Текст книги "Очертя голову"

Глава 14

Увидев, как Луку отчитала Боккачина, Микеле расхохотался, оборачиваясь через плечо:

– А я говорил, что твоя принцесса пошлёт тебя куда подальше! Не мучься, брателло, просто отдай мне ключи от мотоцикла и гуляй спокойно пешком этот год!

– Ты на дорогу смотри! – разозлился Лука.

– Мамма мия, правда, зачем тебе эта бледная русская? – не унимался Микеле. – Весь отпуск на неё убьёшь!

Лука зло сузил глаза и выпалил сквозь зубы, но так, чтобы Даша не услышала:

– Если сказал, что она моей будет, значит, будет! А ещё раз назовёшь её бледной, получишь в глаз! И вообще потише: её подруга говорит по-итальянски.

– Ай, попадалово! – хмыкнул Микеле.

Рауль встрял с любопытной рожей:

– А что? А где?

Лука рассердился ещё сильнее и на него, и на Микеле, на себя, и на Дашу, и на это дурацкое пари, которое подмешивало что-то неправильное в их отношения. Вот только на Боккачину почему-то не злился. Конечно, обидно было за слово «подлый» – Лука себя таким не считал. И вообще никогда в жизни ни к себе, ни к друзьям это слово не прикладывал.

Оно было из какого-то другого словаря – в лучшем случае из потока ругательств тётки Энзы и её соседок на площади. Но там проклятия сыпались, как из рога изобилия, по любому поводу: наступил на ногу – «будь ты проклят», товар не идёт – «чтоб этих туристов разорвало», в соседней лавке больше покупают – «огненный град на их крыши и чертей на головы». Особенно не любила Энза Хелену, и если б все проклятия сбывались, конкурентке по кафе уже и в аду бы места не нашлось. Впрочем, если верить тёткам с площади, там и так уже было всё занято: в котёл по очереди с номерками и талончиками.

Лука повернулся к Винченцо:

– Ты сказал, что ещё двое наших на вечеринку подтянутся. Про кого говорил?

– Я Хелену пригласил. Она с подружкой. Маризой, кажется.

– Хелену?! – расширил глаза Лука. – Совсем сдурел?!

– А что, она тебе не нравится, зато мне очень…

– Идиот!

– Ты ужасный эгоист, Лука, вот что я тебе скажу! – всплеснул руками Винченцо.

Лука пропустил обвинение мимо ушей, постучал подошвами туфель по полу и, хлопнув ладонью по бедру, сменил тон.

– А что, Хелена может пригодиться!

– Зачем? – моргнул Винченцо.

Лука ухмыльнулся, с трудом сдержавшись, чтобы не посмотреть на Боккачину.

– Любовь и ревность родились вместе[15]15
  Итальянская поговорка: Amore e gelosia nacquero insieme.


[Закрыть].

Винченцо возмутился так, что светлые волосы дыбом встали на затылке:

– Только попробуй к Хелене подкатывать!

– Я же понарошку, – подмигнул Лука. – Ты, болван, не понимаешь разве? Я немного с Хеленой покружу, Боккачина заревнует и перестанет дуться. Тем более шанс такой – индюка этого серого сегодня потеряли. Когда ещё выдастся подобная удача? Хотя… я б его с землёй сравнял в любой момент, когда вижу.

– А Хелена при чём?

– Хелена на меня разозлится, будет несчастной, а тут ты! Утешишь.

Винченцо почесал в макушке.

– Ну, если так… – Обернулся на Боккачину. – Слушай, а ты не думал, что она узнает о споре и пошлёт тебя? Она, кажется, тебе правда нравится.

Луку передёрнуло, по загривку прокатился холодный пот.

– Не будешь болтать, не узнает! Не должна узнать!

– Так она нравится тебе? – пристал Винченцо.

Лука неопределённо пожал плечами, ухмыльнулся и отвернулся в окно. Об этом говорить не хотелось.

