Текст книги "Наследие Темного Меча"

– Я должен открыть Коридор? – спросил Сарьон. – Не уверен, что хорошо помню, как это делается…

– Нет, отец, – ответил Мосия. – Миновали те дни, когда вы, каталисты, были властителями Коридоров. Теперь ими может воспользоваться любой, кто владеет магией.

Он произнёс слово, и посреди дождя и ветра появился овальный проем. Овал удлинился и стал достаточно высоким, чтобы мы могли свободно в него пройти. Сарьон неуверенно оглянулся на Мосию.

– Ты пойдёшь с нами? Джорам будет рад увидеть тебя.

Мосия покачал головой.

– Не думаю. Идите, пока не подхватили простуду. – Он повернулся ко мне: – Поначалу ощущение будет довольно пугающим, но вскоре это пройдёт. Не волнуйся.

Сарьон шагнул к проходу, потом остановился.

– Куда он нас приведёт?

– В Купель, туда, где живёт Джорам.

– Ты уверен? Я не хочу оказаться в развалинах какого-нибудь мерилонского замка…

– Я уверен, отец. Я же сказал, что Коридоры изменились. Они теперь похожи на спицы в колесе и ведут либо в Купель, либо из неё.

– Как странно, – сказал Сарьон. – Очень, очень странно.

Мы вошли в проем. Мосия поторапливал нас, поэтому я шёл следом за моим господином, едва не наступая ему на пятки. И все же я почти сразу потерял каталиста из виду. Коридор сомкнулся вокруг меня, как будто сдавливая. Стало трудно дышать.

Не волноваться…

Легко Мосии это говорить! Он же не задыхается! Я хватал ртом воздух, боролся за каждый вздох. Я умирал, терял сознание…

Потом внезапно Коридор открылся, словно распахнулась штора на окне в тёмной комнате, впуская внутрь яркий солнечный свет. Я снова мог дышать. Я стоял на вершине горы. Воздух был прохладным и чистым. Дождя не было. Грозовые тучи остались далеко внизу, в долине под нами.

Я посмотрел на голубое небо, на белые облака, летящие так близко, что казалось, до них можно дотянуться рукой.

Сарьон стоял рядом со мной и озирался по сторонам в нетерпении и предвкушении – как смотрит человек, вернувшийся после долгой отлучки в место, связанное с тягостными и приятными воспоминаниями. Мы находились там, где когда-то был огромный город-крепость.

Каталист покачал головой. Он выглядел немного растерянным.

– Все так изменилось, – пробормотал он, потом взял меня за руку и показал: – Вон там, на вершине горы, был собор. Собственно, он был сотворён из самой вершины горы. Теперь его нет. Даже следа не осталось. Наверное, он обрушился уже после того, как мы ушли. А я и не знал.

Он долго смотрел на руины на склоне горы, потом повернулся в другую сторону. Его печаль немного развеялась.

– Университет уцелел. Смотри, Ройвин. Вон то здание на склоне горы. Маги со всего Тимхаллана приезжали сюда учиться, совершенствовать своё искусство. Я изучал там математику. Какое счастливое было время!

В горе были вырыты тоннели и коридоры. Там располагались церковные службы и жили каталисты. Они работали внутри горы и молились на её вершине. Глубоко внутри горы был Источник Жизни, родник магии Тимхаллана, ныне опустевший и заброшенный.

Мне внезапно стало ясно, что, если бы не Джорам и его Тёмный Меч, я сейчас мог бы быть каталистом и ходил бы по этим самым коридорам, преисполненный осознания важности своего служения церкви. Я очень отчётливо представил себя там – как будто та штора, которая впустила солнечный свет, дала мне возможность на мгновение заглянуть в совершенно другую жизнь. Я посмотрел в окно и увидел там самого себя, смотрящего сюда.

