Текст книги "Убей меня своей любовью"

– Вот пусть только появится, – мстительно поджала Олимпиада Петровна губы и крикнула уже в гостиную: – Яша! Возьми Машеньку, я ей кашу сварю, а то Инга никак не может проснуться. Господи, платишь деньги, платишь, а работать ну никто не хочет, все сама, все сама… Инга!!!

Инга вышла из комнаты, чуть пошатываясь и держась за голову. Впервые за все время работы она была не накрашена, волосы ее не завивались в строго определенном порядке, а цвет лица и вовсе поражал бледно-зелеными весенними красками.

– Олимпиада Петровна, а нельзя ли мне сегодня взять больничный? Ну только на один день, а? – слабо простонала она. – Я так себя плохо чувствую, просто колотит всю, голова трещит и…

– Сейчас, разбежалась! Больничный ей! У меня, может быть, голова торчит… трещит! – вскинулась работодательница. – А завтра ты отпускные попросишь? Я сразу предупреждала – баловства у себя не потерплю, а уж тем более всяких там больничных!.. Инга, я не понимаю, что за вид у тебя сегодня? Ты, скажем прямо, и так не красавица, а сегодня чего-то уж совсем! К тебе же ребенка не подпустить! Господи, придется мне с девочкой весь день, Машенька должна привыкать к прекрасному. А ты, дорогуша, ступай на кухню и приготовь завтрак…

Девушка побрела на кухню, а Олимпиада Петровна принялась носиться с внучкой по всем комнатам и пугать соседей слоновьим топотом.

– Мы с Масенькой попрыгаем, попрыгаем и нозками подрыгаем, подрыгаем… – сюсюкала счастливая бабушка, сотрясая мебель в гостиной. – А теперь, Масенька, сказы бабе, как коровка мыцит?

Девочка заливалась смехом и показывать бабушке коровку вовсе не хотела. Тогда Олимпиада Петровна сама взревела:

– Му-у-у-у!!! Вот как она крицит! А как собацка тявкает? – Не дожидаясь, пока девочка сообразит, бабушка залилась звонким лаем. Оглушительным визгом ей тут же ответила переполошенная Душенька.

– А как петусок орет? – не унималась бабуся. – Сейцас, Масенька, мы проберемся к деду Яше, и баба крикнет ему прямо в ушко… – Олимпиада Петровна усадила внучку в стульчик, подкралась к мирно посапывающему мужчине и зычно рявкнула в самое ухо: – Ку!!ка!!ре!!ку!! Это Петя-петушок! Просыпайся, женишок!!

Женишок еще не проснулся, но с постели его просто выкинуло, будто взрывной волной.

– Ой, Машенька! Смотри, как деда быстро скачет! Как зайка! Заинька, попляши, серенький, топни ножкой!

Заинька таращил глаза, раскрывал рот и только раздувался от возмущения.

По батарее звонко задолбила соседка с нижнего этажа, а потом и вовсе высунулась в форточку и на весь двор, так, чтобы непременно Олимпиаде Петровне было слышно, завопила:

– Если вы сейчас же не уймете свой зоопарк, я вызову ОМОН! Или ветеринаров!!

– Яша! – уже серьезным голосом посоветовала Олимпиада Петровна. – Срочно звони в «Гринпис», эта стерва сейчас точно вызовет ветеринара, тебе нужно отстаивать свои права!

Дуся уже не мог отлеживаться в своей комнате – того и гляди, сейчас кто-то кого-то вызовет, а у него под кроватью черт-те что хранится. И ведь не выкинешь сейчас никуда это грязное белье, вон сколько народу по всем комнатам носится… Он тяжко вздохнул, нацепил на челюсть самую радужную улыбку и вышел из комнаты с видом доброго дедушки Мороза.

– Маманя-я-я, – хитро позвал он. – А что я придумал…

Олимпиада Петровна немедленно вытащила внучку из стульчика и притащила к сыну:

– Машенька, папа нам опять приготовил какую-то гадость. Не бойся, детонька, наверняка он просто хочет удрать, чтобы с тобой не возиться.

Евдоким важно шмыгнул носом и торжественно напомнил:

– Мамань, сегодня у тебя торжественный день! Ты получаешь паспорт. Но! Я не хочу, чтобы этот день для тебя был обычным, я сделаю тебе… да всем сделаю небольшой сюрприз. Сейчас вы все вместе пойдете получать новый документ, а потом каждый из вас купит себе… купит себе… какой-нибудь пустячок. Денег я каждому выдам. Да, и Машеньку тоже возьмите. Пусть ребенок выберет себе игрушку.

