Электронная библиотека » Марианна Гончарова » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 12 декабря 2014, 15:06


Автор книги: Марианна Гончарова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава третья
Почтовые истории

Время относительно, когда ты сидишь одна, а вокруг тебя плещется ночь. Кто знает ночные бдения – понимает. То ли вчера, то ли сто лет назад – уже не имеет никакого значения. Эта память аккуратно сложена, как газеты 1914 года с портретами красавиц сестер милосердия и благородных офицеров царской армии в старый сундук с округлой крышкой и металлическими углами. Как вырезки из журнала «Огонек» времен перестройки с публикациями еще вчера опального любимого Довлатова.

Ужасные девяностые. Времена смутные. Времена жуликов, мошенников, авантюристов, доморощенных целителей и экстрасенсов. Время веерного отключения света и ночных страхов, неожиданных и шокирующих новостей.

Стыдно сказать: учителя получали зарплату… водкой, а старшеклассники эти ящики с водкой и разгружали в школьном дворе. Но наши педагоги, униженно мотаясь по городу в поисках сбыта своей зарплаты, все равно работали на совесть, дети поступали в лучшие вузы страны. И люди верили в лучшее. И хотели чудес. И чудеса не заставляли себя ждать.

После объявления перестройки вдруг потянулся сначала тоненький ручеек писем из-за рубежа. И что греха таить, бывало, что и небольшое наследство получали люди. А чем дальше, тем больше открывались пути-дорожки. И со временем хлынули в город потоки корреспонденций в элегантных конвертах с логотипами различных адвокатских контор. Писем на гербовой бумаге с печатями и, главное – цифрами, цифрами, цифрами. Просто город наш во времена лихие еще в позапрошлом веке все время захватывали. То одни через город бегут, то другие скачут, то третьи едут. Власть все меняется и меняется. То одна власть придет, то другая притащится. То под пьяную руку вообще наш город разделили на три части. Людям это надоело – не жизнь, а прятки: ховайся без конца сам, урожай прячь или нажитое, накопленное. Короче, стали уезжать, эмигрировать. А в девяностые принялись разыскивать своих родных. Кто сам, а кто и через кампании или адвокатские фирмы. И потянулись домой к моей маме просители за переводом с английского и на английский. Тогда еще у нас не было бюро переводов, помогали по-дружески, по-соседски и бесплатно. Мама за «большое спасибо, мадам Гончарова, чтоб вы были здоровы», а я – за «дай Бог тебе, Марусенька, жениха щедрого и красивого».

По городу поползли слухи, что потомки эмигрантов получают из-за границы посылки с подарками, деньги и даже наследство.


Уже знакомая нам баба Надя была первым человеком в этом списке, но далеко не последним.

Сколько лет она ходила к моей маме переводить письма из Канады. И писать ответные. Большая, грузная, с палкой, уже тогда очень пожилая и всегда в сопровождении маленькой, такой же пожилой, собачки с седой мордой. Они еле подымались к нам, на второй этаж, одинаково переваливаясь как уточки. Тут сыды, бросала собачке баба Надя и, хрипло дыша, долго снимала галоши, оставалась в больших толстых вязаных носках, проходила в комнату, прилежно удобно усаживалась. Мама давала ей время перевести дух, приносила воду. Чуть отдохнув, баба Надя доставала откуда-то из своих многочисленных надетых одна на другую кофт элегантный узкий бледно-голубой конверт. Мама разворачивала письмо всегда на одинаковой полупрозрачной хрустящей бумаге и начинала переводить:

– «Дорогие тетя Надя, дядя Иван, племянники Коля, Рома, Женя, Марьяна и Кристина…»

– А чо мойий старенький мами, дай йий бох здоровичка, не пышуть «здрастуйтэ, шановная двоюридная прабабушка Эляна»? – вмешивалась баба Надя.

Моя мама пожимала плечами.

– О, – возмущалась баба Надя, – всем здрастуйте, пожалуста, а мами – не.

– «Мы получили от вас платки с цветами, национальным орнаментом, черный и красный, с кистями по краю и даже заплакали, какие они красивые», – продолжает переводить мама.

– Дааа, – ябедничает баба Надя, – я тоже плакала, когда их доставала. Такие деньги заплатила!.. А они в ответ две шапки прислали ненужные, небось сами вязали. И крестики пластмассовые зеленые. От куда я крестик той зачеплю зеленый. Батюшка наш спугается тово зеленого крестика.

