Текст книги "Осень Атлантиды"

– Я спрошу, Климий? Дело в том, что на мне нет нижней туники, как у Рамичи. Вас не смутит, если я…

– Понял. Можешь купаться нагишом, это никого не смутит.

Она разделась и пошла к воде, зябко поводя плечами. Климий внимательно смотрел на нее.

– Что не так? – спросила она.

– Ты невероятно худая. И бледная. Ты не голодна?

– Наверное, да. Я почти всегда голодна. Но я привыкла к этому в горах, у Энгиуса. Там было так, – она равнодушно пожала плечами. – А бледная – просто не загорелая, как вы. На севере, в Гиперборее, мало солнца. Потом расскажу. Теперь я хочу учиться плавать. И про еду – потом. Хорошо?

Опасения не подтвердились – вода оказалась очень теплой, и Таллури быстро зашла в нее по пояс. Климий терпеливо ждал. За его спиной, довольно далеко от берега, вовсю резвились Рамичи и Нэфетис, который, видимо, «пугал» свою ведомую, глубоко подныривая под нее и выскакивая из воды неожиданно. Рамичи визжала от удовольствия, брызгала в него и заливалась смехом. Таллури поглядывала на них с завистью: «Как свободно они чувствуют себя на глубине!» Вслух сказала:

– Я хотела бы научиться плавать так же свободно.

– Ты научишься, – пообещал Климий. – Обопрись на мои руки и толкнись от дна. Ничего не бойся, я поддержу.

Климий оказался хорошим учителем – выдержанным, терпеливым. По нескольку раз он повторял одни и те же советы, без раздражения предлагал выполнить упражнения, пережидал, пока Таллури отплюется, если ей в нос попадала вода. У него были крепкие жилистые руки, Таллури доверчиво хваталась за них и без опасений позволяла погрузить себя под воду, уверенная, что Климий подхватит в любую секунду. И через некоторое время она уже могла самостоятельно проплыть вдоль берега.

Климий был доволен:

– Ты молодец! Сколько тебе лет?

– Около пятнадцати или шестнадцати. Точнее не знаю.

– Ты настойчивая. Настойчивая, как мальчишка, – подчеркнул он с приятным удивлением. – Я даже устал и замерз, пока учил тебя! Теперь спрашивай, что там тебя интересовало.

– Можно мы тоже поучаствуем? – на берег выбрались Рамичи и Нэфетис.

– Я буду рада, – улыбнулась им Таллури, – у меня много вопросов.

* * *

– Ну, друзья мои, – Климий артистично изобразил, что утирает пот со лба, – как же я рад, что вы помогали мне! Эта девчонка ни в чем не знает меры. Сначала чуть не утопила, потом едва не уморила вопросами. Если так будет продолжаться, дни мои сочтены. Который теперь час?

– Ты разрешил спрашивать и не ограничивал временем, – парировала Таллури.

– Еще и забияка, – констатировал Климий.

– А по-моему, мы славно поболтали, – Нэфетис лежал на теплом песке, раскинувшись и подложив руки под затылок. – Рамичи тоже спрашивала. Кстати, где она? А, вижу – собирает ежевику на опушке. Рамичи, – заботливо окликнул он, – не углубляйся в лес, заблудишься! – он обернулся к брату: – Мы были им полезны. Разве нет? А для ведущего, Климий, это не что иное, как начало служения! Мне это нравится!

– Если это имеет значение, скажу, что мне тоже понравилось, – тихо произнесла Таллури. – У вас я не боюсь спрашивать. А мне многое пока непонятно. Видите, я даже не знала, как надо здороваться, к кому и как следует обращаться, как проходят занятия, какие у вас, то есть здесь, в Атлантиде, праздники. И еще – о летучих машинах!

– Кстати, – вставил Нэфетис, – нам с Климием с этого года разрешено пользоваться университетской латуфой.

Да, у нас теперь есть своя латуфа, и вы с Рамичи можете иногда летать с нами.

– Это уже слишком для одного дня! – ошеломленно проговорила Таллури. – Столько счастья судьба могла бы разделить на несколько дней… Мне необходимо немного побыть одной. Можно мне отойти вон туда, к лесу?

Она отошла от друзей недалеко, легла, поджав колени к самому животу, подложила согнутый локоть под голову и стала смотреть на лес. Ей хотелось лежать так долго-долго, краем уха вслушиваясь и в голоса новообретенных друзей, и в плеск воды, и в шумы и шорохи леса.

