Текст книги "По ту сторону. Детектив"

Глава 8

Сергей Потапенко вошел в вестибюль Склифа деловито и ни на кого не глядя. Было похоже, что он входит сюда каждый день, работает тут, или, как минимум, приходит на свидания к тяжело и длительно больному. На самом деле, он переживал и очень сомневался – правильно ли они поступили, не поехав сразу к Тушинской, к Макдоналдсу. Идти по показаниям и следам Марины, или же попытаться поехать на встречу – они обсуждали это всю дорогу.

– Она нашла его в больнице. А ты как собираешься найти его у Макдоналдса? – задавал, и задавал свой надоевший уже вопрос Николаич.

– Я ее найду. Ее-то я видел.

– Что ты видел? Синюю, опухшую от побоев морду? Синяки и ссадины. Ты сам сказал, мордоворот еще тот.

– Да ладно тебе, Николаич, ну что ты каждое слово цепляешь, как бусинку. Да узнаю я ее. Сяду в Макдоналдсе. Она сама подойдет.

– Подойдет, если она та, за кого себя выдает. А если нет?

– То ты защищаешь ее, то вдруг опять.

– Я не защитник. И ты не защитник. Наше дело – выяснить истину.

– Может, бочку Диогена закажем?

– То ты предлагаешь поместить ее в психо-наркологический диспансер, то спецназ к Макдоналдсу хочешь подогнать. Ты, первым делом, должен был проверить ее показания.

– Это ты об откушенном члене что ль? Какие же это показания? Она из ревности своему другу откусила причиндалы, и что? Что тут проверять, если он сам не обратился в милицию?

– А ты сам подумай… Если они думают, что она умерла, он преспокойненько себе сидит в больничке, может, даже имени своего не изменил, по советскому паспорту лечится… в смысле, по карточке медицинского страхования.

– А если она врет?

– А если она врет, то вероятность случайно оказавшегося в больнице человека с откушенным членом будет такой же, как встретить нам сейчас динозавра на дороге, – пробормотал Николаич.

– Да, был такой. Сегодня выписался, – у окошка сидела все та же девушка. – Его девушка тут встречала. Они там опять чего-то не поделили, и чуть тут поножовщину не устроили. Но потом помирились.

– Вы хотите сказать, что они вместе ушли?

– Кажется, да… хотя… нет… за девушкой врач пришла…

– А адрес у вас его есть?

– Да, конечно… У нас есть все его данные, можете посмотреть… – она встала и пошла к стойке архива. – Минутку. Это займет какое —то время.

– А о чем они говорили, вы не слышали?

– Да они по телефону звонили. Вместе. Она набирала… хотя… нет, кажется, он.

– По какому телефону?

– Да вот по этому… по моему…

Потапенко снял трубку и набрал нужный номер.

– Простучите-ка мне, родные, этот номер. Кому тут звонили, и адреса владельцев.

– Он еще встречу назначил. На сегодня. Я слышала.

Девушка протянула им карточку и историю болезни.

Два адреса, два имени. Ахмеда, и женщины, которой он звонил из больницы. Потапенко с энтузиазмом рулил, несмотря на страшную жару. Пот капал с его жидкой, короткой челки, заливал глаза, струился под воротом рубашки. Вот и Волоколамка. Лихо срулив во дворы, он быстро нашел нужный подъезд. Тут все еще стояла скорая. Подняться на четвертый этаж – было делом нескольких минут. Николаич, кряхтя и охая, с трудом поспевал за ним.

Дверь Настиной квартиры была все так же распахнута. Две женщины снимали капельник, вынимая иголки из вен девушки.

– Так, что тут происходит? – Потапенко уставился на распростертое на полу тело.

– Труп.

– А вы тут зачем? Труп уже был, когда вы приехали?

– Нет, было редкое поверхностное дыхание, цианоз кожных покровов, в общем, дохлое дело, трупяк теперь.

– А кто вызвал скорую? – Николаич деловито осматривал место происшествия.

