Текст книги "Халцедоновый Двор. И в пепел обращен"

Его слова подействовали, точно удар в живот – и не столько из-за ее огорчения, сколько из-за его обиды. Энтони добивался этого изо всех сил, а теперь его победу отняли, и всего через три потраченных даром недели.

– Пока мы принимали акты об игольных остриях, – сквозь зубы процедил он, – Пим со своими толкал нас к делам, которые – и он это знал! – наверняка вызовут недовольство у короля. Да что там «знал», они именно этого и добивались! Пуритане из их числа не желают ковенантерам поражения.

Намеренный подкоп под короля? Плохо дело.

– Но это же, – проговорила Луна, – на грани измены.

– А то и за гранью.

Плюхнувшись в поспешно подставленное сзади одним из хобтрашей[15]15
  Хобтраш, в английском фольклоре – дружелюбный, порой проказливый дух сродни хобам и хобгоблинам, привязанный к определенной местности.


[Закрыть] кресло, Энтони полоснул гневным взглядом придворных, без стеснения подслушивавших разговор.

Мрачная суровость его взгляда была Луне знакома. Этот взгляд вырабатывался день ото дня все те годы, что она его знала, с первого появления Энтони при дворе, еще юношей, с пушком, почти не заслуживавшим звания бороды, на щеках. Она пригласила Энтони в консорты, так как нуждалась в его непреклонной верности бренному миру, а он согласился, потому что мечтал с помощью дивных изменить этот мир к лучшему. Но ведь он – всего лишь один-единственный человек, и, сколько ему ни помогай, его старания слишком часто заканчивались поражением.

Видеть его стареющим, мрачнеющим год от года… как это было печально! Сколько ему сейчас? Сколько еще он продержится?

«Настанет день, и я потеряю его. Как потеряла его предшественника», – подумала Луна, поспешив спрятать грусть за привычной улыбкой.

– Но ведь эта возможность – не последняя, – заметила она. – Карл не в отца удался и не умеет стравливать партии меж собой. Не сомневаюсь: обстоятельства принудят его снова созвать парламент.

– Но сколько это займет времени? – проворчал Эндрю и погрузился в молчание.

Видя, что ему нужно прийти в себя, Луна не стала продолжать разговора. Сейчас ей и самой не мешало отвлечься от раздумий и развеять уныние. Как только очередной танец подошел к концу, она спустилась с возвышения и присоединилась к придворным в энергичной куранте. Как замелькали туфельки по мрамору пола! Все вокруг превратилось в сплошную массу пышных рукавов-фонариков и летящих локонов. Дивные вихрем кружились по залу, проворно переставляя ноги. Да, танцевали они безупречно! На несколько минут Луна сумела забыть о тягостных мыслях.

Но вдруг все ее тело пробрало до костей холодом резче, острее дыхания зимы.

Танцоры разом остановились, обмякли, повисли друг на дружке, скорчились в приступах дурноты. Зацепившись ногой за край юбок, Луна споткнулась и едва не упала.

Пронзившая плечо боль сковала по рукам и ногам, да так, что даже не вскрикнуть.

Но тут позади раздался рев, чья-то рука выдернула из плеча острие, и Луна безжизненной грудой рухнула на пол. Судорожно всхлипнув от неожиданности и боли, она перекатилась набок и смогла разглядеть нападавшего.

Он тоже лежал на полу, прижатый к камню тяжестью эльфа-рыцаря, сбившего его с ног. Безумец дико, победно хохотал, хотя каблук рыцаря размозжил о мрамор его ладонь, а окровавленный железный нож отлетел далеко в сторону.

Но вот хохот смолк, захлебнувшись в утробном бульканьи: кинжал рыцаря вонзился смертному глубоко под подбородок.

В следующий же миг, растолкав судорожно корчащихся дивных, между убитым и Луной встал Энтони.

– Что все это за дьявольщина?

Увидев железный клинок, Энтони вновь выругался, и на сей раз – куда приземленнее. В то время как рыцари Халцедоновой Стражи сомкнули кольцо вокруг королевы, он, не колеблясь, подхватил оружие и бросил его Гипли, а тот со всех ног побежал к дверям. С каждым его шагом Луне дышалось легче и легче, однако железо она будет чувствовать, пока его не унесут прочь, за пределы Халцедонового Чертога.

