Текст книги "Звенел булат"

В тот же вечер хозяин принёс от муллы бумагу на которой стояла печать. Манаф положил на ладонь хозяина золотую монету.

Утром старик со старухой тепло проводили гостей. Цудахар остался позади. Арба въехала в узкий каменный коридор, по скалистым уступам которого вилась дорога над кипящим, стремительным потоком Кази-Кумухской Койсу.

– Арслан, можно начинать веселье, спой нам лучшую песню твоего народа, – попросил Манаф.

Арслан запел голосом скрипучим, как несмазанные колёса его арбы.

– Кунак, ты затянул унылую. А можно весёлую?

Арслан, похлопывая в ладоши, стал петь кумыкские частушки. Смеялись от души все, кроме Саиды.

– Как жаль, что ни зурниста, ни барабанщика нет. Можно было бы сплясать, – пошутил Манаф.

Саида молчала.

– Ты что грустишь, может, жалеешь о случившемся? – спросил у неё Манаф.

Саида не ответила.

– Тогда я спою, – сказал Манаф, беря за руку Саиду.

 
Вай, далай, далалай,
родные горы!
Чью радость вы скрыли,
чьё тяжкое горе?
Спал ночью спокойно
Сулейман-Хаджи,
Не знал он, что с милым
Саида сбежит.
Рыдала ли горько
родимая мать?
Пытались ли сёстры
тебя разыскать?
Ах, если б имела
седая Катун
Коней кабардинских,
персидский фаэтон
Вдогонку пустилась,
открыла б стрельбу,
В Цакарской теснине
догнала б арбу
Вай, далай, далалай,
родные края,
Везу своё счастье,
от вас не тая.
Смотрите, любуйтесь,
седые хребты,
Пока не запрятал
голубку в Хуты.
 

Глава третья

В местечке Чанна-Цуку, где разветвляется дорога, ведущая в Кази-Кумух и на тропы к аулам Вицхинского участка, путники остановились. Саида отказалась ехать в Кумух.

– Боюсь, родственники отца и матери уже оповещены, – сказала она.

– Тогда придётся идти отсюда пешком вкруговую, согласна? – спросил Манаф.

– Ничего не остаётся делать.

Так и решили. Манаф с Саидой, взяв еды в дорогу, отправились в Хуты пешком. Арслан должен был довезти Джавада с вещами до Кумуха и оттуда вернуться в Шуру.

Манаф расплатился с аробщиком, поблагодарил его.

– Очень жаль, – сказал он, – что по нашим крутым спускам и подъёмам не пройдёт твоя арба. Лучшим кунаком был бы ты на моей свадьбе.

– Я чувствую себя так, словно уже побывал на твоей свадьбе, – ответил Арслан и, пожав руку Манафу, добавил: – Дай Аллах тебе первенца-сына. Пусть милость Всевышнего не обойдёт твой очаг.

В Кази-Кумухе арба Арслана подъехала к большому двухэтажному дому под железной кровлей. Стоял он напротив озера, недалеко от базарной площади. Хозяина дома не оказалось. Жена с приветствиями вышла навстречу Джаваду. Вещи сложили внизу, в прихожей. Аробщик после сытного завтрака в богатом доме распрощался, уехал. Джавад вкратце рассказал о Манафе, предупредив не говорить никому о похищении дочери Сулеймана-Хаджи.

– Во всём воля Аллаха, – сказала хозяйка. – Богатый берёт за деньги, бедный пользуется мужеством и смелостью. Молодец Манаф!

Не задерживаясь в Кумухе, Джавад поспешил домой. От Кумуха до Хуты через отвесный, как стена, перевал Уганих час ходьбы.

Не успел Джавад сообщить матери новость, как дом наполнился близкими родственниками. Старая Патимат заметалась, всплёскивая руками. Она знала, что не кончается добром, когда даже самый лучший мужчина из бедняков посягает на самую худшую из дочерей богача. Попросив молодых женщин подняться наверх в гостиную, Патимат собрала совет старух-родственниц. Было решено не вводить в дом похищенную. Сестра Патимат, старая Заза, сказала: «Пошли навстречу людей. Пусть они где-нибудь в укромном месте дождутся ночи и только тогда по окраинам аула приведут молодую ко мне. Манаф может немедля явиться в аул один».