– Не знаю, голос был мужской, а приходила, вроде, девушка, в каких-то грязных лохмотьях.

– Какая девушка?

– Все, нам пора. Сами разбирайтесь. Пришла, сказала, что живет здесь, зашла на кухню и ушла.

Потапенко вошел в кухню. Клок ободранных обоев над телефоном сразу бросался в глаза.

– Ты думаешь – это она?

– А ты думаешь, что она тут делала? – Потапенко дотронулся до оборванного уголка. Приподняв клочок обоев, он примерил его на место.

– Тут были телефоны. Не иначе. Ты нашел что-нибудь?

– Нет, ничего. Все чисто. Нет даже квитанций за квартиру. Вообще никаких документов, телефонов, ничего.

– Ну это ерунда. Есть же еще соседи.

– Ахмед! Быстро теперь к нему!

– Позвони лучше – пусть к нему участковый заглянет. Я думаю – там тоже уже пусто.

Глава 9

– Алло, Аркадий Вениаминович, пап, звонок за твой счет, – я попыталась рассмеяться. В голове моя попытка гулко отразилась болью.

– Марин, хватит шутить, я же просил тебя не звонить сюда. Откуда ты? – его раздраженный голос прозвучал резко и громко. Но он смог сдержаться и тут же перешел на шепот.

– Почему ты спрашиваешь? Хотя… ты верно догадался… Пап, мне жить негде, – я постаралась сообщить это как можно радостнее.

– Ну что опять не так?

– Пап, паспорт я тоже потеряла. И денег нет.

– А что ты хочешь от меня?

– Пусти меня пожить. Мне некуда без паспорта идти.

– Езжай домой, – он явно не горел желанием приютить меня. – Ты же понимаешь, что ко мне нельзя. Не маленькая уже.

– Я не могу, пап, ну пусти меня пожить. Скажи, что дочка друзей… а?

Когда я появилась в Москве и позвонила ему, он сразу же признал меня. Даже не стал делать никаких экспертиз. Это не было для меня удивительным: сначала я пошла к его родителям и милым голосом назвала их бабушкой и дедушкой. Дед рассматривал меня минуты три.

– Да, вылитый Аркаша. Не переживай, всякое в жизни бывает, – похлопал он меня по руке.

Это было странное признание. Все всегда говорили, что я, как две капли воды, похожа на мать. А тут вдруг такое.

Дед был уже давно не у дел. Когда-то он был главным инженером какого-то завода. Бабка недоброжелательно косилась на меня, видимо злясь на собственного сына, поставившего их в такое дурацкое положение. Мне было выгодно так думать, потому что вряд ли я им за несколько минут моего присутствия сделала что-то плохое. Современная квартира была обставлена старомодной мебелью, накрытой белыми чехлами. Марлевые занавески завершали этот невероятный дизайн. Впрочем, все это могло сойти за средиземноморский стиль, мысленно хихикнула я тогда.

Бабуля угостила меня чаем с конфетой и вышла вместе со мной на улицу. В автобусе она купила мне билет. Это была моя единственная встреча с бабушкой и дедушкой. Они, правда, дали мне номер телефона отца.

Отец. До моего переезда в Москву я его не знала. Мать даже не говорила о нем никогда. Случайно наткнувшись на ее старые дневники, запылившиеся тетрадки, лежавшие, перевязанные бечевкой, в темном углу чердака, наполовину залитые дождем, затекавшим сюда в оконную щель, я перебрала их сначала просто так, в тайне от матери, а потом стала целенаправленно искать. Либо дату рождения, либо дату зачатия. Ровно за 9 месяцев до моего появления на свет, в этих листочках была совершенно пустая страница с коротким росчерком посередине. Аркадий Прокудин – Москва. Никаких описаний, разговоров, сцен нежности, или свиданий. Ничего. Но немому и буква – слово. Я-то вообще ничего не знала. А знать хотелось. Ну не из пробирки же меня вытащили в кунсткамере.