Нравилась ли Боккачина Луке? Он бы так не сказал. Все мысли были заняты ей. Он постоянно хотел её видеть, на расстоянии чувствовал! Вот как сегодня утром – его просто потянуло на ярмарку, пошататься, поглазеть, а там она! От её улыбки в душе расцветало удовольствие и, казалось, что это самое правильное – чтобы она улыбалась. В золотых лучиках, разбегающихся по голубым радужкам её глаз так, что те казались порой зелёными, светился ум. От того, что она рядом, всё тело наполнялось радостью и желанием. Да, он отчаянно её хотел. Но совсем не как доказательство того, что он способен завоевать даже такую русскую недотрогу. Лука хотел её для себя. Как что-то важное, очень ценное и тайное… Поэтому раздражало, что все вокруг были в курсе о том, что он её добивается.

Кстати, то, что Софи была недотрогой, ему тоже нравилось – слишком доступны были все женщины вокруг: улыбнись, помани, скажи пару слов, и она твоя. А тут приходится думать, изворачиваться, завоевывать. Стратегии строить! И не определить с точностью, что кроется за её красивым личиком – эти русские совсем другие и совершенно не понятны!

Лука выдохнул и расправил плечи, чувствуя спиной её взгляд.

Но она будет его! Обязательно! Ведь как ни крути, женское тело создано для удовольствия, а уж потом для материнства. Конечно, ни о детях, ни о женитьбе Лука не думал: рано ещё! Кто женится в двадцать семь?

Так что вот-вот будет горячо и весело. Русским они о вечеринке в бухте не сказали – пусть будет сюрпризом! Её организует один миллиардер для своих, а Раулю как-то повезло затесаться и получить пригласительные. Ожидается настоящий бум, от такого никто не отказывается!

* * *

Всю дорогу до Сен-Тропе Лука больше ни словом не обмолвился с Боккачиной и даже не оглянулся ни разу. Но когда они высадились, с трудом найдя свободное место на парковке у порта, Лука поймал на себе взгляд Боккачины. Она чуть виновато улыбнулась, лишь уголками губ, будто бы немного обиженно. И это ему не понравилось, по сердцу резануло. Хоть и не собирался, Лука подошёл и сказал, чтобы только она слышала:

– Извини, принцесса! Не хочешь, чтобы я тебя трогал, не буду.

Её глаза вспыхнули удивлением и благодарностью, и улыбка стала совсем другой: ласковой, почти детской.

– Хорошо, – сказала Софи, чуть замялась, мило закусив нижнюю губку и вдруг протянула сорванную им оливковую веточку. – Символ мира и понимания?

– Да. Только пусть половинка будет у тебя, а вторая у меня, чтобы никто не забывал, – рассмеялся Лука, и на душе стало невыразимо хорошо.

Глава 15

Лука извинился, и я расслабилась. Я опять почувствовала ту свободу в бёдрах и пространство в груди. И день расцвёл солнечными лучами и бесконечными олеандрами, пальмами и эвкалиптами с круглыми и длинными листьями, пахнущими одуряюще и насыщающими воздух особым вкусом.

Не позволяя себе лишнего, Лука постоянно был рядом: в порту Сен-Тропе, где выстроились красавицы яхты, устремлённые белыми мачтами в жаркое, как синь на сковородке, небо; на извилистых улочках, окаймлённых кремовыми и розовыми домами; у фонтана перед старой Жандармерией; в том самом здании, которое превратили в музей любимцев французского кинематографа Луи де Фюнеса и Бриджит Бардо.

Мы фотографировались, вставив лица в картонные панно – я в образе старого жандарма, Лука – полицейской собаки. А потом рассматривали экспонаты и надевали наушники, чтобы узнать кино-секреты на маленьких экранах, встроенных в стену. Мы запрыгивали в старый автомобиль с чемоданами на крыше, перед которым убегала вдаль кино-дорога. Рулили, как дети, радуясь возможности сняться хотя бы в имитации кино. Лука уговорил меня сделать кадры на мотоцикле и в кресле гримёрной французской кинодивы. Там почувствовали себя красотками все девушки нашей компании.

Мы были с Лукой будто бы только вдвоём, не прикасаясь, но чувствуя друг друга каждой порой кожи. По крайней мере, я точно его чувствовала. Возле нас громко веселились Микеле с Бьянкой, Рауль с Мартой, Даха и Маню, и одинокий, но совсем не грустный Винченцо. Мы встретили кого-то очень похожего на Карла Лагерфельда в ярко-розовой пижаме и синих остроносых туфлях. Жаль что не настоящий – тот уже умер…

А потому, заговорив о моде, мы забрели всей толпой в рафинированный, похожий на особняк в пальмах, бутик Шанель с дикими ценами, напыщенной тишиной и похожими на памятники высокой моды продавцами. Я смотрела в витрины, и меня интересовали не наряды за тысячи Евро, а собственное отражение.