– «Вы так добры, – продолжает моя мама, просто удивляюсь ее выдержке, – что спрашиваете, что нам прислать. Мы бы просили вас прислать нам три нитки кораллов на память о нашей украинской юности, если это не будет вам очень дорого».

– Будет! – загромыхала баба Надя, – будет дорого нам! Ты бачь! Они никогда не спрашуют, что вам прислать, тетя Надя, что-то, может, вам мериканское з национальным йихним орнаментом з кистямы! А ну напиши давай, – баба Надя тыкает натруженной тяжеленной ладонью в письмо, – напиши, шоб прислали Женику джексы.

– Что-что? – переспрашивает мама.

– Тай штаны такие. Джексы называються чи як.

– Джинсы? – Мама осторожно.

– Джинсы? Джексы чи джинсы? Може й джинсы, – отзывается смущенно и устало баба Надя.

Мама раскладывает листки для письма, смотрит на бабу Надю вопросительно. У той лицо становится торжественное, напряженное и чуть растерянное, как будто она говорит речь на трибуне:

– Здрастуйте, дорогие племянницы Нэнси, Дороти и твой, Дороти, сын и мой внучатый племянник Брендон, шо работает у банке… – Выражение лица бабы Нади меняется на привычное, и она маме склочно: – Шо уже нэ может свойий мами коралив купыть? По всему свету ездит туда-сюда, а коралив мами нэ може прывезты? – и задумчиво: – А може, й нема коралив нидэ… Токо в нас воны ростуть.

Мама старается не углубляться в технологию добычи и выращивания кораллов, пишет дальше под диктовку:

– А в огороди у нас есть усе. И лук, и чеснок, и морковка, и картошка, и кукуруза. И еще лук есть…

– Лук писали уже, – мама замечает неосторожно.

– Игде?! – вытягивает шею баба Надя, сурово пялясь в листок с непонятными ей словами на английском, – ничо не писали. Ничо не писали про лук!

Мама вздыхает и выводит на листке «…and onions again».

– Я ж отако грядки по порядку говорю! – бушует гостья. – А ну давай проверяй меня: отут в меня морковка, написала?

Мама послушно кивает.

– Отут в меня картошка, отуто кукуруза, а он тама, – баба Надя машет в воображаемую даль, – за грушой – лук и часнык. Написала?

– Написала. – Мама вздыхает.

– О. Я ж все помню, где у меня есть шо. Ты хоть бы зашла, або своих дивчат бы прислала. Я тебе б дала яблучок, и таких, и таких. Морковку дам. Ты все на базаре покупаешь? Ооот. Лука тебе дам, все равно ж пропадает в меня лук, столько луку посадила, и там, и там, де место свободно было, там посадила везде. Петрушки тебе дам. У меня така кудрявенька есть, запашнаааа, ух, в борщ хорошо. А борщ я варю знаешь як? Беру петухааа…

– Может, простите, письмо допишем, – перебивает мама.

Лицо бабы Нади опять хмурится, она откашливается и торжественным голосом продолжает:

– Дорогие племянницы, от вы спрашували, как дедушка Петя себя чувствоваит. Так дедушка Петя з ногамы…

Мама ждет продолжения.

– Пышы, – командует баба Надя, – но-гы.

– Что «ноги»? Болят? Мается ногами?

– Та не то шобы болят, – опять выходит баба Надя из образа и откидывается на спинку стула, – так иногда, колени крутыть. От знаешь, на погоду, крррутыть, крррутыть. И в меня крутит. У тебя крутит, не? Так ты ж молода. А в меня крррутит, най йий бис. Пыши, не болят ноги ни в кого. А то подумают, что я жалуюся. И пришлите нам вже те джексы для Женика, а то вин кожный дэнь просыть. Если, конечно, захотите если… Конечно, если зможете. – Она бухает тяжелой ладонью по столу. – А ничо не захотят, ничо не змогут! Жадные. От у меня. – Баба Надя опять копается в недрах своих одежд и выуживает сложенный листочек с мерками: ширина, длина, рост – и вдруг злится: – Ище той Женик, слухай! От надо мене так унижаться, просить якийсь штаны? От боооожечко. Ну давай, чытай, шо мы отут насочинялы з тобой.