Однако от скверны, отравляющей тело, не избавит даже это. Не споткнись она, и…

Луна с трудом поднялась на ноги, стараясь не слишком откровенно опираться на Энтони.

– Я приведу лекаря, – прошептал он ей на ухо.

– Нет, – негромко ответила Луна, с усилием заставив себя выпрямиться.

Да, Энтони был прав: яд нужно вытянуть, да поскорее. Но это займет время, а раз уж она осталась жива, ей прежде всего остального надлежит разобраться в ситуации. Выказывать слабости она не смела.

Спаситель, отделенный от Луны плотной стеною стражников, тоже поднялся на ноги. Этот златоволосый эльф не принадлежал к их числу. Звали его сэром Лисликом, при дворе он появился лет пять тому назад, и до сего момента держался почти незаметно. Брызги крови алели на его щеках, украшали темными пятнами сапфирово-синий дублет. Увидев Луну, он поспешил утереть лицо и преклонить перед нею колено. Все прочие, кроме телохранителей, заслонявших королеву собой, подались на добрых три шага назад.

– Ваше величество! Молю простить меня за обнаженное при вас оружие.

Тот, кто спас ее жизнь, вряд ли был достоин кары за сей проступок.

– Что произошло? – спросила Луна.

Чудо, но голос ее прозвучал ровно и властно.

– В танце я оказался рядом и все видел. Казалось, он собирался присоединиться к нашему веселью, но вдруг рванулся к особе Вашего величества и выхватил этот нож. Будь я на миг расторопнее… – Голос эльфа дрогнул от стыда. – Я мог бы остановить его вовремя.

– Ты сделал все как должно, сэр Лислик, – сказала Луна, отстранив телохранителей и приглядевшись к несостоявшемуся убийце.

Среди мраморных плит он – грязный, оборванный – выглядел просто жалко. Там, куда упал нож, мрамор потускнел и был испачкан ее кровью.

Внезапно рыцарь шагнул вперед, но тут же, увидев настороженность стражей, остановился. Поддерживавший Луну Энтони разжал пальцы, но, чувствуя, как она покачнулась, подхватил ее вновь. Между тем взгляд Лислика стрелою метнулся за спину королевы.

– Ты, – процедил он сквозь зубы. – Ты привел этого убийцу сюда.

Сэр Керенель за правым плечом Луны дрожал, в ужасе раскрыв рот, но рык Лислика разом заставил его очнуться.

– Ты обвиняешь меня в заговоре?

Луна об этом пока что не думала. Прижимая к кровоточащей ране в плече сложенный лоскут, поданный Амадеей, она похолодела от внезапного страха. Неужто она в нем настолько ошиблась? Что, если Керенель лишь изображал согласие с ее идеалами, но все это время прислушивался к речам агентов Никневен?

Гнев обоих рыцарей разгорался на глазах.

– Я не сомневаюсь в суждениях Ее величества настолько, чтобы подумать, будто она могла пригреть на груди изменника, – сказал Лислик. – Но ты нашел этого человека, и ты привел его сюда. Разве ты не из Халцедоновой Стражи? Разве долг не велит тебе беречь королеву от любого вреда? Какие меры ты принял, чтоб обеспечить ее безопасность?

Керенель побледнел.

– Клянусь, сэр, сие оскорбление моей чести вы возьмете назад.

– Оскорбление в адрес нашей доброй королевы не позволяет мне отказаться от своих слов, – возразил Лислик. – Подтвердите свою честь, либо ее отсутствие, делом, сэр. – Эльф перевел взгляд на Луну. – Государыня, сей… рыцарь обвиняет меня во лжи. Прошу позволения встретиться с ним в бою.

События неслись вскачь, и это уж было слишком. У Луны кружилась голова, в глазах понемногу темнело.

«Мне нужно удалиться».

Пальцы Энтони крепче стиснули плечи, а его ответ разом заставил обоих умолкнуть.

– Вы смеете предъявлять требования своей королеве? И сразу же после столь возмутительного случая? Ваша честь, сэры, наперстка медного не стоит!