На берегу было совсем тихо. Мягко, будто стараясь никого не потревожить, прогудел шмель, удаляясь тяжелой жужжащей спиралью в сторону леса и ежевики. Разогретый послеполуденным зноем, душистый от смолы и трав, лес стоял почти недвижно. Таллури закрыла глаза и, кажется, даже задремала.

– Живое… – пробормотала она разомлевшим от впечатлений и усталости голосом и лениво повторила погромче: – Живое.

– Что там? – тут же откликнулась Рамичи.

– Живое. Сейчас придет. И много людей…

– Она что-то хочет сказать? – прозвучал голос Климия.

– Я думаю, она что-то отсканировала там, в лесу, – с пониманием дела сообщила Рамичи.

Таллури почувствовала, что кто-то из ребят подошел и сел рядом с явным намерением поговорить. «Живое» в лесу замерло, не доходя до опушки, в боязливом ожидании.

– Ты мешаешь, – Таллури с сожалением приоткрыла глаза – рядом сидел Климий. Он вопросительно поднял брови. – Мешаешь, – бесцеремонно повторила Таллури, – оно не выйдет, если ко мне будет много внимания.

– А ты непременно хочешь, чтобы «оно» вышло? – он произнес «оно» насмешливо-недоверчиво. – Здесь много животных.

– Да, – коротко кивнула Таллури. – И оно хочет.

Климий хмыкнул, но отошел, пробормотав напоследок:

– Я буду рядом.

– И я, – удивившись его беспокойству, на всякий случай пообещала Таллури.

Она опять закрыла глаза: «Небольшое животное. Молодое, пушистое, без родителей. Немного боится. Ну, иди же сюда, – она позвала его, как звала лошадь в горах у Энгиуса, и не сомневалась, что ее услышат. – Иди. Если хочешь».

Немного похрустев, кусты на опушке раздвинулись – на поляну высунулась любопытная мордочка совсем еще молодого волка. Таллури смотрела на него не шевелясь. Она все еще была раздета и уже начала зябнуть, но двигаться было нельзя. Волк преодолел ровно полпути от леса до Таллури и замер, внимательно глядя на нее и поводя чутким влажным носом.

Каково бы ни было сейчас расстояние до ребят, Таллури чувствовала, что и Климий, и Нэфетис готовы броситься ей на помощь, если молодой зверь проявит характер. Но она не боялась. «Иди», – звала она волка. Тот хорошо «понимал» и снова тронулся к ней, бесшумно пружиня по траве молодыми сильными лапами. Таллури уже слышала, как он дышит, и ощущала, как волнами «касается» ее обнаженной кожи энергия силы и любопытства дикого зверя. Хорошее ощущение. И хорошее животное.

«Тебя любят и ждут. Порядок и дисциплина. Тебя любят и ждут… – толкнувшись от деревьев к воде и вернувшись обратно, из леса поплыли удивительные сигналы: – Тебя любят и ждут…» Сигналы были мелодичны и протяжны, они пульсировали и звали, словно напоминая о чем-то, и были похожи на голос усталой, но любящей и бесконечно терпеливой матери.

Как только Таллури «услышала» их, волк метнулся к лесу и вмиг исчез меж деревьев. Таллури вскочила и с досадой обратилась к Климию:

– Что же это такое?

– Что именно? Волк удрал?

– «Порядоки дисциплина. Тебя любят ижду-у-ут…», – также монотонно, как услышала, воспроизвела она.

– А, это! – Климий улыбнулся. – Это вывели на прогулку самых маленьких. Детская группа. Они должны много гулять на природе и все такое. Чтобы не звать их каждую минуту, как животных, им предоставляют определенную свободу – так и интереснее, и самостоятельность обретается. Но телепатический зов воспитателей они слышат. Это дети-сироты, под опекой государства, – уточнил он невесело, – их много после войны. И как только ты услышала сигнал, ведь он только на них рассчитан? Это поразительно!

– Это не поразительно, – вздохнула Таллури, – я тоже сирота. И тоже – почти с войны.

– Просто в тебе еще много детского, – мягко утешил Нэфетис.

Подошедшая Рамичи протянула ей веточку ежевики. Таллури ткнулась носом в спелые сизые ягоды, вбирая сладкий запах. Подняла голову:

– Пахнет, как в Тууле. Мой любимый запах. Мама всегда выбирала ежевичный аромат для моей одежды.