Сарьон видел своё прошлое. Я видел своё настоящее. Это было крайне необычное и волнующее, но приятное ощущение. Я был частью этой горы, песка, деревьев, неба. Я глубоко вдохнул свежий горный воздух, и настроение у меня сразу поднялось. И хотя я понятия не имел, как это делается, но почувствовал, что могу собрать жизненную силу из мира, окружающего меня, сосредоточить её в собственном теле и передать тем, кто в ней нуждается.

Забота о Сарьоне вернула меня к действительности.

Каталист стоял, склонив голову. Он быстро провёл рукой по глазам.

– Ничего страшного, Ройвин, – сказал мой господин, когда я приблизился, чтобы утешить его. – Не обращай внимания. Я знаю, все это было к лучшему. Я оплакивал разрушенную красоту, вот и всё. Это не могло продлиться долго. Отвратительное взяло бы верх над прекрасным, и все лучшее могло бы быть разрушено и утрачено навсегда. По крайней мере, наши люди живы, живы их воспоминания, и магия жива – для тех, кто её ищет.

Я не искал магии, но она всё равно ко мне пришла. Я не был чужим для этой земли. Хотя я её и не помнил, она помнила меня.

Как и Сарьон, я вернулся домой.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Я побегу к Джораму, и он обнимет меня, и мы всегда будем вместе…

Гвендолин; «Судьба Тёмного Меча»

– Эй, вы! – раздался сердитый голос откуда-то из глубин рюкзака. – Вы что, весь день собираетесь торчать здесь и плакаться друг другу в жилетку? Я помираю от тоски – именно таков был печальный конец герцога Убервиля. Этот скучный старый пердун в конце концов даже помер со скуки.

Я хотел порыться в рюкзаке и найти Симкина, но знал – время дорого. Я не один час упаковывал вещи в рюкзак, стараясь, чтобы все было сложено аккуратно и компактно, и перспектива укладывать все заново меня пугала.

Знаками я показал Сарьону:

– Может, он угомонится, если мы не будем обращать на него внимания?

– Я все слышал, – ответил Симкин. – И смею вас заверить, это не сработает!

Я поразился – ведь я не сказал ни слова, и вряд ли кто-нибудь, пусть даже и Симкин, сумел бы выучить язык жестов за те несколько часов, пока мы были знакомы.

– Магия жива, – сказал Сарьон, улыбнувшись, и слезы у него на глазах сразу высохли.

– Где мы? – спросил я.

– Я как раз пытаюсь это определить, – откликнулся Сарьон, глядя вниз с той площадки на скале, где мы стояли.

– А я знаю! – донёсся из рюкзака приглушённый голос. – Знаю, но не скажу!

Под нами располагался внутренний двор замка, мощённый потрескавшимися булыжниками и заросший буйной дикой растительностью, в том числе и несколькими разновидностями полевых цветов. На противоположной стороне двора виднелось длинное приземистое здание со множеством больших окон, сквозь которые внутрь проникал солнечный свет. Стекла в некоторых окнах были разбиты, а дыры тщательно заделаны досками. Сам двор носил следы чьих-то усилий навести порядок – трава кое-где была выкошена, сухие листья сметены в кучи.

– А, понял! В этом здании, – Сарьон указал на дом с той стороны двора, – размещались Телдары, целители. Теперь я знаю, где мы находимся.

– Я когда-нибудь рассказывал, – тут же встрял Симкин, – как Телдара однажды пришёл к моей маленькой сестрёнке, чтобы вылечить её от глистов? Или это были какие-то другие черви? Разница наверняка есть. Одни едят тебя, других ешь ты. Но для бедной маленькой Нэн разницы не было – её съели медведи. О чем это я? Ах, да! Телдара. Он…

Симкин продолжал болтать, а Сарьон повернулся и пошёл вдоль остатков крепостной стены, направляясь к лестнице, по которой можно было спуститься во двор.

– Там, с другой стороны, был сад, где росли травы, которые целители использовали для лечения. Тихое, спокойное, умиротворяющее место. Я однажды приходил сюда. Тот Телдара был очень хорошим человеком. Он пытался мне помочь, но это оказалось невозможно. Я был совершенно не способен помочь себе сам, а для исцеления это самое главное.

