Текст книги "Спаситель и сын. Сезон 6"

Спаситель счел, что родителей он выслушал достаточно.

– Месье Гонсалес, мадам Гонсалес, благодарю вас за то, что вы прояснили ситуацию, а теперь я попросил бы вас вернуться в приемную, чтобы я поговорил с Амброй.

Родители обменялись подозрительным взглядом.

– Дадим ей немного времени, чтобы она… хм… имела возможность подумать сама, – нашел он нужную формулировку.

– Спать ей нужно – вот это точно, – пробурчала мадам Гонсалес, нехотя поднимаясь. – Доктор не прописал ей снотворное, а надо бы…

Лечащим врачом у них был доктор Дюбуа-Герен, хороший знакомый Спасителя. Если терапевт считал, что проблему не решишь одними лекарствами, он отправлял пациентов к психологу.

Дверь за родителями Амбры закрылась, и Спаситель несколько секунд посидел молча, ожидая, чтобы ослабло напряжение, которое от них исходило и, казалось, висело в воздухе.

– Ну, Амбра, что пошло не так?

– Все.

– У тебя есть проблемы кроме школьных?

– А школьных мало?

– Ты же слышала, что сказала мама? Семь по французскому не конец света.

Родители Амбры мало радовали Спасителя, но он решил, что разумнее все-таки на них опереться, а не критиковать.

– Мама только так говорит, она так не думает, – пробурчала Амбра. – У моих родителей нет образования, и меня из-за хороших оценок они принимают… за Эйнштейна! – Глаза Амбры наполнились слезами. – Я не хотела бы их разочаровать.

Спаситель вспомнил, что во время своей недолгой терапии Амбра сказала ему, что больше всего не хочет расстраивать родителей.

– Как ты думаешь, чего хотели твои родители, когда пришли с тобой ко мне?

– Ничего не хотели. Это я захотела к вам прийти.

К доктору Дюбуа-Герену они с мамой пошли из-за ее плохого сна, Амбра ему рассказала, что ей кажется, будто она падает в бездонный колодец, особенно ночью, когда засыпает. И тут вдруг она подумала: Спаситель!

– Вообще-то я мало что о вас помню, – призналась Амбра, – но помню, что вы симпатичный и что я вам сплела фенечку.

– Ты хотела бы возобновить психотерапию?

– Я бы хотела, но вот мама с папой…

Спаситель понимающе кивнул. Гонсалесы были сторонниками медикаментов. Снотворное, витамины – хоп! – и ты опять в седле! Поговорив с Амброй еще минут десять, он снова пригласил родителей к себе в кабинет.

– Амбра на грани нервного истощения, – объяснил им Спаситель. – Бессонница только симптом. Ваш терапевт совершенно прав, снотворные мало чем помогут. Несколько сеансов психотерапии могут улучшить ее состояние.

– Понятно, – согласилась мадам Гонсалес. – Жаль только, что я не взяла с собой ежедневник. Я позвоню вам, и мы выберем подходящее время.

Забытый ежедневник – дежурный предлог, когда после консультации люди не хотят приходить на следующую. Спаситель промолчал. Он встретился взглядом с Амброй, и ему показалось, что внутренне она на что-то решилась. На что?

– Посмотрим, – пробормотал Спаситель.

Мюриэль Робертсон была последней из шестидесяти трех пациентов, которых психолог выслушал на протяжении недели в четырех стенах своего рабочего кабинета. Когда он открыл дверь приемной, мадам Робертсон стояла в пальто, как будто собралась уходить.

– У меня поезд, – сказала она вместо «здравствуйте».

– Поезда опаздывают чаще меня, – отозвался Спаситель, у которого не возникло ни малейшего желания извиниться. – Прошу, проходите, мадам Робертсон, если у вас осталось еще немного времени.

Люди, приходящие на консультацию в первый раз, редко чувствуют себя непринужденно. Кто-то перевозбужден, кто-то рассеян. Есть скептики, которые не верят в «такие фокусы». Есть оскорбленные, они не понимают, с чего вдруг их лечащий врач посоветовал им отправиться «сюда». Агрессивные, спрашивающие с порога: «Вам что, денег мало?» Замороженные, они сидят опустив глаза. Кто-то делает вид, что прекрасно себя чувствует, и добродушно интересуется: «Ну, и в чем она состоит, ваша терапия?» Каждый раз Спаситель спрашивал себя: что сегодня появится из шляпы волшебника?