Но если Луна уйдет, вражда их не прекратится. Сейчас она, по крайней мере, имела надежду с ней совладать. Поединков Луна обычно не запрещала – ведь ее подданные редко дрались насмерть, а пустяковое кровопролитие ради вопросов чести вполне можно понять. Но здесь дуэль двух рыцарей не годилась: происшедшее слишком уж затрагивало ее королевское достоинство. Нет, это дело следовало решить публично.

По-прежнему бледный, Керенель устремил на Луну полный отчаяния взгляд. Разумеется, ничего подобного он не замышлял – в этом она была уверена. Однако его чести и репутации нанесен урон, и ему следовало позволить отстоять их.

Следовало… но не сегодня.

– Сие дело должно быть улажено достойным образом, – сказала она, из последних сил держась на ногах. – Оправившись от раны, мы рассмотрим его лично. А до тех пор воспрещаем вам чинить друг другу насилие и даже разговаривать. То же самое запрещается и вашим союзникам, коим дозволено лишь оговорить условия поединка.

С этим она смерила обоих рыцарей гневным взглядом, как будто могла остановить их одной силой воли. Оставалось только надеяться, что это в самом деле так.

– Да смотрите, не вздумайте нас ослушаться.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 5 мая 1640 г.

Несколько позже Энтони вошел к ней в спальню. Распустив всех своих дам и духов-служителей, Луна сидела у стола, глядя в пламя свечи.

– Что с клинком? – не оборачиваясь, спросила она.

Держалась она куда спокойнее, чем следовало ожидать, однако на плече ее, под одеждой, заметно бугрилась повязка.

– Благополучно унесен, – отвечал Энтони. – Дешевый шеффилдский нож, каким может владеть любой. Так что он нам ни о чем не говорит. Однако в лохмотьях убитого мы обнаружили ножны, сделанные из боярышника, дабы никто не заметил железа. Выходит, кто-то это все подготовил.

Несомненно, Никневен. Убийством она угрожала и раньше… но неизменно ему, а вовсе не Луне.

Кровь Энтони вскипела в одном из нечастых приступов гнева. Убийство – само по себе дело подлое, а цареубийство – вдвойне.

На новость о ножнах Луна не откликнулась ни словом, но Энтони знал: она все слышит. Сдержав гнев, он откашлялся.

– Но ведь ты…

Вопрос никак не шел с языка. За время его пребывания при дворе ран от холодного железа не получал никто, и теперь он понимал, что даже не знает, чем это может кончиться.

– Но ведь ты поправишься?

Луна с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

– Отчасти. Яд удален. Однако такие раны никогда не заживают до конца.

А ведь она бессмертна… и, значит, сие «никогда» будет для нее очень долгим.

Последовавшее за этим молчание затянулось настолько, что Энтони уж раскрыл рот, дабы распрощаться. Ей нужен отдых, и если он уйдет, она сможет прилечь. Однако тут Луна заговорила снова:

– Ты заметил, как Лислик прыгнул на этого человека?

За покушением Энтони наблюдал с помоста, на коем стояло королевское кресло, но все произошло так быстро, что разглядел он немногое. По крайней мере, так ему показалось. Но, вспомнив всю сцену заново, он отметил то, что упустил прежде. И как только Луне, истекавшей кровью на полу, удалось уловить подобную мелочь?

А ведь все просто. Она куда лучше него знала, каково приходится дивным, если рядом железо.

– Он даже не дрогнул.

– Верно, – подтвердила Луна.

И снова – молчание, но на сей раз оба размышляли, что все это может означать. Рассудив, что свидетели ее слабости Луне ни к чему, Энтони так и остался стоять у дверей. Обычно в такие минуты общества ей не требовалось.

– Хочешь, чтобы я выяснил, где он раздобыл хлеб? – спросил он.

Луна покачала головой, но тут же замерла, словно это движение отозвалось болью в плече.

– Им так бойко торгуют, что следа, думаю, не найти. Куда интереснее, отчего он съел его столь недавно и оказался весьма кстати защищен от железа.

Златоволосого рыцаря Энтони почти не знал, но помнил, в чьем обществе он обычно вращался. В обществе дивных, презиравших людей, как низшие существа, и почти не покидавших стен Халцедонового Чертога. Раздобыв хлеба, они, как правило, расплачивались им за услуги политического свойства, а не оставляли себе.