Когда я начала его искать, то делала это исключительно из любопытства. И тут мне повезло. Он оказался крупным человеком, имеющим деньги и, наверное, власть. Я ничего не понимаю в бизнесе, но, кажется, это было что-то связанное со строительством. Мы встречались с ним несколько раз в год в течение тех лет, что я училась, и каждый раз на наши встречи он приезжал на новой машине. Помощи от него никогда не было. Обычно не было и звонков. Кем он меня считал и почему держал на расстоянии – я не очень старалась заморачиваться этими вопросами. Есть кто-то родной в городе, ну не помогает, может, хочет посмотреть, что я сама смогу. Я тешила себя надеждой, что в случае чего, я всегда смогу к нему обратиться. И вот этот «случай чего» – настал. Никто в Москве не знал, что у меня есть отец. Его номер я хранила в глубинах моей памяти, запомнив его легко и сразу, как только увидела написанный толстым карандашом на обрывке газеты, протянутой мне дедом. Хвастаться тут было нечем, и я помалкивала, охраняя эту тайну от всех. Даже матери я не позвонила и не сказала, что нашла отца, чтобы не волновать ее не значащими вобщем-то ничего фактами.

– Езжай к матери, – повторил он свой отказ.

Ну уж нет, домой я не поеду. Лучше умереть. Мать. Мать была учительницей в заштатной белорусской деревушке. Во дворе ходили куры и кот. Я до сих пор содрогаюсь при воспоминании о нашем туалете. С выгребной ямой за стенкой, которую приходилось чистить именно мне.

– Пап, мне глаз выбили, – попробовала я объяснить ситуацию ближе к реалу. – Я не могу сейчас ехать домой без паспорта, без глаза. Надо мной вся деревня смеяться будет. Мне документы нужны даже для того, чтобы купить билет, – уже совсем тихо добавила я.

Можно ли было ехать к матери? Они знали откуда я приехала, где я живу, и мое имя. А что знали они еще? Как выследили? Какой принцип выбора жертвы? Эти вопросы оставались без ответов. Страх, в который раз за последние дни, железным обручем сжал мне мозги. Боль смешалась с ужасом. И то и другое – плохие советчики. Мне нужно было где—то спокойно передохнуть и подумать.

– Боже мой, ты явно не в меня. Я в твоем возрасте не дрался. Ладно. Где ты находишься?

– В больнице. Ты что, не поверил мне что ль?!

– Ну ладно, есть одна идея. На дачу ко мне езжай. Там все равно никто не живет.

– Пап, куда ехать-то? – я прикрыла трубку рукой.

– Это сороковой километр от Москвы. От метро Беляево. Там сядешь на автобус. Уж не помню, кажется 80 номер. Доедешь до остановки «Школа». Спросишь, где там дачи. Ну это легко, дорога одна – вглубь.

– Пап, так я не смогу доехать.

– Да там недалеко, найдешь. А я подъеду, открою. Пройдешь минут 20, у тебя что, и денег нет?

– Да, нет, – мой голос звучал почти радостно.

– Ясно. Так где ты говоришь находишься?

Я сказала адрес больницы и пошла высматривать его в окно.

Глава 10

Алексей Ересин был глубоко уязвлен. Она так и не позвонила и так и не появилась. Несколько дней он жил как обычно, занимаясь своими текущими делами. Банк и фирма отнимали много времени. Ему не удалось выспаться из-за кота. Его опять пришлось вести ночью к ветеринару. Среди недели его сомнения и сознание неопределенности выросли до предела. В конце концов, черт с этой свадьбой, но его так просто не бросают! Да и вообще, это слово и он не могли иметь ничего общего. Тем более, когда рядом в этом ряду, дальше, следовала простая белорусская девка. Злоба возникала каждый раз, как он нажимал кнопку вызова ее домашнего телефона. На мобильник он звонить уже прекратил. Потеряла аппарат, или выключила сама – это ему тоже было уже безразлично. Все что он хотел – найти ее и сказать, что он думал по поводу ее исчезновения. Даже, может быть, ударить, звонко так, по щеке. Сказать – никакой свадьбы не будет! Или даже так – я и не думал на тебе жениться. Послушать, что она скажет, или нет, просто уйти, да точно, повернуться и уйти, а чтобы она бежала рядом и просила прощения. Да, вот так было бы лучше всего. Оставалось только найти девушку. Он ненавидел ее сейчас почти так же, как ненавидел того охотника, что попал в него на охоте, промазав в медведя. Он стиснул зубы и дотронулся до шрама на левом плече.

