Текст книги "Любовь побеждает все"

Йен едва сдержался, чтобы не застонать. Вроде в этом движении не было ничего соблазнительного. Но, боже, вид этого нежного, уязвимого существа, которое сбрасывало перед ним одежду! От этой картины у него захватывало дух, а в душе пробуждались желания, которые не имели никакого права на существование.

Йен старался не обращать внимание на то, как свет из окна проникал сквозь ветхую ткань ее рубашки, обрисовывал контуры талии Евы, ее бедер, оставляя в тени самые сокровенные места женского тела.

Конечно, честный мужчина не стал бы смотреть на подобные вещи. Йен сжал руки в кулаки, борясь с желанием шагнуть к Еве и дотронуться до нее. Сорвать этот бесформенный балахон, который колол ее тело, и одеть в шелк – ткань, которая будет нежно целовать кожу, а не царапать каждой своей нитью.

Боже, но даже в этом страшном одеянии, после всех ужасов, что ей пришлось вытерпеть, Ева казалась Йену самой красивой женщиной на земле! Ему понадобилась вся сила воли, которую Йен воспитал в себе за последние пять лет, чтобы не подойти к Еве, не попробовать вдохнуть жизненную силу в ее красоту. Но он не имел на это прав, и боль разрывала ему сердце.

Осторожно ступая, Ева направилась к окну. Она наклонила голову, и ее теплое дыхание облачком расцвело на холодном стекле. На мгновение Йену показалось, что Ева совсем забыла о нем – так долго она стояла молча, не шевелясь.

– Йен? – донесся до него ее голос.

– Да?

– Я не знаю, кто я такая. – Продолжая смотреть на улицу за окном, она сжала тонкими пальцами ручку окна. – Как мне вновь найти себя?

Йен словно врос в пол, продолжая бороться с желанием подойти к ней и обнять ее крепко-крепко, чтобы в его объятиях Ева забыла все свои страхи и горести. Но нет, он понимал, что такой поступок – чистое безумие.

– Ева, ты такая же, какой была всегда.

Она рассмеялась. Сухой звук безжизненно отразился от стен.

– О, Йен. Не лги мне, даже так убедительно, как сейчас.

– Это не ложь, – с трудом проговорил он. Еще одна неправда встала между ними. – Глубоко внутри ты такая же. Та женщина, которую любил твой муж.

То, что в конце концов Гамильтон предал ее, сейчас не имело значения. Поэтому Йен продолжил:

– Ты та девочка, которая скакала на лошадях лучше многих мужчин. Ничто не может это изменить.

– Лошади, – со вздохом проговорила Ева.

Йен поморщился. Как глупо он поступил, упомянув об этом! Однажды лошадь навсегда изменила их жизни. Он никогда не рассказывал ей о том, как Гамильтон пристрелил своего коня, потому что надеялся, что его друг изменится и об этом ужасном моменте можно будет забыть. Но Йен лгал себе насчет доброты Гамильтона и, следовательно, врал об этом Еве, чтобы защитить ее. А теперь думал, кого же на самом деле он тогда защищал.

– Ева, пожалуйста…

– Пожалуйста? Что пожалуйста? Притворись, что ничего этого не было? Что ты ничего не скрыл от меня?

– Да, – прошептал Йен. Ни у кого из них не было сил обсуждать выбор, который он тогда сделал.

– Тогда тебе повезло. Притворяться я научилась мастерски.

– Прости меня. Я думал… Мне казалось, что в сердце Гамильтона еще было добро, что я смогу изменить его.

Ева со вздохом сказала:

– Да, мы оба так думали. И дорого заплатили, пытаясь его спасти.

Боль в ее голосе мучила Йена. Если бы он мог вернуться в прошлое и исправить все, что натворил! Но люди не могли путешествовать во времени. И потому Йен лишь вымолвил:

– Я знаю, скоро ты опять станешь прежней Евой.

