Текст книги "Чудовище во мне"

Глаза Клэр напряженно бегают по кругу в отчаянной попытке уловить присутствие потустороннего мира. Я же закрываю глаза и, затаив дыхание, молча жду. Раз. Два. Три.

– Боже, он здесь! Он здесь! – как сумасшедшая, вопит Клэр, одергивая руки. – Вы это видите?

Конечно, я это вижу. Я это наблюдаю всякий раз, когда в эту комнату входит новый пациент и мне нужно завоевать его доверие. Для них это истинная магия, волшебство. Бесспорное доказательство того, что нам удалось установить контакт с миром мертвых. Наивные. Если бы они только знали правду: каждый день ровно в одиннадцать утра в подвале включается система центральной вентиляции. Она работает довольно шумно, но зато ровно пять минут, и на пятом этаже не слышно ни звука, здесь ощущаются только воздушные вибрации.

Я открываю глаза так, будто веки мои склеены и это простое движение стоит мне невероятных усилий. На Клэр я больше не смотрю, я вижу только пламя свечи.

– О боже, это ты! Пол? Скажи хоть что-нибудь! – продолжает возбужденно Клэр, снова хватая меня за руки.

Продолжая имитировать заторможенность, я тяжело закрываю глаза.

– Я скучаю. Я очень скучаю по тебе. А ты? Ты скучаешь по мне?

– Почему? – спрашиваю я, стараясь придать своему голосу интонации, которые подслушала в одном из видеоинтервью Пола Морриса. – Зачем ты это делаешь?

– Зачем? Что я делаю? Зачем пришла сюда?

Я смотрю на нее исподлобья и очень медленно качаю головой. Веки мои прикрыты так, что я едва ее вижу, зато отчетливо слышу, как бешено бьется ее сердце.

– Ты обещал, что все это закончится, и что из этого вышло? Все стало еще хуже… много хуже. Ты обещал позаботиться о нас, но что теперь? Мне страшно. Я не знаю, что делать.

– Ты знаешь, что нужно делать, – отвечаю я.

– Знала. Я хотела быть с тобой. А теперь я боюсь. Он и меня убьет. Ведь это он сделал, да? Он? – Клэр заглядывает мне в глаза, я стараюсь контролировать свои эмоции, чтобы случайным жестом или взглядом не обвинить в убийстве человека, о котором она говорит. – Что мне делать?

– Ты знаешь правду. К чему вопросы? – продолжаю я, тяжело роняя голову на грудь.

– Какую правду? Все думают, что это все Рокки, но он не мог. И ты это знаешь, мне никто не поверит. Они все молчат, бездействуют. Твоя смерть не была несчастным случаем. Я это знаю, и ты это знаешь, да? Ну скажи, ведь я права, да?

Боковым зрением я вижу, как свеча приходит в спокойное состояние. Время вышло. Я делаю глубокий вдох. Представление окончено.

***

Взгляд Клэр мечется между мной и пламенем свечи, что спокойно тянется ввысь. Она озадаченно смотрит мне в глаза, все еще надеясь на присутствие в комнате Пола Морриса. Жаль расстраивать, но я уже совершенно точно не в образе. Тонко улыбаюсь, демонстрируя ей свое замешательство.

– Он ушел, да? – спрашивает она, с выражением невыносимой муки на лице.

– Вам удалось с ним поговорить? – интересуюсь я сдавленным голосом. Начинаю кашлять, словно в горле у меня что-то застряло.

– Это сложно назвать разговором. Давайте попробуем еще раз.

– Боюсь, это невозможно. Не сегодня. Этот ритуал забирает очень много моих сил.

– Хорошо, тогда завтра?

– Я постараюсь найти для вас время среди рабочей недели. Но он вам что-то сказал уже сегодня?

– Нет. Я ничего не поняла, какие-то странные вопросы.

Клэр пожимает плечами, рассеянно глядя перед собой. Я же продолжаю хранить молчание, наблюдая за ней, пытаясь отследить ход ее мыслей. В своем письме она четко дала понять, что не только считает смерть Пола Морриса убийством, но и уверена, что ее может постичь такая участь. И все же она не пошла в полицию, а пришла ко мне. К медиуму!