– Похоже, здесь кто-то живёт. – Я указал на забитые досками окна.

– Да, – с воодушевлением согласился Сарьон. – Да, это место прекрасно подходит для Джорама и его семьи. Отсюда есть доступ во внутренние помещения Купели.

– Радость-то какая! – заметили из рюкзака. Свернув за угол уцелевшей стены, мы обнаружили новые признаки того, что это место обитаемо. Часть внутреннего двора, по которому некогда важно и степенно прогуливался епископ Ванье, теперь превратилась в прачечную. На вымощенной камнями площадке стояло несколько лоханей, а между двумя декоративными деревьями была протянута верёвка. На верёвке висели рубашки, штаны, юбки и нижнее бельё.

– Да, они здесь! – сказал сам себе Сарьон и остановился на мгновение, собираясь с силами.

До этой минуты старик запрещал себе поверить, что наконец-то, после стольких лет, он увидит человека, которого любил больше, чем мог бы любить родного сына.

Справившись с волнением, Сарьон поспешил вперёд. Он больше не раздумывал, куда идёт, позволяя памяти указывать дорогу. Мы обогнули лохани, прошли под верёвкой с бельём.

– Знамя Джорама – ночная рубашка. Что ж, это на него похоже, – заметил с ехидством Симкин.

Мы направились к двери дома. Сквозь окна была видна залитая солнечным светом комната, с удобными стульями, и скамьями, и столами, уставленными цветами в горшках. Сарьон помедлил несколько мгновений, а потом дрожащей рукой постучал в дверь. Мы стали ждать.

Никто не отозвался.

Сарьон снова постучал и с надеждой заглянул в окно.

Я воспользовался случаем и пошёл осматривать территорию. Пройдя вдоль здания, я повернул за угол и заметил, что в большом саду кто-то есть. Я поспешил обратно, к моему господину, и потянул его за рукав, предлагая последовать за мной.

– Ты нашёл их? – спросил Сарьон.

Я кивнул и показал два пальца. Я нашёл двоих из них.

Сарьон вошёл в сад первым, я немного отстал. Женщины, наверное, удивятся, может быть, даже испугаются, увидев нас. Лучше, если они сначала увидят одного отца Сарьона.

В саду пропалывали грядки две женщины. На головах у них были широкополые соломенные шляпы от солнца. Женщины быстро и сноровисто орудовали мотыгами, высоко подоткнув свои длинные, кремового цвета юбки и закатав рукава выше локтей, так, что были видны загорелые до коричневого цвета руки.

На арке у входа висели колокольчики, которые позванивали на ветру, радуя женщин и скрашивая монотонность работы. В воздухе витал густой запах недавно взрыхлённой земли.

Сарьон нетвёрдым шагом пошёл к женщинам. Он открыл калитку, ведущую в сад, но на большее его сил и решимости не хватило. Старик опёрся о садовую ограду. Он несколько раз пытался выговорить имя, но не смог произнести ни звука.

– Гвендолин! – сказал он наконец с такой любовью и нежностью, что, услышав его, никто бы не испугался.

Она и не испугалась. Разве что удивилась, услышав незнакомый голос – ведь в их доме уже двадцать лет не появлялся ни один посторонний. Но она не испугалась. Она прервала работу, подняла голову и посмотрела в ту сторону, откуда донёсся голос.

Она сразу же узнала моего господина. Выронив мотыгу, женщина побежала к нему через сад, топча грядки и цветы, которые попадали ей под ноги. Шляпа слетела с её головы, и по спине рассыпались длинные и густые золотистые волосы.

– Отец Сарьон! – воскликнула женщина и обняла моего господина.

Он крепко обнял её, и они прижались друг к другу, плача и смеясь одновременно.

Воссоединение свершилось, и столь священное мгновение принадлежало только двоим этим людям. Мне казалось, что даже смотреть на них сейчас было бы неуместным вмешательством, поэтому я с почтением и изрядным любопытством перевёл взгляд на вторую женщину.