– Верится с трудом. – Она посмотрела на него через плечо. Ее пальцы скользнули по стеклу, оставляя длинные полосы на запотевшем от ее дыхания окне. – Женщины, о которой ты говоришь, больше нет. Она умерла.

– Что?

– Да. На грязной дороге.

И Ева опять отвернулась. Наверное, у нее не было сил смотреть на него. В ее манере держать себя была отстраненность, нежелание прощать. Ева наклонила голову, касаясь лбом стекла, а потом добавила:

– Под дождем. Вместе со своим сыном.

У Йена сжалось сердце. Он ничем не мог утешить ее. Адам умер. И, может быть, Ева правда потеряла себя в тот день, лежа в грязи под дождем, среди обломков экипажа.

Глава 8

Все это было бессмысленно. Несколько часов назад Ева сидела взаперти в темной клетке, а теперь оказалась в светлой комнате, залитой светом зимнего утра.

Ева заставляла себя не думать, потому что мысли о двух ее любимых мужчинах – Йене и Адаме – болью отдавались в ее сердце.

Ее маленький мальчик. Дорогой Адам. Она убила его, решив в приступе безумия отправиться в непогоду в деревню. Странно, но сейчас у нее не получалось вспомнить, почему ей было так важно это сделать. Картины прошлого стерлись, превратились в серые тени, которых уже было не различить.

Йен стоял всего в пяти шагах от нее. Она ощущала спиной его обжигающий взгляд. В тот момент, когда врачи Томаса дали ей первую дозу лекарства, ее покинули все чувства. Сейчас они, похоже, возвращались назад.

– Йен? Я совсем запуталась…

– Знаю. – Его голос гипнотизировал ее своей глубиной и силой. – Но я сделаю все, чтобы ты вновь обрела покой.

Еве казалось, что стоило ей закрыть глаза, как этот голос мягко укроет ее, и она окажется в безопасности. Если бы у нее были силы поверить в это… Но нет, спокойствие было не для таких, как Ева.

Его сапоги застучали по деревянному полу. Йен шел к ней, и Ева не знала, что делать – убежать или все-таки повернуться к нему. Позволить себе утонуть в его объятиях.

Вдруг в дверь постучали. Следом щелкнула ручка.

– Завтрак, мои дорогие!

Дверь открылась, и Ева постаралась подавить страх и волнение, от которых кипела кровь.

– Я миссис Морлок, – послышался с порога женский голос.

Хотя внезапный побег из лечебницы оставил Еву без сил, душевных и физических, она заставила себя вспомнить о правилах вежливости и, повернувшись к женщине, выдавила несколько приветственных слов.

Пожилая дама вошла в номер, с трудом держа в руках тяжелый поднос. Ее пышные миткалевые юбки вились вокруг ног, словно игривый котенок, бегающий за мячиком.

– Наверное, супруг уже сказал, как меня зовут. А еще он заявил, что там, наверху, меня ждет одна очень голодная леди. Так что я принесла свою самую лучшую еду.

Миссис Морлок, явно не замечая напряженности, царившей в комнате, направилась к круглому столу. Блюда на ее подносе, может, не очень подходили для знатных постояльцев, но пахли аппетитно. Однако Ева смотрела на тарелки и чашки без интереса. Она давно уже разучилась испытывать чувство голода.

Пожилая женщина замешкалась. Ее седые локоны запрыгали, когда она стала смотреть то на Еву, то на Йена. Ее улыбка стала еще шире и приветливее. Скрестив руки на груди, хозяйка гостиницы сказала Еве:

– А теперь, моя дорогая миссис… Простите, но мой муж сказал, вы не представились.

– Блэктауэр, – выпалил Йен.

– Боже! – воскликнула миссис Морлок. – Какое зловещее имя. А теперь, миссис Блэктауэр, если позволите, мне кажется, что вам надо переодеться. Могу я принести вам платье? Мистер Морлок сказал, у вас нет багажа.

