Текст книги "Любовь побеждает все"

И Йену тоже придется жить дальше с этой темной тайной на душе, которая навсегда отняла у него спокойствие. С правдой, которая звенела в его голове с такой злобной настойчивостью, что он потерял всякую надежду на искупление. Пусть ему никогда не обрести покоя или прощения, он, по крайней мере, постарается загладить свою вину.

Йен поднял руку к лицу и потер глаза. Боже правый. Того надзирателя убила Мэри, но его кровь запятнала и руки Евы тоже. Невозможно представить, что им пришлось пережить в борьбе за свободу.

Надзиратель заслужил такую жестокую смерть. Йен ни секунду не сомневался в этом. Но убийство не могло не оставить отпечаток на измученной горем душе Евы.

За последние пять лет Йен тоже убивал людей. Его руки также были в крови, и ничто не могло ее смыть. На глазах Йена происходили вещи, которые раньше он даже не мог себе вообразить. Конечно, не ему было судить Еву за убийство своего мучителя. Но как насчет присяжных? Суд мог повесить ее за это.

В голове мгновенно возникла картина, как ее маленькое тело болтается на толстой веревке, грубо завязанной на худенькой шее. Сейчас Ева весит так мало, что ей очень повезет, если агония продлится не дольше пяти минут. Хватит ли у него сил сделать так, как на его глазах делали другие со своими возлюбленными – повиснуть на ногах Евы, чтобы веревка скорей задушила ее?

Слава богу, Мэри выпрыгнула из кареты и тем самым взяла всю вину на себя. Ему же оставалось только надеяться на то, что миссис Палмер сказала правду и эта девушка слишком важна для нее, чтобы просто убить ее или отдать полиции.

У Йена перехватило дыхание. Он с трудом проглотил ком в горле и, чтобы как-то отделаться от страшных мыслей, взглянул на Еву. После всего пережитого она заснула, и потому Йен мог смотреть на нее сколько угодно. При виде впалых щек, синяков под глазами, бледной кожи и слегка приоткрытых пухлых губ у него сжалось сердце. Но даже сейчас Ева была для него той невероятно красивой девочкой, какой он впервые увидел ее. Неземным созданием шести лет от роду, которое прилетело к нему из какой-то волшебной страны, для которой мир простых смертных был слишком груб и некрасив. И хоть та девочка, которая украла сердца у него и Гамильтона, уже выросла, Ева и сейчас казалась ему самым родным человеком на земле.

Зачем Йен повел себя, как последний дурак? Почему не понял сразу, что расставание с ней вырвет его душу, оставив ему пустую оболочку тела? Да, после обещаний, данных умирающему лорду Кэри, ему казалось, что другого выхода у него нет. Но время показало, что, отказавшись от Евы, он совершил самую страшную ошибку в жизни. И теперь платил за нее.

Но самое ужасное, что Ева тоже расплачивалась за его ошибки. И Йену лишь оставалось мучиться угрызениями совести и думать о том, как исцелить женщину, которую он сам же и покалечил. И что делать с еще одним очень сильным чувством, которое требовало, чтобы он сейчас взял Еву на руки и, положив к себе на колени, спрятал от всего мира в своих сильных объятиях? Ему очень хотелось согреть ее, утешить, но после их разговора Йену казалось, что у него больше не было права обнимать ее.

Наверное, сейчас, во сне, Ева со своими короткими волосами и одеждой, чуть смахивавшей на ночную сорочку, должна была походить на ребенка. Но в ней не было ничего спокойного и невинного. Ее веки дергались, пухлые губы изогнулись. Время от времени пальцы начинали двигаться, словно Ева что-то искала. Кошмары. Настойка помогала ей заснуть, но наполняла сны призраками. Кого она видела сейчас? Своего погибшего сына, Адама? Или, может быть, Гамильтона?

Мысль об этом тревожила Йена. У него не было никаких прав на эту женщину, кроме тех, которые имел защитник на свою подопечную. Не важно, что раньше Йен тайно мечтал, что когда-нибудь Ева будет принадлежать ему. Но прошлого не вернуть. Для него Ева всегда будет принадлежать Гамильтону. Мужчине, которого он предал.