Я догадался, что это дочь Гвендолин и Джорама. Она тоже оставила работу, выпрямилась и наблюдала за нами из-под широких полей соломенной шляпы. Фигурой и статью она была копией своей матери – складная и грациозная. Судя по развитой мускулатуре рук и ног и хорошей осанке, девушка привыкла к физической работе. Лица её, скрытого в тени шляпы, я не разглядел. Девушка не подходила ближе, осталась стоять на месте.

Я подумал, что она, наверное, испугалась – и разве можно её за это упрекнуть? Она ведь выросла в полной изоляции, совершенно одна, и никогда не видела посторонних.

Гвендолин отступила на шаг, продолжая держать Сарьона за руки, и они с нежностью посмотрели друг на друга.

– Отец, какая радость увидеть вас снова! Вы так хорошо выглядите!

– Для старика, наверное, – ответил Сарьон, ласково улыбаясь. – А ты прекрасна, как всегда, Гвен. Ты стала даже красивее, чем раньше, если такое возможно. Ведь теперь ты счастлива.

– Да, – согласилась она, оглянувшись на свою дочь. – Да, я счастлива, отец. Мы все счастливы.

Тень пробежала по её лицу. Гвендолин крепче сжала руки Сарьона и посмотрела на него почти с мольбой.

– И поэтому вы должны уйти, отец. Уходите скорее. Я благодарна вам за то, что вы пришли. Мы с Джорамом часто гадали, что с вами стало. Он очень беспокоился о вас. Вы так много страдали из-за него, и он опасался, как бы вы не подорвали своё здоровье. Теперь я могу его успокоить, расскажу ему, что с вами все в порядке. Спасибо вам, что пришли сюда, но теперь уходите, и поскорее.

– Похоже, она выдёргивает коврик гостеприимства прямо из-под ног у дорогого гостя! – заметил Симкин.

Я двинул по рюкзаку локтем.

– А где Джорам? – спросил Сарьон.

– Пасёт овец.

Из рюкзака раздалось приглушённое фырканье. Гвен услышала. Посмотрев на меня, она с вызовом сказала:

– Да, он стал пастухом. И он счастлив, отец. Счастлив и всем доволен – впервые в жизни! И хотя он любит и уважает вас, отец Сарьон, вы – часть его прошлого, напоминание о тёмных и ужасных временах. Как и тот кошмарный человек, который приходил раньше, вы снова принесёте к нам эти жуткие времена!

Она имела в виду, что мы принесём дурные воспоминания. Но по болезненно исказившемуся лицу Сарьона я понял, что он увидел в словах Гвендолин другой смысл, более близкий к истине. Не воспоминания мы принесли с собой, а жуткую реальность.

Сарьон сглотнул. Его руки, сжимавшие руки Гвен, дрожали. В его глазах заблестели слезы. Он несколько раз пытался заговорить и наконец решился:

– Гвен, именно поэтому я все эти годы держался подальше от Джорама. Мне очень хотелось с ним повидаться, очень хотелось узнать, хорошо ли ему живётся, счастлив ли он… но я боялся побеспокоить его. Если бы у меня был выбор, Гвен, я бы не пришёл к вам. Но я должен увидеться с Джорамом, – негромко, но твёрдо сказал Сарьон. – Я должен поговорить с ним и с тобой, с обоими. И с этим ничего не поделаешь. Мне очень жаль, Гвен.

Гвендолин долго смотрела ему в глаза. Она увидела боль, печаль и понимание. И твёрдую решимость.

– Вы… вы пришли за Тёмным Мечом? Он не отдаст его, даже вам не отдаст, отец.

Сарьон покачал головой.

– Я пришёл не за Тёмным Мечом. Я пришёл за Джорамом, за тобой, Гвен, и за вашей дочерью.

Гвен ухватилась за него крепче, ища опору. И подняла руку только для того, чтобы вытереть набежавшие слезы.