– Я думаю, вы лукавите. Духи никогда не задают вопросов, на которые не могут получить ответов. Подумайте об этом, – нарушаю я изрядно затянувшуюся паузу.

– Наверное, вы правы, – откликается Клэр, едва заметно вздрагивая, точно я отвлекла ее от какого-то важного занятия.

Не сказав больше ни слова, она достает из сумочки три сотенные купюры и кладет их на стол. Многие пациенты предпочитают платить за мои услуги наличкой, поэтому в этом нет ничего удивительного. И все же я никак не могу отделаться от странного ощущения неправильности происходящего.

– Вам действительно угрожает опасность или вы написали это специально, чтобы не томиться в ожидании своей очереди?

– Думаете, я стала бы шутить такими вещами? – вопросом на вопрос отвечает она, и я вижу, как ее губы искривляются в подобии улыбки. – Нет, это правда.

– Вам поступали какие-то угрозы?

– Если бы все было так просто, – хмыкает она, облокачиваясь на спинку своего стула и обращая свой взор к потолку. – Зачем ему так подставляться? Тем более я и так у него в руках.

– О ком вы говорите?

– Неважно. У меня все равно нет никаких доказательств. Мое слово против его, – Клэр горько вздыхает. – Мне и раньше-то никто не верил, а теперь так и подавно.

Оперевшись на стол, она тяжело поднимается на ноги, выгибает спину, округлый живот опасно натягивает тонкую ткань комбинезона. Потянувшись вперед, она берет со стола перстень и, бросив на него короткий взгляд, быстро прячет в сумке. Не думаю, что бы она когда-то открыто носила его на своей руке.

– Вы замужем, не так ли? – спрашиваю я, когда Клэр собирается уже покинуть эту комнату.

Она останавливается в дверях, тревожно глядя на руку. На долю секунды мне кажется, что ответа не будет. Но вот она оборачивается, устремляя на меня взгляд, полный горечи и тоски.

– Я пришла к вам не за этим, – говорит она и, не прощаясь, выходит за дверь, оставляя меня наедине с мучительным вопросом: у меня есть дело или нет?

Глава 3

Сегодня то самое воскресенье, которое я провожу в родительском доме. Воскресенье, которое я всегда жду с особым трепетом. Будь моя воля, я бы пересекала залив Аппер-бей каждые выходные, но я не единственный ребенок в семье и мне приходится считаться с установленными правилами: строго соблюдать очередность, чтобы не встречаться, не видеться, не общаться.

В детстве мы с Винсентом, моим старшим и единственным братом, были не разлей вода. В те безоблачные дни не было и намека на то, что жизнь разведет нас по разным берегам. Нет, мы не враги и теперь, но уже и не друзья. Хотелось бы сказать, что меня устраивает такое положение дел, но это не так. И сейчас, спускаясь по лестнице со второго этажа, я, как и всегда, с ностальгией рассматриваю наши старые снимки, которыми раньше была увешана вся стена. Но вот уже почти два года как нас с братом начинают уверенно вытеснять его дети. Племянники, которых я никогда не видела и не держала на руках, но которые всегда живут в моем сердце.

– Джени, ты спускаешься? – доносится с кухни голос мамы.

– Да, уже иду, – отвечаю я, и моя улыбка становится шире.

Как обычно, блюдом дня выбрано что-то из моих предпочтений. Сегодня это тыквенный суп-пюре с креветками и кукурузная запеканка. Отец, как и всегда, сидит во главе стола и, невзирая на мамино традиционное ворчание, активно работает ложкой.

– Суп изумительный! – закатывая от удовольствия глаза, сообщает он мне.

– Ой, хватит подлизываться! Что бы я ни приготовила, все тебе изумительно и прекрасно. Мог бы уже что-нибудь новенькое придумать.

– Например? – охотно включается в эту игру отец, радостно подмигивая мне.

Я отодвигаю массивный деревянный стул и сажусь на свое место по правую сторону от отца через один стул: стул, который в прежние лучшие времена, всегда занимал Винсент. Интересно, он до сих пор сидит на нем или в «его дни» здесь все уже происходит по совсем другому сценарию?