И все-таки Йен не хотел сейчас думать о том, что когда-нибудь Ева вдруг решит покинуть его, уйти из его жизни. Не важно, что у него не было прав касаться ее так, как мужчина мог коснуться женщины. Все, о чем он мечтал, – это быть рядом, защищать Еву и помогать ей.

Йен всю свою жизнь боролся с этими чувствами. Он мечтал пойти наперекор старому лорду Кэри и побороться за сердце Евы, но чувство долга заставляло его молчать.

Теперь Ева стала вдовой Гамильтона. Она принадлежала мертвому человеку, и Йен тем более не мог позволить себе желать ее. Откинув голову на бархатную подушку, он попытался отвести от Евы взгляд, но не смог. Она была для него словно оазис в пустыне. Ева Кэри могла доставить больше проблем, чем взбунтовавшаяся деревня или лагерь, полный осатаневших от скуки офицеров, но его влекло к ней.

Йен ощущал себя мотыльком, который упрямо летел на пламя свечи, желая сгореть в нем. Он знал это, но продолжал смотреть на Еву. И чувствовал, что под этой истерзанной оболочкой скрывалась та женщина, которую он любил всю свою жизнь. Если Йену удастся найти ее, то, возможно, он обретет ту часть себя, которая погибла в Индии вместе с Гамильтоном. Он понимал, что затеял опасную игру, пытаясь излечить раны своей души заботой о женщине, которую любил с детства.

Йен уперся локтем в выемку под окном и положил подбородок на кулак.

Томас заявил, что Ева сошла с ума. Она не понимала, что делает, и в результате этого погиб ее сын. Но что такое безумие? Йен видел, как люди на войне стреляли в себя из-за невозможности оплатить карточный долг. Вот это было настоящим безумием.

Когда Гамильтон оказался в Индии, то начал стремительно меняться к худшему. Его отношение к местным было особенно показательно. Йена поражало и ужасало то, как быстро он стал считать их мусором.

Оплакивать смерть мужа? Убиваться из-за потери сына? Можно ли назвать такое поведение безумием? Наверное, для тех, кто никогда не любил и не терял близких, это так и было.

Оспа забрала жизни его родителей, пока Йен был в частной школе. От горя он сам чуть не сошел с ума. Но старый лорд Кэри, лучший друг его отца, взял Йена к себе, а не отправил в сумасшедший дом. Впрочем, Томас говорил, что тоже не отдал бы туда Еву, если бы та не попыталась утопиться. Для него это было последней каплей.

Через пару дней Томас узнает, что случилось в лечебнице. Йен понятия не имел, как он на это отреагирует. В конце концов, он использовал его имя и освободил женщину, которую Томас туда заточил. Другого слова Йен подобрать не мог – это место было ужасней тюрьмы.

Ева задрожала во сне.

Не раздумывая, Йен снял толстое шерстяное пальто и накрыл им хрупкое тело Евы. Она перестала хмуриться и наконец спокойно заснула.

Сейчас, впервые с момента гибели Гамильтона, Йен почувствовал облегчение. Конечно, он совершил смелый, отчаянный поступок. Томас придет в ярость, когда узнает об этом. Йен почти не сомневался, что скоро ему придется иметь дело с сыщиками, которых Кэри пошлет по их следу. Но когда те появятся, он будет готов к встрече.

Глава 7

Англия, 6 лет назад

Йен привстал на стременах, низко наклонившись и подпрыгивая в такт движению своего жеребца, который изо всех сил бил копытами по твердой, поросшей ярко-зеленой травой земле.

Йен чувствовал вкус ветра на губах.

Вдалеке виднелись два дерева, за которыми располагался финиш и толпа зрителей, которых собрал лорд Кэри. Люди подбадривали его криками. Конь Йена по кличке Дракон почувствовал возбуждение последних минут скачки. Он рванул вперед, и Йен рассмеялся от переполняющей его радости, которая появлялась всякий раз, когда ему удавалось слиться воедино с таким прекрасным созданием, как его белоснежный скакун. Жеребец шел идеально ровно, его грива развевалась на ветру, а сердце Йена бешено билось от огромной скорости.

