Текст книги "Современный политический дискурс Франции: прагмалингвистический и гендерный аспекты"

1.2. Место политического дискурса в системе функциональных стилей

Многие лингвисты рассматривают политический дискурс как язык публичной сферы. В исследованиях, посвященных анализу политического дискурса, имеется положение, согласно которому политическая функция присуща абсолютно всем публичным высказываниям.

Итак, политический дискурс – это актуальное использование языка в социально-политической сфере общения, а если в широком смысле, то в публичной сфере общения. Отнесение текста к политическому дискурсу, определяется его тематикой и местом в системе политической коммуникации. Если взять во внимание широкое понимание «политического языка» как языка, используемого в публичной сфере, то несомненно, что на него оказывают влияние средства массовой информации, развитие новых коммуникационных технологий, глобализация и коммерциализация политической коммуникации.

Журнал «Sciences Humaines» обозначает политический дискурс как класс жанров, ограниченный социальной сферой, а если быть точнее, то политикой. Обсуждения правительства, партийные программы, парламентские дебаты, речь политиков – все эти жанры принадлежат политической сфере, и поэтому политический дискурс – это не что иное, как дискурс политиков. Однако, если обрамить политический дискурс профессиональными рамками, деятельностью политиков, в статье отмечено, что одновременно политический дискурс является формой институционального дискурса. Все это означает, что дискурс политиков – это те дискурсы, которые производятся в институциональной обстановке, например: сессия парламента, заседание правительства, съезд политических партий и т. д. Высказывания произносятся говорящим только в его профессиональной роли политика и только в институциональной обстановке. Исходя из вышесказанного, дискурс может называться политическим, если он сопровождает политические акты в политической обстановке.

Большое количество лингвистов определяют политический дискурс, как объект «лингвокультурологического изучения» [83], в качестве «вторичной языковой подсистемы, обладающей конкретными функциями, особенным тезаурусом и коммуникативным воздействием» [23], как видовая разновидность идеологического дискурса [5].

Е. И. Шейгал, используя полевой подход к анализу структуры политического дискурса, обнаруживает его связь с другими видами дискурса. Ученый рассматривает структурообразующие признаки политического дискурса: информативность, фантомность, институцио-нальность, авторитарность, смысловую неопределенность [82, с. 65].

Большинство исследователей придерживаются мнения, что «убеждающая функция – это главная функция политического дискурса» [57]. П. Б. Паршин справедливо полагает, что «всякий текст оказывает влияние на сознание адресата с семиотической точки зрения» [58, с. 403]. Однако «для политического текста именно речевое воздействие определяет главную цель коммуникации, на достижение которой и направлен выбор лингвистических средств» [57, с. 403].

В основу лингвистического изучения политического дискурса положено два тезиса: о тексте и о системе. В соответствии со вторым из них, язык политических текстов не схож с обыденным языком, хотя его особенность заключается не столько в употреблении любых особенных формальных средств, сколько в таком изменении соотношения между означающим и означаемым, при котором единицы знакомого нам языка получают немного необычную интерпретацию, а достаточно хорошо знакомые ситуации сводятся под несколько неожиданные категории, в которых вещи «перестают называться своими именами».

Первый тезис связан со вторым и утверждает, что из политического текста может быть найден некоторый неэксплицитный смысл, отличающийся от буквального и, возможно даже, противоположен ему. На сегодняшний день считается, что неэксплицитный смысл и есть тот самый «истинный» смысл политического текста [57, с. 407].

В политической и идеологической литературе выбор выражений и слов представляет собой достаточно важный инструмент власти для структуры и моделирования той «самой» действительности, о которой и идет речь. Создание новых выражений и слов, с одной стороны, объясняется возникновением новых реалий в политической и общественной жизни, а с другой стороны, образованием причин для изменения уже существующих понятий и явлений.