– Я приехала из Парижа, – сказала мадам Робертсон.

– Так, так, так.

Спаситель тоже по-разному встречал пациентов. Бывал сердечен и заботлив. Или, как теперь, сосредоточен и сдержан.

– Можно сказать, что меня привела к вам случайность. Я работаю в агентстве недвижимости высокого класса: Маре, 16-й округ. И у меня появились парижские клиенты, которые хотят переселиться в Орлеан. Им нужен городской дом с садом, чтобы спокойно работать. Квартал Дюнуа им бы подошел.

Как раз в этом буржуазном квартале Спаситель и открыл свой кабинет. Он слушал мадам Робертсон с некоторым удивлением, а она продолжала говорить и сообщила, что месяца два тому назад осматривала дом чуть дальше на улице Мюрлен и по дороге записала телефон, который увидела на табличке Спасителя.

– Так, так, так.

Сдержанность Спасителя обескуражила мадам Робертсон. Она замолчала и огляделась вокруг: книжный шкаф, детский столик с игрушками, кот, спящий на коврике. Спаситель тем временем приглядывался к посетительнице: женщина между сорока и сорока пятью, деловой дресс-код: костюм, блузка. Безупречная стрижка. Категория: «притворно-непринужденные» посетители.

– Вы немой? – спросила она с неискренней улыбкой.

– Ни в коей мере. Чем могу служить?

– Сразу к делу? Хорошо. У меня проблемы… со сном.

Спасителю показалось, что слово «сон» ей просто подвернулось. Точно так же она могла сказать «с кожей», «с пищеварением», но выбрала сон, потому что это больше подходило для психолога. И Спаситель повторил, пристально глядя ей в глаза:

– Со сном.

– Да, именно. Я плохо сплю. И главное, все время просыпаюсь от одного и того же дурного сна.

– Понятно.

«Понятно» означало у Спасителя, что его можно вести куда угодно, говорить ему что угодно, он будет внимательно слушать.

– Рассказать вам, что мне снится?

– Прошу вас.

Сон начинался в большой квартире, какие мадам Робертсон часто показывает своим клиентам.

– Но мне кажется, что квартира похожа на ту, где я родилась. Только кажется, потому что мне было семь, когда мы переехали, и я плохо ее помню.

Во сне мадам Робертсон видела себя девочкой в кругу своей семьи.

– С мамой, папой и с кем еще? – осведомился Спаситель, желая изобразить интерес и с трудом подавляя голодные зевки.

– С братом. Моим старшим братом.

Семья сидит, ужинает, и вдруг в столовую врываются вооруженные люди.

– Мама кричит. Брат плачет. Бандиты привязывают нас к стульям и завязывают глаза.

Спаситель мгновенно сосредоточился. Он старался нащупать подспудный смысл сна. Что означает внезапное вторжение? О чем говорит повязка на глазах?

– А ваш отец? Что он делает в вашем сне?

– Он хочет нас защитить, – взволновано ответила мадам Робертсон, – но один из бандитов приставляет ему к виску револьвер и говорит: «Пойдешь со мной». Он уводит отца. Мы остаемся в столовой, мама, брат и я. Привязанные, с завязанными глазами. Мне кажется, мы вот-вот умрем…

У мадам Робертсон перехватило дыхание. Она наяву переживает свой сон?

– Я падаю со стула и просыпаюсь.

Спасителю почудилось, что он тоже упал со стула и окончательно проснулся.

– Впечатляет, – признал он. – И вы видели этот сон не один раз?

– Два месяца подряд почти каждую ночь.

– А два месяца назад в вашей жизни произошло что-то особенное?

Мадам Робертсон укоряюще взглянула на Спасителя, но он не понял, по какой причине.

– У меня умер брат, – сказала она.

– Сочувствую… Вы были близки?

– Не очень… То есть, – продолжила она, – мы были очень близки в детстве. У нас два года разницы. А потом мы потеряли друг друга из вида. Я довольно долго жила в Лондоне, он оставался во Франции.

– Вам тяжело? Он так рано умер.

– В сорок семь лет. Он был изношен.

– Изношен?