«Какая я?» – этот вопрос всё ещё витал рядом со мной.

Я всматривалась в своё лицо, в курносый нос, впрочем, достаточно аккуратный, в красные губы, в волосы, которые я постаралась уложить локонами сегодня, в ноги под коротким платьем, в белые руки, совсем не поддавшиеся солнцу, и то и дело замечала отражение Луки за моей спиной. Дух перехватывало от того, насколько он красив! Словно выдуманный художником апофеоз мужской красоты!

«А какой он видит меня?»

Сердце заходилось в волнении, я улыбалась смущенно, а Лука спрашивал:

– Что? Ты думаешь, мне пойдёт эта малиновая горжетка? – Потом кривился и добавлял шутливо: – А мне кажется, не мой стиль.

И я хохотала, забыв про смущение и нарушая все приличия дома Шанель.

Кажется, я ещё не встречала человека, с которым мне было бы так же легко и весело! И моё отражение улыбалось ему и выглядело симпатично, как никогда. Я даже сама себе нравилась! Волшебство?

Набродившись по центру курортного городка, заполненного мужчинами в красных, синих, желтых и апельсиновых рубашках и женщинами в белом и голубом с актуальными ныне соломенными аксессуарами, одинаково разморенными солнцем, мы расселись прямо на траве в сквере. Тот был посвящён, как ни странно, индийским военачальникам. За бюстами в тюрбанах, в тени огромного платана мы с Дахой разложили на полотенцах сделанные нами сэндвичи.

– О, с чем это? Очень вкусно! Что там внутри? – спрашивали итальянцы, уминая за обе щеки бутеры с рыбными котлетами по рецепту моей новочеркасской бабушки.

– Секрет, – хитренько улыбалась я.

И правда, никто не догадывался, что для особого вкуса в фарш нужно не только лук положить, а ещё морковку, несладкое зелёное яблочко и, если рыба не жирная, то кусочек сала. За неимением такового на Средиземноморском побережье, пришлось раскромсать бекон. Потрясающе аппетитно получилось! И я была счастлива – мне так хотелось удивить наших итальянских друзей. Не всё же им сказки про пиццу с оливками рассказывать, мы и сами не лыком шиты…

– Если отгадаем, скажешь? – воскликнул нетерпеливый Микеле.

Я кивнула.

– Мясные шарики с медведем? – подмигнул Лука.

– Нет, только с водкой, – засмеялась Даха. – Думай шире.

Никто не отгадал, и мы секрета не раскрыли. Так или иначе, но всё съели и, довольные, развалились на травке. Маню головой на колени Дахе, ребята тоже по парам, и мне ужасно захотелось отменить взятое Лукой обещание, но я сдержалась: я не могу обещать ему большего, хоть, кажется, и очень хочу…

– Ну что, на пляж и домой? – спросил Маню, похожий на сытого льва с плюшевой гривой.

– Милый городок. Правда, я не поняла, чем он лучше Фрежюса, – добавила Даха, – и почему его так любят богачи всего мира.

Лука заговорщически сощурился и сказал:

– А вот это мы начнём познавать через час.

– Как это? Что мы будем делать? – спросила я, готовая с ним хоть в Африку.

Рауль полез в свой рюкзак и через секунду выставил перед нами веером серебристые пригласительные.

– О-ла! Вы когда-нибудь бывали на миллиардерской вечеринке?

Маню присвистнул. А Даха хитренько улыбнулась и многозначительно произнесла:

– Ну, если можно считать презентацию в лучшем ресторане Парижа с кучей олигархов и приём в настоящем дворце Санкт-Петербурга, то да.

– Оу, респект! Круто, круто! – закивали Рауль и Микеле.

– Но ведь на пляжной вечеринке вы не бывали? – воскликнул Лука.

– Я нигде не была, – призналась я, чувствуя во рту сладость и обещание чего-то грандиозного.

Мы вновь встретились глазами, и я поняла, что мне не в коем случае нельзя пить – я и так была пьяна… Им.