Ева совершенно не знала, что сказать. В последние два года из одежды у нее была только одна эта ветхая тряпка. Она с трудом припоминала, что в юности ее гардеробу могла позавидовать любая дама из светского общества Лондона.

– Это будет очень мило с вашей стороны, – ответил за нее Йен. Он улыбнулся женщине так, словно та была самым прекрасным созданием на земле. А потом направился к ней и взял ее морщинистую ладонь в свою. – Мы потеряли свою поклажу. Мой лакей неопытен, он плохо привязал сундуки к карете. Так что они теперь лежат где-то в болотах по пути сюда.

Миссис Морлок вздохнула, а потом засмущалась, как юная леди, и высвободила руку.

– Какой кошмар! Я могу рассказать, где у нас тут самые лучшие магазины, чтобы вы с супругой могли купить одежду. – Миссис Морлок чуть склонила голову, и кружева оборок ее чепца заколыхались. – Хочу вас предупредить, все вещи уже готовые, но…

– Спасибо, мэм, – прервала ее Ева. Она не хотела, чтобы это прозвучало так резко, но вдруг на нее навалилась страшная усталость. Больше всего на свете ей захотелось лечь в постель и поспать. – Мой муж спросит их адреса, когда нам это понадобится.

Миссис Морлок улыбнулась, словно и не заметила, что Ева так грубо оборвала ее.

– Конечно. Мой мальчик сейчас поднимется к вам, чтобы разжечь камин. А теперь прошу меня извинить. Отдыхайте.

Женщина ушла так же быстро, как появилась в номере. Ева с облегчением опустила плечи. В сумасшедшем доме она привыкла к неожиданным появлениям. К воплям по ночам. К крикам надзирателей. К царапанью дверей. Но этот непонятный обмен любезностями, сдобренный флером недосказанности… Нет, это было слишком.

– Ты расстроилась? – спросил Йен.

– Нет. – Она взглянула на кровать. Ее мышцы стали такими тяжелыми, как камни мостовой на улице за окном. Каждая частица тела молила ее скорее растянуться на матрасе и закрыть глаза, забыв обо всем. Вот только без ее лекарства о забвении можно было только мечтать. – Точно нет. Я просто очень устала.

Йен сочувственно качнул головой и сказал:

– И все-таки она права.

– Насчет чего? – спросила Ева, но только потому, что Йен ожидал от нее какой-то реакции.

– Насчет твоей одежды, – ответил он, указывая на мешковатую рубашку, которая заменяла ей платье.

Ева опустила голову и взглянула на изношенную ткань, скрывавшую ее наготу. А потом сказала с горькой улыбкой:

– Думаешь, меня в таком виде не представят королеве? А я вот, например, уверена: мой наряд поразит весь двор. – Она сделала реверанс, хоть ее ноги и дрожали. – Все, что мне нужно, – это пара перьев в волосы.

Она подняла руку над головой и пошевелила пальцами, изображая колыхание страусиных перьев.

– Ты так не думаешь?

Йен поджал губы. Он совершенно не знал, как реагировать на этот черный юмор. Похоже, его способность понимать шутки осталась где-то в Индии. Йен подошел к столу и посмотрел на поднос, а потом начал одну за другой поднимать крышки с фарфоровых тарелок. Пар от горячей еды облаком окутал его лицо.

– Выглядит удивительно аппетитно. Тебе надо поесть.

Запах бекона и копченой рыбы наполнил воздух. Ее желудок неприятно сжался.

– Я не хочу.

Йен нахмурился и взял в руки тарелку с рисунком, изображающим голландские ветряные мельницы.

– И все же надо заставить себя.

Еве было плохо от одной мысли о еде. У нее ломило все тело, а от запаха мяса сводило живот. Как он смел заставлять ее есть в такой момент?

– Сейчас мне нужна не еда.