– Отсутствие работы, развод, алкоголь, – перечислила она безнадежным тоном. – Наш отец умер еще раньше. В сорок лет. От сердечного приступа.

– Вы не связываете одно с другим?

– Как это?

Что она хотела сказать своим взглядом? «Ей не по себе», – решил Спаситель.

– Во сне вашему отцу грозит опасность, ваш брат плачет, а вы ничего не можете сделать. Вы привязаны, у вас завязаны глаза.

«Нет, – тут же поправил себя Спаситель. – Пожалуй, это мне не по себе, а не ей». Описанная сцена была ему знакома.

– Ваш страшный сон как-то связан со смертью брата, не так ли? Вы сказали, что видите дом вашего детства. Значит, вам меньше семи лет, если в вашем сне есть какая-то логика. Ваш отец тогда был еще жив?

– Он умер, когда мне было восемь. А когда мне было десять, умерла мама.

– О!

Сколько смертей! Отец, мать, брат. Эти голубые глаза с набухшими веками много плакали.

– Жизнь не щадила вас, Мюриэль, – сказал Спаситель, оставив свою сдержанность.

Услышав, что ее назвали по имени, женщина недовольно поджала губы. Она избегала сближения. Спаситель это понял, но он по-прежнему не мог понять мотива, который ею движет.

– Бандиты в моем кошмаре были безжалостны, – сказала женщина.

– Сколько их было?

– Трое, – мгновенно ответила она.

– Они походили на кого-то из ваших знакомых?

– Понятия не имею. Они были в масках.

– В масках, – повторил Спаситель.

– Да, в масках, какие покупают детям для карнавала.

Совпадение становилось все более пугающим. Сон этой женщины повторял реальность: много лет назад Жово и два его сообщника ворвались в квартиру парижского ювелира. Сообщники привязали мать и детей к стульям и завязали им глаза, а потом уже сняли смешные маски Дональда Дака. Жово увел ювелира, чтобы тот открыл сейф своего магазина на Вандомской площади, через несколько улиц от квартиры.

– Нападение во сне не вызывает у вас каких-то воспоминаний? Может, оно связано с каким-то реальным событием? – спросил, слегка заикаясь, Спаситель. – Возможно, случай из детства? Или поразивший вас чей-то рассказ?

– Я бы запомнила, случись со мной что-то подобное. Разве можно забыть такое? Это же травма! Вы понимаете.

– Иногда мы вытесняем травмирующее событие. Не хотим его помнить именно потому, что оно нас травмирует, – сказал Спаситель, чувствуя, что цитирует учебник по психологии.

– А вы можете помочь мне вспомнить?

– Каким образом?

– Вам виднее, – не без иронии отозвалась мадам Робертсон.

Несколько месяцев тому назад Спасителю действительно удалось помочь одной своей пациентке пережить травмирующую ее сцену при помощи гипноза[16]16
  Речь идет о Луане из 3-го сезона.


[Закрыть]. Но откуда могла узнать об этом мадам Робертсон?

– Вы не хотите мне помочь? Вы же психолог. Обязанность психолога помогать.

Тон был настойчивым и раздраженным. Спаситель почувствовал: мадам Робертсон – скорее всего, это не настоящее ее имя – стремится им управлять. Он постарался улыбнуться, а потом ответил:

– Я могу вам порекомендовать замечательного гипнотерапевта. Он живет в Париже, что для вас гораздо удобнее. Нет смысла ездить из Парижа в Орлеан к районному психологу.

– Не скромничайте. Я набрала вас на сайте «Оцени своего психолога», посмотрела рейтинг – отзывы только положительные.

Она взглянула на красивые часики на запястье. Именно такие продают в ювелирных магазинах на Вандомской площади.

Спаситель встал, и одновременно с ним поднялась мадам Робертсон.

– Но вы же не отказываете мне в помощи? – спросила она. – Могу я приехать на консультацию к вам?

– Если хотите, безусловно. Но я все-таки дам вам адрес своего коллеги.

Спаситель писал адрес и чувствовал, что рука у него слегка дрожит. Сорок пять евро мадам Робертсон заплатила наличными и сказала:

– Не провожайте, я знаю дорогу. – И прибавила: – я вспомнила еще одну подробность. Во сне все бандиты были в масках Дональда Дака. Возможно, вы посмеетесь, но мне до сих пор страшно. До свидания, месье Сент-Ив. До будущей пятницы.