– Например, прекращай паясничать, а лучше открой нам с Джени вина.

– Как скажешь, только, когда я нахваливаю твою еду, я всегда говорю правду и ничего, кроме правды! – парирует отец, едва касаясь маминой щеки своими вытянутыми губами.

Наблюдая за ними, за чувствами, которые они смогли сохранить, несмотря ни на что, я испытываю странный укол ревности. Я точно знаю, что в моей жизни этого уже никогда не будет. Да, я уже и не уверена, что когда-либо было. Такая любовь случается в жизни только однажды и только тогда, когда ты ее оказываешься достоин. Так что у меня совершенно точно нет шансов. Ни единого.

– Как у тебя дела? Что нового? – традиционно интересуется мама, усаживаясь на свое место – по левую сторону от отца.

О том, чем именно ее дочь зарабатывает на жизнь, мама узнала год назад, когда в прессу просочилась информация, что в раскрытии дела о смерти беременной женщины, Сяомин Цинь, немалую роль сыграла жрица мира мертвых – медиум Джена. Разумеется, к этой шикарной статье прилагалось и мое фото. Снимок был нечетким, но я уверена, что, глядя на него, мама могла даже посчитать количество морщинок в уголках моих глаз. Она позвонила мне в тот же день и впервые за долгое время, назвав полным именем – Дженифер Марсела Рид, – начала отчитывать так, словно я получила двойку по математике.

– Все по-прежнему, – уклончиво отвечаю я, опуская взгляд. Каждый раз задавая этот вопрос она, я уверена, надеется услышать, что ее дочь завязала с глупостями и перестала строить из себя медиума, повелевающего загробным миром. Но мне нечем ее порадовать. Не сегодня.

Внезапно возникшую паузу заполняет радостный голос отца.

– Я выбрал белое полусухое. Угадал?

– Отличный выбор, папа.

– Винс с Лией решили на рождественские каникулы поехать с мальчиками в круиз по Карибскому морю. Там вроде какая-то развлекательная программа для детей подготовлена.

– Не рановато ли? Мальчишкам же еще двух лет даже нет.

– Ну, во-первых, пятнадцатого ноября им уже будет два, ну, а во-вторых, – мама делает драматическую паузу, многозначительно переглядываясь с отцом, точно ища в нем поддержку, но он, не обращая на нее внимания, молча разливает вино по бокалам. – В общем, похоже, Лия беременна.

– Что значит похоже? Она беременна или нет?

– Мама думает, что это так, но нам они пока ничего не говорили, – объясняет отец, бросая на маму косой взгляд.

– Я в этом почти уверена. Ты же знаешь, в таких вещах я не ошибаюсь.

– Ключевое слово «почти», – отвечаю я, подмигивая отцу.

– Что ты сказала? – спрашивает мама, хмурясь. – Ты мне не веришь?

– Конечно, верю! Думаю, это круто! – отвечаю я, испытывая странные чувства.

До этого момента я была уверена, что мы с Винсентом сможем преодолеть эту пропасть, разделившую нас пять лет назад. Но нет. Если мама окажется права, то пропасть эта ширится и растет у меня на глазах, а я только сижу и молча радуюсь за него. Радуюсь за то, что хотя бы у одного из нас все в жизни сложилось так, как мечталось в детстве.

– Давайте выпьем за эту новость! – предлагает папа, поднимая свой бокал.

– Отличная новость, – шепчу я, делая большой глоток.

***

После обеда мы с мамой выходим во внутренний двор. В воздухе пахнет осенней прохладой, но стоит оказаться на солнце, как голову тут же начинает припекать. Мы ложимся на шезлонги прямо в одежде. В это время года родители редко окунаются в воду, зато мы с Винсентом любили устраивать вечеринки у бассейна вплоть до ноября. Давно это было.

– Как дела у Джесс? Что нового в театральном мире? – задает тон беседе мама, предупредительно покрывая лицо и зону декольте тонким слоем крема от загара.