С разгона въехав на тротуар прямо перед домом Марины, он злобно хлопнул дверью своего старенького зеленого бумера, в очередной раз порадовавшись, что не повелся за всеми и не стал брать себе другую машину.

Я не гламурный человек, – всегда отвечал он на вопросы друзей и родных, – не люблю показную роскошь и никогда не куплю себе феррари…

– Никогда не говори никогда, – как-то поправила его бабушка.

Тут, среди этого разнобоя, в этом районе, его скромный драндулет смотрелся вполне к месту.

Конечно, приезжать к девушке было значительно удобнее, чем звать ее к себе, думать о том да сем. Тринадцатый дом, тринадцатая квартира – черти что за роковуха.

Дом стоял прямо у дороги, и его окна смотрели на железные рельсы, перечеркнутые забором шпал. Алексей не представлял, как можно жить рядом с электричками, слушать этот грохот и днем и ночью и не чувствовать себя несчастным. Зато в окно, по словам девушки, был виден рассвет и станция метро. Марина даже хвасталась, что видела зимой радугу. Прямо у себя под окном. В ста метрах. Хотя, совсем недавно, она говорила, что видела человека, попавшего под электричку, раздетого колесами поезда, грязного, в крови и пыли. Прямо у себя под окнами. В ста метрах…

Ересин достал ключи. Марина точно рассчитала, – мужчина с ключами от твоей квартиры чувствует себя наполовину тоже твоим. Возможно, именно этот жест белоруски и сыграл решительную роль в его решении жениться. А может, ему просто надоело обедать у бабушки.

Он повернул ключ в замке. Обычная однокомнатная хрущевка была превращена девушкой в лабораторию. Тут стоял микроскоп, компьютер, какие-то реактивы. По стенам, на полках, на полу – книги. На стуле валялся белый халат весь в желтых пятнах с прожженными, видимо кислотой, дырами. Диван занимал самый темный угол справа от арки. Это арка – находка архитектора, создавала иллюзию общего пространства, объединяя коридор, кухню и комнату. Часть ее раньше перегораживал платяной шкаф, доставшийся от хозяйки. Но Марина задвинула его вглубь, сняв все занавески, что разъединяли один закуток от другого. Теперь из кухни просматривалась большая часть комнаты, что давало эффект студии. Круглый стол уютно заполонял кухню с газовой горелкой и газовой колонкой для горячей воды. Окошко в ванну темнело над старинной чугунной раковиной с белой эмалью, сохранившейся, наверное, со времен Хрущева.

Ничего не изменилось. Ничего необычного, во всяком случае, не было. Алексей подошел к шкафу – там все было как всегда, те же вещи – они никуда не делись, все висело и лежало на своих местах. Если она и уехала, то ненадолго, Во всяком случае – она ничего не взяла.

Грязная тарелка стояла в мойке. Грязная чашка на столе, с засохшими остатками кофе. Кусок бутерброда с колбасой валялся недогрызеным объедком посреди стола, без блюдечка, без салфетки.

– Грязная стерва, – подумал Ересин. – Я еще хотел на ней жениться.

Что-то стукнуло ему в голову, и он зашел в ванну. Санузел был совмещенный, но зато большой. В ванне стоял тазик с замоченным бельем.

– Как я мог так ошибаться! Тут трусы тухнут уже черти сколько времени. Биолог. Это что – эксперимент? Внезапный роман? Что, забыла о женихе, за которого так мечтала выйти замуж? Позвонить-то она могла!