– Постараюсь узнать, – сказал Энтони.

– Нет, – возразила Луна, впервые повернувшись к нему лицом. – Тебе и своих забот довольно. А у меня имеются те, кто справится лучше.

Заботы… Торговля, семья и повседневные дела округа. Теперь, свободный от парламентских дел, отдыхать он мог вдоволь, однако Луна была права. Эту работу лучше поручить другим.

– Тогда пусть они держат ухо востро, – сказал он. – Те, кто желал твоей смерти, не преминут лишить жизни кого угодно.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 11 мая 1640 г.

– Рад видеть, что вы быстро идете на поправку, государыня, – заговорил Эоху Айрт, утерев губы салфеткой. – Прошу, примите и соболезнования Ард-Ри, весьма возмущенных этаким гнусным, бесчестным преступлением.

Поправилась Луна отнюдь не настолько, как изо всех сил старалась изобразить, однако рана, нанесенная ножом, уже отстранила ее от дел почти на неделю – дальнейшего пребывания в праздности она себе позволить не могла. Что ж, по крайней мере, мысли о предпочтениях Эоху Айрта принесли плоды. Оленина и кабанья нога, в которую он с радостью вгрызся, пришлись ему по душе куда больше маринованных миног. Правда, до шумных, многолюдных пиров, устраиваемых королями и королевами его родины, их тихому застолью по-прежнему было далеко, но дело обернулось к лучшему и стараний вполне стоило.

– Преступник расплатился за него жизнью, – сказала Луна, сделав глоток вина, щедро сдобренного травами, что укрепляют силы.

Улыбка посла яснее слов говорила о том, что предоставленная королевой возможность от него не укрылась. Быть может, телом Луна была еще слаба, однако смысл выбранных им выражений уловила вполне. Слова его означали, что нападение умалишенного – отнюдь не случайность.

– Но как же быть с тем, кто стоит за его спиной?

В ответ Луна лишь вежливо приподняла брови, ожидая продолжения.

– Возможно, вы, государыня, помните, – сказал посол, пристукнув ногтем по кости на тарелке перед собою, – как почти год назад я предлагал вам некие сведения. Уверяю, их ценность со временем не снизилась.

– Да, но снизилась ли цена? Предлагаемое тобою, милорд оллам, может оказаться вовсе не таким ценным, как ты думаешь. Речь, несомненно, идет о сведениях касательно Гир-Карлин Файфа. О, да, – усмехнулась Луна, – почерк ее мне знаком. Правда, это единственное прямое покушение на мою особу, но его предваряли другие нападки, и кто в них виновен, я знаю. Да, пока что не знаю причин – не могу сказать, какие перемены в Файфе побудили Никневен сменить тактику. Однако ж узнать это, милорд, я могу вовсе не только от тебя.

– Согласен, иные способы у вас есть, но сколько они займут времени? И сколько новых опасностей за это время возникнет? – Оставив все претензии на непринужденную светскую беседу, сид воззрился на Луну с откровенностью едва ли не оскорбительной. – Цена наша вам известна. С тех пор она не изменилась. Покончите с Уэнтвортом – и вы получите и имя, и много более сверх того.

Вошедший в распахнувшиеся за спиною посла двери Перегрин с поклоном замер на пороге.

– Мы примем это к сведению, милорд, – сказала Луна, поднимаясь и протягивая сиду руку. – Ну а сейчас меня, боюсь, призывают дела. Если угодно, можешь присоединиться.

– Благодарю, государыня. Возможно, я так и сделаю.

Поцеловав руку королевы, Эоху Айрт удалился.

– Я вскоре буду, – сказала Луна, оставшись с лейтенантом дворцовой стражи.

– Если Ваше величество соизволит, – откликнулся рыцарь, – сестры Медовар покорнейше просят уделить им минутку времени.

– Впусти их.

Брауни склонились перед Луной в почтительном реверансе, но, как только Перегрин ушел, выпрямились.

– Я должна идти в амфитеатр, – сообщила Луна. – Прошу, скажите же, что вы принесли новости.

Ответ Розамунды прозвучал коротко, энергично – весьма неожиданно для особы, невзирая на многолетнюю связь с королевским двором, имевшей столь явно провинциальный вид. Принарядиться, нанося визит в Халцедоновый Чертог, сестры обычно не утруждались.