Сзади, на расстоянии двух лошадиных крупов, шел Гамильтон. Он что-то крикнул ему, и хотя Йен не мог расслышать слова, напряжение в его голосе не мог перекрыть даже грохот копыт. Ветер сильно бил в лицо, и Йен прищурил глаза, чтобы сфокусироваться на финише. На победе. Впереди толпа махала ему, их крики сотрясали воздух. Йен наклонился еще ниже, его щека почти касалась гривы Дракона.

– Давай, мальчик, – подстегнул его Йен, – быстрее.

После этих тихих слов жеребец вытянул шею, ускорил бег и буквально пролетел то расстояние, которое отделяло их от победы. Когда они промчались между двух деревьев, приветственные крики стали еще громче. Йен увидел сияющее лицо лорда Кэри. Его широкую улыбку обрамляла седая борода. Пожилой мужчина крикнул не очень аристократичное, но победное «ура», потом поднял шляпу и замахал победителю.

Йен чуть натянул поводья, и Дракон тут же перешел на медленный шаг. Йен похлопал жеребца по изящной шее.

– Спасибо, Дракон, – сказал он.

– Молодец! – воскликнул лорд Кэри, подходя к статной лошади. – Молодец, – повторил он, ступая рядом.

Вокруг толпились люди, желающие поздравить его, и Йен устало, но с радостью улыбался им. Главное, что ему удалось получить одобрение лорда Кэри.

– Спасибо, сэр, – сказал Йен ему.

– Ты всегда был быстрее Гамильтона, – громко заявил лорд Кэри. – Ему не стоило и пытаться обогнать тебя.

Хотя сердце Йена восторженно забилось от похвалы, последние слова лорда ему не понравились. Он обернулся и увидел Гамильтона. Его друг с мрачным выражением лица медленно ехал от финиша.

– Он скакал хорошо, – сказал Йен.

Лорд Кэри махнул на это рукой и сказал:

– Да, Гамильтон старался. Но он не понимает лошадей. Во всяком случае, не так, как ты, мой мальчик.

Йен замер, сидя в седле, чувствуя, как страх леденит его душу. Он не хотел своей победой унизить Гамильтона. Но, похоже, именно так и случилось.

Щеки друга были красными. Казалось, он даже стал ниже ростом.

– А мной ты не гордишься, отец? – спросил Гамильтон, подъехав к ним.

Лорд Кэри на мгновение замешкался, словно искал подходящие слова.

– Ну конечно. Разумеется. Но Йен сегодня…

И он смолк. Однако всем и так было ясно, о чем сейчас думал старый лорд.

Толпа зрителей стала постепенно расходиться. Люди небольшими группами, оживленно беседуя, шли к дому, желая попробовать сидра и пирожных. Только несколько любопытных глаз решили понаблюдать за тем, что еще скажут друг другу отец, сын и его воспитанник.

Дракон нервно переступил с ноги на ногу, и Йен погладил его шее. Гамильтон тяжело сглотнул, явно стараясь сдержать эмоции. Но его глаза предательски заблестели от слез.

– Я пытался, отец.

– Ну конечно. – Лорд Кэри глянул в сторону. – Как и всегда.

– И у меня никогда не выходит, – горько произнес Гамильтон.

– Не надо, – попробовал прервать их Йен, крепче ухватив поводья. – Ты знаешь…

– Что? – отрезал Гамильтон. Его гнедая лошадь, чувствуя волнение седока, начала танцевать под ним, и он сильно натянул поводья, осаживая ее. – Что ты всегда будешь лучше меня? Во всем?

– Хватит, – мрачно сказал лорд Кэри. – Извинись перед Йеном.

Глаза Гамильтона вспыхнули.

– Мне? Извиняться?

Лорд Кэри медленно выдохнул, а потом заявил:

– Йен не виноват в том, что ты скачешь хуже него.

– Отец…

– Перестань. Ты проиграл. – Взгляд старого лорда стал суровым. – Не позорься. И сотри эти проклятые слезы с глаз. Подумать только, передо мной почти взрослый мужчина!

– Но отец…

– Я не хочу слышать твоих оправданий. Иногда я жалею…

У Гамильтона побелели губы.

– О чем? – Он перевел взгляд на Йена. – Что твой сын я, а не он?

Лорд Кэри отвернулся. Ему нечего было возразить, и молчание говорило лучше всяких слов.