Такому сюрпризу обрадовались все. Конечно, с первого раза даже и не поверили в такое счастье, поэтому Яков Глебыч неоднократно переспросил:

– И мне? Евдоким, ты мне тоже денег дашь? Нет, я не назойливый, конечно, но твоя матушка меня деньгами не балует, а ты… В самом деле, что ли, дашь? Настоящие деньги?

Инга не переспрашивала, но на лице ее промелькнул румянец, а руки стали еще проворнее крошить зелень для завтрака. Даже Олимпиада Петровна была счастлива. Нельзя сказать, что она была ограничена в деньгах, но ведь чужие-то тратить куда приятнее.

– Я куплю себе старинный канделябр! – хлопала она в ладошки. – Ничего не могу с собой поделать, хочу старинный канделябр, и все тут! Я в комиссионке видела. Яша, а ты? Кстати, ты не забыл, что хочешь новую обувную полочку!

– Нет, я, конечно, полочку очень мечтаю, но сначала все же куплю мобильный телефон. Такой, знаешь, с висюльками, с Интернетом, с кинокамерой… – стыдливо покраснел Яков Глебыч. – А полочку… вон Инга пускай хочет, ей же тоже деньги дадут.

Инга дернулась, долбанула себе ножом по пальцу и как-то по-мужицки гыкнула:

– Ыгы! А мне-то на кой ваша полочка?! – но тут же снова ухватилась за голову и уже слабым девичьим голоском добавила. – Я хотела себе косметику купить, неудобно как-то у порядочных людей без макияжа…

– Да брось ты, – махнула рукой Олимпиада Петровна. – Кто на тебя смотрит!

– И у каких порядочных людей ты собралась работать? – поддержал невесту Яков Глебыч. – Мы еще не собираемся тебе расчет давать.

– Предлагаю не ссориться, – прервал перепалку Дуся. – Денег всем хватит, не будем портить себе праздничное настроение. Ну давайте уже есть, в конце-то концов!

Есть и на самом деле хотелось нестерпимо – Инга уже успела всех приучить к режиму, да и настроение никому портить не хотелось. Поэтому Дусю дружно поддержали. Весь завтрак он принимал комплименты, выслушивал игривые усмешки маменьки, фантазии на тему покупок Якова Глебыча и ловил на себе собачий, преданный взгляд Инги, а сам тем временем просто не находил себе места: куда деть простыню с пододеяльником? Где их сжечь-то? Или, может, просто так выбросить? А ну как бомжи отыщут? Нет, ну что же делать-то? А домочадцы будто издевались – так и лезли к нему со своими вопросами, так и отвлекали от важных дум! Они уже успешно позавтракали, теперь торопливо собирались за подарками и не оставляли Евдокима ни на минуту своим вниманием.

– Дуся!! Дусик!! А что мы купим Машеньке? Ты сам будешь выбирать? – приставала Олимпиада Петровна. – Ей нужен новый комбинезончик на осень, я видела такой замечательный, весь в крокодилах! Или все же лучше штанишки и курточку?

– Евдоким! Нам сначала надо проехаться по всем телефонным магазинам, – отодвигал любимую Яков Глебыч. – Я еще не определился с маркой телефона, но хочу предупредить, я не позволю на себе экономить, давайте сразу договоримся – цена для вас не будет иметь значения!

Даже Инга и та умудрилась вклиниться:

– А вы какую косметику предпочитаете – «Ланком» или «Кристиан Диор»? Или, может, «Буржуа»? И еще, я думаю, надо купить французское белье, как вы считаете?

– Дуся!! Ну почему ты еще не одет? – нервничала маменька. – Машенька уже почти одета, сейчас вспотеет, а ты еще не одет! Инга!! Выходите с ребенком на улицу! Яша! Хватай коляску! Дуся! Ну шевелись же!

Пришлось объяснить женщине, что сам Дуся никуда не собирается.

– Так ты окончательно решил – не поедешь с нами на шопинг? – обиженно кривила накрашенные губки Олимпиада Петровна, когда уже вся команда стояла возле дверей. – Ну смотри… Не хочешь как хочешь, а деньги давай.

Дуся торжественно вытащил из кармана несколько новеньких бумажек и вручил матери:

– Маманя, не забудь все же сначала забрать паспорт. И… Вот вам пять тысяч и ни в чем себе не отказывайте! – торжественно возвестил он и поспешил вытолкать всех за дверь, пока они не опомнились.