Спаситель, даже если бы захотел, не смог проводить до двери свою пациентку. Ноги у него стали ватные, и он опустился на стул возле письменного стола. Телефонный звонок заставил его очнуться.

– Да?

К нему снова вернулось самообладание.

– Спаситель? Это Бландина.

Бландина Карре полгода назад прекратила терапию. С большим сожалением. Прекращение консультаций тоже было частью терапии.

– Я знаю, что между нами все кончено, – сказала она, словно речь шла о сердечной связи. – Но мне жутко плохо, мне надо увидеть тебя как можно скорее, а то я, честное слово, покончу с собой, ты же понимаешь, у нас на носу конец света, осталось года полтора, не больше, из-за глобального потепления, и восемьдесят процентов всего живого погибнет. Я читала про это в интернете, просто жуть что такое. И еще астероид пятьдесят метров в диаметре. Он того и гляди столкнется с Землей. В один миг Орлеана не будет, в прошлый раз такой астероид уничтожил всех динозавров.

– Бландина! Бландина! – Спаситель попытался остановить словесный поток.

Но разве можно остановить лихорадочный бред?

– Летняя температура поднимется до пятидесяти градусов и выше, два миллиарда людей умрут. У белых медведей не будет больше льда, и зря мой отец купил дом на острове Ре, потому что море затопит все острова. Даже Мартинику.

– Бландина! – рявкнул Спаситель. – Замолчи! Считай про себя до десяти.

Молчание.

– Ну вот. Теперь договоримся о встрече.

И Спаситель с усталым вздохом открыл ежедневник.

На другой половине дома Лазарь поставил точку, закончив домашку по французскому.

– Масу шолсо учиться после школы? – спросил Поль, предпочитавший в пятницу расслабиться.

– Я хочу поскорее отделаться. Теперь забуду о школе до понедельника.

Поль прекрасно знал, что отравит себе выходные, откладывая с часу на час выполнение заданий.

– А я вот ну никак не могу себя заставить… – жалобно простонал он.

Дверь в коридоре хлопнула.

– Твой папа идет, – простонал Поль тем же жалобным голосом.

– Он больше не твой? – удивился Лазарь.

– Иногда мой, иногда не мой.

Спаситель не вошел, а влетел в кухню. Луиза уехала в Париж на встречу с издательницей и вернется только с последним поездом, так что ему отвечать за ужин.

– А ну-ка, все со стола убрали! Быстро! – скомандовал он мальчишкам, показав на тетрадки, ручки, карандаши, учебники и морских свинок.

На ходу он прочитал несколько слов на листке, лежащем на столе. «Смертная рубашка».

– Это еще что такое?

Он начал читать, а Поль все так же горестно и безнадежно стал объяснять ему, что эта сказка, но вовсе не Уолта Диснея, а мадам Плантье. Спаситель, уже не слушая, продолжал читать историю любимого сыночка и безутешной матери.

«Мать все плакала и плакала, и вот однажды сынок пришел к ней одетый в смертную рубашку, в которой его положили в гроб, сел в ногах постели и сказал:

– Мама, не плачь больше, я не могу спокойно спать в своем гробу, от твоих слез промокла моя смертная рубашка и никак не может высохнуть».

У Спасителя горло перехватило. Он вспомнил мадам Эмсалем, которая потеряла единственную любимую дочь и плакала напролет все ночи. В сказке мать, услышав просьбу сына, перестала плакать.

«На следующую ночь сын снова вернулся к ней, в руках он держал горящую свечку и сказал:

– Видишь, моя смертная рубашка почти высохла, и в могиле я обрел мир и покой».

– Замечательно! – сказал Спаситель, откладывая листок.

– Да? – недоверчиво переспросил Поль, не веря своим ушам, а Лазарь тут же с интересом подхватил отложенный Спасителем листок. Что там такое прочитал отец, чего он не заметил.

Вечером Лазарь записал у себя в тетради:

«Когда умирает кто-то любимый, все плачут, а потом перестают, чтобы высохла смертная рубашка. Я не плакал, когда мама умерла, я был совсем маленький и ничего не понимал. Поэтому теперь я угрюмый, как говорит папа».

