Текст книги "Автобиография"

С моей точки зрения, однако, не менее важным, чем сама дискуссия, был тот факт, что, приглашая меня и моих сотрудников, Тед давал понять, что у него не было намерения снимать меня с поста министра образования в предсказуемом будущем. Это было жизненно важно для упрочения моего авторитета. Тед пошел дальше несколько дней спустя, перечислив в парламенте список моих достижений. Почему он так сильно меня поддержал? Некоторые думали, что ему нужна была женщина в составе кабинета, и было трудно найти надежного альтернативного кандидата на эту роль. Но мне хочется думать, что это также показывает самую лучшую сторону характера Теда. Он знал, что те политические меры, за которые на меня так резко набросились, были в основном меры, на которые я неохотно согласилсь под давлением казначейства и требований со стороны государственных финансов. Он также знал, что я не пыталась переложить вину на других. Хоть и нельзя было рассчитывать на его согласие по поводу отдельных стратегий, он всегда стоял за людей, которые делали все возможное для него и его правительства. Это было одной из важнейших причин, почему кабинет отвечал ему взаимностью, оставаясь объединенным под его началом.

С весны 1972 года ледяной политический климат, в котором я жила, начал заметно теплеть.

Белая книга об образовании, опубликованная в декабре 1972 года, вернула удачу нашей образовательной политике. Решение опубликовать ее было принято при обсуждении трех докладов Обзора и анализа программ[25]25
   Система Обзора и анализа программ стала характерным нововведением в правительстве Хита – амбициозной попыткой оценить существующие министерские программы, чьим намерением было радикально уменьшить роль правительства, но эффект которой был малым или нулевым.


[Закрыть], которые мы подготовили в министерстве. Изначально она называлась «Образование: Структура для продвижения», но в итоге название было изменено (и в ретроспективе оно кажется слишком типичным для тех чрезмерно амбициозных, высокозатратных лет) и стало звучать «Образование: Структура для экспансии». Белая книга предлагала десятилетний план по увеличению затрат и лучшему обеспечению.

Белая книга получила ошеломительно восторженный прием. «Дэйли Телеграф», хотя и критикуя отсутствие предложений по поводу студенческих займов или ваучеров, сказала, что Белая книга утвердила меня «как одного из самых выдающихся наших реформаторов – и самых расточительных – среди министров образования». «Дэйли Мэйл» описала ее как «тихую революцию» и добавила, что «ничего похожего не было со времен войны». Более тревожащими были похвала «Гардиан» за «прогрессивную программу» и комментарий – надеюсь, иронический, – что «за исключением оставленного отборочного экзамена «11 плюс» миссис Тэтчер больше чем на полпути к достойной социалистической образовательной политике».

За исключением нескольких оживленных споров с Роем Хаттерслеем, новым и чрезвычайно красноречивым лейбористским представителем от образования, по поводу уровня увеличения расходов на образование, первые месяцы 1973 года прошли в Министерстве образования довольно тихо. Но вскоре пришлось столкнуться с последствиями налоговой и валютной политики правительства. Первая часть была в мае – ряд сокращений государственных расходов, спланированных, чтобы охладить перегревшуюся экономику. Капитальные расходы на образование, в особенности на политически менее чувствительную сферу высшего образования, были очевидной мишенью. Уменьшение бюджета Министерства образования на 1974–1975 гг. составляло 182 миллиона из 1200 миллионов общего сокращения государственных расходов. Но я сумела пока спасти программу детских садов и программу строительства специальных школ.