Йен положил на тарелку порцию яичницы и возразил ей:

– Это именно то, что тебе нужно.

– Нет.

Ева сжала руки в кулаки, вонзая короткие ногти в кожу.

Странный огонь растекался у нее по всему телу. Ева не принимала настойку уже много часов. И сейчас она хотела ее. Нет, не хотела – отчаянно нуждалась в ней.

– Мне… мне нужно…

Ева закусила губу. Она точно знала, что ей было нужно. Но почему-то не могла признаться в этом Йену. Пока не могла. Еве и так было стыдно, что он видит ее такой – сломленной, истерзанной оболочкой ее прежнего «я».

С другой стороны, Ева не должна была стыдиться. Ведь настойку в больших дозах ей выписали врачи, а потом лекарство давали надзиратели в лечебнице миссис Палмер.

И все-таки Ева не хотела показывать свою слабость. Эти неприятные чувства лишь усиливали ее разбитое состояние. У нее дрожали руки, на лбу выступил пот.

– Ева, – твердо сказал Йен, – ты будешь есть. Сила приходит от сытости.

Ругаться было неразумно, но Евой вдруг овладел дух противоречия. Скрестив руки на груди, она спросила:

– Ты будешь мне приказывать?

Слова были глупыми, детскими, но Еву одолевала растущая тошнота, и она не совсем понимала, что делает. К этому состоянию вдруг присоединилось отвратительное ощущение, словно невидимые когти царапают ее кожу изнутри, требуя, чтобы она пошла на что угодно, но достала дозу лекарства.

Лицо Йена окаменело, а пальцы с такой силой обхватили тарелку, что Еве показалось, та сейчас треснет.

– Да, черт побери. – Он скрипнул зубами, стараясь держать себя в руках. – Я буду приказывать, если это пойдет тебе на пользу.

– А я не буду слушаться! – ответила Ева, хотя уже ненавидела себя за грубый тон. Она понимала, что зря упрямится, но не могла остановиться. Раздражение и неудовлетворенное желание взяли над ней верх. Почему она не может поступать так, как ей хочется? Ее желания опять не имеют никакого значения? Йен вытащил ее из сумасшедшего дома, но свободной она себя пока не чувствовала.

Йен сказал, что будет приказывать ей. Но он также говорил, что будет защищать ее. Да, Ева очень нуждалась в защите, но, похоже, за красивыми словами скрывалась очередная тюрьма, только более приятная на вид.

Лицо Йена потемнело. Он медленно подошел к ней, и Ева почувствовала, как его тело дрожит от напряжения, которое тот едва сдерживал.

– Если придется, я сам буду кормить тебя. Клянусь богом, я не буду стоять и смотреть, как ты себя губишь.

– Мне не нужна еда, мне нужно лекарство, – прошипела Ева. – Я плохо себя чувствую.

Йен обжег ее своим взглядом.

– Это мерзкая гадость – последнее, что тебе нужно.

Ева заморгала. Она медленно опустила руки, не сводя с Йена глаз. Судя по его лицу, он был настроен очень решительно. Когда Ева поняла это, то запаниковала еще сильнее, отчего желание выпить лекарство стало невыносимым. Оно властвовало над ней, заглушая голос разума.

Йен не мог так поступить с ней. Он должен понять, что настойка нужна Еве. Даже Томас понимал это. И доктора, и надзиратели в лечебнице тоже. Только настойка могла притупить боль в сердце, которая мучила Еву, словно туда насыпали толченого стекла.

– Но… – начала она.

Наставив на нее указательный палец, Йен заявил:

– Ты больше не будешь пить этот яд.

Еве захотелось укусить его. И хотя ее глаза горели, а душу охватил приступ паники, она собралась с силами и крикнула:

– Я не ребенок!

– Правильно. И я не буду обращаться с тобой, как с маленькой. – Его голос смягчился, и Йен опустил руку. – Но я не позволю, чтобы наркотик разрушил тебя до конца.