* * *

В субботу во второй половине дня Эллиот отправился на велосипеде в Сен-Приве-Сен-Мемен, в гости к Кими, который жил в красивой современной вилле с большими окнами и бассейном.

– Добрый день, мадам.

Ему открыла дверь пожилая женщина в традиционной для вьетнамок одежде – черных шелковых брюках и длинной блузе. Она что-то произнесла гортанным голосом, но Эллиот не обратил внимания. Он прошел через гостиную с кремовыми стенами и мебелью из хрома и плексигласа. Он успел привыкнуть к особой атмосфере этого дома – чистого, прохладного и молчаливого. Постучался в дверь Кими и вошел. При встрече они не говорили друг другу «привет-привет!», не целовались. Кими и Эллиот изобрели собственные ритуалы. Они делали hug[17]17
  Обнимашки (англ.).


[Закрыть]: Эллиот обнимал Кими за шею, а Кими, меньше его ростом, обнимал его за талию.

– Привет, мозгляк!

– Салют, мудак!

Они с удовольствием называли друг друга уничижительными кличками: урод, китаеза, недоделанный, как бы смывая насмешкой боль от оскорблений, которые сыпались на них со всех сторон. После нападения на улице в ночь со второго на третье апреля Кими почти лишился голоса и говорил шепотом. За восемь месяцев, что прошли с тех пор, внешность юного денди очень изменилась. Он отказался от мелирования, и теперь волна черных как вороново крыло волос падала ему на щеку. Он не подкрашивал больше глаза, не белил щеки, носил просторные толстовки и джинсы.

– Посидим в комнате, – предложил Эллиот.

В комнате Кими стояла кровать в два метра шириной, на стене висел большой экран. Ребята разлеглись на кровати среди больших и маленьких подушек.

Пошли титры «Йентл», и Кими пристроился поближе к Эллиоту, положил голову ему на плечо, прижал к ноге ногу. При первых звуках скрипки, под которые на экране пошел текст: «Во времена, когда учиться могли только мужчины, there was a girl called Yentl[18]18
  Жила девушка по имени Йентл (англ.).


[Закрыть]», Эллиот почувствовал, что в горле у него защипало и что он непременно будет плакать. Хорошо, что Кими не презирает парней, которые плачут, и вообще он классный.

Спаситель что, специально хотел, чтобы на Эллиота нахлынули воспоминания?

Когда отец Йентл все-таки сдается на ее уговоры и принимается читать с ней Талмуд, когда он над ней посмеивается, потому что она постоянно спрашивает: «Why?»[19]19
  Почему? (англ.)


[Закрыть], когда печально говорит ей:

– Ты женщина, а я не смог научить тебя быть женщиной.

А она ему отвечает:

– Ты всему меня научил, папа…

Эллиоту вспоминалось, как папа подарил ему на день рождения в десять лет книгу «Про девочку Жюли, которая смахивала на мальчика», как надувал ему футбольный мяч, как подарил свой скаутский нож, как водил его на картинг.

«Я хочу знать, – поет Йентл, – почему мне ничего нельзя?»

У Эллиота побежали мурашки. Отчего? От голоса Барбары Стрейзанд? От сентиментальной мелодии? От очень простых слов: «Я хочу найти свое место в мире»?

После смерти отца Йентл обрезает себе волосы перед зеркалом, и Эллиот вспомнил день, когда отправился в парикмахерскую и обрился. «Под ноль» – звал его отец, сначала безразлично, а потом понимающе. «Незачем тебе быть похожей на сестру, – говорил он. – Ты не такая, как она».

Каждая сцена фильма отзывалась эхом воспоминаний. Вот и Йентл, выбирая себе мужское имя, взяла имя брата, который умер до ее рождения. Йентл-Аншель. Элла-Эллиот. А когда Йентл-Аншель стала молиться в лесу ночью: «Господь на небесах и папочка, который тоже на небесах…», Эллиот уже не мог сдержать слез и заплакал по-настоящему. Каждое слово раздирало ему сердце. «Мир стал так велик, когда я осталась одна». Каждое слово вызывало слезы на глазах Эллиота, и они капали на макушку Кими, прижавшегося к нему. Кими покусывал большой палец, а указательным водил по своему носу, перебитому ударом ноги восемь месяцев тому назад.