– Тебе не одиноко? – вдруг спросила Рамичи.

– Нет. Теперь мне не одиноко. Вот здесь, – она положила ладонь на сердце, – я чувствую покой. Это значит, что пусть я и не такая, как вы, не похожа, чужестранка, белокожая, темноволосая, у меня странный акцент и я не знаю обычаев, но вы приняли меня в ваши сердца. Так?

– Так, – сдержанно, но с большой теплотой в голосе отозвался Климий.

– Мне так хорошо с вами! Могу ли я поблагодарить вас так, как это принято у нас, то есть, я хотела сказать, в Гиперборее?

Ребята ободряюще закивали.

Таллури села, обхватив колени и подтянув их к подбородку. Задумалась, прикрыв глаза. И – запела. О том, как ужасно было потерять разом все самое дорогое, о том, как трудно привыкать было к чужой поначалу стране, о том, как ветре– тила она замечательных людей – ижрецаЭнгиуса, итого, кто подарил ей пирамидку, и новых друзей – Рамичи, Климия и Нэфетиса… Запела на родном языке. Когда Таллури закончила и все немного помолчали, Рамичи протянула:

– Какой же красивый язык! – в наступившей тишине стало слышно, что она трогательно всхлипывает. – А о чем эта песня?

Таллури хотела было перевести, но Климий остановил ее:

– Это надо было услышать сердцем! Я понял! – и он почти точно все пересказал то, что услышал. Потом спросил: – Ты сама сочинила?

Таллури удивленно подняла брови:

– Как это «сама»? Не понимаю.

– Что ж тут непонятного? – удивилась Рамичи. – Не было, не было песни, а потом ты взяла и придумала. Сочинила.

– Я поняла, – кивнула Таллури. – Здесь это называется, кажется, «поэт, поющий свои стихи», что-то вроде этого?

– А у вас?

– Теперья должна говорить: «Там, в Гиперборее», – она махнула рукой на север. Фраза по-прежнему царапала сознание. – В Гиперборее зазорно присваивать себе песни.

– Почему это? – выдохнули все разом.

– Древняя традиция и неписаный закон.

– Объясни же! – нетерпеливая Рамичи дернула ее за руку.

– Песня – это душа: любовь и страдание, радость и печаль, воодушевление и растерянность – все, что трогает любое сердце. Волны этих эмоций наполняют собой всю вселенную. Они – везде. Они – для всех, принадлежат всем. Всем, кто их переживает. Слова можно брать… – она запнулась на мгновение, попытавшись пояснить мысль обнимающим пространство жестом, и закончила: —…из воздуха!

Климий вдруг хлопнул себя по лбу, а заодно пихнул кулаком в плечо брата:

– Конечно же! Вспомни – этот закон есть и у альвов: песни не имеют автора. Или, точнее, автор – мир вокруг и духи творчества. А всего лучше – Единый Бог и любовь.

– У альвов? – Рамичи с округлившимися глазами чуть не на четвереньках подобралась к нему поближе. – Разве альвы – не вымершая раса?

Братья неожиданно расхохотались. Климий, еле переводя дух от смеха, выговорил:

– Типичное дремучее заблуждение! И кто только сеет такое?

Необидчивая Рамичи ждала пояснений, терпеливо переводя взгляд с одного брата на другого.

– Альвы – ушедшая, вернее, уходящая раса, а не вымершая.

– Куда уходящая? – последовал быстрый вопрос.

Климий вздохнул и переглянулся с братом:

– Как бы им объяснить? Ну, скажем так: знаете ли вы о существовании невидимых пространств, иных миров?

Рамичи и Таллури так неуверенно кивнули, что у Климия, похоже, пропала охота объяснять.

– В общем, – заключил он, – туда они и ушли. Почти все. Но многие альвийские роды еще остаются на нашем плане. Довольно с вас для начала, – он махнул рукой. Но вдруг спохватился: – Постой, я не разобрал, что это были за образы – «маленькое животное» и «пирамидка»? Ты передала их явственно, но я все же не понял смысла.