Не позволит? Это слово больно задело Еву. Йен спас ее от одних охранников, но, похоже, он не замечал, что стал для нее таким же надзирателем, только под маской благодетеля.

– Ты говоришь несерьезно.

– Очень серьезно.

Ева раздраженно воскликнула:

– Неужели ты не понимаешь? Это единственное лекарство, которое меня успокаивает.

Мускул на его щеке дрогнул. Но Йен сказал:

– Теперь все изменится. Тебе придется научиться быть спокойной без него. Чего бы нам с тобой это ни стоило, ты освободишься от зависимости и станешь здоровой. – Сказав это, Йен направился к столу. Взяв глубокую фарфоровую пиалу, он принялся накладывать кашу. – А теперь, – произнес Йен ласковым, нарочито спокойным голосом, от которого ей стало совсем тошно, – мы будем завтракать.

От злости и желания, которое Ева не могла контролировать, она задрожала. Нет, Йен не мог лишить ее настойки. Только она помогала ей забыть о прошлом. Воспоминания уже начинали возвращаться к ней. Ева слышала, как плакал Адам в корзинке рядом с ней, когда она погоняла лошадь, несмотря на сильный дождь. Она опять чувствовала отчаянную решимость, с которой мчалась в деревню, чтобы скорей послать какое-то очень важное письмо. Томас рассказал ей, что случилось потом, и он, конечно, не лгал ей. Потому что Ева сама помнила, как мокрое платье и волосы липли к ее телу, как Адам громко верещал.

Ева встряхнула головой, прогоняя воспоминания, и направилась к Йену. Собираясь взять тарелку, которую тот держал в руках, она воскликнула:

– Ты не знаешь, что для меня лучше!

Йен отпустил тарелку так быстро, что Ева не успела взять ее как следует. Она выскользнула из их рук, и белая липкая масса упала на деревянный пол, покрытый ковром. Ева задохнулась от неожиданности и вдруг почувствовала, что ее злость улетучивается. Боже, что она натворила?

Ева вела себя как сумасшедшая. Как загнанная в угол женщина. Но зачем Йен так поступает с ней? Почему он тоже хочет подчинить ее себе, как это делали другие до него?

Йен молча смотрел на нее сверху вниз. Потом опустил плечи и медленно повернулся.

– Йен? – прошептала Ева, пытаясь найти силы, чтобы попросить прощения, подавить желание, которое превратило ее в злую фурию.

Она отчаянно, что есть сил, старалась не думать о том, что они оба могли бы быть другими людьми, не такими, какими в итоге стали.

Йен издал короткий, похожий на стон, звук. А потом выпрямился и пошел к двери. Ева облизнула пересохшие губы.

– Куда ты? – спросила она, чувствуя, как сердце переполняет страх.

– Мне нужно… прийти в себя, – ответил Йен так тихо, что она едва услышала его. – Закрой дверь. Я вернусь через час.

И он вышел, тихо повернув ручку двери.

Ева смотрела туда, где только что стоял ее спаситель. Она не понимала, что произошло. Йен вел себя так спокойно и разумно, но… но Ева видела, что он тоже был на грани срыва, когда покинул ее.

Но теперь делать было нечего. Ее глупое поведение осталось в прошлом, которое Ева не могла изменить. Желание Йена накормить ее было понятным, просто он не представлял, как плохо ей становилось при одной мысли о еде.

Ева повернулась к пустой, молчаливой комнате и стояла, мучаясь сожалениями о своей слабости. Слез не было – она давно уже выплакала их все.

Ева медленно поднесла пальцы лицу, вспоминая короткое, мимолетное прикосновение губ Йена к ее коже. Всю свою юность она мечтала о его поцелуе, тысячу раз представляла, как это произойдет. В дни их молодости часто бывали такие моменты, что казалось, еще чуть-чуть – и Йен поцелует ее, определив этим их судьбу.

