Текст книги "Папа, я проснулась! (сборник)"
Автор книги: Марианна Гончарова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
«Потом дорасскажу…»
Не знаю, о чем этот рассказ. Может быть, он про катер, или про Геннадия, которого Лева выручил, или про жену Геннадия Тамилу Афанасьевну, или про гениального Леву. Но я вообще-то хотела про Леву.
Это же издевательство какое-то, этот Лева. Нет, он был прекрасный сотрудник, партнер. Истинный гроссмейстер в решении самых безнадежных проблем. И нарасхват. Только разговаривать с ним сложно. Особенно слушать. А так ничего. Он и сам говорит:
– Я найасхват. Я вейный как пес! Ты платишь, я тйюжусь. И все, что мне пойучили, делаю в сйок. Ехать так ехать. Йаботать так йаботать. Сйяжаться так сйяжаться.
Йаньше люди ведь как? Чтобы ноймально жить, они менялись жьятвой. Ты йаботал на спийтзаводе, он йаботал на сыйзаводе, тот йаботал на колбасной фабьйике. Кьюговойот жьятвы в пьйийоде. И какая схема? Ты хочешь стьёить дом? Звонишь мне. Я меняю спийт на сый, сый на колбасу, колбасу везу на кийпичный завод. А дуйочку-дочку дийектора спийтзавода устйаиваю учиться на косметолога. На тебе кийпичи, стйой себе дом. Один я бйал деньгами. Так что я один жил в Евйопе уже в пйошлом столетии. А сейчас вообще легко – все по телефону. Все. Кйьоме детей.
Ему говорят:
– Лева, ты замечательный, надежный человек, Лева, на тебя можно положиться, но с тобой очень сложно разговаривать, особенно по телефону, Лева, ну сходи же к логопеду. Лева.
А Лева отвечает:
– Некогда. А по телефону такое не йешишь.
А тут шеф его давний к нему обратился. Выдричуба Геннадий. Такой хороший парень. Ничего вообще не боится, бесстрашный как сокол. Но жена его Тамила Афанасьевна – это было такое издевательство в его жизни, практически такое же неизлечимое, как Левина дикция. Она, эта Тамила Афанасьевна, так достала мужа Геннадия, что не то что работать – жить не было сил! Только пить. Почему? Тамила Афанасьевна была очень разговорчивая. «Подумаешь!» – скажете вы. Просто вы не знаете Тамилу Афанасьевну! Она бубнила сутками. Ночью даже разговаривала. Потрясет мужа за плечо, слушай, Геннадий, я тогда не дорассказала тебе. И дорассказывает. Нудно, монотонно покачиваясь всем корпусом и поглаживая ладонями колени.
Обижать ее было неохота. Почему? Потому что, если ее обидеть, она еще больше будет говорить. И при этом очень громко. И пойдет соседям рассказывать. И маме своей будет звонить. И пересказывать тысячу раз одно и то же. И перезванивать опять подругам или маме: ой, я же не дорассказала тебе. И дорассказывает.
Почему так, Тамила Афанасьевна? Объясняю. Она работала в узле связи. С десяток лет старательно подслушивала разговоры абонентов. Ну как подслушивала. Нет, не по долгу службы. А по призванию. Она обычный оператор была же: «соединяю», «номер не отвечает», «ожидайте на линии», обычный оператор, которая 07. Короче, она подслушивала из любви к работе. Обожала всякие мелкие детали. Вслушивалась. Вникала. Иногда прямо голову теряла и подключалась к разговору, подсказывала ответы. Например, одна звонит своей подруге в другой город, почему у тебя блинчики получаются такие тонкие и при этом кружевные. А вторая говорит, не знаю, мне мама делает. Тамила Афанасьевна не выдерживает – р-раз! – подключается и говорит, потому что на дрожжах надо. Эти две, которые про блинчики, думают, что такое, кто это. А это Тамила Афанасьевна. Жаловались на нее, конечно. Но она ж была полезная на службе своей – и дело знала и, подключаясь, учитывала детали: все могла рассказать и дорассказать. Безвозмездно. А с эрой мобильных телефонов она оказалась не у дел. И теперь ей разговоров не хватает. И она разговаривает с кем попало. Спрашивает. Отвечает. Когда готовит на кухне – подробно рассказывает. Это сейчас положу, потом то насыплю. Рассказывает, как ходила в магазин, сколько заплатила, как на нее кассирша посмотрела. Сплетничает сама с собой. Всем надоела, люди под любым предлогом от нее удирают. У Геннадия попугай жил. Когда купили, знал только одно слово: «мент». А когда попал к Тамиле Афанасьевне, стал говорливый – чисто депутат. Потом того хуже, не выдерживал информационной и смысловой нагрузки – принимался головой о прутья клетки биться. И кричать «щас дорасскажу, Геннадий, щас дорасскажу», потом вообще: выбрал время, выбил дверцу, улетел. По-видимому, очень далеко. И спрятался.