– «Маленький дикий зверек, служащий божеству», – объяснила Таллури, – так переводится мое имя с нашего древнего наречия. А «пирамидка» – это кристаллическая игрушка, которую мне подарил один незнакомый человек. Вот, – она сняла с шеи и протянула ему оплетенную в тонкую, но надежную сеточку из кожаных шнурков макушечку пирамидки, которую теперь всегда носила на груди, уложив оставшиеся части в надежный полотняный мешочек.

Все заинтересованно склонились над кристаллом на ладони Климия.

– Что это? – Рамичи убрала со лба золотистую челку, чтобы не мешала смотреть.

– Вот тебе доказательство, что альвы еще с нами. Кажется, это альвийская игрушка? – предположил Нэфетис.

– Именно, – подтвердил Климий. – Потрясающая вещь. И очень древняя! Покажи ее как-нибудь целиком, хорошо? – он вернул макушечку владелице и вдруг взглянул на нее по-особому: – Мне очень понравилось твое древнее имя. Оно словно составляет часть тебя. Сокровенную часть тебя.

– Тот человек, что подарил мне альвийский кристалл, – вспомнила Таллури, – назвал меня так, не зная ни меня, ни моего имени. Не зная даже о моем присутствии в убежище Энгиуса.

И она рассказала им эту часть своей истории.

– Можно я тоже буду тебя так называть? – спросил Климий. – Хотя бы иногда?

– Только в обмен! – тут же предложила Таллури. – Мне трудно бывает верно произнести ваши имена, там мало… – она подобрала слово, – …певучих звуков. Можно я сокращу – Лим и Нэф? Так ярче слышно.

– «Ярче слышно»! Здорово, я согласен! – откликнулся Нэфетис.

А Климий неожиданно протянул руку и утер ей нос, перепачканный ежевикой. И сразу, словно испугался своего братского порыва, вскочил и пошел к воде. За ним побежала искупаться Рамичи. Когда они отплыли достаточно далеко, Нэфетис перевернулся на живот и, глядя вслед брату и своей ведомой, негромко проговорил:

– Климий – замечательный и заботливый брат и верный друг. Может быть, он излишне сдержан, но у него глубокое и терпеливое сердце. Я знаю, он мечтает о жреческом служении. И быть другом и наставником юной девушки для него – сущее мучение. Это против всех его устремлений. Постарайся понять это и простить за минуты досады. Но не смущайся, наши наставники лучше знают, что нам нужно для работы над собой и в чем наше жизненное призвание. Мы им доверяем.

А еще есть наша собственная интуиция – мышление сердца. Вы подружитесь, я уверен. Вы даже чем-то похожи: задумчивые, серьезные.

– Как похожи вы с Рамичи: такие жизнерадостные, открытые, веселые! – улыбнулась Таллури.

– Да… Наверное, – отчего-то смутился Нэфетис.

– Почему ты не говоришь при ней, что ты ее ведущий?

Нэфетис смутился еще больше:

– Вдруг ей не понравится?

– Только что ты со значением и даже пафосом рассуждал, что наставники знают лучше вас и их советы весьма ценны. Так?

– Так. А все-таки… Вдруг ей самой это не понравится?! Это будет значить, что она… что мне… – он запнулся и поторопился добавить: – Солнце клонится к западу. Я позову их. Климий! Рамичи! Пора!

* * *

– Какая вышла странная и удивительная встреча! – восклицала Рамичи, расчесывая перед сном свои кудри.

Гребень двигался по волосам стремительно и бестолково – Рамичи беспорядочно перекладывала его то в правую, то в левую руку и думала о чем-то, явно не связанном с ее вечерним туалетом. На гребне оседало все больше золотистого «пуха».

– Я опасаюсь за твою гриву, – заметила Таллури.

– Да?.. – Рамичи не обратила на замечание никакого внимания, мечтательно щурясь, и произнесла самой себе: – Завтра еще пойдем.

– К Университету?

– А? – очнулась подружка. – Я имею в виду – на дружескую прогулку.

– Так каждый день можно? – перегруженная впечатлениями Таллури уж и не знала, вместит ли еще.

– Нет, каждый день нельзя, – вздохнула Рамичи. – Во– первых, учеба, – она загнула палец, – во-вторых, время для подготовки, размышлений и медитаций, – она загнула второй палец, а за ним – третий: – А еще есть государственные и религиозные праздники! А еще мы посещаем Храм и многое-многое другое. Ребята бывают заняты на полевых изысканиях и работах. Но завтра, – она со значением подняла указательный палец, – завтра они свободны!