– Сэр Лислик не поднимался наверх с самого марта, и впредь, сколь нам известно, не думает.

Итак, подозрения подтвердились. А как с ними быть – зависело от того, что случится сегодня вечером.

– Благодарю вас, – сказала Луна, проверяя булавки, скреплявшие воедино ее замысловатую прическу. – Возможно, вы мне скоро понадобитесь. Вы ведь останетесь на поединок?

Круглое лицо Гертруды сморщилось в гримасе отвращения, однако брауни кивнула. В знак благодарности коснувшись ее плеча, Луна направилась к выходу.

Амфитеатр находился в одном из самых отдаленных уголков Халцедонового Чертога. Его древние выщербленные камни видели еще времена римлян. Давным-давно ушедший в недра непрестанно меняющейся столицы, он сделался частью подземного дворца дивных. Когда вокруг становилось тихо, над амфитеатром все еще слышались слабые отзвуки голосов людей и зверей, сражавшихся и погибших на его арене.

Впрочем, сейчас от тишины не осталось и следа. Ступив на белый песок, Луна увидела на каменных скамьях едва ли не всех своих придворных. Запасшиеся подушками и чашами вина, все ждали начала потехи. Роскошный балдахин прикрывал ложу Луны – сразу же за невысоким каменным барьером, окружавшим арену. Повинуясь ее кивку, два трубача у входа дунули в фанфары, и на арену, в сопровождении секундантов, вышли сэр Керенель и сэр Лислик.

Черноволосый рыцарь и златовласый. Если Луна не ошибалась в суждениях касательно их сердец, оба являли собой полную противоположность в отношении к смертному люду. В сем поединке непременно увидят борьбу двух точек зрения, и с этим она, к несчастью, не могла поделать ничего.

Оба поклонились королеве, и Луна громко заговорила.

– Сэр Лислик. Что за причина привела тебя сюда отстаивать свою честь?

Вызывать Керенеля Лислик имел полное право, пусть даже первым нанес оскорбление сам: оправдываясь, Керенель усомнился в истинности его слова, а стало быть, и в его честности. Согласно неписаным правилам подобных вещей, попытка покушения на жизнь Луны дела никак не касалась: вопрос состоял лишь в том, справедливо ли Лислик обвинил Керенеля в небрежении долгом. В ответ златоволосый рыцарь кратко, однако исчерпывающе изложил суть размолвки, как будто хоть одна мышь в углу об этом еще не слышала.

– Сэр Керенель, – сказала Луна, выслушав Лислика до конца, – какое оружие ты, получивший вызов, выбираешь для поединка?

– С позволения Вашего величества, рапиру и дагу, – с новым поклоном ответил он.

– Мы одобряем сей выбор.

Пустая формальность: вопрос об оружии был решен секундантами еще накануне. Преклонив колено на песчаной арене, Лислик, как оскорбленный, принес клятву первым, а следом ее повторил Керенель.

– Во имя древней Маб, пред царственным троном Вашим ручаюсь сей клятвою в том, что ныне питий и яств не вкушал, а на себе не имею ни кости, ни камня, ни трав, ни чар, ни волшбы и ни ведовства, коим честь дивного может быть попрана, бесчестие же – возвышено.

Керенель умолк, однако Лислик не спешил подниматься на ноги.

– Государыня! – сказал он. – Да, я дерусь за собственную честь, но делаю это ради вашей славы, никак не ради собственной. Могу ли я молить вас о милости?

Луна едва сдержала рвущееся с языка ругательство. Ну, разумеется, этой просьбы следовало ожидать. В конце концов, он ведь – ее спаситель, рыцарь, которого славит весь двор. Отказать – значит, выдать свои подозрения… однако одаривать знаками благосклонности этакую гадюку – как же это противно!

Между тем иного способа выяснить, чего он стремится достичь и кто дергает его за ниточки, не имелось. Оставалось одно: подыграть. Сдернув с руки черную кружевную перчатку, Луна склонилась через барьер ложи и подала ее рыцарю. Лислик приколол перчатку к белоснежному рукаву. Придворные зааплодировали.

Наконец оба встали по местам, среди утоптанного песка. В руках поединщиков блеснули серебром рапиры и даги. Амфитеатр разом стих.