К этому моменту, однако, мое внимание было сосредоточено на катастрофических событиях, обрушившихся на правительство. Немного времени оставалось до того, как я должна была взобраться на трибуну и защищать ту политику, которую осуществляла на посту министра образования. Я не видела в этом никакой трудности, ибо почти по каждому фронту мы продвинулись вперед. И если единицы измерения, с помощью которых «продвижение» в то время оценивалось – скорее задействованные ресурсы, нежели достигнутые результаты, – были установлены, это тоже было признаком настоящего улучшения. Почти 2000 устаревших начальных школ в Англии и Уэльсе были заменены или улучшены. Было значительно увеличено число детских садов. Я проталкивала идею увеличения минимального возраста при окончании школы, которую Лейбористская партия вынуждена была отсрочить. Меньшее число учеников теперь занималось в очень больших классах. Было больше квалифицированных учителей и больше студентов, получающих высшее образование. Но слишком много моего времени было потрачено в министерстве на споры о структурах и ресурсах, слишком мало посвящено работе над ключевой проблемой о содержании образования.

В равной степени к началу парламентских выборов было ясно, что и цифры, и, более фундаментально, подход «Структуры для экспансии» уже не соответствовали реальности. Программа универсального дошкольного образования явно была не по средствам. Школьные крыши вынуждены были протекать на протяжении многих лет, пока уменьшение числа учеников и закрытие школ не позволили лучше использовать ресурсы. Принцип доклада Роббинса о том, что «курсы высшего образования должны быть доступны всем, у кого есть достаточно способностей и знаний, чтобы его получить» (параграф 31), должен был уйти на второй план в ситуации финансовой напряженности.

Было большим разочарованием видеть, как скукоживаются выпестованные мной планы и программы, но я сейчас понимаю, что это было неизбежно. И возможно, побочным явлением этого стало то, что мы вынуждены были творчески подойти к вопросу о том, как добиться наилучших результатов при внезапно ограничившихся ресурсах. В экономической сфере кризисы с 1973 по 1976 год вели к глубокому скептицизму по поводу ценности кейнсианского управления спросом и к новому пониманию классической либеральной экономики сбалансированных бюджетов, низких налогов и свободного рынка. Похожим образом в образовании и других областях социальной политики осознание того, что должны быть найдены иные средства, нежели увеличение государственных расходов, открыло целый новый мир. Начали задаваться фундаментальные вопросы о том, может ли образовательная система в том виде, в котором она существует на данный момент, привести к ожидаемым результатам. Не существует ли она, по сути, ради выгоды тех, кто ею управляет, нежели тех, кто ею пользуется? Не делало ли государство скорее слишком много, нежели слишком мало? Чему могут нас научить результаты – часто более высокие – образовательных систем и методов других стран? Становилось необходимым пересмотреть всю эту политику, и нам вскоре было подарено много времени на размышления.

Глава 7
Урок не окончен

Правительство Хита, 1970–1974

Чуть ранее 11 часов утра во вторник 23 июня 1970 года моя новая министерская машина привезла меня на Даунинг-стрит, 10, где вместе с другими коллегами я протолкнулась сквозь группу газетных и телевизионных журналистов, толпившихся возле дома. В приемной стояли радостный гвалт и смех. Мы бодро зашли в кабинет премьер-министра, где нас ждали Тед Хит и секретарь кабинета министров сэр Берк Тренд. Я заняла свое место за столом, но мысли мои витали отчасти вокруг моего министерства, отчасти вокруг больших стратегических задач, стоявших перед правительством. Там они и задержались, возможно, слишком надолго. Но я была взволнована не только оттого, что это было первое в моей жизни заседание кабинета министров. Я чувствовала, и думаю, что мы все так чувствовали, что это был решающий момент в жизни нашей страны.

Это было чувство, которое сам Тед изо всех сил хотел оправдать. Говоря с той же энергией, которой было наполнено его предисловие к предвыборному манифесту, благодаря которому мы только что победили на выборах, он объявил о своем намерении установить новый стиль управления. Особое значение придавалось тщательному обдумыванию и избеганию быстрых и торопливых решений. В изобилии обещались и полный разрыв, и новый старт, и новая метла.