Йен всегда мечтал именно об этом. За годы, проведенные в семье Кэри, он пролил немало пота и слез, желая доказать всем, что он достоин стать частью этой семьи и заслуживает любви старого лорда. Но он никогда не хотел занять место Гамильтона.

– Мне все ясно, – кивнув, сказал его друг.

Лорд Кэри продолжал молчать. Йен начал было говорить, но Гамильтон развернул лошадь и поскакал в сторону небольшого холма неподалеку.

Йен посмотрел на человека, которого он уважал все эти годы.

– За что вы с ним так? – спросил он.

– В нем есть какая-то слабость, – ответил лорд Кэри. – Что-то опасное. Он должен знать об этом.

– Гамильтону отчаянно нужно, чтобы вы уважали его.

– Он должен заслужить мое уважение. Если…

В воздухе прогремел выстрел пистолета. Дракон подпрыгнул, его уши повернулись в сторону холма.

У Йена все перевернулось внутри. Он сжал бедрами бока жеребца, и тот поскакал вперед. С каждым ударом копыт паника все сильнее охватывала его. Лорд Кэри обошелся с сыном слишком жестоко. Он всегда знал, как важно было для Гамильтона выглядеть сильным в глазах отца.

Оказавшись на вершине, Йен приготовился к худшему. Но, несмотря на это, от увиденного у него перехватило дыхание, а глазам стало больно, словно представшая им картина обожгла их.

Гамильтон стоял, рыдая, вытянув одну руку вперед. В ней был зажат пистолет. Его конь лежал на земле. Зеленая трава вокруг гнедого жеребца была запачкана кровью.

Дракон жалобно заржал, тряся головой и нервно переступая ногами.

– Что ты наделал?! – воскликнул Йен.

Он спрыгнул вниз и побежал к несчастному животному.

– Он меня подвел, – всхлипывая, ответил Гамильтон.

Йен провел рукой по этому прекрасному созданию, которое еще минуту назад было полно жизни и освещало своим присутствием божью землю. Теперь его глаза, обрамленные длинными ресницами, погасли, а из стройного тела ушла та волшебная сила, которая горячила ему кровь.

– Подвел тебя? – переспросил Йен, чувствуя, как начинает пылать от злости. Почему всегда страдают невинные?

– Я должен был победить.

Йен закрыл глаза, чувствуя, как тело коня остывает под его руками. Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы ответить спокойно:

– Я знаю.

– Но победил ты.

Йену показалось, будто земля ушла у него из-под ног.

– Да.

– Ты всегда побеждаешь.

Йен поднял на Гамильтона глаза. Он хотел увидеть друга, который помогал ему справляться с детскими горестями, третьего члена «веселой банды». Но перед ним стоял незнакомец. Человек, убивший невинное животное, чтобы справиться с завистью и злостью.

– Как ты мог? – с трудом выговаривая слова, спросил Йен.

– Как я мог? – эхом отозвался Гамильтон. – Задай этот вопрос себе. Ты украл у меня отца. Пока ты тут, он никогда не полюбит меня. Неужели тебе это непонятно?

– Хочешь, чтобы я ушел? – изумленно спросил Йен. Они всегда были вместе, с того самого дня, как его десять лет назад привезли в Керриган-Холл.

Гамильтон замялся, а потом ответил:

– Нет. Сколько бы я на тебя не злился, мне и в голову не придет желать, чтобы ты ушел.

Йен закрыл на мгновение глаза, потом нежно коснулся лбом шеи убитого жеребца.

– Покойся с миром, мой друг, – шепнул он.

Йен медленно встал и, указывая на коня Гамильтона, сказал:

– Ты знаешь, это все меняет.

– Что именно? – не понял его друг.

– Вот это. – Он указал пальцем на пистолет в руках Гамильтона. – То, что ты сделал. Это все меняет. Ты становишься другим человеком, которого я не знаю. И не хочу знать.

Глаза Гамильтона вспыхнули.

– Йен…

– Нет. Я… – Слезы защипали его глаза. – Ладно, я постараюсь забыть об этом. Мы должны начать сначала. Ради тебя и меня. Ради нашей дружбы.

– Я знаю. – Гамильтон кивнул головой. – Я обещаю. – Он сглотнул, его лицо стало пепельно-белым. – Обещаю, что исправлюсь. Не знаю, как, но я добьюсь, чтобы ты и отец гордились мной.