– Вроде все по-старому, хотя не знаю, может быть, за неделю что-то изменилось. Мы с ней вчера не виделись.

– Что-то случилось? Неужели снова со Скоттом?

– Не в этот раз.

– Ну и хорошо. Он дома сейчас или в клинике?

– На прошлой неделе был дома, и Джесс говорила, что он работает над каким-то новым проектом. Так что будем надеяться…

– Ладно она себя этими сказками кормит, но ты-то куда? – в своей привычной манере перебивает меня мама. – Поговорила бы ты с ней, что ли.

– И что мне ей сказать?

– А то ты не знаешь? Ее мать всю жизнь спасала этого алкаша-неудачника, а теперь и она по ее стопам идет. Джесс ведь такая красивая, такая талантливая. Ну неужели на Бродвее нет ни одного приличного актера, режиссера – кто там еще бывает?

– Не знаю, но, как увижу Джесс, обязательно постараюсь передать ей все слово в слово.

– Не паясничай. Ты ведь поняла, что я имела в виду, – мама настороженно хмурит брови.

– Да, думаю, суть я уловила, – широко улыбаясь, отвечаю я, закрывая глаза.

– Я недавно Ника встретила. Мы тут в Квинс ездили, у отца дела были, ну а я…

– Ну а ты решила повидаться со своей старой подругой Викторией, и по случайному совпадению мамой Ника, – помогаю ей закончить предложение я.

– Он все так же хорош, как и прежде, и, между прочим, до сих пор не женат и ни с кем не встречается, – продолжает мама. – Спрашивал про тебя.

– Рада, что у тебя выдалась возможность повидаться с Викторией. Она хорошая женщина.

– Ты меня вообще слышала?

– Конечно.

Раздается скрип соседнего шезлонга, и в следующий миг я ощущаю на себе чей-то пристальный тяжелый взгляд. Чей-то? Разумеется, мамин. Ее главная беда – она совершенно не знает меры. Ни в чем. И если это расточительство уместно в быту, то в отношениях совсем нелишне уважать чужие личные границы.

– Может быть, вам стоит снова встретиться: сходить в кино, поужинать? Я уверена, он все еще любит тебя.

– Круто. Но мне этого совсем не хочется.

– Дочка, ну почему ты так упряма! Жизнь продолжается, зачем ты себя хоронишь?

– Не волнуйся, живой я в гроб не лягу.

– Даже в шутку не смей так говорить!

– А я не шучу. Я сама со всем этим разберусь.

– Да и когда это, наконец, случится? Ты уже столько лет топчешься на месте, и я не знаю, как вытащить тебя из этого состояния. Ты же не хочешь ничего слышать!

Бессмысленно и дальше пытаться наслаждаться солнечными лучами, когда над тобой нависла такая грозовая туча. Тяжело вздыхая, я открываю глаза, усаживаясь на шезлонге. Мама внимательно смотрит на меня, вероятно ожидая получить ответ. Ответ. А какой у нее был вопрос? Ах да, когда это, наконец, случится?

– Даже не знаю, что тебе сказать. Полагаю, в книжках по психологии, которыми заставлены почти все свободные полочки в библиотеке, ты уже отыскала хотя бы один верный ответ.

– И не один! Но беда в том, что ничто не подходит. Все через это проходят…

– Нет, мам, ВСЕ через это не проходят! Это не какая-то Триумфальная арка, пройти через которую большая честь для каждой девушки. Нет, черт возьми, это не оно! И да, я не одна соприкоснулась с этой мерзостью, но это не значит, что я должна проживать это так же, как и другие. Нет!

– Джен, уже почти пять лет прошло, чего ты ждешь?

– Жду…

В детстве у нас с мамой было правило: всегда говорить правду. Все началось, когда мне было пять или шесть лет, тогда мы на один час в неделю переставали быть мамой и дочкой, превращаясь в лучших подруг, у которых нет секретов. В этот «час откровений» мы должны были рассказать друг другу обо всем, не опасаясь нарваться на выговор или даже наказания, если проступок того заслуживал. Со временем этот час превратился в два, три, целый день откровений. И к тому моменту, как я поступила в колледж, это правило внезапно оказалось ненужным. У нас с мамой больше не было секретов. Мы говорили друг другу обо всем, что происходило в жизни, не дожидаясь какого-то определенного часа. Случилось – сказала, узнала – передала, испытала – поделилась. Она была первой, кому я позвонила в тот день. Она была единственной, кого я хотела услышать.