Базовым системообразующим фактором для выделения из ряда институциональных политического дискурса является тематический детерминант цели «борьба за власть». Исходя из наблюдений стилевого и жанрового разнообразия, остальные критерии всего лишь уточняют основной и варьируются в зависимости от данного контекста.

Исходя из всего вышесказанного, мы пришли к заключению, что в рамках политического дискурса как служащие одной цели, а именно, борьбе за власть, должны рассматриваться абсолютно все коммуникативные стратегии убеждения. Намерение «борьбы за власть» – своеобычная характеристика политического дискурса, присутствующая во всех жанрах, таких как: дискуссии, дебаты, агитационная речь, политическое интервью и многие другие. Данная интенция борьбы за власть проявляется в одном из свойств политического дискурса, восходящих к исследованиям О. Л. Михалевой, а именно, в атональности. Это некое состояние «состязания», «борьба двух идей, причем борьба страстная, азартная». Поэтому речь может быть истолкована и использована как некая борьба, причем борьба и именно победа являются главной целью общения [53, с. 300].

Исходя из вышесказанного, сделаем вывод, что на языковом уровне выбираемый коммуникантами способ общения заранее обусловлен как агональностью политического дискурса, так и наличием адресата-наблюдателя и конкурирующих сторон.

Наличие фактора «противоборствующие стороны» оказывает огромное влияние на говорящего в выборе плана, наиболее оптимального в осуществлении речевых намерений, в результате применения которого можно по максимуму снизить значимость статуса собеседника, следовательно, ниспровергнуть позиции своего «политического противника» и, насколько это возможно, приумножить значимость своего статуса.

В данном случае коммуникативная стратегия представляет собой план оптимального осуществления коммуникативных намерений, учитывающий объективные и субъективные условия и факторы, в которых присутствует акт коммуникации, предопределяющий не только внешнюю и внутреннюю структуру текста, но и употребление определенных языковых средств.

Все стратегии политического дискурса реализуются, благодаря использованию особого набора способов. Под способами в нашем исследовании понимается множество приемов, предопределяющих применение языковых средств. Одним из важнейших приемов является словотворчество.

1.3. Гендерные исследования в лингвистике. Понятие пола и гендера

Женскому уму присуще изящество,

А мужскому – эффективность.

Ошо (Бхаваган Раджниш)

Гендерные исследования – молодая ветвь гуманитарной области, которая зародилась в последней трети XX в., когда понятия «пол» и «гендер» стали одной из центральных тем социально-психологических наук благодаря социальным изменениям и переосмыслению роли женщин в западном обществе.

В XXI в. женщины занимают главенствующие роли не только в экономической и духовной сферах деятельности общества, но и в политике, которая долгое время считалась прерогативой мужчин. И если ранее вопросу гендера не уделялось никакого внимания в связи с доминированием мужчин на ключевых постах, то в настоящее время вопрос о специфике манифестации гендерной идентичности политического лидера весьма актуален.

Авторитарность и агрессивность определяют особенность формирования и проявления гендерной идентичности. Специфика политической коммуникации требует от самих политиков определенной, решительности. Понятно, что мужчина-политик должен использовать такие коммуникативные приёмы, которые показали бы его мужественность, смелость и твердый настрой.

Как мы отметили выше, политическая сфера очень агрессивная среда, и следование «женственной» стратегии довольно часто может быть неэффективным. По этой причине многим женщинам-политикам приходится сочетать мужские и женские черты во время выступлений. Например, Марин Ле Пен приходится замедлять темп и тон речи, так как быстрая речь и высокий голос чаще всего ассоциируются с высокой эмоциональностью.

Демократизация и гуманизация способствовали созданию необходимых условий для ведения деятельности людей вне зависимости от их пола национальности, социального статуса. К сожалению, в обществе сохраняются стереотипы, касающиеся мужчин и женщин, которые складывались на протяжении веков и которые препятствуют достижению гендерного равенства во всех сферах жизни.