Йену хотелось закричать, что не это было важно, а его, Гамильтона, честь. Но почему-то он чувствовал, что друг не стал бы слушать его возвышенные рассуждения.

Сейчас Гамельтон смотрел куда-то вдаль, мучимый демонами, которых даже Йен не мог увидеть.

Англия, 1865 год

Они приехали в Йорк на рассвете. Небо опять поглотили тяжелые тучи, которые предвещали снегопад. Йен выглянул в окно, потом перевел взгляд на Еву. Скоро карета остановится на постоялом дворе под названием «Оружие викинга». Место было не самое лучшее, но зато там они точно не могли встретить каких-нибудь знакомых из своего круга.

Колеса экипажа стучали по обледеневшей мостовой, проезжая мимо средневековой стены, которая когда-то защищала Йорк от набегов соседей. В такой ранний час город встречал их неприветливой тишиной. Наверное, в центре Йорка уже звучали крики уличных торговцев. Но в этой неприметной части города нужно было приложить усилие, чтобы обнаружить прохожего.

И хотя люди попадались им так редко, Йен видел, какое впечатление производил на них облик Евы. Любой детектив мог с легкостью проследить путь женщины с такими короткими волосами, как у нее. Так стригли только тех, кто сильно болел, а такие дамы, конечно, не разъезжали по городу рано утром.

Йен начал волноваться. Излишнее внимание им было сейчас совсем не нужно. К счастью, кучер скоро нашел нужную гостиницу. Коляска остановилась, и слуга Йена спрыгнул на землю. Послышался звук раскладываемых ступеней, а это означало, что пора выходить. Йен слегка толкнул Еву, но она не двигалась, глубоко погруженная в сон.

Йен очень хотел, чтобы она отдохнула подольше. Но он вряд ли сможет незаметно войти в гостиницу, если будет нести Еву на руках. Проще было сразу встать посреди главной площади и прокричать, кто они такие и откуда взялись.

– Ева? – позвал ее Йен.

– М-м-м… – пробормотала она.

Йен погладил ее по руке, наслаждаясь прикосновением к ее коже. Много лет он мог только мечтать о ней. Теперь Йену хотелось обнять Еву и долго не отпускать, чтобы осознать, что она была реальностью. Чувство зашевелилось в его сердце, неуместная любовь к женщине, которая лежала перед ним. Даже этого легкого прикосновения хватило, чтобы у него бешено забилось сердце. Теперь Ева была под его защитой, и ему следовало опекать ее так, чтобы ни один мужчина больше не причинил ей зла.

Йен осторожно провел пальцами по плечу Евы, борясь с желанием погладить ее по щеке. Но он боялся испугать свою возлюбленную.

– Просыпайся, – сказал Йен.

– Не хочу…

Йен ласково снял пальто, покрывавшее хрупкое тело Евы.

– Мы приехали. Хочешь поесть?

Она поежилась от холода, руки начали искать пропавшее покрывало.

Йен взглянул на своего кучера, Дигби, который стоял за дверью. Слуги давно стали частью его существования. В Индии он обходился одним денщиком, но теперь… Теперь Йену пришлось вновь привыкать к жизни человека его положения, где его все время сопровождают внимательные взгляды многочисленных лакеев. Дигби и еще двое мужчин в ливреях, имен которых Йен не помнил, вытянули шеи, пытаясь разглядеть Еву из-под своих широкополых шляп темно-золотого цвета. Конечно, их поразили события прошлой ночи и новая странная спутница хозяина.

Рядом с дверью находился только Дигби, те двое держались на почтительном расстоянии. Йен бросил на Дигби, который стоял неподобающе близко, недовольный взгляд. Мужчина тут же отпрянул.

– Пойдем, Ева, – более твердым голосом сказал Йен, стараясь избавиться от неловкого чувства, которое вызывали в нем эти трое, готовые выполнить любую его прихоть, поклониться, когда надо, и приветливо улыбаться при каждом взгляде, и с таким же рвением потом сплетничать между собой о нем и судить его поступки. – Поспишь на кровати.

Ева лишь сильнее свернулась на мягком сиденье.

Да уж, было бы гораздо проще, если у него было право просто взять ее на руки и отнести в гостиницу.

– Там будет ванна, – попытался еще раз Йен.