Конечно, они опомнились и даже стали возмущаться, но это уже было в подъезде. Когда маманя гневно забарабанила в дверь, Дуся открыл с каменным лицом и ледяным тоном произнес:

– Если кто-то недоволен, тому вечером никакого мороженого покупать не буду!..

Дамы синхронно захлопнули рты, и только Яков Глебыч продолжал возмущаться своим нищенским существованием.

– И пива тоже! – не меняя тона, добавил Дуся.

Речь жениха прервалась на полуслове, и с вымученными улыбками компания побрела вниз по лестнице.

Теперь Дуся захлопнул двери с чистым сердцем, глубоко вздохнул и кинулся к себе под кровать. Белье было там. Снова в глаза бросились страшные кровавые пятна. Дусю передернуло. Он быстро свернул все в один ком и почесал в голове – тюк получился немаленький. Незаметно сжечь его в мусорных баках просто так не получится, и не выбросишь…

На кухне заливалась лаем покинутая всеми Душенька.

– Душенька! Ну ты-то хоть не страдай! – рявкнул Евдоким, но собака не унималась.

Вообще-то она не считалась капризной, но это только если ее исправно кормили. Сегодня же Инга со своей головной болью, а потом и с праздничными подарками совсем закрутилась и покормить животное попросту забыла. Теперь Душенька топталась на столе и визгливо требовала кормежки.

– Ой, господи, да вот тебе твое месиво… – достал Дуся из холодильника пакетик с собачьим кормом. – Сама разморозишь, мне некогда… Дуся! Дуся, ты где это кровь надыбала?!

У Евдокима сердце опять ухнуло в пятки – собака оставляла на столе кровавые следы.

– Ой ты боже мой! Ты меня прям чуть инвалидом не сделала!

Он все-таки понял, в чем дело, – Инга резанула себе ножом по пальцу, и капельки крови упали на пол, а Душенька вляпалась.

– Никакой санитарии, – ворчал Дуся, вытирая следы. – Нет чтобы йодом рану залить или зеленкой… Йодом…

Наконец-то он знал, что делать. Уж чего-чего, а этого добра он из своего роддома натаскал канистрами!

Клюнув собаку в морду, просветлевший Филин понесся к своему комоду, вытащил новую белую простыню, повязал поверх грязного тюка, прихватил с собой банку йода и вылетел из квартиры.

В подъезде ему встретилась соседка с нижнего этажа Нина Павловна и мощной фигурой преградила дорогу.

– Дуся!!! – сразу же кинулась она в крик. – Ты своей матушке передай, чтобы она не орала по утрам петухом-то!! Ишь тоже моду взяла! Кажно утро вопит! Ейный мужик что – без петуха глаз продрать не может?!! Мне вот в ночну смену сегодня, а я все утро кукареканье слушала! Живу как в курятнике!

– Нина Пална! Больше не будет! Завтра же… завтра же зальется канарейкой! – пообещал струхнувший Дуся, все же на случайные встречи он не рассчитывал.

– Ага, я послушаю, смотри мне, – погрозила успокоенная соседка и бдительно уставилась на тюк. – А чой-то ты тащишь? Своровал, что ль, у кого? Тряпье какое-то…

Дуся позеленел и понес откровенную чушь:

– Ой, да ну какое это тряпье, господи! Это ж… это ж мусор! Ага! На работе… ага, на работе попросили мусор вынести, а я … я вот домой забежал, ну сказать, что задержусь, это ж пока такой куль допрешь…

– Так, а чего ты – разве не в декрете? Олимпиада говорила: тебе, мол, декрет дали, как кормящему отцу-одиночке, – недоверчиво пробасила Нина Павловна.

– Дали! – радостно мотнул головой Дуся и пошагал вниз. – Дали! Но сегодня вызвали по производственной необходимости! Я ж говорю – без меня у них и мусор вынести некому!

Соседка сморщила нос и побрела к себе на этаж:

– Беги, беги, а то от тебя и в самом деле больницей несет…

Несло не больницей, а йодом, банка накренилась и протекала, ну да Дусе теперь было все равно. Он добежал до мусорных баков, щедро полил йодом тюк и выдохнул. Все, теперь пускай хоть кто ищет – в таком виде их постельное белье ни за что не опознают.

Уже совсем спокойно возвращался домой Евдоким Филин. Главное – он избавился от улик, сегодня же придумает, куда отправить матушку, и станет выяснять, кто же это так упорно усложняет жизнь семье Филиных.