Он вышел из ванной, где с удовольствием опрокинул коробку для грязного белья.

Его взгляд остановился на компьютере. Все работало. Почтовый ящик был завален всяким спамом, но другого адреса он не знал.

– Ничего, ничего, ничего…

Он стоял посередине комнаты и был готов разнести все тут в мелкие клочья, лишь бы получить ответ, почему его так кинули, не объясняя, что и как. Внезапно заныло под ложечкой. Это было обычное его состояние, когда он злился. Еще в детстве, если его кто-то сильно обижал, он бежал к бабушке, и она угощала его чем-то вкусненьким. Непреодолимое желание увидеть бабушку, сейчас и немедленно, или съесть что-нибудь заставило его хлопнуть снова дверью. Он вышел из подъезда и посмотрел на машину. Она все так же стояла там, где он ее оставил.

– Куда теперь? – подумал Ересин. Буквы сложились сами в эту фразу, но ехать он и не собирался.

– Сука, прибавила мне проблем, – уже тише пробормотал он про себя и развернулся в противоположную сторону от своей машины. Он шел туда, куда вел его условный рефлекс детства.

В Макдоналдсе, в дух шагах от Марининого дома, он взял себе кофе, молочный коктейль и пирожок.

Эх, сейчас бы водки, ну да ничего, думал он про себя, сидя на открытой террасе и рассматривая толчею на другой стороне улицы.

– Итак, уехать без вещей она не могла. Раз, – попробовал разобраться он. – Разорвать помолвку и не забрать ключей – тоже. Нормальная так не сделала бы.

Мысль улетучивалась, он начинал отмахиваться от тополиного пуха и плевал им в свой же коктейль. Занявшись пухом, он забыл о пирожке, который сразу же облепили воробьи, нагло усевшиеся прямо к нему на столик.

– Ну и ну, что здесь за порядки! Это же птичий грипп!

Логической цепочки не получалось. Мысли путались. Злость проступала, как капли пота, высвечивая его лопатки на серой майке.

Одно было очевидно. Марины не было. Несколько раз у него мелькнула мысль, что она нарочно не берет трубку, избегает разговоров с ним.

Она уехала к матери! Наверняка она уехала к матери! Вряд ли есть другие варианты. Может, что-то случилось там, и она, побросав грязные трусы, кинулась на поезд! Другого быть не может. Мысль, что, возможно, она в больнице, или морге была неприятна ему сама по себе, и он упорно не хотел ее озвучивать, или оформлять словами.

Он медленно сошел по ступенькам к дороге, закурил. Перейдя на другую сторону и направляясь во дворы к оставленной машине, он вдруг остановился. Перед ним возникло знакомое лицо. Круглолицая тетка с гладко зачесанными волосами, собранными в пучок на самой макушке, возникла перед ним из совсем недавнего прошлого. Он был так зол, что не сразу сообразил, кто это. Женщина стояла рядом с коробкой, в которой негромко мяукая, лезли один на другого, пытаясь выбраться и покончить с этим, разноцветные котята.

– Воот, – протянул Алексей. – Вот вас-то я и ищу…

– Вам мальчика, или девочку? Выбирайте. Хотите крысолова? – тетка стала суетливо хватать одного котенка за другим, перебирая их со сноровкой заправского живодера. – Вот этот, посмотрите какой полосатый. Будет отличным крысоловом. Берите, не пожалеете.

Она сунула ему в руки орущего благим матом бурого полосатика.

– Вы же соседка… – продолжил тот свое, даже не взглянув на пискуна.

– Может, сиамца возьмете?

– Да погодите вы со своими зверями, – пустил он дым в морду очередному демонстранту. Он с тоской посмотрел на руки – там уже появились царапины. – Вы же соседка Марины? Так? Я прав или нет?

– Какой Марины? Я тут рядом живу. Может вам щенка показать? У меня сейчас дома отличный доберман. Девка.