Тут Ева открыла глаза.

– Что будет?

Несмотря на тревогу, Йен улыбнулся. Ему следовало сразу догадаться, что может порадовать ее больше всего.

– Да, Ева, хорошая горячая ванна.

Она выгнулась и начала потягиваться.

– Ох, да. – Но вдруг Ева замерла. Последние остатки сна слетели с нее, и она, широко раскрыв глаза цвета летнего неба, стала оглядываться по сторонам. – Где… – Ева запнулась и испуганно отпрянула в сторону. – Я не…

Ее реакция была такой сильной, что Йен не на шутку встревожился. Он протянул к ней руки, но Ева еще сильнее забилась в угол кареты.

– Что происходит?

В ее голосе слышались нотки паники.

– Сейчас ты вспомнишь. – Йен старался сидеть так неподвижно, что ему даже стало больно. – Я Йен, – сказал он мягким голосом, которым всегда говорил с испуганной лошадью. – А ты свободна.

Ее глаза расширились в пол-лица, которое было таким же белым, как падающий снег за окном. Пальцы впились в обивку сиденья. Все тело Евы было напряжено, как будто она ожидала удара. Несколько секунд его спутница просто смотрела на него, а потом медленно перевела дыхание.

– Я подумала, это был сон. Решила, что ты мне снишься.

– Нет.

– Иногда я теряюсь. – Ева сжала губы и отвела от него взгляд. – Не могу отличить сон от реальности.

– Скоро тебе станет лучше, – солгал Йен.

Он знал, что следующие несколько дней Ева проведет в кошмаре. Она не видела мир два года, и теперь ей предстояло вернуться в него, причем без помощи лекарств. Не пройдет и двенадцати часов, как Еве придется столкнуться с тяжелыми последствиями отмены наркотика.

Йен уже видел это раньше. И хорошо помнил, как военные, и офицеры, и призванные на службу солдаты мучились, пытаясь отказаться от лекарств, которыми они заглушали боль после тяжелых ранений. Смотреть на их страдания было ужасно.

– Я…

Ева выглянула из окна, потом села прямо. В ее распахнутых глазах был страх.

– Ева, мы должны идти.

Они рисковали привлечь к себе слишком много внимания, да и утро было очень холодным.

Ева смотрела на улицу за окном так, словно видела там чудовище.

– Я… я понимаю. – Она кивнула каким-то своим мыслям и выпрямилась. – Конечно.

Йен ободряюще улыбнулся ей. Он взял пальто с сиденья и положил его на колени Еве.

– Накинь его. И… – Йен обернулся и вытащил из кармана в стене экипажа плотный шарф темно-красного цвета. – Давай накроем этим твою голову.

Ева тихо рассмеялась, а потом медленно подняла голову и коснулась коротких волос.

– Я выгляжу очень странно, да?

– Но ты все так же красива, как раньше.

Йен аккуратно набросил шерстяной шарф ей на голову. Его пальцы коснулись щеки Евы, и он на мгновение замер, радуясь тому, что ощущал ее прохладную кожу словно в своих мечтах.

– Тебе помочь? – шепнула она, поднимая руки. Их пальцы соприкоснулись.

Йен нервно сглотнул и, отведя свою ладонь, солгал:

– У меня плохо получаются узлы.

– К счастью, у меня они выходят хорошо.

У Евы дрожали пальцы, и чтобы пропустить один конец шарфа вокруг другого, ей понадобилось какое-то время. Но она справилась. Потом она подняла пальто и накинула его себе на плечи.

– Я готова.

– Хорошо.

Йен встал, и Дигби тут же открыл перед ним дверь. Его сапоги увязли в хрустящей, замерзшей грязи. Он тут же обернулся и глянул на ноги Евы. На ногах были туфли из тонкой кожи.

– Иди сюда, я отнесу тебя к дороге.

Ева кивнула ему, потом подалась вперед. Утренний свет коснулся ее лица, и она отчаянно заморгала. Бог ведает, как давно Ева видела его, несмотря на речи миссис Палмер о том, что ее выводят на прогулку.

Йен быстро поднял ее на руки и перенес туда, где была мощеная дорога. Оттуда до входа в постоялый двор оставалась всего пара шагов. Войдя внутрь, они оказались в большой, но скудно меблированной общей комнате.