Тамила Афанасьевна повсюду ходит за мужем и говорит ему: «Что расскажу сейчас, Геннадий». Рассказывает. Геннадий имя свое возненавидел. Один раз просто на рассвете, когда услышал «Геннадий», подхватился и на дачу уехал. Ну как уехал. Удрал. Как его попугай. Телефон отключил. Хотел в тишине. Его даже птицы в саду раздражали. Все казалось, что они: «Дорасскажу, Геннадий, дорасскажу». А потом показалось, что это «дорасскажу-дорасскажу» стало громче. Потом совсем рядом: «Дорасскажу». Опа! Сама Тамила Афанасьевна догнала, приехала. Дорассказать.
Вот честно, если бы не ее красноречивость, цены ей бы не было. Готовила – пальчики оближешь, откусишь и сжуешь. Еще попросишь. Чистота в доме, как в хирургическом шкафчике. Все выглаженное, все выстиранное. Живи – не хочу. И ведь не хочу, с тоской думал Геннадий. Начал соображать, как избавиться хоть ненадолго. Решил купить катер, выплывать на центр реки Днепр, там заглушать мотор и сидеть в тишине. Просто сидеть – не рыбачить, ничего. Потому что там, на середине Днепра, даже птицы не мешают, поскольку редкая птица… ну вы знаете, да. Или дорассказать?
Нашел и купил Геннадий рухлядь – старый адмиралтейский катер, вылизал его под бубнеж жены Тамилы Афанасьевны, мечтая – ничего-ничего, вот скоро выйду на середину Днепра, и тогда…
Но катеру, как выяснилось, нужен был мотор. Вообще, всеми покупками: катер, ремонт, покраска, мотор – занимался Витя. Помощник. Главный инженер когда-то где-то. Ой, я вас умоляю! Это было еще одно издевательство какое-то, этот Витя. Сколько на самом деле стоил катер, сколько стоил ремонт, сколько стоил мотор – никто не знал. И оказалось, что Витя установил на катер мотор от правительственного автомобиля «Чайка». Признался только потом. Логика, конечно, была в его действиях: катер адмиралтейский, мотор с правительственного автомобиля. Нормально, да. Если бы Витя так не пожадничал.
После ремонта перевезли катер из мастерской на Днепр. Запустили. Оказалось, что катер пил бензин, как верблюд воду. В жару. Спустя три месяца в пустыне. Пил-пил, пил-пил, заглох в центре Днепра. А поскольку редкая птица… Ну вы знаете. Потом дорасскажу… А телефон Геннадия остался на берегу, чтобы Тамила Афанасьевна не беспокоила. Так что сидеть на середине Днепра пришлось долго. Потом катер дал течь. Геннадий принялся вычерпывать воду. А Тамила Афанасьевна в это время добивала новостями, рецептами и сплетнями соседей по даче. Когда соседка повязала на голову мокрое полотенце, воспитанная – нет чтобы просто выгнать, – Тамила Афанасьевна стала делиться знаниями, как нужно лечить голову. Говорила: вот была у меня одна абонентка, она была врач по акупун… акупунктуре… Акупунктура это… ну потом дорасскажу. Короче, ей, этой врачихе, дочка звонила, значить, из Киева, так она рассказывала, на какие точки надо нажимать, сейчас вам покажу эти точки, сразу перестает болеть, и, даже когда у моего мужа Геннадия болела голова, а у него часто болела голова наутро… Ой, – Тамила Афанасьевна вдруг сообразила, что мужа Геннадия нет рядом целый день, кинула соседям «потом дорасскажу» и побежала искать. Нашла на берегу, куда притянули дырявое это корыто со злющим Геннадием на капитанском мостике в закатанных штанах. А Тамила, ну такая ж обязательная, убедившись, что муж нашелся, вернулась бегом к соседям дорассказать про акупунктуру, а Геннадию пообещала, что, как вернется, дорасскажет ему про новых соседей.
Геннадию посоветовали, ты к Леве обратись. Он достанет тебе нормальный катер, хоть американский, хоть какой.