– Марина, девка, да, белорусская. Вы же рядом с ней жили? Дверь в дверь.

– Почему жили? Убил ее кто что ль? – убирая своих питомцев в коробку, деловито спросила тетка.

– Вы можете просто отвечать, когда я вас спрашиваю? – Алексей достал сторублевку и сунул ей в ладонь.

– Да что вы спрашиваете-то?

– Марину, Марину ты давно видела? – вдруг перешел на «ты» Ересин.

– Да сегодня видела. Вот часа два назад и видела.

– Да что ты мелешь, женщина. Я ей сегодня целый день звоню, ее нет дома.

– Дома может быть и нет, а тут она была. Вот тут сидела. Рядом совсем. Сидела долго. Часа два, а потом куда-то ушла.

– С чего ты взяла, что это она? – вдруг заорал Ересин. – Почему же она тогда дома не бывает?

– Я тоже подумала – странно она как-то одета. Грязная вся. А она оказывается дома не бывает! Вот в чем дело. Тогда понятно. А что случилось-то? Хозяйка что ль выселила?

Ересин плюнул и бросил сигарету. Он отошел от бабы деловым шагом, как будто никогда не подходил к ней и не разговаривал. В скоростном темпе он пошел вверх, к железной дороге, к проезду Стратонавтов, к тому месту, где оставил машину. Но темпа хватило ненадолго. У палатки он остановился и купил банку джин-тоника. Вокруг сновали люди. Палило солнце, летел этот осточертевший пух. Он стоял в ста метрах от дома. На той стороне дороги, между железнодорожным полотном и проезжей частью существовал зеленый сквер, возникший стихийно, исторически, и даже, в какой-то степени – народно. Несколько деревьев и кустарников создавали нужную тень и уют, так необходимых для желающих остановиться и подумать над смыслом жизни. Когда-то тут соображали на троих заводские, вышедшие из проходных с зарплатой. Теперь же тут пили по старой памяти, и никакое кафе, забегаловка, или пивная не могли просуществовать тут рядом, потому что не выдерживали конкуренции с этим тихим и грязным местом. Алексей свернул с дороги и углубился в кустарник.

Огромный кожаный диван стоял прямо на земле. Два странно одетых мужика сидели на нем молча, спокойно наблюдая за проходящими мимо. Один из них был в военном кителе, с какими-то погонами, второй – в шерстяной накидке, подбитой мехом.

– Тут что, кино снимают? – оглянулся Ересин.

В ответ никто не проронил ни слова. Алексей застыл, на секунду не веря в реальность того, что было перед ним и не решаясь сесть рядом. Приглядевшись он увидел, что шикарный диван залатан скотчем, ручка подрана, шинель – побита молью, а обладатель шубейки – босой.

– Вас вместе с диваном выбросили, или сами так решили? – он открыл банку и сделал большой глоток холодного джина.

– У тебя какой рост? – вдруг спросил тот, что в шинели.

– А что такое? – засуетился Ересин. – Вы знакомитесь, или мерку для гроба решили снять?

– Не суетись, мы не убиваем.

Ересин сел на диван, глотнул еще солидный глоток.

– Что за народ у вас тут сумасшедший? Спрашиваю тетку – видела соседку свою, а она мне – … ерунду какую-то порет. Грязная она….

– А ты хотел правды, она тебе ее и сказала. Каждый человек грязный.

– Да при чем здесь это! Она дома не живет больше! А она говорит – сегодня видела. Ну совсем чокнулась тетка.

– Андреич, кто это мясо? – вдруг ожил в шубе.

– А вы тут кто? Вы тут чмо! Ты… и все вы, опустившееся донельзя чмо… разложившийся кусок генетических отбросов, – почему-то взорвался Алексей.

Бомжи промолчали… Ересин допил свой джин, перевернул банку и капнул на землю последнюю каплю.

– Правда… Какая еще правда… Правды нет, – есть лишь мнения… – пробормотал про себя несостоявшийся жених, как бы повторяя услышанную где-то фразу.

