикораксы, а Уолтера – в роли Калибана[3]3
  Сикоракса и Калибан – герои пьесы У. Шекспира «Буря».


[Закрыть], уродливого слуги, который носил дрова и мыл посуду в постановке его личной «Бури», которая происходила у него в сознании, однако это продлилось недолго. Все было не то и не так: муж Берт не тянул на дьявола, а юная Кристель, угрюмый, толстый и неуклюжий ребенок, явно не подходила на роль сильфидоподобной Миранды.

И в этом раскладе не было места для Ариэля, хотя Феликс заплатил Берту – мастеру на все руки, – чтобы тот провел в домик еще один электрический кабель от фермы вдобавок к тому, без сомнения нелегальному, который уже был. Таким образом, он мог включать маленький обогреватель в холодные дни, а также крошечный холодильник и электроплитку на две конфорки, хотя не одновременно, иначе у него выбивало пробки. Еще он купил электрический чайник. Мод каждый месяц считала расход электричества и добавляла нужную сумму к его квартплате. Если уж выделять роли в «Буре» семейству Мод, то они были низшими стихийными духами: источником тепла и света, хотя источником весьма скудным, шутил про себя Феликс.

Не считая торжественной передачи конверта с деньгами первого числа каждого месяца, Феликс практически не общался со своими домовладельцами, если их можно было назвать таковыми. Семейство Мод занималось своими делами. Феликс занимался своими.

Но какие у него были дела?

Он старался избегать новостей о театре и не думать о нем. Слишком болезненно. Но эти попытки редко увенчивались успехом. Он как одержимый скупал все местные газеты и даже газеты ближайших городов, просматривал отзывы о фестивале, а потом рвал их на растопку.

На раннем этапе этого периода скорби и тяжких раздумий он занялся ремонтом своего захолустного жилища. Ручной труд способствовал исцелению духа. Он вычистил комнаты, вымел всю паутину, забрал со склада, где хранил вещи, свои немногочисленные пожитки и перевез их в новый дом. Немного смазки, чуть-чуть герметика, новая резиновая прокладка – и ручной насос заработал. С туалетом все оказалось проще: он был готов к использованию и пока не издавал неприятных запахов. Феликс купил упаковку каких-то коричневых гранул, рекламируемых как идеальное средство для садовых уборных, и периодически засыпал их в яму. Он постелил ковер на полу в спальне. Поставил кровать и прикроватный столик. На столике поселилась фотография смеющейся Миранды. Несмотря на жалкие потуги создать домашний уют, Феликс спал беспокойно и часто просыпался по ночам.

Он прикупил несколько инструментов в магазинчике хозтоваров в Уилмоте: косу, молоток. Выкосил все сорняки перед домиком; взобравшись на шаткий стул, вымыл окно в большой комнате и стеклянный люк в спальне. Он даже подумывал разбить огород, посадить помидоры и прочие овощи. Но нет: это будет уже перебор. И все же он не сидел сложа руки. Он занимался своими делами: обустраивал дом, хлопотал по хозяйству.

Только этого было мало.

Он записался в библиотеку. Решил, что надо воспользоваться возможностью и наконец прочитать всю классику, которую не одолел в юности. «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Преступление и наказание»… Он честно попробовал, но не смог: слишком много реальной жизни, слишком много трагедии. Зато он обнаружил, что его тянет на детские книжки, где все непременно заканчивается хорошо. «Энн из Зеленых Крыш», «Питер Пэн». Волшебные сказки: «Белоснежка», «Спящая красавица». Юные девушки умирали и лежали в хрустальных гробах или на царских кроватях под балдахином, а потом оживали чудесным образом от поцелуя истинной любви: вот о чем он мечтал. Исправить непоправимое. Обмануть смерть.

– У вас, наверное, внуки, – сказала ему милая библиотекарша. – Вы им читаете вслух?

Феликс кивнул и улыбнулся. Зачем ей знать правду?

Но вскоре и этот источник иссяк. Феликс стал проводить непростительно много времени, сидя в теньке в полосатом шезлонге, купленном на гаражной распродаже, и глядя в пространство. Подобное времяпрепровождение неизбежно приводит к тому, что человеку начинает видеться то, чего нет. Но Феликса это не насторожило. Облака странной формы, лица в листве. Так он чувствовал себя менее одиноким.

Тишина все-таки до него добралась. Не совсем тишина, если быть точным. Пение птиц, стрекот сверчков, шелест деревьев под ветром, многоголосие жужжащих в сортире мух. Иногда, чтобы сбежать от этой непрекращающейся полумузыки, он садился в свою ненадежную машину, ехал в Уилмот и покупал что-нибудь в магазинчике хозтоваров. Просто чтобы услышать обыкновенную человеческую речь. За несколько лет у него скопилась небольшая коллекция банок столярного клея, отверток, шурупов, дверных крючков без петель и крючков для картин. Может быть, он потихоньку впадал в маразм? Что о нем говорили соседи? Видели в нем безобидного местного чудика? Или вообще его не замечали? И не все ли ему равно?

Если нет, то имелось ли что-то, что еще было важно? Чего он хотел с той же страстью, пылавшей в нем прежде, когда он неистово сотрясал твердь театрального мира? Для чего теперь жить? Какова его цель? Он потерял дело всей жизни, любовь всей своей жизни. Обе любви. Он впадал в спячку. Терял энергию. Существовал по инерции, но хотя бы не потянулся к рюмке.

Он мог бы стать одним из многих мужчин преклонного возраста – оставивших в прошлом романтику и амбиции, – бесцельно топчущих землю. Мог бы отправиться в путешествие. У него были какие-то сбережения. На две-три поездки должно хватить. Но вот именно что на две-три. И вряд ли ему было бы интересно. Потому что: куда он хотел бы поехать? Он мог бы завести интрижку с какой-нибудь одинокой дамой и сделать несчастными их обоих. О создании новой семьи не могло быть и речи, потому что никто не заменит ушедших. Он мог бы записаться в бридж-клуб, кружок фотографии или студию рисования акварелью. Но он ненавидел бридж, потерял интерес к фотографии и не взялся бы за рисование даже ради спасения собственной жизни.

Но хотел ли Феликс спасти себе жизнь? А если нет, что тогда?

Можно повеситься. Пустить себе пулю в лоб. Утопиться в озере Гурон, которое было не так далеко.

Пустые размышления. Он не думал об этом всерьез.

А значит…

Надо было найти себе цель. Он много думал об этом, сидя в шезлонге на свежем воздухе. В конце концов он пришел к выводу, что у него остается лишь два варианта – два дела, которые все еще могут доставить ему удовольствие. Со временем он сформулировал их для себя очень четко.

Во-первых, надо вернуть себе «Бурю». Ему необходимо поставить ее на сцене, когда-нибудь, где-нибудь. И это не связано с театром или с его репутацией, или с его карьерой – нет, истинная причина была иная. Все очень просто: его Миранда должна восстать из хрустального гроба. Ей надо дать жизнь. Но как это сделать, где найти актеров? Актеры не растут на деревьях, хотя деревьев вокруг в избытке.

Во-вторых, он хотел отомстить. Он жаждал мщения. Мечтал о нем. Тони и Сэл не должны избежать наказания. Он оказался в столь бедственном положении по их вине. Они поступили с ним подло. Но как ему им отомстить?

Вот чего он хотел. И хотел с каждым днем все сильнее. Но не знал, как это осуществить.