Неделя с 3 по 9 декабря 2018 года

Было только семь утра, когда Кими вывел велосипед на улицу. Что-то его подтолкнуло выйти сегодня из дома, и он воспользовался ранним утренним часом потому, что трое негодяев, которые на него напали, наверняка еще дрыхли, бухие, обдолбанные или вымотанные после своих мерзких выходок.

После избиения Кими не решался показываться в центре Орлеана. Квартал Бургонь с обилием кафе и разношерстным молодняком и вовсе стал для него запретной зоной. Но тихая провинциальная улица Мюрлен дремала и днем и ночью, так что Кими добрался до дома номер 12 без приключений.

В кабинете Спасителя спал Жово, уронив на ковер книгу «Простимся с чувством вины»[20]20
  Книга Джоэла Пралонга, психолога, католического священника, живущего в Швейцарии.


[Закрыть]. Он мало что понимал в этой книге, но название кое о чем ему говорило. Его признали виновным и приговорили к двенадцати годам тюрьмы, потому что он не выдал своих подельников. Вышел он через десять лет – срок уменьшили за хорошее поведение. Долг перед обществом он заплатил. Но вот чтобы окончательно распрощаться с чувством вины, Жово хотел бы поговорить с кюре. Его не слишком тяготило браконьерство, но было нечто другое, тяжким бременем лежавшее на совести.

Услышав стук в дверь, он мгновенно подскочил.

– Доброе утро, барышня.

– Я парень.

– Как скажешь, – кивнул Жово, сильно сомневаясь в услышанном.

Кими, боясь недоброжелательных глаз на улице, торопливо проскользнул в дом, решив, что имеет дело с консьержем или помощником Спасителя.

– Я хотел бы договориться о консультации, но очень рано утром, – сказал он, идя следом за Жово.

– Садитесь, – предложил ему Жово с любезностью, присущей старому воину в обществе юных барышень. – Думаю, чашечка чая вам не повредит.

– Нет, спасибо. Я бы хотел увидеться с месье Сент-Ивом.

Кими говорил так тихо, что Жово приходилось напрягаться, хмуря брови, чтобы его расслышать.

– Прибавить звука не можешь? У меня с локаторами проблема. А Сент-Ив принимает не раньше восьми. Нашему дружку нужно высыпаться. – Жово уселся в кресло психолога и спросил: – Так в чем проблема?

– А… вы что, тоже психолог? – пробормотал изумленно Кими.

– До восьми утра. Вьетнамец?

Кими привык, что его принимают за китайца, и теперь с благодарностью улыбнулся:

– Да, по отцу.

– Ушлый народец, – одобрил вьетнамцев Жово, покачивая головой.

– Может, я могу увидеть месье Сент-Ива позже? – продолжал настаивать Кими. – Я уже был у него на консультации.

– Значит, о тебе должна быть запись в тетрадке. – Жово решил заглянуть в тетрадь Спасителя, куда тот записывал свои замечания о пациентах. – Так как тебя зовут?

– Кьем Фам, – ответил Кими. Потом решил уточнить: – Я приходил один раз вместе с другом, Эллиотом Кюипенсом.

– Возможно, – согласился Жово, ожидая продолжения.

Кими начал нервничать, чувствуя: время бежит быстро и без толку.

– Я не могу здесь долго оставаться. Я днем не выхожу. – И с горечью прибавил: – И ночью тоже. Я вообще не выхожу.

– А что так?

– Боюсь.

– Чего?

– Засады.

Глаза Жово засветились. Засада! Он сразу вернулся в свои молодые годы, он в легионе, ему двадцать два, а пули так и свистят над рисовыми полями. Но стоит ли доверять этому полукровке? Он за кого? За Францию или против?

– Из каких будешь?

– Мы живем в Сент-Приве-Сент-Месмэн, – ответил Кими, по-своему поняв вопрос. – Но напали на меня не там.

И Кими рассказал, как его избили, с подробностями, каких не знали его родители Месье и мадам Фам были уверены, что сын отбивал у воров свой мобильник.

Вечером второго апреля Кими встретился с друзьями в баре на улице Бургонь. Часов около одиннадцати Эллиот сказал, что устал и идет домой, он был уверен, что кто-нибудь проводит Кими.

– А у меня была забита стрелка. То есть назначено свидание, – разъяснил Кими, отдавая дань преклонному возрасту собеседника.