Так и сделали. В течение недели никто, за исключением близких, не знал, что в ауле появился новый житель.

Только после тщательной «разведки» в Кумухе выпустили Саиду на свет божий, представив её вначале как «личного секретаря» Манафа по общественным делам. Затем сыграли свадьбу.

Тюк с оружием из Кумуха Джавад ночью перевёз на коне и спрятал на сеновале хутынского пастуха Абдул-Керима.

Старик Абдул-Керим был в родственных отношениях с Патимат. Выходец из бедняцкой семьи, он сам с юношеских лет работал вначале чабаном по найму, затем удуманом[10]10
  Удуман – старший чабан.


[Закрыть] у отца Нажмутдина Гоцинского.

Со временем он заимел своих овец. Помощниками его стали сын Абу-Сафьян и жена. Абдул-Керим, как старательный труженик и добрый по натуре человек, был уважаем в селе. Его знали аварские, аштыкулинские, другие овцевоводы. Он в совершенстве владел аварским языком, знал кумыкский. В политические дела Абдул-Керим не вмешивался и был щедр на пожертвования беднякам. Незлобный по натуре, считался справедливым судьей. Сельское общество всегда приглашало Абдул-Керима для разрешения споров и конфликтов, возникавших среди сельчан.

Манаф знал, что самым удобным местом хранения оружия будет его дом…

Манаф встретил Саида Габиева на кази-кумухском годекане, подошёл к нему, поздоровался.

– Садись, – сказал Саид, подвинувшись. – Давно из Шуры?

– Дней десять как приехал, – ответил Манаф, продолжая стоять.

– Какие там хабары, как Гарун и остальные?

– Ничего, все на местах, Гарун тоже.

– Почему не садишься?

– Спешу. С письмом я к тебе.

– От кого?

– От Махача.

– Зайдём ко мне.

Жил Саид недалеко от годекана. Старушка мать приветливо встретила, поставила чай.

Письмо было написано по-русски. Саид развернул, стал читать вслух:

– «Саламейший садам! Дорогой товарищ Габиев, дела идут неплохо. Держимся по-прежнему Советую и тебе не порывать связь с Петровском. Недавно ездил к Уллубию, он сказал, что у бакинцев всё хорошо. В верхах грызня продолжается. Податель письма, Манаф Чанхиев, член партии большевиков, служил несколько месяцев в моём отряде командиром подразделения. Как представителя от рабочего класса и надёжного товарища используй там. Парень надёжный. М. Дахадаев».

Закончив чтение, Саид спросил:

– Партийный документ при тебе?

Манаф полез в карман, достал свёрнутый, пожелтевший от времени лист бумаги.

– Севастопольской организацией выдан.

– Вижу.

– В Кумухе много членов партии большевиков? – спросил Манаф.

– Нет, всего несколько человек. Много сочувствующих, эсеры, социалисты, как и в Шуре. Сейчас здесь господствует сильная национальная партия – «Итихади ислам»[11]11
  «Итихади ислам»– союз мусульман.


[Закрыть]. Менее популярен монархический комитет.

– Чем же они занимаются?

– Вербовкой сил. Наиболее опасной мне представляется исламистская организация. Её возглавляет местное духовенство, учёные-арабисты, знать. Нам состязаться с ними очень трудно, но тех, кто руководствуется светлыми идеями свободы, препятствия не должны страшить.

– А каково их отношение к вам, вы же из местных узденей? – спросил Манаф.

– Уздень узденю рознь. Они видят во мне противника. А что касается тебя, – продолжал Саид, – немедленно отправляйся к себе, созови сход сельчан и объяви мобилизацию добровольцев. Именно добровольцев, – повторил Саид. – Чтоб люди шли сознательные, ибо от тех, кого вербуют насильственно, толку не бывает. В самую критическую минуту разбегаются, как стадо баранов.

Помолчав, Саид спросил:

– Сможешь это сделать?

– Смогу, – твёрдо ответил Манаф.

– После того как соберёшь отряд у себя, сделай то же самое в близлежащих аулах: в Буртни, Ханаре, Варае и других. – Мобилизационный возраст – от восемнадцати до пятидесяти пяти лет.