* * *

Солнце клонилось к западу, когда Микеле подкатил фургон по узкой, вполне себе просёлочной дороге вслед за бесчисленными Феррари, Мазератти, спорт-карами и кабриолетами к высокому забору. Пара формальностей у шлагбаума, и мы оказались на частной территории средиземноморского аналога нашей базы отдыха для избранных. Музыка раздавалась издалека, как и уже ставший привычным шум моря.

Мы прошагали в радостном предвкушении по кирпичным лабиринтам, увитым диким виноградом к приоткрытым красным портьерам и с размаху угодили в безбашенный праздник.

Нас приветствовали стройные девушки, блондинки, рыжие, азиатки, негритянки с кошачьими ушками на голове, в одинаковых леопардовых тряпочках – их наряды были ближе к купальникам с рваными юбочками, чем к платьям. Двое крепких афрофранцузов в белом проверили наши пригласительные и с апломбом пропустили дальше – к аллеям накрытых под козырьками столов, к деревянным дорожкам вокруг нескольких разноразмерных бассейнов: огромных, маленьких, бурлящих, как джакузи, и похожих на ванны-сиденья для совсем ленивых.

– А где хозяин? – спросила я. – Мы не должны поздороваться?

– Ты никому ничего не должна, – ответил Лука и мотнул головой в сторону пляжа. – Думаю, миллиардер где-то там…

За рядом пальм и окутанных полупрозрачных хвоей южных сосен плескалось море. Огромная яхта, почти корабль, белый, глянцевый, словно ненастоящий, важно стоял у причала, возвышаясь над катерами и суднами поменьше.

«Я никому ничего не должна», – мысленно повторила я про себя фразу Луки, и она показалась мне сладкой, как музыка.

На площадке между бассейнами была установлена небольшая сцена и там колдовали диджеи. Музыка подстёгивала не просто идти, а пританцовывать. Многие из тех, кто приехали раньше, уже пошли в отрыв и плясали, задрав руки на площадках и возле столов. На гостях, а их тут было, наверное, под сотню, – самое большее из одежды – шорты, а так – плавки, купальники, намёки на юбочки, прозрачные туники и накидки, и то лишь на некоторых.

На сцене танцевали переодетые героями мультфильмов в несколько эротической интерпретации танцоры. Что-то пела диснеевская Белоснежка в платье, едва прикрывающем ягодицы. В тени огромного зонта арабского вида парень вырезал бензопилой из огромного куска льда статую, окропляя близстоящих зевак ледяной крошкой.

К нам подошёл подгулявший Пьеро и объяснил, где наши диванчики. Рассказал с гортанным акцентом, что тут шведский стол, показав, где брать угощения. Не успели мы рассесться, как за соседним столиком рванула в руках внушительного темнокожего парня бутылка шампанского, и щедрой, холодной пеной обдало нас всех. Моё платье мгновенно прилипло к телу. У Бьянки тоже, мы завизжали. И парней задело, но вместо того, чтобы возмутиться, все рассмеялись.

– Ррраздеваемся! – скомандовал Микеле.

Все с радостью расстались с платьями, брюками, шортами и футболками, сбрасывая все на красные диванчики и кресла, оставаясь в купальниках и плавках. На общей волне сумасшедшей весёлости я забыла, что надо стесняться. Лука случайно коснулся меня голым предплечьем, и тотчас волна трепета пронеслась по моему телу.

– Прости… – сказал он, так обжигая взглядом, что я тотчас бросилась пить первое, что попалось под руку.

В бокале, подставленном мне официанткой, оказалось шампанское. Ну вот, а как же моё разумное решение?! Голова после жары слегка закружилась, но я сказала себе: я ответственная, и воля моя сильна…

Зато как приятно было вслед за всеми рухнуть в бассейн! Как здорово было визжать и смеяться, нырять и плавать в лазурной воде! В морской соли и солнце растворялась вся воспитанность при виде покрытого капельками смуглого тела самого красивого на свете парня с влажными смоляными волосами. Как хорошо, что вокруг было много людей, и хочешь-не хочешь, а такую почти-обнажённость можно было считать за норму вещей. И всё же время от времени, когда мы оказывались слишком близко друг к другу, моё тело напоминало о том, что оно разуму не подчиняется. Но я ещё боролась с собой.