На сайте знакомств Кими познакомился с пареньком по имени Жюстен.

– Я должен был ждать его в конце улицы Бургонь, где уже нет никаких кафе. Но Жюстен оказался фейком, такого вообще не существовало. Это была ловушка.

Из подворотни выскочили три типа, повалили и стали бить. Били ногами.

– Старались по лицу. Хотели изуродовать.

Кими говорил безразличным тоном. Пережитое было настолько непереносимым, что он заблокировал все свои чувства.

– Трое против одного, сучья кровь! – воскликнул Жово, возмущенный до глубины души. – И кто они, эти уроды?

– Гомофобы.

Жово задумался. Слово попалось не из привычного лексикона.

– Всё! Понял! – сказал он, сообразив, что к чему. Только-то, спрашивается, и делов? – И как ты надумал отыграться?

– Отыграться? – удивился Кими.

– Но ты ж не позволишь себя топтать, – удивился Жово в свою очередь. – Мой друг Подсеки в легионе был вроде тебя, тоже примерял юбчонку. Но за один намек отправлял любого прямиком в медпункт. Научи их себя уважать, парень. Жово не без труда поднялся с кресла и начал рыться в карманах брошенной на стол куртки. – Для уважения другого средства нет.

Кими отшатнулся: Жово сунул ему под нос револьвер.

– В нем три пули. Сведешь счеты, потом вернешь. Это памятный подарок.

Кими не сомневался, что имеет дело с сумасшедшим. Наверняка какой-то недолеченный пациент месье Сент-Ива. Но не увидел другого выхода, как подставить сложенные руки и принять револьвер.

– Нет кармана? – сочувственно спросил Жово, видя, что паренек не больно-то расторопный.

– Есть, конечно, есть.

Кими сунул револьвер в карман и пощупал его через ткань. Ощущение было необычным, но не страшным. Жово счел, что на этом сеанс терапии можно закончить.

– И запомни: не ты, а другие должны опускать глаза, – заключил он. – Двадцать евро. Десять, если у тебя больше нет.

Кими положил две бумажки по 10 евро на стол. Ему было не по себе, но вопрос он задал уже достаточно громким голосом:

– И когда его принести?

– Когда хочешь. Но обязательно в это же время.

Когда Спаситель десять минут спустя вошел к себе в кабинет, он удивился запаху, который проник в него за ночь. Запах табака Жово успел выветриться. Но туалетная вода Кими оказалась стойкой.

Спаситель уселся за письменный стол и привычным движением открыл ящик, в котором держал тетрадь.

– Где же она? – пробормотал он в недоумении. – Куда ж я ее…

И тут он увидел тетрадь на письменном столе. Не слишком осторожно с его стороны. Уборщица, которая приходила раз в неделю убираться у него в кабинете, была женщина любопытная и болтливая. Не хватало еще, чтобы она сунула нос в его тетрадь… Спаситель увидел в приемной мадемуазель Альбер и теперь листал страницы, собираясь освежить в памяти запись, сделанную после прошлой консультации.

Но у него с пятницы не выходила из головы другая посетительница. Робертсон Мюриэль. В тетради он записал «агентство недвижимости». На выходных у него было время собрать информацию. Никаких домов на улице Мюрлен не продавали уже давным-давно. И что делать состоятельным парижанам в провинциальном Орлеане? Мадам Робертсон не осматривала никаких домов в квартале, она придумала правдоподобное объяснение, почему приехала из Парижа, чтобы рассказать свой кошмар Спасителю. Кошмар, который был рассказом о преступлении Жово. С одной несовпадающей подробностью: на Жово не было маски. Он был в черных очках и черном парике. Арестовали только его, наверное, потому, что только его и смогли опознать.

Спаситель убрал тетрадь в ящик.

Если прошлое Жово выплыло наружу, если одна из его жертв постучалась в дверь номер 12 на улице Мюрлен, имеет ли он право по-прежнему держать у себя в доме старого легионера?

Спаситель направился к приемной, чтобы пригласить мадемуазель Альбер, и споткнулся о книгу на ковре. Поднял ее. «Простимся с чувством вины».

– Это еще откуда?