Стереотипы понимаются большим количеством ученых как особые формы хранения знаний и оценок, ядро ориентирующего поведения человека. Стереотипы, свойственные массовому сознанию, являются сильнейшим барьером в становлении гендерного равенства в современном обществе.

По мнению А. В. Кирилиной, «стереотипы – это социальные феномены. Они обусловлены социокультурными механизмами» [46, с. 97].

Социальные стереотипы эмоционально окрашены и обладают большой устойчивостью. Гендерные стереотипы касаются женщин и мужчин, указывая на их положение в мире, а также устанавливают, какие задачи должны выполнять оба гендера.

Соответственно, те же самые стереотипы неизбежно оказывают влияние на использование ряда языковых средств, формируют представление о языке мужчин и женщин в конкретных ситуациях.

Хотя научная терминология в этой сфере еще не вполне устоялась и слова пол и гендер иногда употребляются как синонимы, их различие имеет принципиально важное значение [1, с. 6]. Это различие сформулировал американский психоаналитик Роберт Столлер в 1968 г. Согласно его концепции, изучение пола (sex) является предметной областью биологии и физиологии, а гендер – предмет изучения психологии и социологии, а также смежных с ними наук. Более распространенное определение этим понятиям дает Энн Оукли в работе «Пол, гендер и общество» (1972): «Пол» (sex) является словом, которое соотнесено с биологическими различиями между мужчиной и женщиной: видимая разница в гениталиях, соответствующая разница в воспроизводящей функции». «Гендер» (gender) между тем есть предмет культуры: он соотнесен с социальной классификацией на “маскулинное” и “феминное”… постоянство пола должно быть признано, но также должно быть (признано) разнообразие гендера» [цит. по: 13, с. 6–7].

Изучение гендера носит междисциплинарный характер, так как гендерные отношения прямо или косвенно влияют на многие сферы деятельности человека. По словам И. И. Халеевой, «подход к гендернизму как к реальности, опосредуемой знаками, символами и текстами, позволяет определить гендер в качестве своего рода междисциплинарной интриги, в основе которой сплетается множество наук о человеке» [77, с. 9]. Иными словами, для наиболее глубокого описания гендера необходимы данные психологии, философии, культурологии и других антропоцентричных наук. Кроме того, в гендерных исследованиях необходимо знать и учитывать сложившиеся стереотипы о каждом из полов в отдельно взятом обществе.

Как было сказано выше, понятие «гендер» стало отображением процессов, происходящих в западной культуре в 60-х гг. ХХ в., именно поэтому в русский язык «этот термин скалькирован с английского и не имеет адекватного перевода. Можно сказать, что «гендер» является составной частью современного процесса глобализации» [13, с. 7]. В то время исследователи стали все больше и больше отходить от структуралистских позиций и проводить исследования в рамках прагматики и уделять внимание влиянию на язык «человеческого фактора», поэтому «бурное развитие получила коммуникативная семантика, социолингвистика, произошла смена научной парадигмы. Стало ясно, что изучение языковых явлений в их коммуникативном, динамическом аспекте невозможно без учета психофизиологических и социально-стратификационных особенностей личности (пола, возраста, уровня образования и т. п.)» [67, с. 123]. На становление гендерных исследований повлияли и феминистские настроения, выраженные в так называемом Новом женском движении в США и Германии. Это движение породило феминистскую лингвистику, которая стремилась разоблачить и устранить мужское доминирование в общественной и культурной жизни путем изменения языковых норм, в том числе образованием феминитивов.

Основополагающей работой в феминистской лингвистике стал труд Р. Лакофф «Язык и место женщины» (1973), отражающий неравный статус женщины сквозь призму языка. По мнению Р. Лакофф, женщины в языках зачастую отражены негативно, ибо «присутствуют чаще в роли объекта, а не субъекта, а их речевое поведение характеризуется большей неуверенностью, чем мужское, и в тоже время гуманностью, ориентированностью на собеседника, и потому менее агрессивно» [цит. по: 60, с. 47].