– …жду, когда у Джесс будет премьера мюзикла и мы все вместе выберемся на Бродвей, – с заминкой отвечаю я, меняя тему.

– Хорошее начало, – хмыкает мама. – А как насчет того, чтобы сходить в «Джуниорс»?

– Всегда рада, но ты же знаешь, что в выходные там толпа народу. Вот если ты приедешь ко мне среди недели…

– А когда ты там бываешь?

– Обычно по вечерам пятницы, балую себя кусочком чизкейка за трудовые будни.

– Надо будет попробовать, – задумчиво тянет мама, поджимая губы в странной улыбке.

Глава 4

Для одних понедельник – тяжелый день, в то время как другие убеждены, что понедельник – повод начать новую жизнь. Было время, когда я без колебаний примкнула бы к первой группе, однако последние пять лет я с надеждой жду того самого понедельника, когда смогу начать все с чистого листа или хотя бы сделать первый шаг в нужном направлении. Сегодня понедельник, а я все еще стою на месте.

Проведя семь спиритических сеансов и успешно проработав две детские травмы, я возвращаюсь в свою крошечную квартиру на Восточной, 115, между Второй и Третьей авеню. Шесть лет назад, когда мы с Ником решили начать жить вместе, Восточный Гарлем был единственным районом, в котором мы могли себе позволить поселиться, следуя за своей мечтой – жить на Манхэттене. Тогда эта крошечная квартира-студия с картонными стенами и арендой полторы тысячи долларов в месяц казалась нам временным пристанищем. Мы оба были амбициозны и уверенно строили планы на будущее. Будущее, которому не суждено было случиться.

Ник ушел из этой квартиры чуть больше четырех лет назад, и с тех пор меня перестало интересовать его будущее. Я никогда не задавалась вопросом, как сложилась его жизнь после: смог ли он реализовать свою мечту и стать крутым фитнес-инструктором, а может быть, даже владельцем своего фитнес-зала. Его будущее всегда было в его руках, и только он принимал решения. Со мной же судьба поступила иначе. Я не выбирала этой жизни. Она сама ворвалась в мою дверь. И вот уже шесть лет как я продолжаю каждый день возвращаться в эту квартиру, несмотря на то что, уже давно могу позволить себе что-то намного лучше.

– Иди делай уроки, я кому сказала? – орет соседка справа.

– За кого ты меня принимаешь, я читала твою переписку с этой шлюхой! – доносится откуда-то сверху.

– Мама, не надо, я больше так не буду, не буду! – верещит чей-то ребенок.

В те далекие времена отгородиться от этого шума помогали музыка, просмотр фильма или страстный секс – и тогда наши восторженные гортанные крики становились частью общей какофонии дома. Теперь же я наливаю себе стакан белого вина и, щелкнув пультом, включаю вечернее ток-шоу моей старой подруги Синди Вуд. С Синди мы познакомились в 2014 году, вместе со своим парнем она снимала здесь квартиру на втором этаже. Яркая, острая на язык девушка из провинциального городка где-то в Огайо настроена была любой ценой пробиться на телевидение и стать настоящей королевой прайм-тайма. И вот спустя пять лет вся страна наблюдает, как воплощается в жизнь ее смелая американская мечта. Круглолицая блондинка с идеально уложенным каре сурово смотрит в камеру, обращаясь к своим телезрителям:

– Легко осуждать девушку и вешать на нее ярлыки, но Сарра оказалась жертвой обстоятельств. Когда тебе изо дня в день говорят, что ты неудачница, что ты ничего не можешь и у тебя ничего не получится; когда в тебя никто не верит и даже родные люди ждут твоего провала, хочется просто собрать всю свою волю в кулак и дать отпор. Сарра вынуждена была сражаться, и пусть не все ее поступки выглядят разумными, понять девушку все же можно!