Он поставил книгу на полку в шкаф и вдруг вспомнил детскую книжку с картинками «Девочка и три медведя»: «Кто сидел на моем стульчике? Кто ел моей ложкой? Кто спал в моей кроватке?» Но вопрос «Кто вселился в мой кабинетик?» не пришел ему в голову.

– Здравствуйте, мадемуазель Альбер. Сегодня вы пришли одна?

Мадемуазель Альбер едва заметно улыбнулась заговорщицкой улыбкой:

– С Мишелем.

– Здравствуйте, Мишель. Проходите.

Они заняли свои места, и Спаситель заметил, что Сара опасливо смотрит куда-то вверх, в правый угол.

– Как вы?

– Устала донельзя. – Ее все еще детское лицо и вправду выглядело усталым. – Всю неделю сплошные посетители.

Спаситель понял, что она говорит о голосах.

– В прошлый раз вы сказали, что Мишель самый приятный.

– Он тоже меня достал! Что бы я ни делала, говорит: «Она открыла дверь. Она села на стул в приемной». А теперь говорит: «Она разговаривает с психологом».

– Можно отвечать ему тем же. Говорить о нем… при нем. Это же первый голос, который вы услышали?

– Да, но теперь я думаю…

Сара замолчала и с безнадежным видом уставилась в левый угол на потолке.

– Теперь вы думаете…

Она перевела взгляд на Спасителя:

– Я вам сказала, что Мишель был первым, но теперь сама не пойму. Когда я была маленькой, я часто разговаривала вслух, особенно когда играла. Придумывала себе воображаемых друзей.

– Как большинство детей, – заметил Спаситель.

– Я была одинока.

– У вас же есть брат, я правильно понял?

– Нечего мешаться не в свое дело?! – закричала Сара и тут же прикрыла рот рукой.

«Не иначе, явился Демон Жильбер», – подумал Спаситель.

– Брат на пять лет старше, – заговорила Сара. – Мы не играли вместе. – И повторила снова очень громко, словно стараясь заставить замолчать кого-то, кто с ней спорит: – Мы не играли вместе!

Из ее рассказа возникла боязливая маленькая девочка, у которой не нашлось друзей в детском саду. Она была влюблена в одного мальчика, но он ею совсем не интересовался.

– Его звали Мигель. И так я назвала своего воображаемого друга.

Мигель-Мишель. Спаситель оставил это без комментариев.

– Я всем говорила, что Мигель приходит к нам в гости и мы с ним играем в угощение. Клала изюм в две кукольные тарелочки, а потом сама все съедала.

Сара погружалась в воспоминания детства, и лицо ее светлело.

– Но вы же знали, что это понарошку, – спросил Спаситель, ласково ей улыбнувшись.

– Эти тоже понарошку, – отозвалась она, обведя комнату рукой.

Она хотела сказать, что не видит тех, кто говорит.

– Так, так, так, – пробормотал Спаситель, понимая, что Сара говорит неправду, но ей важно было убедить его, что ее галлюцинации только слуховые.

– Я слышу только голоса, – повторила она, едва не плача.

– Вы слушательница голосов, – согласился Спаситель.

– Да, – кивнула она, и напряжение, которое чуть ли не скрутило ее, немного спало.

– А Снежная королева? – спросил Спаситель.

У него с прошлой консультации осталось любопытство к этому персонажу.

– Я ее нечасто ви… слышу. Она говорит, что у меня ледяное сердце, что я никого не люблю, что все, до чего я коснусь, превращается в лед и что… Нет! Она не моя мама! – закричала она неожиданно, повернув голову влево. – Это ты заткнись! – Сара зажала уши руками и застыла с безнадежным выражением лица. – Я не хотела грубить, – произнесла она детским голоском. – Это он…

– Начал, – договорил за нее Спаситель.

– Вы всё понимаете. А на улице, когда мне приходится с ним разговаривать, люди на меня смотрят. Когда-нибудь они меня отправят в больницу силой.

– У вас есть мобильник?

– Что? Да, есть.

– Когда понадобится с кем-то поговорить на улице, берите мобильник и кричите что вздумается. Всем случается нервничать, говоря по телефону.

Сара смотрела растерянно и недоверчиво. «Сейчас и мне достанется», – мысленно приготовился Спаситель. Но у Сары в глазах затеплился огонек понимания.

– Да, конечно, мобильник. Хорошая подсказка.