– А послезавтра? – на всякий случай спросила Таллури.

– А вот послезавтра – нет! – новый вздох. – Послезавтра они отправляются на какие-то древнеисторические руины. Там у них научная работа, поиск чего-то, анализ почвы, что-то еще, я не все поняла, – Рамичи опять взмахнула черепашьим гребнем – золотистые локоны едва успевали свиться обратно в колечки между взмахами беспощадной руки.

За окном, сквозь густую листву дикого винограда, пробивались последние лучи закатного солнца. Таллури смотрела на игру пурпурных световых пятен на стене, на перетекающие по комнате мягкие тени, и картинки истекшего дня хаотично мелькали в ее сознании, непоследовательно сменяя друг друга.

Мелькание гребня подружки мешало Таллури воспроизвести и запечатлеть в памяти главное, что произошло за истекший день. Она прикрыла глаза. Перед мысленным взором встала ослепительная в своем величии пирамида Университета, весь в бело-розовых и кремовых лотосах канал, безупречной прямой линией рассекающий надвое парк, и сам парк, переходящий незаметно в лес, и озеро в лесу.

Затем она вдруг «увидела», как уходит, не оборачиваясь, Энгиус. Таллури попыталась «последовать» за ним мысленно. Но ей лишь открылись на мгновение чаща леса, горы и, словно приближенная подзорной трубой, пещера с очагом. Очаг был холоден: пещера пустовала. Таллури не имела права да и не смогла бы «найти» Энгиуса, как бы ей того ни хотелось. Чувство легкой грусти стеснило сердце.

Но вслед за пещерой опять вспомнилось прекрасное лесное озеро, где она сегодня училась плавать. И ощущения воды, обтекающей-обнимающей тело, мгновенно успокоили душу. «Плавать – это как бы летать!» – с удовольствием заключила она.

Воспоминания сплелись: Таллури «слышала» голоса лесных птиц и перешептывание листвы и ветра, плеск озерной воды, «видела» блики солнца, играющие на поднятой ветерком ряби. В глубине души звучали голоса обретенных сегодня друзей – Климия и Нэфетиса. И втекали, растворяясь в самой душе, запахи – сосновой смолы и хвои, разнотравья и свежести озерной воды, мокрого песка и чего-то еще, неуловимого… будто прозрачного…

– …конечно, наши родители уже тогда были знакомы, – оказалось, Рамичи продолжала о чем-то бойко вещать. – А уж теперь, после этой страшной заварухи…

– Какой заварухи? – включилась Таллури.

– Ну как это какой? Я войну имею в виду! Полгода, как правительство установило, не без помощи армии, разумеется, да еще и используя какое-то новое оружие, не знаю, какое, в общем, установило порядок. И теперь мои родители и родители Отбантов твердо решили…

– Слушай, кажется, кто-то к нам собирается… или уже едет… просто совсем близко, кажется…

– Слушай, – передразнила Рамичи, – кажется, ты меня перебиваешь! Если тебе совсем неинтересно, как наши семьи стали побратимами, ты так прямо и скажи. Кто собирается, тот приедет. Что тут волноваться? Кстати, я ничего не слышу.

– Я тоже не слышу, – пожала плечами Таллури, – но есть еще… – она повернулась к открытому окну, – …запахи и то чувство, которое подсказывает о приближении живого раньше, чем оно появится перед глазами. Нет, не интуиция. И не ясновидение.

– В общем, через какое-то время нас в этой комнате станет трое, – быстренько закончила мысль Рамичи. – Предчувствие или что-то там еще, что ж тут такого? Только кто бы это мог быть? Ой! – она вдруг шлепнула себя по лбу. – Ко– нечно! Эннея должна была прибыть именно сегодня. Только уж дело к ночи, не думаю…

– Да вот же! – Таллури протянула руку к окну.

Рамичи привстала, выглянула в окно и радостно сообщила:

– Экипаж уже виден! Хотя и не слышен. Эннея любит бесшумно перемещаться. У нее, я думаю, самый бесшумный экипаж в Городе.

– Она не одна, – заметила Таллури.

– Конечно, не одна – у нее есть слуги, возничий да еще пожилая женщина, няня, наверное.

– Нет. Еще. Теплое, живое.

– Опять она за свое! – всплеснула руками Рамичи. – Няня тебе не «живое»? Не волк же!