Голос Синди тонет в криках возмущенных гостей, и на экране разворачивается жаркая полемика.

Я убавляю звук телевизора ровно настолько, чтобы не чувствовать своего одиночества, но при этом оставаться отгороженной от внешнего мира: отголосок сирен, что каждый вечер разносятся по округе, и соседей, которые, кажется, никогда не спят, не молчат и не перестают ругаться. Устраиваюсь поудобнее на диване, так чтобы боковым зрением иметь возможность контролировать зону окна и входной двери.

С тех пор как я собрала вещи Ника и проводила его в последний раз за дверь, в квартире мало что изменилось. Возможно, в целях терапии не мешало бы поработать над интерьером, перекрасить стены, сменить мебель и, наконец, выбросить шелковый ковер, чтобы каждый раз не натыкаться на него глазами, раз за разом проживая весь ужас того дня. Но я не занимаюсь самообманом. Я стараюсь не лгать другим, а с собой так и вовсе я предельно честна, всегда. Смена обстановки ничего не решит, ничего не изменит. Я точно знаю, что нам предстоит встретиться вновь, а раз так, то пусть это случится здесь же, а не где-то еще.

Я начинаю читать новости на экране своего мобильного. В мире ежедневно у кого-то что-то случается: аварии, болезни, кражи, травмы и, конечно, смерти. И в данном контексте именно смерть имеет самый мощный заряд. Смерть – это результат. И совершенно неважно, была ли она естественной или же носила насильственный характер. Это конец пути, и все, что следует дальше, беспокоит кого угодно, но только не покойника. Довольно циничное рассуждение для того, кто пять дней в неделю вступает в разговор с миром духов. Зато честное.

За минувшие два дня я прочитала все, что только смогла найти о жизни и творчестве Пола Морриса, а также о членах его семьи. Многие обнародованные в прессе данные уже нашли свое место в специальном файле, который я завожу на каждого потенциального клиента. Не пациента, как я называю всех страждущих, для которых мне приходится разыгрывать весь этот театр со свечами, картами и прочей магической атрибутикой, но именно клиента. Да, Пол Моррис, определенно, может стать моим клиентом.

Однако сейчас в поисковик я вбиваю уже имя Клэр Уотсон. Первая ссылка посвящена известной оперной певице, чья жизнь оборвалась в далеком 1986 году, потому я уверенно щелкаю по следующей ссылке, которая ведет на сайт кинопродюсера. Фотографий нет, зато есть дата рождения и список спродюсированных картин, релиз которых пришелся на восьмидесятые годы. Снова мимо. Качая головой, возвращаюсь на главную страницу. Еще две ссылки ведут меня на страницы в соцсетях, и здесь уже не требуется никаких математических расчетов, чтобы понять: девушка с короткой стрижкой и взрослая женщина с буклями на голове – совершенно точно не та самая Клэр Уотсон. Не улыбается мне удача и во вкладке «Фотографии». Такое чувство, будто на свете живут самые разные Клэр Уотсон – от блондинок до брюнеток, но нужной среди них нет.

– Кто же ты такая? – шепчу я, делая внушительный глоток вина.

Откидывая голову на спинку дивана, я закрываю глаза, продолжая думать о Клэр Уотсон. Точнее о личности, которая скрывается от меня под этим именем. За три года практики в образе медиума мне не раз доводилось сталкиваться с притворством и ложью. Люди часто лгут, даже оставаясь наедине с собой, даже при разговоре с умершими. И зачастую мне не составляет труда понять истинные мотивы этой лжи.

Зачастую, но не в этот раз. Зачем же все это нужно Клэр Уотсон? Кто она на самом деле?

– …ну а как, по-вашему, она могла поступить? Снова промолчать? Снова терпеть оскорбления? Прежде чем осуждать ее, пусть каждый из вас хотя бы на минуту задумается о том, а как долго он сам смог бы терпеть обиды и унижения? Как долго в нем самом не закипала бы злость? Давайте будем честны! – прерывает мои мысли разъяренный визг Синди.