Я так напряжённо прислушивался к их разговору, что совсем позабыл о девушке. Увидев, что её мать плачет, она бросила мотыгу и быстро побежала к нам. Девушка сдвинула назад шляпу, чтобы лучше видеть, и я понял, что недооценил её. Она совсем не испугалась нас и не подошла сразу только потому, что хотела присмотреться к нам и прислушаться к себе, чтобы решить, как ей следует к нам относиться.

Я пригляделся к ней внимательнее, и в то мгновение, когда я её рассмотрел, моё сердце остановилось. Секундой позже, когда оно забилось снова, я словно родился заново. Я понял, что даже если я никогда больше не увижу эту девушку, всё равно всегда буду её помнить.

Густые и блестящие чёрные волосы разметались непокорными кудряшками по её плечам. Брови у неё были тоже чёрные, широкие и прямые и придавали лицу девушки строгое и задумчивое выражение, которое смягчалось ярким блеском больших и чистых голубых глаз. Эти черты достались ей от отца. На мать она походила мягким овалом лица, острым подбородком, лёгкостью и изяществом движений.

Я не влюбился в неё. Любовь казалась мне невозможной в те первые мгновения нашей встречи, потому что любить можно человеческое существо, а эта девушка была чем-то необычайным, сверхъестественным. Это было всё равно что влюбиться в картину или в статую. Я мог лишь благоговейно восхищаться ею.

«Дочь Просперо», – подумал я, припомнив Шекспира. И насмешливо улыбнулся своим мыслям, вспомнив слова, которые говорила эта героиня при виде незнакомцев, выброшенных на берег искусством её отца: «Какое множество прекрасных лиц! Как род людской красив!»[1]1
  Цит. по: Шекспир У. Буря// Полное собрание сочинений. М. : Искусство, 1960. Том 8. Перевод М. Донского


[Закрыть]

Но по взгляду девушки, скользнувшему по мне, я понял, что не вызываю в её воображении видения прекрасных иных миров. И все же я заинтересовал её. Она всю жизнь общалась только со своими родителями, но молодых людей тянет к ровесникам, с которыми можно поделиться мечтами и надеждами, понятными только юным. Однако сейчас дочь Джорама в первую очередь волновалась за мать. Она обняла Гвен за плечи, стараясь защитить, и храбро посмотрела на нас. Густые тёмные брови сошлись над переносицей. Девушка требовательно спросила:

– Кто вы такие? Чем вы расстроили мою мать? И почему вы вмешиваетесь в нашу жизнь?

Гвен подняла голову, смахнула слезы и вымученно улыбнулась.

– Нет, Элиза, не нужно говорить таким тоном. Этот человек не такой, как все остальные. Он один из нас. Это отец Сарьон. Ты слышала, как мы говорили о нем. Он наш старый друг и очень дорог и мне, и твоему отцу.

– Отец Сарьон! – повторила Элиза, и суровые брови поднялись кверху, а голубые глаза засияли, словно солнце, выглянувшее из-за туч в пасмурный день. – Конечно я слышала об отце Сарьоне. Вы пришли, чтобы учить меня, да? Отец говорил, что я отправлюсь к вам, но все время откладывал путешествие. И теперь я знаю почему – потому что вы сами пришли ко мне!

Сарьон залился краской, снова сглотнул и в смущении посмотрел на Гвендолин, не зная, что сказать.

Гвен ничем не смогла ему помочь, но её помощь и не понадобилась. Элиза быстро посмотрела на мать, на отца Сарьона и поняла свою ошибку. Сияние её глаз померкло.

– Нет, вы пришли сюда не для этого. Конечно же нет. Иначе моя мать не стала бы плакать. Но тогда зачем вы здесь? Вы и ваш… – Быстро окинув меня внимательным взглядом, она высказала догадку: – … Ваш сын?

– Ройвин! – воскликнул Сарьон. – Прости меня, мой мальчик! Я совсем забыл, что ты здесь. – Он повернулся и протянул мне руку, приглашая подойти. – Я люблю его, как сына, хотя он мне и не родной. Он родился здесь, в Тимхаллане, в Купели. Его родители были каталистами.