Тон был именно таким, какого мы все ожидали от Теда. Он твердо верил в способность объективных политиков с широкими взглядами решать фундаментальные проблемы, если ход работы и структура правительства были верными и если были доступны и правильно использованы рекомендации действительно профессионального уровня. Этот подход лег в основу решения, принятого той осенью, учредить Штаб центральной политики под руководством Виктора Ротшильда, чтобы перевести механизм работы правительства на более «рациональные» рельсы (включая учреждение гигантского Министерства по вопросам охраны окружающей среды) и организовать систему Обзора и анализа программ. Более общо, этот подход вдохновлял на то, что оказалось чрезмерной уверенностью в способности правительства формировать и контролировать ход событий.

Неизбежно эта глава содержит большую долю ретроспективной оценки. Я не была членом ключевого Комитета экономической политики (КЭП) кабинета, хотя иногда присутствовала на заседаниях, когда шел разговор о заработной плате учителей или расходах на школы. Чаще я участвовала в подкомитете Теренса Хиггинса по вопросам заработной платы, когда применялись строго установленные государством цены и политика доходов – политика, которую наш предвыборный манифест обещал избегать, и внесла некоторый вклад в его работу. И естественно, я не была членом внутреннего круга Теда, откуда шли почти все главные решения. Роль самого кабинета в целом значительно уменьшалась, начиная с первого года правительства Хита по направлению к его концу.

Все это, однако, сказано, чтобы объяснить, не чтобы обвинить. Как член кабинета министров я обязана сполна взять на себя долю ответственности за то, что было сделано при этом правительстве. Имея возможность взглянуть на события этого периода с расстояния в двадцать лет, я более ясно вижу, как Тед Хит, был ли он прав или не был, взял этот курс. И, как показало время, он не был прав, и не просто однажды, а неоднократно. Его ошибки – наши ошибки, ибо мы с ними соглашались – нанесли огромный вред Консервативной партии и всей стране. Но легко и понять, под каким давлением он находился.

Также важно помнить, что к политике, осуществляемой Тедом между весной 1972 года и февралем 1974 года, его побудили самые влиятельные комментаторы, и по большей части они находили широкую поддержку общественности. Были смелые и дальновидные критики, которые оказались правы. Но они были критикуемой, изолированной группой. На том этапе я не была среди них, хотя мои сомнения постоянно росли.

Но некоторые из нас (хотя, боюсь, никогда сам Тед) учились на этих ошибках. Я хорошо понимаю, как после того как я стала лидером Консервативной партии, Инок Пауэлл, который вместе с небольшим числом других мужественных парламентариев-тори протестовал против следующих один за другим разворотов на сто восемьдесят градусов, заявил: «Если вы ищете кого-нибудь, кто подберет втоптанные в грязь принципы, не стоит искать его среди тех, кто их туда втоптал».

Но Инок был не прав. Выражаясь словами Редьярда Киплинга, Кит Джозеф и я «не окончили урок»:

Как взрослым людям следует, справедливости ради заметим:

Урок не окончен, и в том, что принес он, мы много пользы встретим[26]26
   «Урок» (1902). Упоминаемый урок – англо-бурская война, во время которой Британия пережила много военных неудач.


[Закрыть].

В этом смысле нашим более поздним успехам мы обязаны нашему знанию ситуации изнутри и нашему пониманию ранних ошибок. Правительство Хита показало, в частности, что социалистический курс, осуществляемый политиками-тори, был даже более катастрофическим, чем социалистический курс, осуществляемый лейбористами. Коллективизм без единой капли эгалитарного идеализма, его искупающего, глубоко непривлекательное убеждение.