– Погоди, погоди-ка. Большой, больше человека! Мягкий, с гривой и крепкими лапами. Клыки большие.

– Лев!!! – в восторге завопила Рамичи. – Я знаю, я слышала, что у нее львы, которые ее слушаются! Но видеть не видела. Вот здорово! Неужели и вправду она со львами?

Она стрелой вылетела из комнаты на галерею, рискуя свалиться, свесилась через перила вниз головой и оттуда (ее голос стал глуше) продолжала взахлеб вещать:

– Подъехала! Таллури, смотри – у нее лев и львенок! Ой, маленький какой! Очень хорошенький, как игрушка. Иди же посмотри. Ой, нет, не ходи, она сюда его несет!

Таллури все же выглянула: экипаж – легчайшая синяя ткань, затканная серебристыми узорами, ухоженные кони лунно-белой масти, блестящие полированные поручни и крепежи – всё казалось необыкновенным.

Вышедшую из экипажа Эннею сверху было не разглядеть. Видно было только, что она дала какое-то распоряжение слугам и направилась к входу. На руках она действительно держала нечто округлое и бархатистое. Вскоре легкие шаги Эннеи раздались в коридоре перед дверью, и Таллури с Рамичи вернулись с галереи в комнату.

Дверь распахнулась. На пороге, лучезарно улыбаясь, стояла высокая девушка, почти воздушное существо, в необыкновенно красивом наряде небесного цвета. Тонкие браслеты украшали ее запястья, а изящный ободок, весь в мелких сверкающих камешках, охватывал голову, будто придерживал готовые разлететься легкие, как перышки, белокурые локоны.

Таллури замерла на месте как вкопанная: она никогда в жизни не видела девушек, одетых столь нарядно в обыденное время. Да и в праздники такого наряда, что уж скрывать, тоже не видела. Ей захотелось коснуться ткани платья Эннеи, драгоценной фибулы, придерживающей на плечах драпировку, тонких, как нити, браслетов. Да и волос Эннеи ей хотелось коснуться: они казались ей перьями дивной птицы. Но, конечно, Таллури сдержалась.

На руках Эннеи и в самом деле угнездился маленький львенок. Он сладко спал, свесив толстенькие лапки с предплечья хозяйки и посапывая. Его мягкое песочного цвета брюшко легонько вздымалось в такт дыханию.

Эннея встретилась глазами с девушками в комнате и улыбнулась еще лучезарнее – в голубых глазах светилась безмятежность весеннего утра.

– Это мой маленький Виру, – голос Эннеи был высок, но приятен, а взгляд призывал незамедлительно восхититься ее питомцем.

Соседки по комнате ошеломленно молчали. Эннея поняла их онемение по-своему и почти виновато добавила:

– О, простите! Язабылаприветствоватьвас, какполагается по этикету! – она церемонно, но совсем не нарочито опустила глаза и мелодично произнесла, почти пропела: – Мирный вечер! Оказаться с вами в одном обществе большая радость для меня! Пусть трудности и печали ушедшего дня растворит в себе грядущая ночь. И пусть принесет она с собой благодарение Единому Богу и приятный отдых!

Не умеющая как следует ответить и сознающая себя полной дикаркой, Таллури сконфуженно молчала, зато Рамичи расстаралась за двоих:

– Надеемся, что путь был нетруден и дух-Хранитель защищал тебя и твоих людей. Надеемся также, что тебе приятно войти под этот кров, – она тоже опустила глаза. – Твое соседство нам приятно, а общение с тобой приносит радость.

Едва Рамичи подняла глаза, Таллури, решив, что с церемониями покончено, тут же спросила:

– А можно мне его погладить?

– И мне! – подхватила Рамичи, плюнув на этикет.

– Конечно, я для этого и принесла Виру сюда, – улыбка Эннеи, казалось, заливает комнату светом.

С церемониями было покончено – все по очереди стали тормошить малыша Виру, но его это совершенно не обеспокоило. Более того – даже не разбудило. Во сне он развалился еще вальяжнее, подставив всеобщему обозрению пушистое брюшко и вытянув шею – для удобства всех желающих его почесать.

– Вот ленивец! – восхитилась Рамичи.

– Он очень добр и всегда будет добрым львом, – проворковала Эннея, любуясь своим питомцем. – Впрочем, ему уже пора домой.