– Попробую.

– Имей в виду, средств никаких нет. Ничего не обещай. Желательно, чтобы добровольцы имели коней, оружие. Провиантом их должно обеспечить само население. Одного воина обеспечивают продуктами на пять дней пять дворов среднего достатка. При первом требовании воин должен являться в полной боевой готовности. Сбор два раза в неделю на майдане. При проведении учёбы по боевой и строевой подготовке патронов не расходовать.

– Ясно.

– Если наберётся большой отряд, разбей на подразделения. Командиров пусть выбирают сами воины. Они лучше знают достойных. Составь план обучения элементарным правилам наступательного и оборонительного боя. Повторяю, по первому зову при полном вооружении с пятидневным запасом харчей на каждого воина являетесь сюда. При себе постоянно имей верховых связных, на случай сбора по боевой тревоге.

– Что сказать сельскому обществу, если спросят, по чьему указанию действую, кто дал право людей собирать?

– У советской власти врагов много, враги сильные. Они активно пойдут против всех наших намерений. Говори, что распоряжение от правительства Кумуха. И ещё, самое главное, не забудь, в каждом ауле должен быть человек, проводящий с воинами политподготовку.

В тот же день, возвратившись в Хуты, Манаф пошёл к сельскому старосте. Показав бумагу с печатью, выданную Саидом, сказал:

– Вот приказ кумухского начальства.

– О чём?

– О том, что в нашем и соседних аулах срочно формируются отряды.

– Война началась? – с тревогой спросил староста.

– Война пока не началась, но может начаться в ближайшее время.

– Мобилизованных куда отправлять?

– Они останутся здесь. Мобилизация будет носить не обязательный, а добровольный характер.

– Кому эта работа поручена?

– Мне.

– Ну и делай, раз тебе поручено.

– Распорядись, чтоб глашатай в предвечернее время созвал сход мужчин, – попросил Манаф.

В означенное время на самую высокую крышу аула поднялся глашатай:

– Внимание! Слушайте все! Мужчины, способные носить оружие, немедленно выходите на центральную площадь на сход!

Через несколько минут широкая площадь в центре аула наполнилась народом. Собрались не только мужчины – женщины высыпали на близлежащие к площади крыши домов.

Манаф взобрался на огромный камень, лежащий на годекане. Люди волновались, долго не могли успокоиться.

Когда шум стих, Манаф зачитал приказ кази-кумухского комиссара, где были изложены условия мобилизации.

– Итак, всех, кто желает добровольно записаться в формирующийся отряд на означенных условиях, прошу остаться для занесения в список. Остальные могут расходиться.

В первую очередь записались ближайшие, а затем дальние родственники Манафа.

Зятя своего, Гасана Айгунова, Манаф назначил заместителем командира отряда. Джавад, несмотря на то что ему не было и шестнадцати лет, настоял, чтобы его имя тоже было в списках добровольцев.

Мобилизация прошла успешно и в соседних аулах. Набралось около трёх сотен добровольцев. Местом сбора отрядов стало небольшое плато, недалеко от селения Хуты. Занятия проводил Манаф. Добровольцы с особенным интересом изучали винтовки, пистолеты различных систем, которые приносил Манаф из личного арсенала. На плато дважды приезжали Саид Габиев и Гаджи Тумалаев, выступали с речами.

Однажды из Кази-Кумуха прискакал гонец. Он сказал Манафу и нескольким сельчанам, чтобы они к полудню явились на съезд в Кумух. Манаф, Алия, Абдул-Керим, Архулаев и другие, быстро оседлав коней, помчались в Кумух.

…К базарной площади со всех аулов округа съезжались делегаты. Манаф встретил здесь Гаджи Тумалаева. Отведя его в сторону, спросил:

– По какому поводу собираете людей?

– Дела наши неважны, – сказал Гаджи. – Исламисты требуют снятия Саида Габиева с должности комиссара округа.

– За что?

– Не знаю. На своём совете они вынесли решение о его освобождении. Узнав об этом, Саид сказал им: «Меня избрал народ, а не вы. Ваше решение выполнять не буду». Вот и решили созвать съезд представителей.