Феминистской лингвистике свойственны «ярко выраженный политический характер, разработка собственной лингвистической методологии, привлечение к лингвистическому описанию результатов всего спектра наук о человеке (психологии, социологии, этнографии, антропологии, истории и т. д), а также ряд успешных попыток повлиять на языковую политику» [46, с. 56]. Последователи феминистской идеологии утверждают, что женщине необходимо обрести свою языковую идентичность для психологического, социального и биологического выживания в обществе, т. е. обрести адекватное отображение в языке конкретного общества. Андроцентричность – ориентация языка на мужчин и создание мировоззрения на основе мужской точки зрения – и отображение женщины и женского в языке в качестве вторичного, чужого и негативного осложняют положение женщин в обществе, т. е., по словам Ю. Кристевой, «под женщиной подразумевается то, о чем не говорится».

К андроцентричным языкам можно отнести французский, русский, немецкий, английский. На примере французского языка исследователи выделяют наиболее яркие черты языкового андроцентризма:

1. Отождествление понятий «мужчина» и «человек» (homme). Несмотря на то, что формально значение «женщина» включается в определение понятия «человек», фактически общечеловеческое понятие является исключительно мужской категорией. До 1976 г. слово femme в словаре толковалось как «compagne de l'homme, épouse, celle qui est ou a été mariée». И только в связи с феминно-социальными изменениями в обществе статья меняет формулировку: «1) être humain de sexe féminin; 2) épouse; 3) celle qui est ou a été mariée» [10, с. 25], в то время как определение слова homme остается неизменным: 1) être mâle; 2) représantant de l'espèee.

2. Использование существительных мужского рода для обозначения лиц любого пола. Иными словами, даже при обозначении группы с подавляющим числом представительниц женского пола предпочтение отдается форме мужского рода как наиболее нейтральной, например, местоимению ils. Однако, по мнению некоторых лингвистов, эта практика является возмутительной, так как закрепляет убеждение, что общество должно быть патриархально-традиционным.

3. Образование существительных женского рода от существительных мужского рода (un traducteur – une traductrice, un directeurune directrice), зачастую производным женского рода сопутствует негативная коннотация (experte, peintresse, députée), номинация женщины мужским обозначением повышает ее социальные статус, а применение к мужчине женского обращения, наоборот, является оскорблением (une femmelette). Более того, названия престижных профессий во французском не имеют форм женского рода, хоть и относятся как к мужчинам, так и к женщинам. В некоторых профессиях допустимо добавление слова femme к основе мужского рода (femme-écrivain, femme docteur, femme savante).

Что касается изучения гендера сегодня, то существует несколько подходов. Так, например, А. А. Клецин выделил три направления [47, с. 17]:

1. Гендер как инструмент социального анализа. Представители этого направления исследуют социальную природу языка мужчин и женщин, выявляя семантические различия, «которые можно объяснить особенностями перераспределения социальной власти в обществе» [10, с. 20].

2. Гендер как инструмент женских исследований. Данный подход рассматривает «женский» и «мужской» язык сквозь призму языкового поведения женщины и мужчины, опираясь на статистические показатели, закладывает фундамент психолингвистических теорий языкового поведения полов.

3. Гендер как культурологическая интерпретация. В данном направлении, кроме определения частотности различий и оперирования ее показателями, важную роль играет создание целостных лингвистических моделей когнитивных оснований языковых категорий, т. е. упор делается на различия в языковом поведении мужчин и женщин в когнитивном аспекте.

Таким образом, гендерная асимметрия появляется из-за игнорирования женщин в культурной, общественной и языковой среде, а феминность и маскулинность в языке все еще противопоставляются друг другу как в качественном, так и в количественном отношении, несмотря на активную популяризацию феминистского движения и пересмотр социальных ролей мужчин и женщин. Тем не менее для сглаживания социального и языкового неравенства разрабатываются различные подходы в рамках гендерных исследований, которые способствуют наиболее эффективному и разностороннему изучению данной проблемы.