Как это случилось? Вопреки восторженному приему манифеста, созданного в «Сэлсдон Парке», мы продумали нашу политику гораздо менее тщательно, чем казалось. В особенности это было правдой относительно нашей экономической политики. У нас не было ясной теории инфляции или роли соглашения о ставках заработной платы в рамках этой теории. А без нее мы дрейфовали, наивно полагая, что инфляция была прямым результатом увеличения заработной платы и власти профсоюзов. Так что мы неумолимо двигались по пути регулирования доходов и цен. К тому же Тед был нетерпелив. Я тоже обладаю этим свойством. Я часто нетерпелива с людьми. Но я знала, что в широком смысле необходимо терпение, чтобы политика долговременных изменений начала приносить плоды. Это особенно верно, если, как при правительстве Теда в 1970 году и моем в 1979 году, ты привержен к политике экономического невмешательства, которая полагается скорее на установку концептуальной основы, нежели на разработку плана. Резкое изменение направления, предпринятое из-за того, что результатов, как кажется, долго нет, может иметь разрушительный эффект, подмывая доверие к стратегии. И вот так правительство, пришедшее к власти гордым своими принципами и их логичностью, оставило после себя, среди прочего постыдного наследства, массу колких издевок по поводу «поворота на сто восемьдесят градусов». Слова самого Теда из его предисловия к предвыборному манифесту 1970 года вернулись бумерангом:

«Когда решение принято, когда политика определена, премьер-министр и его коллеги должны иметь мужество ее придерживаться. Ничто в мире не принесло Британии большего вреда, чем бесконечное колебание, которое мы наблюдаем в последние годы»

На другом уровне, однако, – уровне каждодневного человеческого опыта в правительстве – объяснение того, что случилось, будет найдено в силах, нас атаковавших, и наших реакциях на них. Мы думали, что были достаточно хорошо подготовлены к столкновению с ними. Но мы не были готовы. Шаг за шагом мы сбивались с курса, пока наконец, в припадке отчаяния, не порвали карту, не выбросили за борт компас и не пустились в путь под новым флагом, но с тем же кормчим, все еще чрезвычайно уверенные в его навигаторском таланте, по направлению к незнакомым скалистым берегам.

Шквал начался рано. Уже через несколько недель после прихода к власти правительство было вынуждено объявить чрезвычайное положение[27]27
   Чрезвычайное положение может быть провозглашено верховной властью – фактически министрами – когда возникает ситуация, угрожающая лишить население предметов первой необходимости, нарушив поставку и распространение еды, воды, топлива или электричества, или коммуникаций. Это дает правительству расширенные полномочия для принятия решений с целью восстановить поставку предметов первой необходимости. Возможно использование вооруженных сил. Если парламент не заседает, когда объявлено ЧП, оно должно быть заново объявлено в течение следующих пяти дней. Статус ЧП истекает к концу месяца, но может быть продлен.


[Закрыть], поскольку началась забастовка в государственных доках. В то же время была организована следственная комиссия, чтобы найти дорогостоящее решение. Хотя забастовка угасла на следующий день, это был сомнительный триумф.

В следующем месяце случился международный кризис. В воскресенье 6 сентября террористы из Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) угнали четыре самолета (ни один из них не принадлежал Британии) и потребовали, чтобы они летели в Иорданию. Три похищения были успешными, но в четвертом – израильский самолет летел в Лондон – охранники взяли верх над террористами. Выжившая террористка Лейла Халед была арестована в аэропорту Хитроу.

НФОП потребовал ее освобождения, и как раз перед встречей кабинета министров в среду 9 сентября террористы похитили английский самолет, чтобы оказать еще большее давление. Самолет был на пути в Бейрут, когда мы совещались. Кабинету объяснили, что мы уже дали негласное согласие на американское предложение отпустить Лейлу Халед в обмен на освобождение заложников. В течение нескольких недель, пока шли переговоры, кабинет обсуждал этот вопрос много раз. Тем временем Иордания оказалась в состоянии гражданской войны, когда Кинг Хуссейн атаковал палестинцев, чтобы захватить контроль над страной, и сирийцы вторглись в страну и оккупировали большую территорию на севере. Тед противостоял любому английскому вмешательству со стороны Кинга и был уверен, что мы были правы, что ведем переговоры с НФОП. Хоть мы и не хотели освобождать Халед, в конце концов обмен состоялся. Должным образом все заложники были отпущены, хотя похищенный самолет был взорван террористами, а Кинг Хуссейн пережил события Черного сентября с трудом, но с триумфом.