– Начинайте, – велела Луна.

Не успело слово слететь с ее губ, как Керенель с быстротою змеи ринулся к противнику. Лислик отпрянул назад. Клинки замелькали в воздухе, песок брызнул из-под ног. Дабы не оказаться прижатым к краю арены, Лислик отскочил в сторону. Да, сомнений быть не могло: рапирой Керенель владел мастерски.

Но Лислик весь прошлый год учился у итальянского фавна по прозвищу Иль Велоче[16]16
  Il Veloce (ит.) – Быстрый.


[Закрыть], переселившегося на жительство в Халцедоновый Чертог. Дагой он орудовал превосходно и не преминул обратить быстроту натиска Керенеля против него самого. И раз, и другой обошел он защиту черноволосого рыцаря, да так, что спасла Керенеля лишь невероятная ловкость.

От тишины, знаменовавшей собою начало поединка, давным-давно не осталось и следа. Дивные разразились воплями, подбадривая того, кому желали победы. Имя Керенеля звучало нечасто – ведь героем дня был Лислик, но это было еще не все. Вслушиваясь в крики, Луна примечала новых и новых его союзников – дивных, что разделяли его взгляды на смертных. На расправе с несостоявшимся убийцей их одобрение вовсе не останавливалось.

А клинки внизу продолжали сверкающий танец. Суть поединков – хоть на земле, хоть под землей – состояла в проявлении готовности защищать свою честь, а исход их был почти неважен. Почти… но не совсем: в конечном счете, Керенель действительно отнесся к своим обязанностям спустя рукава, и обвинение Лислика было вполне справедливо. А посему, хоть публика и сошлась сюда ради захватывающего зрелища, чем оно завершится, понимал каждый.

Оттеснив противника к барьеру, Лислик прижал к камню клинок его рапиры. Быстрый укол даги непременно пронзил бы ладонь Керенеля, не выпусти тот эфеса и не отдерни руку. Но, как бы проворно черноволосый рыцарь ни отступал, как бы ни прыгал и ни изворачивался, долго обороняться одною лишь дагой он не мог, и Лислик усилил натиск, готовясь нанести смертельный удар. Вот Керенель рухнул на колени…

– Стойте! – воскликнула Луна за миг до того, как клинок достиг цели.

Острие рапиры Лислика не дотянулось до Керенелева горла всего лишь на палец. До смерти в поединках доходило нечасто, но если дело столь явно касалось чести королевы, винить Лислика в смерти противника никому бы и в голову не пришло. Слишком гордый, чтоб малодушно сдаться, Керенель был обречен.

Однако у Луны имелись на него иные планы.

– Пролитие крови дивного – дело чудовищное, – объявила она. – Подобную участь мы оставляем для истинных изменников нашему трону. Небрежение Керенеля доказано. Пусть же его наказание будет таким: на год и один день он изгнан из Халцедонового Чертога и всех прилегающих владений, а места в рядах Халцедоновой Стражи лишен. Но когда этот срок подойдет к концу, он будет с радостью принят в наших чертогах, а со временем может вернуть себе все прежние отличия.

Уж не почудилась ли ей мимолетная злость в глазах Лислика? Если и нет, он поспешил ее скрыть.

– Мудрость и милосердие Вашего величества – бесценный дар для нашей страны, – сказал он, вкладывая рапиру и дагу в ножны.

Луна отыскала взглядом сестер Медовар, сидевших напротив. В ответ те едва уловимо кивнули.

– Ступай, – сказала она Керенелю, по-прежнему стоявшему на коленях в песчаном кругу. – Твое изгнание начнется сейчас же.

Постоялый двор «У ангела», Ислингтон, 11 мая 1640 г.

– Если угодно, государыня, мы еще раз проверим, нет ли поблизости лишних ушей.

– Не стоит, – ответила Луна. – В этом нет надобности.

Оставалось надеяться, что это действительно так. Если дело дошло до того, что ради сохранения собственных тайн ей нужны затейливые предосторожности, положение много хуже, чем она думает. Однако в том, что кто-либо следит за каждым ее шагом столь пристально, чтобы подслушать беседу, которая вот-вот состоится в этой уютной комнате, Луна сомневалась.