Элиза пристально посмотрела на меня, и внезапно мне снова явилось видение, такое же, как раньше, когда я словно смотрел через окно на какую-то другую жизнь.

Я увидел себя, каталиста, вместе с другими каталистами. Мы были одеты в лучшие церемониальные одеяния и стояли, почтительно склонив головы с выбритыми тонзурами. А она шла мимо нас, царственная, прекрасная, в шелках и драгоценностях, – наша королева. Я поднял голову и осмелился посмотреть на неё. И в то же мгновение она повернулась и посмотрела на меня. Она отыскала меня среди толпы каталистов и улыбнулась именно мне.

Я послал ей ответную улыбку, мы словно разделили нашу маленькую тайну, а потом, опасаясь, как бы кто-нибудь не заметил моей вольности, я снова опустил взгляд. Когда я снова отважился на неё посмотреть – в надежде вновь поймать её взгляд, – то увидел, что она почти скрылась из виду за следовавшими за ней придворными.

Видение померкло перед глазами, но осталось столь же ясным в мыслях. Оно было таким отчётливым, что мне захотелось произнести: «Ваше величество». Я сказал бы это, если бы мог говорить. Меня охватили растерянность и недоумение, как тогда, когда Мосия вернул нас обратно в наши тела.

Придя в себя, я знаками показал, что для меня большая честь встретиться с тем, кто занимает особое место в сердце моего господина.

При виде моей быстрой жестикуляции Элиза удивлённо расширила глаза.

– Что он делает? – спросила она с наивной детской непосредственностью.

– Ройвин немой, – объяснил Сарьон. – Он разговаривает при помощи рук, – и Сарьон повторил им вслух то, что я сказал.

Гвендолин сдержанно улыбнулась мне и сказала, что рада со мной познакомиться. А Элиза рассматривала меня с беззастенчивым любопытством. Она видела перед собой молодого человека среднего роста, худощавого, с длинными светлыми волосами и таким лицом, которое всегда вызывало у женщин сестринские чувства. Честный, мягкий, добрый – такими словами описывали меня женщины. «Наконец-то нашёлся мужчина, которому можно довериться», – говорили они. А потом начинали рассказывать мне, со всеми подробностями, о тех мужчинах, которых любили.

Но в Элизе я увидел совсем иное – прекрасную статую или картину, вдруг ожившую и обретшую плоть.

Гвендолин посмотрела на меня и вдруг поняла, что у неё появился новый повод для беспокойства. Взглянув на Элизу, она почувствовала себя немного увереннее. Гвен повернулась к Сарьону, отвела его в сторону и начала что-то тихо говорить ему умоляющим тоном. Элиза осталась и продолжала меня разглядывать.

Я окончательно смутился. Никогда прежде я не проклинал свою ущербность так, как сейчас. Если бы я был таким, как все остальные, то завёл бы вежливый разговор.

Я подумал, не достать ли электронный блокнот, чтобы было легче общаться. Но что напечатать? Какие-нибудь бессодержательные глупости? «Какой чудесный день. Как вы полагаете, сегодня будет дождь?»

Нет. Я решил, что лучше пусть мой электронный помощник останется там, где он лежит.

Но все же мне хотелось сделать что-нибудь, чтобы поддержать её интерес ко мне. Она уже повернула голову и посмотрела на мать и отца Сарьона. Я собрался было сорвать какой-нибудь цветок и преподнести Элизе, как вдруг услышал, как позади меня что-то шлёпнулось на землю.

Элиза вскрикнула от радости.

– Тедди!

У моих ног сидел игрушечный плюшевый медвежонок, старенький, потёртый, с одним ухом.

Элиза быстро наклонилась, подняла медвежонка, прижала его к себе и крикнула:

– Мама, смотри! Ройвин нашёл Тедди!

Гвендолин и Сарьон прервали разговор и повернулись к нам. Женщина сдержанно улыбнулась.

– Замечательно, дорогая.

Сарьон встревожено посмотрел на меня. Я мог лишь беспомощно пожать плечами в ответ.

На шее у игрушечного медвежонка была яркая оранжевая ленточка.