В квартире было тихо и спокойно Хотелось лечь на диван, врубить телевизор и смотреть яркие, красочные шоу. Скоро, кстати, должно начаться самое его любимое – «Звезды подо льдом на лыжах». Или еще можно просто насыпать в ванну соли, налить тепленькой водички и представить себя на море… Дуся ухватил огромное полотенце, взял кроссворд и, насвистывая, отправился мыться – надо было сосредоточиться и хоть немного смыть йод с рук – он все-таки вляпался в него, когда открывал банку.

Руки не отмывались долго. Он и щеткой старался, и мылом, и зубами, коричневые пятна на пальцах не исчезали, только чуть-чуть стали менее заметными.

– Да черт с ними, – ругнулся Дуся, отсидев в ванной больше часа.

Замотанный в полотенце, он вышел в комнату и остолбенел – возле телевизора сидел Яков Глебыч, хрустел челюстью и чипсами и пялился в какой-то очередной сериал.

– Ну, Я-а-а-ков Глебыч! – разочарованно протянул Дуся. – Ну чего вам по магазинам-то не ходится? Вот прям только соберешься в одиночестве затаиться, а тут…

– А чего мне в тех магазинах делать? – мартышкой кривлялся обиженный Яков Глебыч. – Мне уже невестушка все купила! Сама!! И вовсе никакой не телефон! А вот угадай что?!

Дуся лениво поморщился. Он уже понял, что сморозил глупость – если деньги попадали к маменьке, на них уже никто мог не рассчитывать. А он самолично сунул ей их в руки, хотя обещал одарить каждого.

– Ну… я не знаю… может, чего-нибудь к свадьбе? – промямлил он.

– Точно!! – обрадовался Яков. – Правильно! Мне достались свадебные носки!! Но это еще ничего! А вот Ингу Липушка еще больше порадовала. Она решила, что девушка не может прийти к нам на свадьбу без подарка! Да! Но денег на подарок у нашей поварихи нет! Ну, не платим мы ей, что тут поделать! И Липушка облегчила девушке жизнь, не варвар же она в самом деле – она купила подарок себе сама от имени Инги! Фату!! Очень дорогую, белую в голубенький василек! Хотя я вообще не хотел никакой Инги приглашать! Ну на кой черт твоей матери фата с васильками, а?! Так что, Дуся, ты не слишком расслабляйся, сейчас и повариха домой прибежит.

В прихожей тут же раздался настойчивый звонок.

– А я что говорил?! – оскалился Яков Глебыч. – Иди, Дуся, встречай счастливую покупательницу!

Дуся покрепче завязал полотенце на поясе и уныло побрел к двери. Ах, если б он знал!..

На пороге стояла вовсе даже не Инга, там высились две девицы невероятных размеров. Девицы между собой были похожи, как два молочных поросенка, обе в широких тренировочных штанах, спортивных куртках и обе с короткими, мальчишескими стрижками. Только одна была немного светлее и поаккуратнее в бедрах, а другая зато потемнее, пошире и понаглее.

– Так! Я дико интересуюсь – это здесь, что ль, Филины проживают? – спросила та, которая шире, лениво пережевывая жвачку.

– Проживают, а кто вас интересует? – важно спросил Дуся, выпячивая вперед голое пузо. В конце концов, пора сбавить девичью спесь. – Вам кого, красавицы?

– Не твое дело, – рявкнула та, которая светлее, резко отодвинула рукой хозяина и нахально продвинулась в комнату. – Слышь, окорок, а куда это наша обезьяна подевалась?

Дуся презрительно дернул головой и преподал урок вежливости:

– Если вы имеете в виду Ингу, так она вышла за покупками. И вообще! Что значит – обезьяна?! У нас, между прочим, все уже давно в людей превратились!

– Да! – выглянул Яков Глебыч и меленько хихикнул. – А ваша подружка так и вовсе… хи-хи… скоро лошадью станет, потому что так работает, так работает…

– Яков Глебыч, – одернул «папашу» Дусик, – ваш юмор прямо дебильный какой-то, честное слово. Девушки ищут Ингу…

– Да никакую не Ингу!! На фиг нам ваша Инга! – рявкнула светленькая и подскочила к Дусе. – Где Танька, спрашиваю?!! Куда она схоронилась?!!