Но он так и не осмелился это сделать. И поцеловал ее годы спустя, когда вытащил из сумасшедшего дома и оставил одну, готовую на стенку лезть от желания выпить настойку. Поцеловал в лоб, но и этого хватило, чтобы пробудить в глубине души чувства, которые, как ей казалось, уже давно умерли.

Разум твердил Еве, чтобы она держалась от него подальше, но как насчет сердца? Да, оно жаждало покориться его чарующей силе, попробовать поймать отблеск той благословенной невинности, с которой она распрощалась много лет назад.

Ева вспомнила те годы, когда была уверена, что больше никогда не увидит Йена, и от тоски у нее перехватило дыхание. Да, он писал ей, но было видно, что юноша, которого она полюбила, превратился в незнакомого мужчину.

Ева тряхнула головой, больше не в силах думать о жестоком прошлом. Вместо этого она решила осмотреться.

Итак, Йен оставил ее одну. И Ева только сейчас осознала, что за последние несколько лет такое произошло с ней впервые. Она настолько привыкла к тому, что рядом с ней всегда был кто-то еще, что теперь не знала, как себя вести.

Ева медленно огляделась вокруг, наслаждаясь блаженным чувством одиночества. Сквозь окно до нее доносились приглушенные звуки улицы. «Молоко! – перекрывал шум звонкий женский голос. – Свежее молоко!». Кто-то другой выкрикивал: «Купите цветы, мадам! Пенни за штуку!». Торговка овощами зазывала: «Капуста! Отличная капуста».

Эти голоса манили ее вернуться к окну, но почему-то Ева боялась увидеть толпу снующих людей. Когда-то она любила город, его движение и непредсказуемость. Лондон был ее самым любимым местом на земле.

Ева нахмурилась и скрестила руки. Ей следовало как-то объяснить Йену, что она не хочет возвращаться к людям. Ей было нужно только одно – прятаться и оплакивать свои грехи. Но…

Она перевела дух и заставила себя шагнуть к окну, а потом и выглянуть наружу. Она увидела десятки тележек, груженных самыми разными товарами, которые толкали вдоль по узкой улице мужчины и женщины, закутанные в несколько слоев теплой шерстяной одежды. И, несмотря на зимнюю стужу, все они что-то продавали.

Ева положила ладони на холодное стекло и слегка улыбнулась. Эта полная жизни суета выглядела так мило! Торговцы поднимали головы вверх и, широко раскрывая рты, что есть силы зазывали народ купить их товар.

Раньше Ева спустилась бы вниз и, несмотря на свой статус и наличие служанок, выбрала бы самые красивые цветы. А теперь? Теперь ей оставалось смотреть на них через окно и гадать, сможет ли она когда-нибудь опять окунуться в реку жизни.

Ева хрипло вздохнула, и ее дыхание затуманило стекло. Она отвернулась от огня и взглянула на еду и на испачканный кашей пол. Разум твердил ей, что надо послушаться Йена и постараться поесть. Но тело требовало совсем другого, и как бы сильно Ева не старалась заглушить его голос, желание скорей найти лекарство становилось все сильней. По ее спине катился пот, и Ева стиснула зубы, борясь с физической болью.

Другая женщина на месте Евы легла бы на большую кровать, накрылась толстым, набитым гусиным пухом одеялом и молилась, чтобы этот ужас поскорей закончился. Но Ева хорошо знала, что облегчение не наступит. Наоборот, желание будет только расти, пока совсем не лишит ее человеческого облика. Это было одним из любимых наказаний миссис Палмер – сначала резкая отмена настойки, а потом ее блаженное возвращение.

Ева видела только один выход. И сейчас она собиралась им воспользоваться.

На секунду она закрыла глаза, не представляя, хватит ли у нее сил осуществить свой план. Но, открыв их, решительно направилась к звонку для вызова слуг. До свободы оставались считанные минуты.