В гостинице было тихо. Высокий мужчина лет пятидесяти с седой гривой вьющихся волос стоял у камина. Его белый передник, надетый поверх коричневого жилета, был безупречно выглажен.

– Доброе утро, – приветливо поздоровался он.

Йен ободряюще сжал руку Евы и сказал:

– Мне нужна комната для меня и моей супруги.

Мужчина взглянул на Еву и слегка поднял брови, удивляясь ее необычному наряду. Он на минуту задумался и нахмурился, отчего его морщины стали глубже. Потом понимающе улыбнулся и сказал:

– Разумеется.

– Лучшую комнату, – разъяснил Йен. Он никак не мог привыкнуть, что вернулся на родину, а англичане, хоть и вели себя уважительно, но были не так услужливы, как индусы. – И самую чистую, – добавил Йен.

Ева уже достаточно спала на грязных, кишащих вшами матрасах.

– Конечно, сэр, – радушно отозвался мужчина.

– И мне хотелось бы ванну, – добавила Ева.

– Все, что захотите, мэм.

– А еще еды. Думаю, чем больше, тем лучше, – сказал Йен, глядя на изможденное тело своей спутницы.

Ей надо было подкрепиться. Честно говоря, он не представлял, сколько она должна была съесть, чтобы ее кости начали обрастать нужным количеством плоти. Двух-трех дней плотного питания тут точно будет недостаточно.

– Моя жена пошлет вам завтрак. А теперь, прошу, следуйте за мной.

Он направился в коридор, а затем вверх по старой, скрипучей лестнице. Йен шел за ним, держа Еву рядом с собой. Все время, пока они плутали по коридору с выбеленными стенами, его спутница молчала. В самом его конце хозяин открыл старую черную дверь и заявил:

– Вот наша лучшая комната.

Йен пропустил Еву вперед. Что ж, это был не Керриган-Холл и даже не его собственное поместье, Блайд-Касл, где он не был с того момента, как уплыл в Индию. Но обстановка была приятная и по-настоящему английская. На окне висели муслиновые занавески, стены были покрашены в веселый желтовато-сливочный цвет. У стены стояла кровать с балдахином, на другой стороне был камин, между ними, в центре, находился круглый стол с двумя стульями.

– Это нам подходит, – сказал Йен.

Хозяин кивнул и вышел за дверь. Звякнула щеколда, и они остались наедине.

Ева развязала темно-красный шарф. В слабом свете ее пронзительно-голубые глаза словно сияли. Подняв одну бровь, она спросила:

– Твоя жена?

Йен медленно подошел к ней, не зная, как Ева отреагирует на его близость после того приступа страха в карете. Он поднял руку, наблюдая, не появится ли на ее лице выражение испуга или недовольства, а потом снял шарф с головы Евы. Йен был выше ее почти на фут, и ему приходилось смотреть на нее сверху вниз.

– Ты предпочла, чтобы я называл тебя моей пленницей? – попробовал пошутить он.

На ее бесцветных губах мелькнула слабая улыбка.

– Это звучит слишком драматично.

Йен бросил шарф на кровать.

– Помнится, что-то подобное встречалось у миссис Радклифф.

Лицо Евы опять стало печальным.

– Я не читала книг уже…

Он положил палец ей на губы.

– Ты много чего давно не делала. И я тоже – с тех пор как уехал в Индию. – Ощущение мягкости ее губ и тепла, которое вибрировало в крошечной точке соприкосновения их тел, вытеснило все остальные чувства. Ее глаза, печальные и одинокие, просили у него поддержки. – Теперь, вместе, мы заново начнем учиться жить нормальной жизнью.

Ева замерла, ее губы под пальцем Йена медленно разомкнулись, образуя букву «о».

Не успев подумать, Йен наклонился и коснулся ее лба целомудренным поцелуем, как делал это давно в детстве, когда Ева падала, обдирая коленки или ладони. Прикосновение было легким и самым невинным, но в сердце Йена вспыхнули совсем другие чувства.

Ева вдруг подняла руки, и два маленьких кулака ударили его в плечи. Потом ладони распрямились, и она ухватилась за его сюртук. Ева не плакала, не дрожала, а просто держалась за него, может быть, черпая силу из его нежного поцелуя.