Дуся немного отстранился и пожал плечами:

– Что это за слова у вас какие-то – «схоронилась»? У нас все хоронятся в одном месте – на Бадалыке. Правда, обещали новое кладбище отк…

Договорить он не смог. Дуся даже охнуть не успел, как мощный удар светленькой девушки сшиб его с ног, в голове будто лопнула трехлитровая банка, в глазах замелькали разноцветные шарики, и он грузно сполз по стене на пол.

Глава 3
С вазоном на бизона

Кажется, Дуся совсем недолго пребывал без чувств. Однако, когда он открыл глаза, картина его потрясла – по всей гостиной разбросанные стулья, перевернутое кресло, сдвинутый стол, черепки маманиной любимой вазы, а на диване с задранной кверху головой валяется Яков Глебыч и усердно выводит какую-то ноту в минорной тональности.

– Яков… Глебыч… – перекосило Дусю. – Ты совсем, что ли… свихнулся?! Ты чего натворил-то здесь, лихоимец? Сейчас маманя придет, она ж тебя… она тебя в жабу превратит!

– Сам ты… в жабу! Еще обзывается! – жалобно хныкнул Яков Глебыч, попытался сесть, и тут его прорвало: – Все из-за тебя!! Трус!! Дезертир!! Ковриком прикинулся, да?!! А меня тут!!. Знаешь, как они меня?!! Я тут таким соколом летал!!. Чего пялишься?! Давай «Скорую» вызывай! У меня вся нога переломана!! Уй-й-й, какой я бедны-ы-ый…

Дуся только сейчас сообразил, что погром устроил вовсе даже не его будущий отчим.

– Подожди ты верещать, Яков Глебыч, я не понял… Так это не ты, что ли?

– Да мне-то это на фиг надо?! Я ж не самоубийца! Я ж тебе говорю: пока ты там отлеживался, мне… нет, ты морду-то не вороти, ты глянь… уй-й-й-й! Черт!! Да вызывай же ты «Скорую»! Видишь же, нога опухла, там у меня… перелом прячется…

У Якова Глебыча действительно прямо на глазах опухала нога. Дуся заметался по комнате, кинулся к аптечке, на всякий случай хотел смазать опухшую конечность зеленкой, но едва прикоснулся к ноге, как бедолага взвыл сиреной:

– Ты гестаповец! Я весь такой бедный…

– Как же тебя угораздило ногу-то повредить? – дул на ногу Дуся. – Надо ж как-то поаккуратнее…

– Какого хрена поаккуратнее!! Я и так… Эти кобылы как давай меня охаживать, будто я им боксерская груша! Но я мужик! Как ухватил вазон этот… язви его! Думал – развернусь и по этим бабам, по бабам!

– Ну?!

– Чего нукаешь?! Разве я этот горшок подниму?! – чуть не плакал от досады Яков Глебыч. – Только на грудь его выжал, а эта… маленькая… сволочь! Мне в живот пощекотала! Ну я и… Прямо себе на ногу этим вазоном! А у меня же нога-то костяная, а не арматурная! Да вызывай ты «Cкорую», чего ты мне ногу слюнями мажешь?!

Вообще-то, Дуся надеялся, что на Якове Глебыче, как на собаке… в смысле, само заживет, но тот упрямо требовал традиционной медицины.

Пока дожидались «Cкорую», Дуся все допытывался:

– Нет, ну а чего они хотели-то? Они же зачем-то приходили! Может, они деньги просили?

– Да какие там деньги! Я им сразу все Липушкино золото отдал, только они все про какую-то бабу спрашивали… – Тут вдруг Яков на минуту забыл про ногу и осторожно сел. – Слышь, Дусь, а они ведь Милочку искали, да. Только называли ее почему-то Танькой.

У Дуси похолодело где-то в области живота – неужели кто-то видел, как он пер эту несчастную девчонку? Нет, ее, наверное, просто ищут. Но кто? Родственники? Подруги? А почему раньше не искали?

– Хе-хе… – глупо усмехнулся Дуся. – А с чего ты взял, что Милочку, если они ее Танькой называли, а? Сам придумал, да? Ви-и-ижу, са-а-ам, ох и выдумщик…

– Какой, на фиг, выдумщик! Они ж мне Милкиной фотографией прямо в глаза тыкали!! Я еще подумал – может, фоторобот? А потом пригляделся – нет, наша Милочка, как есть собственной персоной! Я им так и сказал: «Если, мол, вы Милочку ищете, так она куда-то временно вышла, а если вам ваша Танька нужна, так ее и вовсе здесь никогда не было! Нет, ну если вы настаиваете, сказал я им так интеллигентно, то могу предложить Олимпиаду или Ингу, она варит хорошо». Но они меня недопоняли. Как услышали про олимпиаду, так разнервничались… Короче, видишь синяк на скуле? Это за твою матушку.