Скоро мы все были хмельными – от музыки, эмоций, шампанского, которое лилось рекой, изысканных закусок и безудержного веселья. Когда мы не плавали, то танцевали. Когда не танцевали, смотрели фристайл в бассейне на водном скутере, убегали вместе с толпой от брызг, а потом прыгали в освободившийся бассейн. Когда не ели, угощая друг друга крошечными деликатесами, канапе, корзиночками и кусочками фруктов, то смеялись.

Уставшее солнце уже не жарило так, как днём, а вечеринка продолжала бушевать. На круглых, как карусели, подставках, вращались желающие с ором и шампанским, танцевали девушки в костюмах перед сверкающим экраном. И, наконец, мне было просто двадцать три, и я была просто я, какая бы ни была! Чуть хмельная, радостная и внезапно раскованная. Вечерний ветерок приятно ласкал кожу, свобода играла в бёдрах.

Мы наскакались вдоволь с Мартой и Бьянкой под жаркие танцевальные биты. Парни ушли отдохнуть, а я вспомнила всё, что учила на занятиях по джаз-фанку ещё во времена универа, когда обаятельный, лысый Миша задорно нас наставлял: «А теперь выставили попу! Попу, я говорю, а не дугой всё тело, словно вы стиркой весь день занимались! Ну-ка, кисули, дайте мне всю грязь! Приличными будете на уроках своих, а тут каждая из вас самая клёвая, самая стильная – та самая офигительно пьяная подруга на вечеринке, при виде которой у всех текут слюни!» Мы ухохатывались, но «грязь» получалось выдать не всем, у многих вместо стильных миллионерш выходили «доярки Фени» или «синие чулки на выгуле». А у меня хорошо получалось, но когда мама узнала, какие это танцы, ходить мне запретила, урезав карманные деньги до минимума.

Теперь же мама была будто в другой жизни – там же, где и сдержанная, приличная Соня, зато движения, советы незнакомого с комплексами учителя танцев всплыли в памяти очень живо, и нас с Дахой было не остановить. Маню то и дело отгораживал нас от очередного выпившего ухажёра и от толпы собой, как вратарь на воротах.

Небо накрыло маревом летнего заката, из зарослей на пляже застрекотали цикады, от моря повеяло прохладой. Музыка сменилась на томные латиноамериканские ритмы. Даху захватил в свои лапищи Маню, а я перевела дух, сожалея, что одна. Но мелодия была классной, и я подняла руки, повела бедром. На развороте вдруг была поймана в сильные мужские руки. Оглянулась – Лука!

Его глаза горели, голова была чуть склонена влево, губы тронула загадочная улыбка.

– Этот танец в одиночку не танцуют, – сказал он так, что жар вспыхнул во всём моём теле. – Отдохнёшь? Или разрешишь ради бачаты к тебе прикоснуться? Только танец, ничего больше…

– Разрешу, – проговорила я и облизнула мигом пересохшие губы.

И он прижал меня к себе так, что я почувствовала кожей атласную кожу его живота…

Глава 16

Над пляжем поднялись сумерки. Лука ушёл к столику, потому что выдержать и оставаться спокойным рядом с танцующей Боккачиной оказалось невозможно. Нашёл фонтанчик у палатки с угощениями, засунул голову под ледяную струю воды. Вздрогнул, но привёл себя в чувство. Вернувшись, натянул шорты и снова залип на ней взглядом. Да, ненадолго помогло. Нет, она не боккачина – рюмочка, она целая бутылка самой забористой граппы[16]16
  Граппа – виноградная водка (итал.)


[Закрыть]!

– Ты чего теряешься? – толкнул его в плечо Микеле, поросший чёрным волосом со всех сторон, как натуральный орангутанг. – Она уже точно твоя!

Лука облизнул губы, выпил холодного пива, глянул исподлобья на друга.

– Тебе-то что? Проиграть хочешь?

– Нет, это ты проиграешь! Может, ключи сразу отдашь? – осклабился Микеле. – Или переключишься на Хелену, слабак? Винченцо как раз пошёл встречать.

– Я слабак?! – вспыхнул Лука. – Да пошёл ты! Смотри и учись!

Только для начала он отправился к диджею и договорился. Минуту спустя танцпол меж бассейнами наполнился неторопливыми ритмами «Sounds of Love». Боккачина осталась одна, но явно садиться не хотела. Она прислушалась к мелодии, повела бедром. Какая пластичная! Взлетели белые руки, и Лука не выдержал, поймал их.