Йен обнял ее за талию, поднял голову и заглянул в ее изумленные глаза. Все эти годы он мечтал о том, чтобы поцеловать Еву в лоб, как сестру, или в щеку, и вот теперь это происходило наяву.

Они провели вместе детство и юность, но Йен так до конца и не понял, как сильно любил Еву. Уезжая в Индию, он почти смог убедить себя, что в их отношениях было больше дружбы, чем страсти. Но тоска по Еве стала мучить его сразу, как он ступил на корабль, и очень скоро Йен понял, что жизнь без нее – это ад.

Боже правый, почему он не стал тогда добиваться Евы? Что помешало ему впиться в ее губы обжигающим поцелуем, а потом признаться, что больше всего он хочет, чтобы она принадлежала только ему, и никакому мужчине больше? Проклятая честь, чувство долга?

Это захватывающее дух откровение жгло и ослепляло его все время, пока Йен служил в Индии. Он упустил свой шанс быть счастливым. Те юные Йен и Ева остались в прошлом, и ничто не могло их воскресить.

Ева продолжала держаться за него. Но не потому, что ей было приятно это делать. На ее лице застыл страх.

– Пожалуйста, отпусти меня, – прошептала Ева.

Сердце Йена словно разорвалось на части. Он вспомнил, какие ужасы пришлось вытерпеть Еве от рук мужчин, и понял, что ее нельзя так касаться. Ему не следовало пугать ее своей близостью, но, боже, как же он хотел, чтобы она почувствовала его заботу!

Не в состоянии остановиться, Йен провел ладонью по ее коротко стриженным волосам, чувствуя их мягкость подушечками пальцев. Судя по лицу Евы, эта ласка еще больше напугала ее. Она резко отвернулась.

Йен опомнился и тут же отпустил ее. Это произошло так неожиданно, что Ева чуть не потеряла равновесие. Он не ожидал от себя такого безрассудного, отчаянного поведения.

– Боже мой, – тяжело дыша, проговорила Ева, прижимая бледные ладони к своим щекам.

– Ева… – Он дрожал, проклиная себя за то, что так испугал ее.

– Нет. – Ева облизнула губы и положила руку, которая слегка дрожала, на лоб. – Но я… мне не нравится, когда меня трогают.

– Мне следует попросить прощения, – проговорил Йен глухим голосом. Сейчас он больше всего желал, чтобы тот огонь, который сейчас мучил Еву, поглотил и его тоже. Чтобы он смог потушить его или сгореть в нем вместе с любимой. – Я не хотел пугать тебя. Я поступил очень глупо.

Ева молча смотрела на него, и Йену казалось, что земля уходит у него из-под ног. От страха и усталости ее глаза потемнели, тени под ними стали еще гуще.

– Но виноватым ты себя не чувствуешь, да? – наконец сказала Ева.

– Да, – согласился Йен, проводя рукой по волосам. – Я хотел поцеловать тебя – так, как делал это, когда мы были детьми.

– Детьми? – Ева склонила голову набок, продолжая пристально смотреть на него. Потом она тяжело вздохнула и сказала: – Я знаю, Йен. Просто… – Ева запнулась, и ее губы какое-то время шевелились, прежде чем она призналась: – Я не могу объяснить.

– И не надо. Обещаю, что буду заботиться о тебе. И больше не трону тебя так, как сделал это сегодня.

Йен действительно собирался сдержать обещание. Пусть это могло убить его, но он не будет касаться ее, пока Ева сама не попросит. Вот только произойдет ли это когда-нибудь?

Дружба, которая связывала их раньше, осталась в прошлом. Больше не будет танцев, крепких объятий, сплетенных рук во время долгих прогулок. Эти дни ушли и больше никогда не вернутся.

Они стали чужими друг другу. Только случилось это не сейчас, а в тот момент, когда они пообещали лорду Кэри забыть о своих желаниях и устроить свои жизни так, как того хотел их приемный отец.

Ева медленно повернулась и посмотрела в окно. Свет с улицы обрамлял ее силуэт. Ее хрупкая фигура была спрятана под пальто. Через секунду Ева подняла руки и сбросила его с плеч. Когда пальто упало к ее ногам, Ева вдохнула полной грудью, словно оно было таким тяжелым, что мешало ей дышать.