Она полуобернулась и кому-то кивнула. Только теперь Таллури заметила стоящего за ее спиной слугу, который тут же кинулся исполнять желание своей госпожи – подбежал и с поклоном принял у нее львенка. Рамичи успела прошептать Таллури:

– Странно все же, что она принесла его сюда.

– Чем ты так удивлена?

– Понимаешь, я заметила, что Эннея ничего просто так не делает. Ну, то есть я хочу сказать, есть какой-то особый смысл в том, что она притащила львенка в студенческий поселок.

– А если просто спросить ее, зачем она это сделала?

– Не выйдет, – уверила Рамичи. – Я пробовала. Эннея редко может объяснить смысл своего поступка – просто следует интуиции.

– Что ж, если результат хорош, интуиции предостаточно. Как говаривал Энгиус: «Понимания не требуется. Требуется послушание». В ее случае – послушание внутреннему голосу. А зачем ей вообще львы?

– Ой, ты не в курсе, – видно было, что Рамичи приятно было сообщить: – Эннея – будущая жрица. Не спрашивай, откуда это известно, – замахала она на Таллури рукой. – У нас говорят: «По всему видно». Она львов понимает, и они ее слушаются! Это вообще-то не каждому дано, а ей – с рождения. Она даже в Университете меньше всех бывает, зато в Храме – что ни день!

– Виру должен хорошо питаться и много спать, – почти строго выговаривала в этот момент Эннея слуге, – остальное ты знаешь. Я буду… – она на секунду задумалась, – впрочем, не знаю, когда. Я решу потом. Ступай.

Она повернулась к Таллури:

– Ты – Таллури. Мне приятно с тобой познакомиться.

– Откуда ты меня знаешь? – это прозвучало не очень-то вежливо, но Эннея не обиделась, даже, казалось, и вовсе не заметила.

– Нам рассказал о тебе Энгиус. Он вхож в наш дом, дружен с моим отцом и бывает у нас время от времени.

– А что он обо мне рассказал?

– Ты его «лунное дитя». Нам приятно было это узнать. А теперь мне приятно оказаться с тобой в одном жилище. Уверена, что мы подружимся.

Эннея говорила так напевно, так плавно, что Таллури вдруг смутилась: как, должно быть, прямолинейна и неучтива была она в глазах новой знакомой! От досады она покраснела, но спросила с прежним прямодушием:

– А на какой ты ступени?

– На второй, – Эннея улыбнулась. – Но недавно я сдала экзамен по логике, и, надеюсь, меня перевели на третью ступень.

– По логике?! – восхитилась Рамичи. – Здорово! Говорят, это ужасно сложно. И еще говорят, что когда-то логи– ку преподавал Энгиус и сдать ему экзамен было невероятно трудно.

– Почти невозможно! – поддержала Эннея и безмятежно прибавила: – Ему я и сдавала.

Это сообщение привело Таллури в замешательство.

– Сдавала недавно… Энгиусу? Но он же ушел из Университета еще перед войной, то есть почти два года тому назад. Он сам рассказывал.

– Течение времени для нашей дорогой Эннеи не имеет столь весомого значения, как для нас с тобой, Таллури, – Рамичи с намеком посмотрела на Таллури, мол: «Видишь, какая она… необычная?»

– Да-да, – легко согласилась Эннея, – это именно тогда и было. Ах, как странно течет время! Я совсем не понимаю, если я так хорошо все помню, как следует оценивать, например, год – «недавно» или «давно»?

– Никто не знает, – согласилась Таллури и, не давая Эннее отвлечься, задала новый вопрос: – А у тебя много львов?

– По-моему, нет! – твердо ответила будущая жрица. – И в этом году, очень скоро, родятся еще. Но отец уверяет, что достаточно и что имеющихся вполне хватит и для ритуального экипажа, и для охраны, и для игр. Но я не понимаю, – голос Эннеи дрогнул, а глаза округлились от чувств, – не понимаю, как это львов может быть слишком много?

Рамичи пихнула Таллури локтем и «подпела»:

– Действительно! Но сколько же их всего?

– Ну-у… – задумалась Эннея. – Кажется, десять…

– Ого! – прозвучало в ответ дуэтом.

– …или двадцать? – сама с собой уточнила Эннея. – Разница ведь невелика?

– Невелика! – радостно кивнула Рамичи. – Подумаешь, десятком львов больше, десятком меньше! Какие пустяки!