Вряд ли ее дела уже настолько плохи.

Керенель неподвижно замер у очага, сцепив за спиною руки. От крова, предложенного сестрами Медовар, он не отказался: да, дом их стоял в пределах владений Луны, но Розамунда заверила рыцаря, что одну ночь, проведенную под их крышей, королева неповиновением не сочтет. Стоило Луне сойти вниз по лестнице и откинуть с лица капюшон плаща, черты его лица отвердели, во взгляде блеснула искорка понимания.

Сюда она пришла втайне, не известив об уходе даже сэра Пригурда. Удалиться в королевские покои и устроить так, чтоб ее никто не тревожил, было проще простого – потребовалось лишь притвориться утомленной захватывающим зрелищем, – ну, а корона на голове отнюдь не лишила ее умения оставаться незамеченной.

Опустившись в предложенное Гертрудой кресло, Луна задумалась, стоит ли предлагать Керенелю сесть. Пожалуй, нет: он так закостенел от обиды, что может ответить отказом.

– Буду кратка, – заговорила она, – ибо подозреваю, что в эту минуту видеть меня тебе не хотелось бы.

Ответом ей были лишь стиснутые зубы и дрогнувшая на шее жилка.

– Ты с небрежением отнесся к долгу, – сказала она. Рыцарь слегка напрягся. – Сие было очевидно и до поединка, а поединком – подтверждено. А сейчас я скажу тебе вещь не столь очевидную: смертный, приведенный тобою вниз, был приманкой в ловушке, в которую ты грешным делом попался.

Что ж, Керенель был далеко не самым глупым из ее рыцарей. Побледнев от гнева, он впервые с тех пор, как преклонил перед вошедшею Луной колено, раскрыл рот.

– Лислик… – Пальцы опущенных рук дрогнули, сжались, точно тоскуя по рукояти отложенной в сторону шпаги. – Государыня, позвольте мне ненадолго задержаться и обвинить его в…

– Воспрещаю, – оборвала его Луна. – Желая разоблачить Лислика, я сделала бы это сама. Прямых улик против него нет. Да, ты можешь снова сразиться с ним, и на сей раз правда будет за тобой, но тогда ты просто удалишь его из игры, ничего не добившись. Меня заботит не Лислик. Меня заботят те, кто отдал ему приказ. Подосланный убийца был только частью общего замысла. Удары по Халцедоновому Двору наносились и прежде – нет, не военной силой, неявные, что и позволяло мне до последнего времени сохранять их в секрете. Теперь мне нужно разузнать больше об их вдохновительнице. – Луна устремила на рыцаря немигающий взгляд. – О Неблагой королеве Файфской.

Рыцарь окаменел. Тем временем Луна пристально вглядывалась в него, стараясь различить выражение лица в пляшущих отсветах пламени очага. Облизнув губы, рыцарь заговорил:

– Вы подозреваете брата?

Уголок рта Луны дрогнул в кривой усмешке, порожденной едким сарказмом.

– Не более, чем прочих придворных Гир-Карлин. Знаю, любви ко мне Кунобель не питает, но двор он покинул мирно… чего не скажешь кое о ком другом, некогда называвшем наш двор своим домом. Полагаю, брат говорил тебе, что Кентигерн Нельт тоже там.

– Еще один изгнанник, – с горечью сказал Керенель. – Такой же, как я.

– Совсем не такой же, – возразила сидевшая в углу Розамунда. Судя по дрогнувшим плечам, Керенель совсем позабыл о сестрах Медовар, державшихся тихо, как мышки, но слушавших в оба уха. – Этот-то изгнан Ее величеством навсегда.

– И не без веских причин, – добавила Луна. – Ты совершил ошибку, Керенель. Глупую ошибку, чем и заслужил позор. Однако врагом я тебя не считаю.

На лице рыцаря отразилось нескрываемое облегчение.

– Значит, вы подозреваете Кентигерна.

– В изощренности замыслов? – рассмеялась Луна. – Нет, изощренности в нем не больше, чем в грозовой буре! Вдохновитель сих новых бед – некто другой. С тех пор, как северный альянс распался, Никневен не хватает военной силы для прямого удара, а тонкостью и коварством, потребным для подспудных ударов, она не блистала отроду. Худшее, на что ее хватило – восстановить против меня самых подлых из моих придворных, наподобие Лислика. Полагаю, при ее дворе появился кто-то новый, обладающий и изощренностью ума, и желанием совершить сие злодейство. Я хочу знать, кто он.