– Позволишь? Ради танца?

– Позволю, – опустила ресницы под его взглядом Боккачина. – Только я не умею танцевать бачату.

– Это легко, почти как любую латину, – серьёзно ответил Лука, опуская руки к её талии и покрываясь волнами удовольствия от прикосновения к её коже, прижал девушку так, словно они собирались танцевать танго.

Нужно было отпустить Боккачину, показать, но Лука не хотел. Он шепнул ей на ухо:

– Шаг влево, переступишь и бачата, то есть движение бедром, как захочешь. Потом вправо так же. Вперёд, переступишь, бачата, и назад. А потом на месте. Вот и всё.

– Так просто? – удивилась Боккачина, вскидывая на него глаза.

Шампанское лишило её робости и чуть скованная раньше, она вдруг стала совершенно притягательной, перетекающей. До головокружения. Женственность – это не ломаные движения, это способность течь. Женственность – это вода или молоко, ароматное, густое, сладкое, белое, как Боккачина, – внезапно подумал Лука и посмотрел в глаза Софи.

Её взгляд тоже был струящимся, перетекающим, тёплым и очень доверчивым, словно она поверяла себя в его руки не в танце, а вообще. Как женщина мужчине. Наедине. В сумраке, подсвеченном пеной белых простыней. И если не считать сотни чужих людей и гудящей вечеринки, они были почти обнажены, почти одни, окруженные музыкой и чувственным ритмом.

Лука нашёл ладонь Боккачины, поднял полусогнутую в локте руку, сжимая её ладошку. Провёл кончиками пальцев по её нежной спине и остановился между лопаток, почувствовал ладонью благословение женского тела. Прикосновение отозвалось приливом сил и нетерпением, помноженным на уверенность. Она будет его! Сегодня!

– Я поведу тебя, – добавил Лука. – Просто слушай музыку. Будь собой, ты прекрасна! Ноги, бёдра и я всё сделаем за тебя…

Она озарила его улыбкой и рассмеялась, щекоча сердце. И они закружились в танце, подчинились ритму. Шаг, другой и… бачата. Ещё раз шаг в сторону, на месте. Бачата.

Её бёдра так близко, сводят с ума. Касания беглые, словно краденные, горячие, нежные, опьяняющие. Живот к животу. Рука к руке. Объятия ближе, расстояние прочь. Ленивые ритмы, женский вокал. Его нога проникла меж её бёдер. Нежно, жарко. Словно секс.

Её горячее дыхание у его шеи.

Но это лишь танец, игра бёдрами. Шаги в ритм босыми ступнями: с носка на носок по тёплому дереву настила. Прикосновение пальцами ног к её пальцам с алыми ноготками, и волна электричества по телу. Бачата – танец объятий…

Боккачина струилась в его руках, завораживала, проникала дыханием под кожу. Ещё шаг. Поворот. Лука чудом заметил край бассейна, обхватил её крепче и развернул в другую сторону, спасая их обоих от падения.

В опасной тесноте, почти припав друг к другу, они замерли: сливочная Боккачина готова была растаять в его жаре и напряжении. Она явно хотела этого! Доверчивые, распахнутые, пахнущие малиной губы стали красными. Взмах ресниц, вздох и доверие. Один поцелуй до растворения. Такой правильный и доступный сейчас. Лука почувствовал это – она раскрылась перед ним, как бутон перед солнцем. Один поцелуй до…

Лука наклонился к ней. И тут же вспомнил о Микеле, Винченцо и прочих, наверняка пялящихся на них сейчас, и о проклятом пари. Дыхание перехватило. Ему будто высыпали за шиворот полное ведро льда. Лука выпрямился.

И вдруг глаза Бокаччины, взглянувшие за его плечо, расширились, и сама она сжалась в испуге. На автомате Лука отвёл её за себя, защищая, и оглянулся. Вот чёрт! Только этого не хватало!

* * *

Лука не мог поверить своим глазам: прямо на них с включённой бензопилой наперевес шёл какой-то косматый гигант размером с Терминатора в кожаных обносках! Разве что арабской наружности. Зверская рожа ничего хорошего не предвещала. В висках сдавило сигналом SOS. Кто-то из полуголой молодёжи взвизгнул, кто-то откровенно заорал:

– Террорист! Террорист!