Прибывающие делегаты старались примкнуть каждый к тем, чью сторону держал. Одни к исламистам, другие к монархистам, третьи к ревкомовцам. Но были и такие, что заняли нейтральную позицию.

Первым стал выступать представитель партии ити-хадистов:

– Братья мусульмане! Только тем, кто следует учению пророка Мухаммеда, продиктованному бесконечным, вездесущим, всемогущим Аллахом, путь к успехам открыт. Истинный мусульманин не должен отходить от этого учения, поддаваться соблазнам, за которыми следуют муки. То, что проповедуют неверные и подобные им, есть обман, рассчитанный на слабовольных. Особенно опасны такие, как Саид Габиев, и те, кто держит его сторону.

В толпе раздался ропот, перешедший в шум. Оратор, высокий белобородый чалмоносец, понял, что сказал то, что не следовало говорить. Он поднял обе руки перед собой:

– Конечно, наш немногочисленный народ, входящий в состав народов страны гор, должен действовать соответственно требованиям дагестанского правительства. Но если тот, кого прислали, заблуждается, мы обязаны поправить его или изгнать.

В это время на каменную ограду двора, обращённого к базарной площади, поднялся Саид. Он сказал:

– Почтенный кадий, слишком длинен окольный путь, избранный тобой для подхода ко мне. Ты заявляешь публично, что путь, по которому я иду, неверный, и требуешь моего изгнания. Я сойду с дороги. Но, обладая большим красноречием, ты не мог сказать о том, по какому пути хочет идти народ.

На ограду поднялся Манаф. Он сказал:

– Нет, мы не согласны с тобой, уважаемый кадий. Мы хотим, чтоб Саид Габиев остался комиссаром округа.

Но Саид Габиев покинул площадь…

Мобилизация в отряды партизан шла успешно. В один из дней, когда Манаф проводил занятия с мобилизованными, из Кази-Кумуха прискакал гонец с письмом от военревкома. В нём было написано:

«Товарищ Чанхиев, нам стало известно, что некоторые члены комитета «Итихади ислам», будучи сами не в силах что-либо сделать с растущим революционным движением масс, послали делегацию в Гуниб к имаму Гоцинскому с просьбой прислать войска для ликвидации ревкома и тех, кто идёт за ним. Если Гоцинский и другие, которые накапливают контрреволюционные силы, удовлетворят их просьбу, они, вероятнее всего, двинутся через Чох и придут с вашей стороны.

Для выяснения намерений противника следует произвести глубокую разведку в ту сторону. Подкрепление послать не сможем. Если силы врага окажутся превосходящими, идите на соединение к нам. Кумух. Ревком».

– Ну что же, придётся ехать.

После неудачного похода на Шуру Нажмутдин вернулся в Гоцо. Ленивый, с необыкновенной энергией он стал писать воззвания к единоверцам, объезжать аулы, призывая мусульман на «священную» войну с большевиками.

В Шуринском исполкоме знали, что он готовится к новому походу. Понимали, чем может всё кончиться, если безудержная стихия чалмоносцев хлынет с гор. Но не меньшую опасность для исполкомовцев представляли большевики. Если честолюбивого, тщеславного овцевода из Гоцо можно было купить подношениями, лестью, знаками внимания, большевиков невозможно было взять ничем.

В исполкоме без конца заседали. Ссорились, спорили, выносили постановления и решения по всякому поводу и без поводов. На одном из заседаний исполкома был поставлен вопрос о разоружении русских гарнизонов. Бывший царский генерал Халилов заявил:

– Лично я не доверяю русским солдатам. Этот скот давно пропитан духом большевизма. Они ждут минуты, когда можно будет повернуть штыки против нас. Их нужно немедленно разоружить, и пусть идут на все четыре стороны. Мы должны создать регулярные войска из местного населения, которые будут служить нам надёжной опорой.

На заседании присутствовали офицеры двух конных полков…

– Вопрос к господину генералу, – поднялся с места полковник Арацханов.

– Пожалуйста.

– Каким образом предполагаете осуществить дело?

Халилов ответил:

– В детали не будем вдаваться. Оперативность и внезапность обеспечат успех. Начинать придётся с артдивизиона.