– И ты сдуру решил, что им нужна Милочка?

– Слышь, Дуся, ты рожу-то не криви! Не сдуру, а потому что они мне фотографию совали!.. – обиделся Яков Глебыч и вдруг сосредоточенно заморгал глазами. – Дуся… Я вот думаю: а куда это наша красавица-то делась? Я про Милочку. Ее ведь с самого утра нет. Ты не видел?

Дуся догадался хихикнуть и пожать плечами:

– Так она ж мне того… не докладывается. Убежала, наверное, от таких хозяев к чертям собачьим… Нет, ну, может, она к любовнику подалась, она ж красивая девка-то…

– А чего это, у вас разве с ней не любовь прорастала? – вдруг подозрительно спросил больной.

Дуся искренне обиделся. Нет, а чего это, как Милочку искать, так у них сразу и любовь?!

– Ты чо говоришь-то? Какая любовь?! Да она… она вообще… я ей только целоваться разрешал! Ты на меня в зеркало-то глядел?! Ха! Любовь!.. Слышь, Яков Глебыч, а ты этим девицам про нашу любовь ничего не наплел?

Яков остервенело замотал головой:

– Ты чо-о?! Я ж еще не знал тогда! У меня как раз вазон на ногу-то опустился, я и вовсе соображать перестал. Они мне говорят: мол, гляди, мы еще вернемся, – а я, как дурак, башкой мотаю, говорю: «Приходите, мол, только когда моей кикиморы дома не будет, она у меня такая ревнивая…» А сейчас думаю – на кой черт зазывал, они ж не чай пить придут, правда ж?

Якова Глебыча увезли быстро. Дуся не стал изображать трепетного сына и провожать болезного не поехал.

– Ты, Яков Глебыч, ежли чего – звони. Я тебе на первое время деньжат подкину… Вот, ста рублей хватит? – на прощание профинансировал он будущего родственника, и тот от умиления чуть не прослезился.

После того как Дуся остался один, он подсел к телефону, сделал пару звонков, а потом разгреб завал в гостиной, пропылесосил комнату и даже еще раз покормил Душеньку, которая уже давненько самостоятельно спряталась в детской кроватке и теперь выходить оттуда категорически отказывалась.

Дамы вернулись только синим вечером. Инга тащила Машеньку вместе с коляской, и в ее глазах радости не просматривалось, зато Олимпиада Петровна была вся увешана коробками и излучала счастье.

– Дуся!! Ты посмотри, что я купила!!. Да возьми же ты у меня пакеты!.. Яков Глебыч!! Ты напрасно не остался с нами! Мы еще купили себе парочку дамских журналов, а Инге поварскую книгу!! Яшенька!! А тебе я купила твои любимые сушеные кальмары! К пиву!! Дуся, ты обещал ему пиво, а нам мороженое, не хотелось бы напоминать, но ты ведь, как пить дать, забыл.

Дусе было сейчас совсем не до пива. И маменька это сразу же поняла по его физиономии.

– Что у нас стряслось на этот раз?.. Инга! Да поставь ты коляску, что ты ее держишь? К тому же Машенька уже почти совсем спит. Ребенка надо покормить и уложить спать, займись… Дуся! Я не понимаю, в чем дело? Почему у тебя такой вид, будто тебя вызывают на медосмотр?!

Дуся собрался с силами и выложил все разом:

– Маманя, вам надо срочно уехать, а то всех пришибут ненароком, а Машеньку жалко. Кстати, сегодня нашего Якова уже пришибли. Ой, мамань, ну не делай такие страшные глаза! Ему только всю ногу сломали, даже в больницу пришлось его выпроводить. Так что… Инга, ну куда ты поволокла коляску?! Я же говорю: вам надо срочно уезжать! Маманя, ты не раздевайся, я уже созвонился с бабой Глашей, она готова позвать вас в гости, и так рада вам будет, просто словами не передать. Кстати, с соседским Юркой я тоже переговорил, он сейчас отвезет вас на своей машине. Вы там не обратили внимания – его машина уже подъехала?

Олимпиада Петровна быстренько побледнела, как и положено чувствительной даме в такой ситуации, Инга крякнула, поставила коляску с сонной Машенькой на чистый пол и понеслась собирать вещи.