– Айайаай! – Лева, пыхтя, сопя и переваливаясь, медленно обошел катер, который, как квелая рыбка, лежал бездыханный на берегу. – Как кьядут! Как кьядут! Айайа! Кьядут все! Но мало кто вам скажет, сколько он укьял. Пойадочные кьядут у госудайства. А мейзавцы! – кьядут у дьюзей. Что ж ты сьязу ко мне не обьятился? Хойошо, – Лева хлопнул пухлой ладошкой по проржавевшей обшивке катера, и там осталась вмятина, – я вам этот пьодам, а новый катей достану. Немного подождите. Недели тьи.
– Лева, побыстрей. Я хочу тишины, Лева.
– Понимаю, – Лева увидел идущую по направлению к ним Тамилу Афанасьевну, – я вам пейезвоню, – шепнул он поскучневшему Геннадию и малодушно бежал. Ему вслед неслось: «Лева, куда вы? Я же вам не дорассказала».
Через три дня Лева перезвонил:
– Поздьявляю! Ты купил катей.
– Где он? – воспрял духом Геннадий.
– В Майами. На пьичале. Скойо будет.
Через две недели элегантный маленький катер покачивался на днепровском причале.
– Как, Лева?! Как?! – рассчитываясь с гроссмейстером, дивился Геннадий. – Ну продать, ладно. Но купить? За неделю?! Перевезти! Из Майами! Сюда?! Как?!
– Пьёще пьёстого, когда есть телефон, – пересчитывая купюры, Лева пожал плечами. – Я позвонил йавину Бейдичева. Йавин Бейдичева позвонил йавину Сайатова. Йавин Сайатова позвонил йавину Майами. Они – бьятья. Двоюйодные. И все. Ведь не пйоблема найти катей, Геннадий. Пйоблема найти честного человека. И он – пейед вами. Все. Мне пойа. Пейезвоню.
– Лева, ты всесильный, Лева! – пожимая на прощание руку, искренне восхитился Геннадий.
– Ойел мух не ловит! – кряхтя усаживаясь в автомобиль, попрощался Лева.
Геннадий был счастлив. Во-первых, новенький американский катер. Во-вторых, честный человек Лева. В-третьих – грядущая блаженная тишина. Прекрасная райская тишина: плеск воды и редкая птица долетит… Ну вы знаете. Что вам дорассказывать.
И уплыл Геннадий по Днепру куда глаза глядят. И ни одна «Жди меня» найти его не может. Откуда я знаю?
Так вот Тамила Афанасьевна повадилась ко мне ходить, рассказывать подробно… Вот опять пришла. Ладно, потом дорасскажу…
Города и люди
(дорожные истории)
Посвящается Светлане Борте —
человеку и воздухоплавателю
с благодарностью за то,
что она помогла мне победить себя
Все имена и фамилии подлинные
Бесформенную мою неосознанную мечту о том, что пора написать книгу о путешествиях, о путешествиях куда угодно, хоть в ближайшее село или на соседнюю улицу, Небеса поручили моим друзьям.
Их, к счастью, много. Они живут в разных городах, в разных странах, на разных континентах. И это именно их фантазия, их удивительные, идущие наперекор суетной жизни, идеи, и главное – их постоянное желание соединять хороших людей – были причиной этих немыслимых для меня подарков: неожиданных поездок и удивительных встреч. Например, Мєейлис Кубитс, начальник мира, успешный испытатель-практик такого понятия как дружба народов, зовет меня участвовать в проектах «Народной дипломатии», которые проходят в разных городах и странах.
Или Галя Рыбникова.
Она уже несколько раз приглашала меня выступать на конференции «Лимуд» в Кишиневе. Это такая еврейская школа, где учат всему, что не помешало бы знать любому хорошему человеку в нашей Вселенной. Всех желающих учат: взрослых, детей, бабушек и дедушек, младенцев тоже. У тебя не спросят, ты еврей или ты исландец, ты болгарин или ты киргиз. Приходи, приезжай, учись тому, чему щедро учат разные выдающиеся знающие дело люди.
Или шляхетный пан Юрий Ковальский, редактор киевского журнала «Радуга», и вся его редакция.
И другие, не менее прекрасные мои друзья.
Они меня зовут, и мне остается самое простое – соглашаться, ехать и записывать, записывать, записывать…
Кишинев
Костя-танцорВодитель останавливал микроавтобус на каждой станции и шел визировать какие-то свои бумаги. Пружинистый, легкий, точный и тугой шаг. Шел ритмично, поводя плечами, покачивая игриво головой, как будто слышал музыку.
– Костя, ты занимаешься где-то?
– Что «занимаешься»? – не понял водитель.
– Ты танцуешь где-то? – спросила я, предполагая, что по вечерам он переодевается, идет в какой-то свой Дом культуры и репетирует в ансамбле, например «Жок».