Но к тому моменту правительство уже пострадало от удара, от которого, должно быть, мы никогда полностью не оправились. В середине июля Иэн Маклеод лег в больницу для проведения несложной операции в брюшной полости. Она прошла удачно, и он вернулся в дом 11 на Даунинг-стрит, чтобы отдохнуть в течение нескольких дней. Где-то в полночь в понедельник 20 июля у меня позвонил телефон. Это был Фрэнсис Пим, «главный кнут». Той ночью у Иэна случился сердечный приступ, и он умер. Ему было всего пятьдесят шесть лет.

Я была сражена лично, ибо Иэн всегда был щедрым и добрым человеком, под началом которого я работала. Но также я немедленно осознала, что мы потеряли наш самый проницательный ум и лучшего выразителя идей. Каким бы Иэн оказался канцлером, я не знаю. Но если согласиться, что худшие ошибки в экономической политике шли от верховенствующего казначейства Теда, резонно предположить, что положение могло обернуться лучше, если бы Иэн был жив. Его пост занял Тони Барбер, человек значительного ума, которому, в общем и целом, приходилось в казначействе нелегко. Экономические проблемы следующих нескольких лет основывались на этой перемене.

Заседание кабинета после смерти Иэна Маклеода было мрачным. Вокруг стола уже сидели почти все, кто был моими коллегами на протяжении следующих четырех с половиной лет. Их личные качества ожидала серьезная проверка. Тони Барбер был моим старым, хоть и не особенно близким другом со времен адвокатской практики, талантливый адвокат по налогам, но не способный противостоять Теду. Реджи Модлинг, министр внутренних дел вплоть до своей отставки из-за дела Пулсона в 1972 году[28]28
   Джон Пулсон был архитектором, осужденным в 1974 году за дачу взяток с целью выиграть контракт. Несколько представителей местных органов власти тоже оказались в тюрьме. Реджи Модлинг был членом совета директоров в одной из компаний Пулсона.


[Закрыть], все еще интересовался экономической политикой и имел на нее твердые взгляды. По контрасту, он был вовсе не в востороге от своего нового поста. Он вряд ли бы возражал против любого поворота назад по направлению к большему государственному вмешательству в экономику, которое он на самом деле всегда предпочитал.

Алек Дуглас-Хьюм без осложнений вернулся в свое старое Министерство иностранных дел, где, однако, вскоре потребовалось много усилий, чтобы выполнить наши обещания, данные во время оппозиции, отменить эмбарго на поставки оружия в Южную Африку и попытаться найти возможный способ сохранить присутствие британских войск к востоку от Суэца. Вряд ли теперь он мог отдавать много времени внутренней политике. Квинтин Хэйлшем нашел идеальную для себя роль лорда-канцлера, начав свое долгое пребывание там, сначала при Теде, потом при мне, где он сумел совместить свою старую любовь к озорству и театру со степенными традициями верхней палаты. Питер Кэррингтон пришел на пост министра обороны, для которого он отлично подходил и который с апломбом занимал. Я знала, что он был близок к Теду. Несомненно, он стал еще ближе, когда позднее, будучи председателем партии и министром энергетики, Питер сыграл решающую роль в принятии мер по поводу последней забастовки шахтеров, которая ускорила парламентские выборы 1974 года. Он был одним из членов «внутреннего круга» Теда.