– Мы – бедные соратники Христа и соломонова храма.

– Ну раз так, – Ересин полез в карман. – Сбегайте как можно быстрее воон в тот магазинчик, прикупите-ка колбаски и пузырек нам на троих… а? Меня сегодня невеста кинула…

– Сходить можно, почему не сходить, раз душа просит…

Из-за дивана появилась хрупкая женщина. Взяв деньги, она пошла на другую сторону дороги.

– А вы значит тута в бога верите?

– Нет, – твердо произнес Андреич. – Не в бога.

– А кто тогда воду в аквариуме меняет? – прищурился повеселевший банкир.

– Разум.

– Что разум?

– В разум верим… истину…

– И поэтому свихнулись… А в комету?

– Если она вообще есть, – продолжил свою мысль Андреич. – Что недоказуемо в принципе… если учесть, что истина есть ничто, а ничто есть все, то можно считать, что и в комету тоже…

– Да вы тут философы… как я погляжу. Катары – альбигойцы… Поклоняетесь голове, плюете на распятие…. – Ересин аппетитно жевал кусок колбасы, принесенный Архиповной. – А всякие нетопыри про буратину с Иисусом и распятым духом муру сочиняют.

Женщина стояла перед ним и держала бутылку и колбасу, с сомнением смотря на то и другое.

– Да вы угощайтесь, что сомневаетесь? Иль колбаска не того сорта, что вы тут любите?

Архиповна взяла колбасу и отломила молча кусок.

– Женщина, а стаканы ты взяла? – Алексей поморщился, увидев, что она открывает бутылку.

– У нас тут чашки есть, – послышалось из-за дивана, и на ручке нарисовались три грязноватые емкости, с отбитыми ручками и краями. Пушистый комочек серо-бурого щенка выполз откуда-то снизу, прямо между ног Ересина.

– Еще один рот. Отломи, отломи этому тоже. Пусть все порадуются, что я теперь свободный человек.

– Ты не можешь быть свободным, – строго, но тихо прохрипел Андреич.

– Совершенно верно! – неожиданно согласился Ересин. – Пока существует власть – все мы несвободны! Власть! Вот куда стекаются самые, скажем так, плохие люди, однозначно, падаль.

Он взял чашку с ручки дивана и с сомнением посмотрел на нее, затем, выбрав самую целую, с цветочком, протер ее краем футболки. Плеснув туда водки, он, крякнув, выпил. Все молча последовали его примеру.

– Маловато нам будет. Держи, женщина, – он достал еще купюру. – Потрать все и купи всего побольше, на твой вкус.

– Так вот я и говорю, друзья-философы, – он налил себе снова. – История человечества тому подтверждение. Случайный хороший человек у власти или устранятся, или перекрашивается, мимикрирует.

– То есть врет? – раздался голос из-за дивана. – Если он врет, то чем он хорош?

– Не врет, а приспосабливается, чтобы выжить. Жить-то надо… Я держу себя максимально аполитично. Как можно дальше от всего этого дерьма… – он выпил. – Эх, хорошо… пошла… Там, где появляется прибыль, там появляется политика. Большие деньги – большая политика. Микрополитика не может быть у макроэкономики.

– А зачем ты это нам говоришь? – раздался голос из-задиванья. – Нам нет до этого дела. Реальная власть не там.

– Кто же правит?

– Мы… – Андреич дожевывал большой кусок колбасы, и хрип его усилился.

Веселый смех Ересина наложился на приход Архиповны. Все стали разбирать ее черную, матерчатую суму.

– Тамплиеры что ль? – Ересин продолжал весело хохотать. – Жак де Моле, ты отомщен! Твои последователи пьют дармовую водку и ночуют на улицах!

– Ты вот словами кидаешься, имена называешь, – с ручки дивана исчезла налитая Архиповной чашка водки и кусок колбасы с белым хлебом. – А по сути ты невежественен двойным невежеством. Твое невежество есть невежество невежества.