Эннея вдохновенно продолжала:

– Еще есть две рыси и пара саблезубых тигров. Но тигры не бегают свободно, где хотят. У них отдельная вольера, – последнее, судя по голосу, ее сильно удручало. – А со мной приехал Иеру, отец Виру.

– Постой, – Таллури потерла бровь согнутым пальцем. – Не хочешь же ты сказать, что все звери, кроме саблезубых тигров, бегают у вас по двору?

– У нас не двор, у нас – парк, большой парк. Наверное, следует даже сказать – огромный парк. Там много места! – произнесено это было с таким значением, будто кто-то мог заподозрить хозяйку в причинении львам и тиграм неудобств.

– Да я о другом! – воскликнула Таллури. – Львы и люди – все вместе? Разве это не?.. – она смешалась, сбитая с толку и боясь высказаться до конца: а вдруг Эннея опять заподозрит что-нибудь неучтивое по отношению к дорогим ее сердцу животным.

– Не опасно, хотела ты спросить? – неожиданно просто закончила та. – Нет-нет, вовсе нет! По крайней мере – для тех, кто у нас служит. Это специально подобранные слуги. Спустимся вниз? Я познакомлю вас с Иеру. Это прекрасный лев!

– Познакомишь нас со львом? – уточнила Таллури.

– Может, как-нибудь потом? – осторожно сказала Рамичи. – Он, наверное, устал с дороги, а может, – боязливо предположила она, – может, он голоден?

– Он не голоден, – уверила хозяйка льва. – И я с вами, вам нечего опасаться! Идемте же.

Знакомство с прекрасным львом Иеру окончательно истощило силы Таллури – она едва доплелась до своей постели. И, успев прошептать пару-тройку молитв Единому, под звуки голосов болтавших перед сном подруг провалилась в глубокий сон.

* * *

Утро залило комнату ослепительным солнечным светом и наполнило заливистым щебетом птиц. Накануне Таллури настолько утомилась, что открыть глаза ее заставили только оглушительные птичьи трели.

В комнате никого не было. Впрочем, на галерее под сенью зеленого плюща и лиловых вьюнов сидела Рамичи. Она чем-то шуршала, бормотала себе под нос и время от времени испускала вздохи. Эннея куда-то исчезла.

– Ясный день, Рамичи! – воскликнула Таллури.

Она улыбнулась сама себе: радовало и солнце, упруго бьющее сквозь зелень, и дружный птичий гомон, и то, что рядом была новая, такая замечательная подруга.

– Проснулась? – в проеме окна, прямо над постелью Таллури, появилась голова в обрамлении рыжих кудрей, светившихся в солнечном свете так, что казалось, будто они сами испускают золотые лучи. – Поприветствуем новый день? Правда, солнце уже давно встало, но мне хотелось встретить новый день вместе. В первый раз – вместе! Здорово?

Таллури только счастливо кивнула. Ее наполняло предчувствие чего – то радостного и наверняка интересного. После утренней молитвы Единому и приветственного гимна Солнцу, который они жизнерадостно пропели пусть и не очень стройно и музыкально, зато хором, неплохо было перекусить. Что они и осуществили с удовольствием: Рамичи проявила отличные хозяйственные способности, ненадолго исчезла и появилась вскоре с целой корзинкой фруктов, свежих лепешек и ломтем великолепного желтого сыра.

Уплетая за обе щеки эту снедь, Таллури вдруг спохватилась:

– А Эннея? Может, следовало и ее подождать?

Рамичи, дожевывая, с распухшими от лепешки щеками, замахала рукой, мол, не беспокойся. Дожевав, проговорила ворчливо:

– Наша Эннея поднялась ни свет ни заря. Тут ее слуга притащил здоровущую арфу, вон она – на галерее, вся в инкрустациях, блещет каменьями. Эннея грянула на арфе и с полчаса распевала во все горло храмовые гимны. Недурно пела, надо признать. Просто отлично для раннего утра. Но я бы, между прочим, еще поспала! Неужели ты ничего не слышала? Нет? – Рамичи недоверчиво хмыкнула. – Потом она упорхнула куда-то, а я села за свои свитки: сон-то все равно пропал. Надо было разобрать несколько фраз на древнем языке. Ну, спасибо Эннее, на свежую голову разобрала строк десять. Неплохо! И ждала тебя.