Кит Джозеф, наоборот, хоть и являлся в кабинете руководящей фигурой и человеком, чье мнение всегда учитывалось со всей серьезностью, определенно не был частью этого круга и никогда, насколько я знаю, в него не приглашался. Назначение Кита на пост министра социального обеспечения привело к тому, что его сострадательная, социально-реформаторская сторона взяла верх над его более консервативными экономическими убеждениями, хотя он сохранял глубокое недоверие к корпоратизму во всех формах. Его страстью стала необходимость найти решение проблемы «цикла лишений», приговаривающего поколение за поколением к жизни в бедности. Как и я, Кит получил высокорасходный «социальный» департамент, где шла, естественным образом, борьба между тем, чего он (как и я) хотел для своих программ, и требованиями о жестком контроле государственных расходов. Случайно или в том был его расчет, но Тед обеспечил, что двое самых экономически консервативных члена его кабинета были в стороне от принятия экономических решений, а принимали их те, на кого он имел максимальное влияние.

Джон Дэвис, бывший генеральный директор Конфедерации британской промышленности (КБП), ничего не знал о политике, когда после смерти Иэна Маклеода был назначен министром технологии, и он, конечно, подпадал под эту категорию. Джон мне нравился, но даже его самому горячему обожателю было бы трудно примириться с турбулентной промышленной политикой, за которую он теперь отвечал. Джон также представлял «бизнес», что, как полагал Тед с его скрытым корпоратизмом, играло некоторую «роль» в правительстве.

Наряду с Тони Барбером и Джоном Дэвисом Роберт Карр, министр по вопросам трудоустройства, был третьей ключевой фигурой, ответственной за экономическую стратегию в правительстве Теда. Он был значительно старше меня, и у нас были разные взгляды и темпераменты. Он был порядочным и трудолюбивым, хотя и не очень ярким человеком. Но у него была сложная, возможно, невыполнимая, задача попытаться заставить работать дефектный Закон о трудовых отношениях. Его репутация «левого», по меркам консерваторов, была не столь полезна, как можно было бы ожидать; профсоюзы обычно смотрели на левонастроенных консерваторов не как на сочувствующих, а как на менее искренних. Как министр по вопросам трудоустройства во время первой забастовки шахтеров (1972) и как министр внутренних дел во время второй (1974), он был среди немногих людей в те годы, столкнувшихся с трудностями такого уровня.

Среди этих немногих был Уилли Уайтлоу, в хронологической последовательности лидер Палаты общин, министр по делам Северной Ирландии и в конце концов министр по вопросам трудоустройства во времена трехдневной рабочей недели. У нас было мало общего, и ни один из нас, я уверена, не подозревал, как близко сойдутся наши политические судьбы. Поскольку Министерству образования в то время не требовалось серьезной юридической программы, наши пути редко пересекались. Но я уже знала, что Уилли был мудрым, надежным человеком, чьи манеры, голос и фигура делали его превосходным лидером Палаты общин. За обманчивой маской публичной фигуры, однако, скрывались острый политический ум и талант управления людьми.

После преждевременной смерти Маклеода переговоры об условиях нашего вступления в Европейское экономическое сообщество были поручены Джеффри Риппону. Хотя Джеффри и я формально происходили из одного круга, мы никогда не были близки. Мне всегда казалось, что он старался поразить оппонента скорее силой своей личности, нежели силой своих аргументов. Возможно, это было потому, что Тед дал ему задание добиться наилучшего из возможных соглашений в переговорах с ЕЭС – и это соглашение не всегда соответствовало нашим долгосрочным интересам.