Алексей неудержимо заржал.

– Ты мишуришь в своих мыслях, чувствах, ты мелок и низок в своих помыслах, и все твои мечты и стремления не идут дальше собственного я.

– Нет, ну вы посмотрите на этих недотеп! Я их кормлю и пою, а они еще меня и учить вздумали!

– Что такое твой кусок колбасы и бутылка водки в сравнении с бесконечностью пространства и времени?

– Да пошел ты на хер, – вдруг разозлился Алексей. – Я тебе сказал, чмо, – вдруг он повернулся и заглянул за спинку дивана. – Не беси меня. Ты же примитивен, как моя нога, о чем ты можешь говорить… Есть люди, с которыми я веду адекватный диалог… остальные же, как вы… просто мясо… для социальных игр…

Все замолчали.

– Женщина, садись, хватит маячить своим нижним бельем, – Ересин вдруг подвинулся на диване, давая возможность сесть и Архиповне. Она пододвинула ящик и села на него.

– Я к вам пришел, заблудился, а вы встретили меня… за мои же..

– Ты не к нам пришел, ты за бутылкой пришел, – опять послышалось из-за дивана.

– С кем я связался! – налил себе Алексей и рассмеялся. – Девка с другим загуляла. Да как загуляла! Даже забыла мне позвонить, домой не приходит, не ночует дома, вот бес ударил… да на меня бабы гроздьями вешаются… А эта… Не оценила она своего счастья…

– Архиповна, ты бы повисла на нем, – хриплая усмешка снова раздалась из задиванья.

– Что ж я молодого и красивого не заслужила, – хмыкнула женщина. – Он плешивый, да и рано мне еще вешаться, пожить хочется.

Все дружно рассмеялись. Снова выпили. Закусили.

– Вот вы тут, почему не работаете? Что сидеть тут целый день без дела, пошли бы поработали, и деньги бы были, и смотрели бы веселее. А то несете чушь о космосе и боге.

– О добре и душе…

– Да фигня все это! – Алексея снова понесло. – Сатана – вот бог для тех, кто разочаровался в этом несовершенном мире, как я. Только сатана дает надежду, что человек может жить по другому в этом мире… может сам творить свою судьбу… а не по воле… вашего…

– Сам… А кто ты сам? – хихикнуло задиванье.

– Для справки… я работаю, полностью материально обеспечен… имею регулярный секс с разными партнершами, чем горжусь, – Ересин достал из торбы банку острого болгарского салата. – Ол-ля, я тоже это люблю… Имею круг друзей, на футболе в ложе с Абрамовичем сижу… и все прочее… А вы… Да вы даже представить не можете, что такое по настоящему умные и злые…

– Да вижу я… вижу, что ты мне это говоришь? А свобода твоя в чем? В том, что ты можешь запросто выпить с нами? С бомжами?

– Вот что, а пойдемте-ка в квартиру. Я сегодня уже никуда не смогу поехать, а вы хоть ночку поспите под крышей. Вот тебе Архиповна, сбегай еще купи всего, и приходи во-о-он туда, – он махнул рукой на окно, – 13 квартира, 13 дом. Пошлите. А то спать захотелось…

Утром, рыская на кухне в поисках кофе, Ересин громыхал пустой посудой. Заварив, наконец, кофе, он, переступая через спящих на полу бомжей, пробрался к компьютеру. Почта кроме нового спама ничего нового не сообщала.

– О! я видел эту девушку! – услышал он за спиной хриплый голос Андреича. С экрана компа на него смотрела фотография Марины.

– Ну конечно, она же жила тут.

– Она без глаза вчера была… – пробормотал Андреич.

– Когда?

– Вчера…

– Какого еще глаза? – но реплика Алексея упала на пол вместе с захрапевшим вновь бродягой.

– Черт возьми! – вслух выругался Ересин. – С кем я связался!

Дверь в очередной раз громко захлопнулась за ним.