Я открываю глаза и одним глотком выпиваю остатки вина. После чего выключаю телевизор и, несмотря на поздний час, звоню Кевину.

***

В жизни каждого из нас случается такое событие, которое условно делит жизнь на до и после. В моей судьбе такую травматическую роль сыграло 25 октября 2014 года. Но этот день не просто поделил мою жизнь на две части, он раз и навсегда вычеркнул все, что было раньше. У меня нет жизни ни до, ни после. Это две совершенно разные жизни. И все же есть в них кое-что общее: это родители, Джесс, бокал белого вина по вечерам, чизкейк по пятницам и… звонок старому другу, когда того требует душа или ситуация.

– Мерида, привет, если ты снова по поводу дела…

Только Кевин называет меня так, Мерида. Это имя он дал мне благодаря сходству с главной героиней мультфильма «Храбрая сердцем». Тогда, в далеком 2013 году, мне это показалось милым. С Кевином вообще все и всегда было мило, возможно, именно поэтому ему одному было позволено называть меня еще и Рыжиком.

– Нет, расслабься, возможно, в ближайшие месяц или даже два я не буду мучить тебя такими вопросами. Так что можешь выдохнуть, – отвечаю я, чувствуя, как мои губы разъезжаются в самодовольной улыбке.

– У тебя все в порядке? – в его голосе чувствуется тревога. – Что-то случилось?

– Каждую минуту где-то что-то случается. Жизнь за пределами вашего участка пестрит красками, тебе бы не мешало хотя бы иногда вылезать из своего бескрайнего болота бытовых проблем.

– Мерида, – Кевин прерывается на смех. – Перестань, я правда и сам был бы только рад…

– Ну это мы сейчас и проверим. Мне нужна твоя помощь.

– Что на этот раз задумала очаровательная мисс Дрю22
  ² Нэнси Дрю – литературный и кинематографический персонаж, девушка-детектив, созданная Эдвардом Стратемаэром.


[Закрыть]?

– Мне нужно, чтобы ты проверил одного человека.

– Ты, верно, хочешь, чтобы я в скором времени составил тебе конкуренцию. Сразу скажу: маг из меня точно не получится, харизма не та.

Я снова улыбаюсь. Кевин, пожалуй, единственный, кто ни разу не осудил и не высмеял мой путь.

– Проверь, пожалуйста, имя Клэр Уотсон.

– Проверю, – тянет он, и я представляю, как он зажимает плечом телефонную трубку, записывая имя на отрывном листке. – Снова напала на след громкой сенсации?

– Ты же знаешь, слава меня не интересует.

– Знаю, но ты не думай только о себе. Я вот, например, очень тщеславен.

– Буду иметь в виду.

На мгновение мы снова замолкаем. Неловкие паузы в разговоре для нас, точно отдельная форма терапии. Ты знаешь, что можешь говорить и быть услышанным и понятым, но вместо тысячи слов выбираешь тишину. Громкую. Звенящую.

– У тебя все хорошо? – спрашивает он. – Если хочешь, я могу приехать.

– Все отлично, не беспокойся. А у тебя?

– Все по-старому. Все еще хожу в статусе завидного холостяка.

– Эх, а я уже надеялась получить приглашение на свадьбу.

– Хоть завтра при условии, что ты согласишься стать миссис Дорр.

– Перестань, это не тема для шуток.

– А я не шучу, ты же знаешь.

– Знаю, – выдыхаю я, чувствуя, как на смену легкости в разговор просачивается боль старых обид и недомолвок.

Продолжая прижимать к уху телефон, я закрываю глаза. Интересно, где оказалась бы я сегодня, если бы много лет назад ответила на предложение Кевина. Если бы то, если бы се… У меня был выбор, и я его сделала. Я выбрала Ника.

– Может быть, сходим на неделе поужинать?

Мы оба знаем, какой смысл он вкладывает в это простое предложение. А еще мы оба знаем, что его желаниям не сбыться. Никогда.

– Буду рада.

– Отлично. Я позвоню.

Я нажимаю отбой, в противном случае этот разговор может длиться часами.