К чему она клонит, не смог бы разглядеть разве что слепой и глухой.

– Вы хотите сделать меня соглядатаем.

– У тебя есть благовидный предлог. Изгнанному из Лондона, недовольному нашим двором – отчего бы тебе не отправиться на север, в Файф, дабы попытать счастья при дворе Никневен, вместе с братом?

Глаза Керенеля блеснули в отсветах пламени.

– Откуда вам знать, что я не помышлял так и сделать? – негромко спросил он.

«Будь так, ты не задал бы этого вопроса».

Поднявшись с кресла, Луна взяла его за руку. Пальцы рыцаря оказались холодны, словно лед.

– Знаю, ты едва не последовал за братом, – сказала она. – Но остался, желая взглянуть, какова из меня выйдет королева, а со временем уверовал в мои идеалы. В благородстве твоем я не сомневаюсь, и через год и один день мы примем тебя назад с распростертыми объятиями. А если тебе удастся раздобыть нужные нам сведения… ты будешь щедро награжден.

Керенель преклонил колено и коснулся губами ее руки.

– Я исполню повеление Вашего величества.

«Прекрасно».

Да, Керенель был не тем орудием, какое выбрала бы для сего дела Луна, однако убедительный мотив, необходимый ей, чтобы ввести агента в окружение Гир-Карлин, имелся именно у него. Однако осторожность не помешает…

– Так поклянись в этом, – сказала Луна, возложив свободную руку на его голову.

Пальцы Керенеля непроизвольно стиснули ее руку. В полумраке глаза рыцаря обрели цвет темнейшего из аметистов, а взгляд их в этот миг был совершенно бесхитростен, что красноречивее всяких слов свидетельствовало о его удивлении.

– Если ты дашь в этом клятву, – пояснила Луна, – мне не придется опасаться оплошностей с твоей стороны. Тогда ты даже случайно не проронишь ни одного неосторожного слова, коим мог бы ввергнуть в опасность себя или нас, остающихся в Лондоне. Дай же клятву, и я буду твердо знать: бояться нам нечего.

Удивление уступило место гневу, нараставшему с каждым ее словом. Луна вполне понимала, что нанесет ему оскорбление, но поступить иначе позволить себе не могла: в шпионском ремесле Керенель был неопытен. Вдобавок… да, сейчас она твердо уверена, что предателем он не обернется, но откуда ей знать, как скажется на нем год и один день среди тех, у кого есть причины ее ненавидеть?

Между тем, Керенель понимал: отказавшись от клятвы, он поставит под сомнение свою верность. И вполне мог представить, что за этим последует. Под взглядом Луны он совладал с собой, подавил гнев и замер.

Наконец рыцарь склонил голову и мертвенным голосом повторил слова предложенной ею клятвы:

– Во имя древней Маб клянусь вам в том, что отыщу корни злодейства, затеянного супротив Халцедонового Двора в Файфе, и ни словом ни делом не выдам причин своего пребывания там никому другому.

Все это время его пальцы сжимали руку Луны, не ослабляя твердокаменной хватки.

– Разузнай все, что сможешь, – как можно мягче сказала Луна, едва он замолчал. – А затем возвращайся к нам за наградой.

Часовня Св. Стефана, Вестминстер, 11 ноября 1640 г.

Если на свете и существовало решение, способное превратить майский роспуск парламента в ошибку еще более трагическую, то это было решение созвать его вновь полгода спустя.

На сей раз созыв парламента не вызвал прежнего ликования – разве что буйную радость перед грядущей битвой. От края до края Англии сторонники Короны потерпели сокрушительное поражение. Да, человеком короля Энтони себя не числил, однако был недостаточно благочестив и не настолько симпатизировал стороне Пима, чтоб выиграть перевыборы с легкостью. На людях он объявил, что вновь получил место в Палате общин милостью Божией, в действительности же заслуга сия принадлежала дивным. Когда он попросил помощи, Луна не возразила ни словом: иначе Халцедоновый Двор так и остался бы без своего представителя.