У меня было впечатление, что двумя членами кабинета министров, которым Тед доверял больше всех, были Джим Прайер и Питер Уокер. Оба они доказали свою преданность. Джим был личным парламентским секретарем Теда в оппозиции, а Питер – организатором его кампании в борьбе за лидерство в 1965 году. Джим был министром сельского хозяйства и на этом посту прекрасно себя чувствовал, с его фермерским происхождением и румяными щеками, он стал заместителем председателя партии при Питере Кэррингтоне в апреле 1972 года. Жажда Питера Уокера «модернизировать» британские учреждения, должно быть, помогла ему стать ближе к Теду. Он вскоре стал главой огромного новосозданного Министерста по вопросам охраны окружающей среды, где с энергией запустил самую непопулярную реформу местных органов власти, завершившуюся введенной при моем управлении системой районных налогов – ценой гораздо большей бюрократии. Позднее он перешел в другой конгломерат – Министерство торговли и промышленности (МТП). Джим и тем более Питер были младше меня, но оба имели гораздо большее влияние на общее направление деятельности правительства. Хотя их политические взгляды сильно отличались от моих, я уважала их преданность Теду и их политическую эффективность.

Другие члены кабинета – Гордон Кэмпбелл, министр по делам Шотландии, Джордж Джеллико, лорд-хранитель малой печати и лидер Палаты лордов, Питер Томас, близкий сосед по парламентскому округу и друг, министр по делам Уэльса и председатель Консервативной партии, и Майкл Нобл ненадолго в качестве министра торговли – не участвовали в совещаниях. Таким образом, у меня в кабинете был лишь один политический друг – Кит.

Но при всех трудностях, которые нам скоро предстояли, летом и осенью 1970 года такие меланхолические настроения были от нас еще далеко. На самом деле Тед Хит, Тони Барбер, Роберт Карр и Джон Дэвис с впечатляющим напором взялись определять курс радикальных реформ, а остальные члены кабинета с энтузиазмом их поддерживали.

Прежде всего правительство приступило к работе, желая сократить государственные расходы. Обсуждения начались в конце июля. Запланированный бюджет на 1974–1975 гг. было решено сократить в целом на 1,700 миллионов, и Тед издал документ об экономии, демонстрируя свою приверженность к стратегии. Большая часть сокращений падала на промышленные расходы, хотя, как уже отмечено, в моем министерстве тоже велись битвы о расходах. Инвестиционные субсидии были отменены, корпорация по промышленной реорганизации (КПР) закрыта. Авиационные и космические проекты подверглись тщательной проверке. Даже при отсрочке чрезвычайно дорогостоящего проекта «Конкорда», в целом из-за европейской политики, это была впечатляющая экономическая программа свободного рынка. Благодаря всему этому в октябре стал возможным бюджет, в котором базовая ставка подоходного налога в 8 шиллингов 3 пенни с фунта (чуть больше 41 пенса) была понижена на 6 пенни и были уменьшены корпоративные налоги, вступающие в силу в начале следующего финансового года.

Безотлагательно был выдвинут вперед ключевой элемент нашей экономической программы – законопроект о промышленных отношениях. Структура законопроекта была уже знакома: эту область мы тщательно прорабатывали в оппозиции и опубликовали наши предложения в 1968 году. Главным принципом было то, что коллективные договоры должны иметь обязательную юридическую силу, за исключением случаев, когда обе стороны решат иначе, и что исторически сложившаяся юридическая неприкосновенность профсоюзов должна быть существенно ограничена и сведена к тем профсоюзам, чьи должностные инструкции соответствуют определенным минимальным стандартам («зарегистрированным профсоюзам»).

В соответствии с этим законопроектом дела должны были рассматриваться новой системой промышленных судов и трибуналов, во главе с представительством Верховного суда – Национальным судом по вопросам отношений в промышленности (НСВОП). Законопроект также давал новые полномочия министру по вопросам трудоустройства – возможность применить НСВОП в случае провала переговоров либо издать приказ отсрочить забастовку на срок до шестидесяти дней – «время, чтобы остыть», – либо организовать тайное голосование среди рабочих, участвующих в забастовке.

В этом законопроекте многое активно поддерживало профсоюзы, но при этом он был со всей враждебностью встречен левыми. В первый раз в английском законодательстве вводилось юридически обеспеченное право принадлежать (или не принадлежать) к профессиональному союзу. Была запланирована защита против несправедливого увольнения. Наконец, законопроект отменял условия, согласно которым забастовки рабочих из сферы обеспечения газом, водой и электричеством во время действия их контрактов считались криминальным преступлением.