– Мамань, я вас провожу, а ты не вздумай в обморок рухнуть, – на всякий случай предупредил Дуся. – Во-первых, нам торопиться надо, а во-вторых, я сегодня уже ненадолго отключился в это самое бессознание, так тут такого наворотили!.. Мамань, давай бросай свои кули, нам еще в магазин за продуктами нужно заехать, я по дороге все объясню.

После такой пламенной речи Олимпиада Петровна даже не стала проходить в комнаты, она тут же развернулась, ухватила коляску и потопала с драгоценной ношей подальше от опасной квартиры. Ее многострадальный опыт подсказывал, что в таких случаях лучше слепо подчиняться сыну. Видимо, на даче у бабы Глаши им и впрямь будет куда безопаснее.

Баба Глаша долгое время работала вместе с Дусей в роддоме – мыла полы. Старушка она была веселая, добрая, приветливая, и несмотря на старческую немощь, именно она помогла Машеньке стать дочерью Евдокима Филина. Правда, после того случая она больше в роддоме не работала, уехала со своей дочкой в маленькую деревушку, разводила там гусей, уток и индюков и вообще жила там тихой, спокойной жизнью. Дуся не раз ее навещал, приезжал и с Машенькой, и с Олимпиадой Петровной, и такие поездки приносили радость всем – и гостям, и хозяйкам. А так как роддомовские работники не слишком интересовались судьбой уволившейся пенсионерки, никто о новом месте жительства старушки не ведал. Вот и получалось, что временный отдых в деревенских условиях сейчас был как нельзя более кстати. Тем более что Дуся с бабой Глашей уже обо всем договорился.

До деревушки доехали без приключений. Правда, корыстному соседу пришлось выложить немаленькую сумму, но сейчас об этом никто не думал. По дороге Евдоким вкратце описал события последних часов, поэтому дамы теперь сидели с самыми траурными лицами. Олимпиада Петровна так прониклась опасностью, что даже не спросила, в какой больнице лежал теперь ее жених. Да Дуся все равно не знал.

– Дусенька мой, – вздумала разрыдаться Олимпиада Петровна, когда Евдоким уже нагостился у своей старой знакомой бабы Глаши и теперь собирался домой. – Ну как же ты там один-то, а-а-а? Мы ведь даже Душеньку с собой прихватили-и-и-и, за тобой теперь и вовсе приглядеть некому-у-у-у. И куда же ты, зараза такая, опять вляпался-а-а-а-а?

– Мамань, не голоси. Разберусь, сам приеду и все расскажу, ясно? – по-военному чеканил Евдоким. – Баб Глаш, деньги я тебе оставил, телефон мой ты знаешь. Инга, ты тут помогай по хозяйству, не виси гирей-то на шее, а я…

И тут Инга выдала:

– А чего это я помогать буду? Здесь вон сколько женщин, без меня управятся. Я тут как раз гирей и буду висеть, а как же! Чего мне тут делать-то?!

– Эт… ты как заговорила, а?! – задохнулся от возмущения Дуся. – Я ее приволок сюда, чтоб она… а она…

– Да не пыхтите вы так, – прервала его своевольная девица. – Ваша маменька правильно говорит: за вами там и приглядеть некому – будут вам все кому не лень ноги ломать… – При этом упоминании Олимпиада Петровна снова выразительно взвыла. Но Инга уверенно продолжала: – Не приспособленный вы к бурной жизни-то. Поэтому я попросту еду с вами.

Такого длительного монолога от молчаливой девушки не ожидал никто.

– Ну, так я не понял, мы едем обратно или как? – напомнил о себе сосед Юрка. Парня явно тянуло домой.

Дуся еще раз стал прощаться, Олимпиада Петровна в двадцатый раз кинулась к сыну на грудь, а баба Глаша спокойно приговаривала:

– Езжай, Дуся, и не беспокойся. У нас тут славно, а уж Машеньке как хорошо-то будет! Не то что ваши там города, продохнуть негде. И девку с собой ташши, она ишь как о тебе печется, ты такими-то не бросайси.

Домой Евдоким с Ингой вернулись уже ближе к полуночи.

– Инга… ты вот что… Ты, если какие надежды на мое любовное внимание имеешь, сразу говорю – забудь! Я теперь, кроме мамани, никого пока не буду любить, некогда мне ерундой заниматься, тут вот сколько всего разгрести надо…

Инга пожала плечами и с достоинством ответила:

– Это я вас хотела предупредить. Если у вас какое желание имеется – ко мне ночью в постель нырнуть или там за юбку меня щипнуть, сразу говорю: бить буду больно. Потому как девица я порядочная.