– Да-а, – ответил Костя, выразительно подмигивая и опять поигрывая головой под неслышимую мной музыку, – очень танцую. Многа, – на ломаном русском продолжал Костя, – на свадьбы танцую, на куматрии (крестины) танцую, именины. А когда храм (то есть храмовый праздник) – силно много танцую. Сырбу танцую, джок, знаешь джок? Ы, валс танцую, танго́ ище танцую. Разный танцую таниц. А ты знаешь танцывать? – в свою очередь поинтересовался Костя.
– Ээээ, – неопределенно замялась я, боясь, что Костя сейчас заведет музыку посреди поля, щелкнет каблуками, и мы с ним пустимся скакать, радостно присвистывая, гикая и повизгивая.
(Если честно, я обожаю танцевать молдавские танцы. Но у нас их почему-то танцуют как-то очень мрачно и солидно. Ну вот, например. Встанут люди в круг, возьмутся за руки, держа их вверху, на уровне плеч, и двигаются ритмично под музыку с очень и очень серьезными, даже подозрительными лицами. Пока этот хоровод двигается, дамы могут рассмотреть наряды друг друга, а кавалеры могут рассмотреть дам. Ну это, как правило, в начале торжества. Наверное, потом лица гостей веселеют, но я в это время уже смотрю второй сон, ухожу с таких мероприятий рано.)
– А кум текямэ? Тебе как имя? – Вот что мне нравится, что водители автобусов называют меня на «ты», как бы по умолчанию приравнивая мой возраст к своему, и это мне очень льстит. Или они ко всем так обращаются? Ну да ладно.
– Марианна, – отвечаю и волнуюсь, потому что водитель чуть ли не всем корпусом повернулся ко мне, а на дорогу не смотрит.
– Щаз! – многообещающе кивнул он, порылся в коробке с дисками и, выудив один, вставил его в дисковод.
В динамиках прозвучало бойкое вступление, и сладкий мужской голос запел весело про Лилиану и Мариану, как я поняла, о двух красавицах и о том, кого бы ему выбрать. Костя же водитель, как только включилась музыка, вообще сдурел – стал подскакивать на своем сиденье, крутить и махать то одной, то другой рукой в воздухе, отплясывать верхней половиной своего веселого молодого туловища и подпевать, время от времени поворачиваясь ко мне, подмигивая, мол, ну как я тебе, а? фрумушика, а (то есть красотулечка)?
Весь автобус, набитый пассажирами до отказа, с осуждением на меня уставился, мол, довела человека, ополоумел совсем, теперь неизвестно, куда приедем и приедем ли. К счастью, мы въехали на границу между Украиной и Молдавией, водитель с сожалением выключил музыку и посуровел.
К автобусу подошел молодой пограничник с изумительной красоты овчаркой. Она взыскательно оглядывала автобус, обнюхивала багаж, искала оружие, наркотики и что-то там еще запрещенное. «Надо же, – говорю кому-то, – какая дисциплина, ни на что не отвлекается, слушает только команды кинолога, напряженная, спина ровная, вытянута как струнка, уши торчком, хвост в линеечку». Ничего не обнаружив, кинолог и собака ушли в сторонку, все равно строго на нас поглядывая, чтобы мы не расслаблялись. Я думала, что ж он так жестко с овчаркой. Но кинолог, как будто услышал мои мысли (а там кто знает этих пограничников, может, они и мысли слышат), потрепал собаку по лоснящемуся пушистому теплому загривку и отдал команду «сидеть». И вдруг собака, не подчинившись приказу, сделав самовольно всего лишь шаг или два, тесно прижалась головой к ноге кинолога, потерлась мордой о камуфляжные его штаны и так замерла, прикрыв глаза. Кинолог, не глядя вниз (как я поняла, у них этот ритуал происходил уже не в первый раз), перенес руку на крупную умную собачью башку. Погладил ласково и по-детски. Еще погладил. И мягко повторил: «Сидеть, Мальчик. Сидеть». Мальчик подчинился и сел на хвост столбиком, ровненько поставив лапищи, вывалив язык и не сводя шоколадных человеческих преданных глаз с кинолога. Любовь. Верность. Дружба.
– У вас есть антиквариат? – поинтересовался таможенник, раздумывая, открывать мою сумку или нет. И спросил так, как будто ему срочно надо: то ли для отчета, то ли для подарка. То ли просто посмотреть. Мне очень хотелось его выручить, но из антиквариата в тот день среди моих вещей была только я и мои дорожные видавшие виды кроссовки. Ничего другого не было.
Мы въехали на территорию Молдовы.