В то время я была ярым сторонником законопроекта, хотя у меня были сомнения по поводу некоторых его частей, таких, как раздел о жизненно необходимых услугах. Мы все осознавали, что предыдущее лейбористское правительство в своем «Месте раздора» отступило от своих предложений о реформе профсоюзов под совместным давлением профосюзов и партии. Мы были, вследствие этого, дважды обязаны сделать необходимые изменения.

В ретроспективе философия законопроекта была путаной. Подразумевалось, что если профсоюзы будут в общем утверждены в своих полномочиях, они будут дисциплинировать своих членов промышленно, уменьшая число несанкционированных забастовок, например, и используя свою промышленную силу регламентируемым и мирным образом. Но законопрокт также обеспечивал увеличение сил индивидуумов против профсоюзов. Так что проект был частично корпоратистским и частично либертарианским.

Наконец, мы наивно полагали, что наши оппоненты будут играть по тем же правилам, что и мы. В частности, мы воображали, что не будет ни массовой оппозиции по отношению к законопроектам, принятым демократически избранным правительством, ни массовых нарушений закона, как в случае с шахтерской забастовкой 1972 года. Мы не осознавали, что были вовлечены в борьбу с беспринципными людьми, чьи главные цели лежали не в сфере промышленных отношений, но в сфере политики. Лишь позднее, когда я была лидером оппозиции, я осознала, как глубоко экстремистски настроенные левые проникли в руководящие круги профсоюзов и почему эта «гигантская сила», о которой памфлет тори говорил в конце 1950-х, была теперь использована таким безжалостным образом. Коммунисты знали, что они не смогут вернуться в парламент, так что они решили продвигать свои идеи, пробравшись в руководство движением профессиональных союзов. И тот факт, что оба правительства – Уилсона и Хита – противостояли профсоюзам и затем проиграли, гораздо больше усиливало их влияние, чем ежели бы мы не оспаривали их силу с самого начала.

Но на раннем этапе мы стремились вперед. Роберт Карр сказал Британскому конгрессу тред-юнионов в октябре 1970 года, что главные аспекты законопроекта о промышленных отношениях обсуждению не подлежат. Второе чтение законопроекта было назначено на декабрь, в феврале и марте 1971 года прошли массовые протесты и забастовки против него. Лейбористы использовали все средства, чтобы противостоять законопроекту, но в августе 1971 года он должным образом вошел в свод законов.

Британский конгресс тред-юнионов направил резолюцию, приказывая профсоюзам «разрегистрироваться». Таким образом, оставалось увидеть, когда закон вошел в силу в конце февраля 1972 года, каким будет его практический результат – революция, реформа или бизнес, как обычно. Нам скоро предстояло это узнать.

Тем временем нас занимали другие проблемы. Некоторые полагают – а в то время так думал Инок Пауэлл, – что правительственное решение в феврале 1971 года взять под контроль аэрокосмический департамент компании «Роллс-Ройс» обозначило первый разворот на сто восемьдесят градусов. Это не так. Незадолго до того, как компания сообщила правительству о непреодолимых финансовых проблемах, с которыми она столкнулась (в результате резко растущей цены контракта с компанией «Локхид» по созданию мотора RB-211 для их самолета «Три-стар»), мой избиратель сказал мне, что он обеспокоен судьбой компании. Так что я попросила Дэниса взглянуть на цифры. Однажды, поздно вечером приехав домой, я застала его зарывшимся в счетах за последние шесть лет. Он сказал мне, что «Роллс-Ройс» рассматривает расходы на исследование и развитие как капитальные вложения, вместо того чтобы относить их на счет прибылей и убытков. Это означало настоящую проблему.