Народ кинулся врассыпную, давя друг друга и переворачивая столики. От верзилы до них осталась жалкая пара метров.

У Луки всё похолодело внутри. Схватив Боккачину за руку, он бросился бежать. Так быстро, утягивая девушку подальше от опасности, что они добежали до спуска к песчаному пляжу за считанные секунды. И вдруг позади что-то вспыхнуло, ударили гитарные аккорды и послышались раскатистые перебивки барабанов. Лука глянул через плечо и оторопел: «террорист» задрал «бензопилу» к небу. С её края взлетали в синеющее небо струями искристого фонтана бенгальские огни. «Террорист» поливал ими пустой бассейн. Сволочь! Под хэви-металл трое других «террористов» в коже, зайдя по щиколотку в воду, начали показывать файер-шоу.

– Вот кретины! – выругался Лука в сердцах и остановился.

Боккачина слёту вмазалась в него. И он, ещё напуганный больше всего за неё, притянул девушку к себе и чмокнул в макушку. А потом обнял крепко-крепко, забыв обо всём. И она прижималась к нему, трепетная, с огромными от ужаса глазищами. Моргала и тяжело дышала. Лука снова поцеловал её в волосы.

– Тшш, не бойся, малышка! Это всего лишь шоу.

– Шоу? Не террорист? – переспросила она.

– Si[17]17
  Да (итал.)


[Закрыть]. Уж слишком хорошо сыграл роль этот урод… Голову бы оторвал тому, кто придумал такое!

– Правда, шоу? – никак не могла успокоиться девушка.

– Правда, правда, всё хорошо, – кивнул Лука, ласково поглаживая её по голове и, повернув, как маленькую, показал на выкрутасы заклинателей огня. Реально нужно было подать жалобу в администрацию этого мероприятия, да хоть в полицию самого Сан-Тропе или в суд, чтобы подобные шуточки запретили. После терактов в Ницце, в Брюсселе и в Париже они вообще были неуместны.

Судя по лицам в толпе, его мнение разделяли многие, хотя некоторые, в том числе прилично выпивший Рауль и Бьянка ухохатывались и хлопали файер-менам, подбадривая репликами. Микеле, Марта, Хелена и Винченцо тоже что-то кричали.

Но Луке не было до них никакого дела. Его дело в облаке светлых волос никак не могло прийти в себя. Лука распустил объятия и, крепко взяв за руку Боккачину, повёл её по ступенькам к пляжу и шумящему, необъятному, тёмному морю.

– Пойдём подальше от этих придурков. Тебе надо успокоиться.

– Хорошо… Я правда испугалась. Очень-очень! – жалобно сказала Софи, переводя дух.

– Не бойся. Ты со мной. Этого достаточно.

В ответ ещё один доверчивый взмах ресниц и растерянная улыбка.

Сразу после деревянной лестницы они увязли босыми ногами в ещё тёплом песке. Тот защекотал кожу, осыпаясь к пяткам. Лука увлёк Боккачину к морю, ближе к покачивающейся на волнах у узкой пристани яхте. Там веселились какие-то люди – не рассмотреть с берега за сверкающими огнями.

С каждым шагом внезапный испуг всё больше осыпался к ногам и исчезал в мини-барханах. Море тёплое, ласковое, омыло молодым людям ступни, покрыло их поцелуями солёной воды и отступило, чтобы вновь прикоснуться губами новых волн.

Контраст чувственности в танце, страха и избавления от опасности будто растворил последние барьеры между ним и воздушно-сливочной Боккачиной. Луке стало непередаваемо хорошо. Рука Софи в его руке – это было очень правильно. По другому никак. Совершенно невозможно! Что-то большое, новое расширялось в груди Луки к почти незнакомой русской девушке. И это была совсем не страсть.

Ночь вытесняла синевой и звёздами сумерки к остаткам дня на западе. Огни фонарей и иллюминаций, как по команде, осветили парапет и танцпол с бассейнами. Но те остались позади. А здесь… ветерок пробежал по коже, море лизнуло колени. Боккачина посмотрела на Луку:

– Спасибо! Ты меня спас…

Изнемогая от рвущейся наружу нежности, Лука коснулся обеих её щёк руками, заглянул в глаза. И поцеловал.