Хоть легонько рукойРядом села тетечка, на колени усадила вместительную сумку, из недр ее принялась отщипывать что-то и кидать себе рот. Это что-то пронзительно пахло чесноком. И водитель стал оглядываться, сопя и фыркая, и ничего не говорил, потому что женщина была довольно пожилая. Но с очень хорошим аппетитом. Она все клевала и клевала что-то чесночное из своей неохватной торбы, и уже все пассажиры нашего маленького автобуса стали фыркать и тихо негодовать.
Наконец мы подъехали к какому-то месту, где стояли деревянные столики с лавками, а за ними небольшие торговые ряды.
– Тут можно кушать, – пригласительным жестом, обращаясь в основном к женщине, сказал водитель Костя.
И моя соседка, подхватившись, первой выскочила из автобуса, побежала к столу, уселась и там уже разошлась вовсю: подоставала из своих мешков всякого и так вдохновенно на все это накинулась – давай откусывать от того да этого, что я прямо позавидовала такой страстной любви к продуктам питания. Особенно в дороге, на пыльной остановке, не помыв руки и деля обед с мухами, осами, заползшими на стол муравьями и прочими насекомыми.
Когда мы наконец опять тронулись, тетенька, не успокоившись, вновь принялась клевать что-то таинственное с чесноком из своего мешка. Костя-водитель не выдержал, остановил автобус и, развернувшись, закричал на молдавском языке что-то не очень вежливое. Женщина оказалась не промах и ухитрялась орать и бурчать ему что-то обидное в ответ, не прекращая поклевывать из мешка. Костя вдруг крикнул на ломаном русском:
– Я не могу любить этат запах. Я – человек искусствий.
И, кинув взгляд на мое позеленевшее от запахов лицо, простер руку в мою сторону, вспомнив, с каким интересом на таможне пограничники разглядывали мои книжки, которые я везла на презентацию в Кишинев, сличали портрет на обложке с оригиналом и жали мне руку на прощание, вдруг выкрикнул:
– Она тожы чилавек искусствий! Да? – вскричал этот беспокойный милый парень, водитель-танцор. – Мы здесь все, – Костя обвел рукой всех пассажиров, – все людей искусствий!
Люди в автобусе приосанились. Костя опять ткнул в меня пальцем:
– Она про все написать в книга! Или в газета! И все узынают, как вы кушалъа устурой в мой аутобус!
Устурой, насколько я поняла, и был злополучный чеснок.
– Напишышь в книга? Да? – призвал меня водитель Костя к ответу.
– Напишу! – пообещала я.
Женщина то ли испугалась огласки, то ли, поскольку нечего уже было клевать, принялась клевать носом и валиться мне на плечо. И наконец уже совсем уютно устроилась на мне и захрапела. Подруга мне говорит, что любовь – это когда ты наслаждаешься даже тем, если к тебе прикасаются хоть легонько рукой. Вот родные любимые люди меня обнимают – мне очень нравится, я наслаждаюсь, значит, я их люблю. Внук Андрюшка дает мне в пути свою лапку, я просто млею от счастья, как я его люблю. Кошка Скрябин садится ко мне на колени и подталкивает головой мою руку – гладь – мне нравится, значит, я ее люблю. Даже знакомая ничейная собака Сириус вдруг касается ласково моей руки, и я понимаю, что я люблю Сириуса, ну недаром же у меня всегда припасено для него что-то вкусное. А эту вот чужую спящую женщину с хорошим аппетитом я совсем не любила. Но я ее терпела. Не знаю зачем. Не знаю, зачем люди терпят тех, кого не любят. Из вежливости? Из жалости? Как Ахматова – из уважения? Эту тетеньку я не любила. Не уважала. Жалела. Даже переживала за нее. Что вдруг испугается, будет стресс, начнется икота, вдруг поймет, что она одна-одинешенька, и ее никто не любит, даже я, случайная спутница ее, человек искусствий. Пусть лежит, подумала я. И тетенька, повозившись, спихнула меня совсем-совсем к окну, навалилась всем своим весом и заснула еще крепче.
Но с другой стороны, если бы не уселся рядом со мной такой колоритный персонаж и не испортил мне и другим пассажирам веселую с Костей-танцором дорогу в Кишинев, что бы я вам рассказывала сейчас, дорогой читатель?
Нет, ну наверняка бы что-то рассказывала. Допустим, о том, как Костя-водитель громко пел. Еще о том, какие веселые аккуратные домики стояли вдоль дороги, какие приятные люди попадались мне на пути и что многие дорожные указатели в Молдове – желто-голубые. А это цвета нашего украинского флага, что трогало душу до слез.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.