Слово взял председатель исполкома Темирханов.

– Предложение генерала Халилова своевременно: слишком обострились отношения между солдатами и всадниками дагестанских полков. Как нам известно, Петровский гарнизон с первых дней основания Военнореволюционного комитета и большевистского Совета встал на сторону русских. Инженер Дахадаев дошёл до того, что стал якшаться с низшими чинами и простыми солдатами полкового комитета.

– Разрешите мне слово? – поднялся Бамматов. – Я вполне согласен с мнением предыдущих ораторов. Возражений не может быть. Здесь присутствуют господа офицеры. С их помощью составим конкретный план действий. Вынесем постановление, указав сроки и лиц, кому будет поручено осуществление этой операции.

На рассвете следующего дня полковник Сафаров с отрядом всадников подъехал к казарме артиллерийского дивизиона.

Никакой команды, никаких приказов. Всё было оговорено, заранее обсуждён план действий, оставалось только выполнять. Одна группа всадников направилась к оружейным складам, вторая спешилась, побежала к жилому зданию. Без единого выстрела, без шума были сняты караульные. Крепкий предутренний сон сковал солдат. Распахнув дверь, подпоручик беглым взглядом окинул ряды железных кроватей. Поморщившись от терпкого запаха солдатского пота, задрав голову, он дал команду:

– Поднимайсь!

Солдаты, приняв команду за боевую или учебную тревогу, повскакивали с постелей. С лихорадочной быстротой натянули брюки, сапоги. Те, что попроворнее, схватив оружие, кинулись было к выходу.

– Стой! Ни с места! Вы окружены, сдавайте оружие!

Ошеломлённые солдаты стояли растерянно и только теперь разглядели поднявших тревогу. Фельдфебель, который наконец пришёл в себя, узнав по форме кавалеристов конного полка, шагнув вперёд, обратился к подпоручику:

– Господин подпоручик, что всё это значит?

– Повторяю, вы окружены, немедленно сдавайте оружие!

– На каком основании?

В дверях появился полковник Сафаров. Кавалеристы расступились.

– На каком основании сдавать оружие? – повторил вопрос фельдфебель.

– На основании постановления местной власти! – ответил Сафаров, строго глянув на фельдфебеля.

– У нас есть своё гарнизонное начальство, которому мы подчиняемся непосредственно. Пусть оно явится и повторит ваш приказ. Иначе оружие не сдадим, – твёрдо сказал фельдфебель.

– Если не сдадите сами, нам дано право отнять оружие силой. Призываю вас к благоразумию, – мягче проговорил Сафаров, заметив, что солдаты поднимают винтовки. – Но учтите, вы окружены. К пушкам вас не допустим, оружейные склады в наших руках. Сопротивление приведёт к напрасному кровопролитию, чего мы не хотим и не советуем вам. Требование наше минимальное. Мы обязаны выполнить постановление тех, под чьей властью находимся. Задерживать вас не собираемся. Сдайте оружие и можете быть свободны.

Тогда выступил вперёд немолодой усатый артиллерист. Обращаясь к солдатам, он сказал:

– Братцы! Власть выше начальства. Если господин полковник имеет письменное предписание, заверенное печатью, пусть покажет, а ты, – солдат обратился к фельдфебелю, – человек грамотный, прочитай. Если там приказано изъять оружие, чего сопротивляться? Сдадим, но с условием, что часть винтовок и револьверов оставят нам, время вон какое, безоружному солдату нелегко будет добираться до дому, лихих людей много.

– Правильно! Правильно говорит! – послышались голоса солдат.

…Собрав свои пожитки, солдаты в тот же день покинули казарму.

Пехотный полк гарнизона помещался в одном из зданий южных казарм. Как только узнали пехотинцы о разоружении артдивизиона, в полку поднялся переполох. Немедленно был созван совет полка. Совет выразил свой протест против действий исполкома.

По главной улице Шуры, в полном боевом порядке, твёрдо отбивая шаг, проходили солдаты. Горожане, привыкшие ко всяким неожиданностям, с тревогой поглядывали на них. Никто из представителей власти или блюстителей порядка не помешал демонстрации. Полк подошёл к зданию исполкома. Делегаты, заранее выделенные от солдат и офицерского состава полка, отделились от колонны, вошли в здание исполкома.