1.4. Гендерная специфика политического дискурса как объект исследования

В современной лингвистике наблюдается тенденция к активному изучению политического дискурса. Подобный интерес О. В. Ефимова объясняет несколькими причинами: внутренними потребностями лингвистики, которая регулярно обращается к разным сферам функционирования и использования языка; политологическими проблемами изучения политического мышления и политического поведения, потребностью в политическом прогнозировании и изучении общественных тенденций и запросов; желанием общества освободиться от манипуляции сознанием в политике.

Несмотря на многочисленные работы, посвященные данной теме, нет единого определения понятия «дискурс». В. З. Демьянков рассматривает дискурс как «текст в его становлении перед мысленным взором интерпретатора» [31, с. 32], а согласно краткому словарю лингвистических терминов, дискурс – «речевое произведение во всей полноте своего выражения (словесно-интонационного и паралингвистического) и устремления, с учетом всех внеязыковых факторов (социальных, культурных, психологических), существенных для успешного речевого взаимодействия» [19, с. 175]. Е. С. Кубрякова рассматривает дискурс как особую форму использования языка в реальном времени, которая создает особый мир и отображает конкретный вид социальной деятельности человека [48].

Основу дискурса составляют предложения, а его содержание строится вокруг топика дискурса – опорного концепта. Логическое содержание отдельных предложений называется пропозициями, которые связаны логическими отношениями, такими как дизъюнкции, конъюнкции и т. д. Понимая дискурс, интерпретатор соединяет информацию нового предложения с уже полученной промежуточной или предварительной информацией, иными словами, компонует элементарные пропозиции. Подобным образом в рамках определенного дискурса устраняется неоднозначность, выясняется коммуникативная цель каждого предложения и определяется цель всего дискурса. Во время этого процесса интерпретатор мысленно воссоздает мир, в котором автор конструировал дискурс и который описывает реальную, нереальную или желаемую ситуацию. Также в этот мир включаются и домысливаемые интерпретатором детали, которые опираются на его опыт и знания.

Язык выступает обязательным звеном, соединяющим мысль и действие, поэтому он является и важнейшим фактором для установления политического подавления, экономической и социальной дискриминации. Так как основная цель политической сферы общения – борьба за власть, то политический дискурс относится к типу общения с высоким уровнем манипуляции, который позволяет внушить те или иные суждения, а успешность речи зависит от того, насколько речевые и смысловые символы соответствуют настроению адресата. Помимо прочего, важно и отношение слушателей к говорящему: политики, пользующиеся популярностью и доверием, могут рассчитывать на достижение цели, используя средства малой интенсивности, в противном случае необходимо прибегать к более интенсивным средствам воздействия на массовое сознание [31, с. 37]. Исходя из этого, выделяются некоторые черты, отличающие политический язык от обычного, повседневного:

1) «ораторство» и обильное использование лозунгов, привлекающих внимание;

2) идеологизация предмета разговора;

3) повышенная критичность к оппоненту;

4) активная пропаганда и агитация;

5) претензия на абсолютную истину.

Эти приемы могут в равной степени использоваться как политиками-мужчинами, так и политиками-женщинами, т. е. они гендерно нейтральны. Но как только политики определенного пола используют какой-либо прием, он становится гендерно окрашенным, поэтому можно сказать, что гендер проявляется в выборе тех или иных аргументационных стратегий и в особенностях их использования.