– Ой, ну на-а-а-до же, – обиженно перекосился Дуся. – Сама навязалась, а сама туда же – бии-и-ить буду! Марш давай в свою комнату! Завтра у меня дел туча, так что завтрак чтоб мне без опоздания! Тайсон носатый…

В постели Евдоким вел себя неспокойно. Сначала надо было как-то смириться с Ингой. Судьба в этот раз скорчила ему рожу, причем Ингину! Нет чтобы ему подвернулась какая-нибудь прехорошенькая умница – чтобы там и мордашка, и фигурка, и чтобы анекдоты умела рассказывать, а тут такой подарочек. И ведь не дай бог с ней ночью на кухне столкнуться, Дуся сразу же заработает себе медвежью болезнь, потому что нервная почва не выдержит. И что же делать-то? Выгнать Ингу? Но, черт, она ведь и впрямь готовит нормально, к тому же сейчас брать кого-то постороннего – дело весьма опасное, а остаться совсем без женского присмотра даже и думать нечего! Кто будет убирать, посуду мыть, полы тереть, да нет, без женщин жить нельзя на свете… Это уже даже не Дуся сказал. Чего тут думать, надо просто свою нервную систему немножко обмануть. Не зря же есть такая известная ерундовина – аутотренинг! Это такая вещь, с которой самого себя запросто обмануть можно, Дусе про это акушер Андрей Пряхин рассказывал. Только надо вот так закрыть глаза, представить себе страшную физиономию Инги и повторять… ну например: «Инга – это девушка совершенной красоты, мой женский идеал, у нее не лошадиное лицо, не тощие ноги, у нее совсем не грабельками руки, а нос нисколько не напоминает огурец…» Дуся несколько минут прилежно бормотал молитву, но чем больше представлял себе несчастную повариху, тем ярче вырисовывались ее недостатки. Фу ты, Инга тут еще со своей красотой! Здесь и так не знаешь, за что хвататься. В голове винегрет, и никакого просветления! И еще вспомнить бы, с чего начались эти все напасти.

Дуся прогнал образ Инги и стал припоминать все события последнего месяца. Значит, что получается… Сначала они набрали себе нянь, а потом… потом маменька потеряла свой паспорт, причем в самый неподходящий момент, когда ей надо было деньги снимать. Ну ладно, с паспортом все решилось, дальше что? А дальше… Только-только у Дуси с Милочкой стал зарождаться роман, как маменьку кто-то срочно заминировал. Зачем?.. Ага, тут еще и Яков Глебыч влип – его хотели задавить машиной. Или не его?.. Здесь не понятно. Но зато совершенно ясно, что убили Милочку. Дуся сам видел. И почему, интересно, в его – Дусиной комнате? И ведь как ловко – он даже не проснулся! И буквально на следующий день к ним наведались две садистки. Они сломали Якову Глебычу ногу, а Дусе – веру в женскую слабость. И при этом еще требовали какую-то Таньку! Правда, Яков утверждает, что на фотографии была Милочка. А почему эти дамы заявились не раньше не позже, а именно тогда, когда эту Милочку-Таньку прикончили? Они что – специально выжидали? Эх, и ведь ничего-то он про эту Милочку не знает… Да, ничего… Надо хотя бы осмотреть ее вещи, вдруг там какая-то разгадка найдется. Еще эта записка…

Дуся прислушался. В комнате Инги было тихо. Ну почему он такой идиот? Ведь следовало все осмотреть, пока никого не было дома! А теперь надо идти туда, где сопит во сне повариха – комната у девушек была одна на троих. Правда, комната просторная, у каждой свой уголок, но все равно – попробуй найди сейчас эти уголки, когда там мегера спит! Но как ни рассуждай, а идти нужно. Эта Инга так прилепилась – не отдерешь, завтра и вовсе шагу не даст ступить, и как он в чужих вещах рыться станет? Ох уж эти влюбленные девицы! Нет, определенно, надо было раньше в чемодан к Милочке залезть. Ага! А когда раньше-то?! Он и один-то не оставался! Столько денег выкинул, чтобы вся свора домочадцев утопала по магазинам, а только и успел, что белье грязное выбросить – Яков Глебыч нарисовался! Ну не везет, хоть ты вешайся!