Встревоженные члены исполкома были в сборе. Перепуганный Темирханов давал какие-то распоряжения полковнику Арацханову. Когда перед ним предстали делегаты пехотного полка, он бросил телефонную трубку, любезно предложил им сесть.

Переговоры длились долго. Наконец стороны пришли к соглашению. Полковнику Джафарову, так успешно справившемуся с артдивизионом, было предложено принять оружие у пехотного полка.

Копии текста соглашения, заключенного Советом солдатских депутатов с Шуринским исполкомом, были направлены в гарнизоны Хунзахской, Гунибской и Ботлихской крепостей с предписанием на имя начальников данных округов проводить солдат с гор до самой Шуры.

Исполком вынес постановление о немедленном формировании новых, регулярных национальных войсковых частей. В первую очередь Шамилёвского батальона и артиллерийского дивизиона. Были мобилизованы младшие офицеры – дагестанцы, ранее служившие в различных частях, приглашены некоторые русские офицеры из расформированного гарнизона.

Шуринский исполком пока был не в силах разоружить гарнизоны, стоящие в Петровске, Дербенте, Хасавюрте.

В то время, когда в Терской области, в Азербайджане повстанцы одерживали одну победу за другой, в сложной обстановке Дагестана власть начала прибирать к рукам контрреволюция.

Шуринский областной исполком решил покончить с Петровским военным гарнизоном и Советом депутатов. В состав Петровского гарнизона входил созданный Петровским ревкомом интернациональный полк, который особенно был неприятен националистам из Шуринского исполкома. Было вынесено решение разоружить в первую очередь этот интернациональный полк, затем разогнать сам Совет. Операция поручена командиру 2-го конного полка, часть которого стояла в Петровске. Из Шуры с сотней всадников выехал полковник Сафаров. Но командир конного полка с этим делом справился сам до прибытия Сафарова.

Узнав о делах местной контрреволюции, азербайджанские нефтепромышленники и мусаватисты прислали своих делегатов в Дагестан. Они рассказывали всякие небылицы о резне, которую якобы устраивают в Баку армяне. Просили помощи. После долгих дебатов было решено послать отряд во главе с полковником Сафаровым. Сафаров выступил. Но под натиском восставшего Бакинского гарнизона, не дойдя до Баку, вынужден был вернуться. В Петровске он узнал, что регулярные войска, созданные Шуринским исполкомом, прибыли в город накануне.

Сафаров поехал прямо в гостиницу, где находился командующий – генерал Халилов. После обмена приветствиями Халилов предложил Сафарову кресло.

– Рассказывайте.

– Как вам известно, под моим началом были 2-й конный полк, сотня 1-го конного полка и сто человек милиции.

– Но к вам присоединились по пути добровольцы.

– Совершенно верно, из Кюринского и Дербентского округов шестьсот добровольцев и триста пятьдесят азербайджанских беженцев, купцов и нефтепромышленников. Последние примкнули, когда мы высадились в Хурдалане. Но вы, конечно, представляете себе, что это за воинство.

– Скажем прямо, затея была никчёмной, – махнул рукой Халилов.

– А вы как действовали? – спросил Сафаров.

– Мы допустили другую ошибку. Как известно, наш исполком, узнав о движении Гоцинского с мюридами на плоскость, решил, опередив его, взять Петровск. И что же получилось? – с насмешкой продолжал генерал. – Нажмутдин пришёл в Шуру, занял город, провозгласил себя имамом.

– То есть случилось то, чего так боялись наши правители? – усмехнулся Сафаров.

– Впрочем, Магомед, – по-свойски заговорил Халилов, – я вспоминал тебя. На военном совете ты был прав, говоря, что лезть в Петровск не следует. Позиция на Атлы-Боюнских высотах, действительно, самая надёжная. Здесь нам не удержаться, можем оказаться в капкане.

– Тогда вы, кажется, были недовольны предложенным мною планом? – Сафаров, прищурившись, посмотрел на собеседника.

– Да, но ничего страшного. С этим барановодом придётся мириться. Он якобы собирается завтра прибыть сюда. А каковы твои планы, Магомед?