Гендерная специфика политической речи проявляется на всех уровнях: от грамматического до синтаксического. Прежде всего, от политиков-мужчин ожидаются интенсивные средства воздействия, в то время как от женщин – мало интенсивные. Так, большинство мужчин в политике предпочитают использовать формы личного местоимения первого лица единственного числа. Тем самым они подчеркивают свою лидерскую позицию и готовность нести ответственность. В противоположность им женщины прибегают к неопределенным местоимениям (on во французском) или обобщающему местоимению мы, подчеркивая единство с партией или народом. При несоблюдении этой нормы, когда речь политика-мужчины выглядит вялой, речь женщины-политика – грубой и прямолинейной, снижается эффект воздействия на аудиторию. Таким образом, при конструировании имиджа политических деятелей важную роль играет соответствие гендерным нормам. В выступлениях мужчин часто встречается кольцевая структура аргументации, при которой один и тот же вывод повторяется в начале и в конце аргумента, обрамляя высказывание. Кроме того, политики-мужчины несколько раз повторяют аргумент, подчеркивая его важность. Женщины, в свою очередь, склонны использовать эллиптические конструкции с опущением ранее упомянутого элемента. Помимо грамматики и синтаксиса, содержание выступлений также подвержено гендерной маркированности. В политической дискуссии женщины чаще обращаются к темам материнства, социальной защищенности наиболее уязвимых слоев населения, проблеме равенства полов.

Гендерная маркированность речи является одним из аспектов коммуникативного имиджа политика, но во время дискуссии гендерные маркеры могут проявляться в большей или меньшей степени. Это связано с тем, что для достижения максимального воздействия в политике необходимо прибегать к общим коммуникативным стратегиям для феминного и маскулинного типов дискурса. Таким образом подчеркивается, что успех языкового воздействия обеспечивается через использование межполовых тактик [30, с. 5]. Благодаря этой тенденции, в женской речи появляются черты, свойственные мужскому языковому поведению, и наоборот, мужской дискурс феминизируется. Думается, маскулинность и феминность как компоненты гендерной идентичности являются моделируемыми параметрами. Гендерное самопозиционирование в политическом дискурсе может подвергаться модификации в зависимости от прагматических установок коммуникантов [36, с. 107]. В конструировании гендера в политическом дискурсе можно выделить две формы:

– нормативное конструирование, т. е. следование гендерным нормам и общественным представлениям о «правильной» женской и мужской речевой модели;

– манипулятивное конструирование, которое заключается в эксплуатации гендерных стереотипов для устранения гендерно обусловленных характеристик.

Маскулинизация женской политической речи происходит активнее, чем феминизация мужской, поэтому речь женщин-политиков разительно отличается от речи женщин, работающих в других сферах. Здесь можно выделить несколько особенностей:

1. Обычно речь женщин-политиков характеризуется гораздо меньшей эмоциональностью, чем речь женщин-не политиков. Их речи присуща холодность и сдержанность, а эмоции, если и присутствуют, то выражены формально.

2. Из-за специфики тем, затрагиваемых политиками, женщины в этой сфере часто используют термины различной направленности: от образования и социальной защиты до экономики и финансов.

3. Сравнения и эпитеты встречаются относительно редко и носят в основном логический, предметно-содержательный характер.

4. Доминирующим языковым средством в выступлениях женщин-политиков, впрочем, как и мужчин, является перечисление, создающее дробленую ритмику фразы и позволяющее убедить слушателя.

Женщины-политики в разговоре избирают тактику, отличающуюся не только от тактики женщин-не политиков, но и от тактики политиков-мужчин. В дебатах с оппонентом мужского пола женщины стремятся смягчать слова, используют «обороты мнимой неуверенности» (я думаю, мне кажется и т. д.), а также прибегают к сложноподчиненным и сложносочиненным предложениям.

Итак, в политическом дискурсе существуют определенные маркеры гендера, но из-за размывании границ между мужской и женской политической речью эти маркеры могут проявляться менее интенсивно для более эффективного достижения коммуникативной задачи, т. е. гендерный фактор в высказываниях политиков снижается. Тем не менее женщине-политику, создавая образ сильного лидера и сохраняя присущие ей феминные черты, приходится лавировать между стремлением выжить в «мужской» сфере и получить доверие избирателей и своей привычной вербальной моделью, за счет чего складывается особая речь, позволяющая сохранять этот баланс.