– Думаю вернуться к тем, кто меня послал.

– Значит, в Шуру?

– Да, в Шуру.

– Повременил бы до прихода имама. Мы сидим здесь как на пороховой бочке. Местные большевики ушли в подполье. Главная опасность грозит со стороны порта, могут подойти пароходы с большевиками.

– Если ударят с бортов орудия, право, при всём желании я буду не в состоянии вам помочь, генерал. Кроме того, меня, вероятно, ждут в Шуре. Нельзя оставлять город на произвол.

– Может быть, вы правы, полковник. Желаю счастливого пути. – Помолчав минуту, генерал строго добавил: – Надеюсь, 2-й конный полк останется здесь?

– Останется, – ответил Сафаров, поднявшись с кресла.

Отряд Гоцинского, действительно, на второй день через перевал подходил к Петровску. Встречать имама к Темир-Хан-Шуринскому шоссе, с офицерами с сотней всадников, выехал сам Халилов. Торжественные звуки старинного марша, исполняемого зурначом и барабанщиком, подняли дух старого генерала.

Поравнявшись с фаэтоном, в котором сидел имам, Халилов без помощи ординарца соскочил с седла. Кучер остановил фаэтон. Два нукера помогли имаму выйти из фаэтона. Нажмутдин остановился, протянул руку Халилову.

Нукеры помогли имаму вновь забраться на сиденье фаэтона. Грузно опустившись, имам указал Халилову на место рядом. Генерал сел, и фаэтон тронулся.

В гостинице на улице Барятинского был специально для имама приготовлен номер рядом с номером Халилова. Повара-персы в ближайшей ресторации готовили ароматный плов для духовного вождя мусульман Дагестана.

После обеда генерал Халилов рассказывал сладко дремлющему Нажмутдину и его приближённым, как он с войсками высадился в Петровске-Кавказском, в нескольких километрах от Порт-Петровска, как прорывался с боями к железнодорожной станции, как отчаянно сопротивлялись большевики, как затем красногвардейцы с ревкомом во главе с Уллубием Буйнакским погрузились на пароход «Аветик» и отплыли к Астрахани.

На второй день Гоцинский с Халиловым, разъезжая по Петровску, стали демонстрировать свою мощь. Празднично разодетые аскеры, увешанные драгоценными клинками, кинжалами, пистолетами, под звуки зурны распевали походные песни, гарцуя на улицах. Но сам город казался вымершим, лишь изредка в щелях приоткрытых ворот показывалась застывшие от испуга лица горожан. Даже местные богачи, противники новой власти, с сожалением поглядывали в ту сторону моря, где скрылся «Аветик». Испуг охватил всех. Только дерзкий норд-ост, разогнавшись с седой равнины Каспия, швырял в лицо чалмоносцам пригоршни песка, сбивал лихо насаженные папахи.

В тот же день начались грабежи складских помещений, пакгаузов железнодорожной станции и порта. Зарева пожарищ вспыхивали над разграбленными складами. На южной части набережной, там, где вокруг базарной площади теснились ряды лавок и магазинов, с шумом срывались замки, тараном вышибались окованные железом двери.

Жильцы маленького квартала, что располагался у берега моря, большею частью попрятались на чердаках. Оттуда и наблюдали за тем, что творилось напротив – в магазинах и лавках главного квартала Базарной улицы, между стройными рядами двухэтажных, добротных домов. Улица и площадь были запружены чалмоносцами. Лошади, осёдланные, навьюченные, цокали по мостовым, табунами стояли на привязи у деревьев. Довольные богатой наживой, воины имама несли на спинах, тащили волоком в одиночку и группами награбленное добро.

Когда имаму доложили о том, что петровские мусаватисты устроили резню ни в чём не повинных армян, Нажмутдин спокойно ответил:

– Это не грешно. Правоверный, уничтожив неверного, прокладывает себе дорогу в рай.

В Петровске осталось немало большевиков и красногвардейцев. Они действовали не только в подполье, но и открыто устраивали короткие летучие митинги, сколачивали отряды добровольцев. В нищих кварталах, не привлекающих внимания захватчиков, имелись целые арсеналы оружия.