Мама читает письмо бабы Нади своим племянницам, переводя его с английского: «Здравствуйте, дорогие племянницы Нэнси, Дороти и твой, Дороти, сын, мой внучатый племянник Брендон…» Баба Надя иногда кивает, иногда подозрительно прислушивается, недовольна, мол, не так она говорила, иногда соглашается, мол, как складно все она придумала про джинсы. С ее благословения мама подписывает конверт, баба Надя слюнявит его и заклеивает. Потом прячет опять же в каком-то потайном кармане, кряхтя, встает, переходит в прихожую, с трудом надевает свои чуни на отекшие ноги, тяжело ступая, выбирается из квартиры, постукивая палкой. С усилием поднимается ее старая седая собачка, и они медленно спускаются вдвоем и уходят до следующего письма.

– Мам, а баба Надя тебе платит?

– Не-а, – смущается мама и оправдывается: – Ну она же всего-то раз в месяц, а то и в два приходит.

– Но сидит же четыре часа!

Мама вздыхает и рассказывает, как однажды бабушка Александра, мама моего папы, то есть мамина свекровь, пришла с рынка и принесла ведро мелких с черными пятнышками абрикосов. Мама даже возмутилась: кругом ветки ломятся от оранжевых сочных сахарных абрикосов, а бабушка принесла что-то такое, что и выбросить не жалко.

– Мама! – воскликнула моя мама. – Зачем же вы купили эту гадость? Они же мелкие, червивые. Пусть хоть и задешево.

Бабушка устало присела за стол под орехом во дворе и ответила:

– Детонька, – так она сказала моей маме, – она была такая старенькая, та бабушка с абрикосами, что ей те пять рублей уже так надо было дать. Без абрикосов.

И я понимаю, что мама выполняет завет моей бабушки. И тратит свое время на бабу Надю так. Потому что та пожилая, изработанная, уставшая и больная.

– Ну что, – спросила мама в следующий раз, – купили кораллы своим племянницам?

– Та купыла. – Баба Надя потупилась, водит палкой по полу.

– Дорогие? – поинтересовалась мама.

– Та не.

– А… сколько?

– Та рубиль. Одна нитка – рубиль. Были в магазине бусы. Поглядела – червоные, значыть корали. Та й купыла.

Так что баба Надя все-таки не промах, добилась своего. И джексы Женику прислали мериканськы, и Женик потом в Америку поехал. И на работу его там устроили. И денег он оттуда привез, и машину купил. И свою долю наследства баба Надя получила из Америки, дом купила. И сейчас баба Надя ходит по двору и никак не угомонится, ворчит и ворчит. А я сижу на крыше и радуюсь, какая она все-таки замечательная и молодец. Молодец, что живет, и жизнь любит, и наряжается на базар. В свои девяносто лет. Вот бы она еще и правнуков на коленях покачала. Так и крикнула бы ей с крыши:

– Эй, баба Надя! Нет ли у вас коралив?

Но боюсь испугать. Наконец она закрыла входные двери, свет над двором погас. Угомонилась.


Однажды поздно вечером к нам в окно постучали, осторожно и вежливо, проигнорировав дверной звонок. Так раньше стучали соседям в селе. Это сейчас электрические звонки с музыкой из Пьяццолы даже на калитках, а в то время… ну я говорила. Итак, кто-то тихонько постучал в окно указательным пальцем. Дедушка, ветхий – из прошлого времени, гладенько выбритый, в сорочке, застегнутой на все пуговицы прямо под горло, видно, что готовился, красивый маленький седой дедушка с бородой, очень смущаясь, волнуясь, протянул мне длинный голубой элегантный конверт, грязный, мятый, обросший печатями и штампами, побывавший в разных руках, в разных странах. Конверт с каким-то логотипом, уже заклеенным дополнительными марками, предназначался мистеру Щербанюку Мыколаю, живущему в селе Сынжер Черновицкой области. А поскольку село Сынжер в 1949 году переименовали в Жиловку, то письмо, не нашедшее адресата, отправлялось назад в Канаду, а оттуда настойчиво, приклеив новую марку, отсылали его обратно в Сынжер. Пока кому-то из почтальонов не пришло в голову проверить старые справочники и убедиться, что Сынжер – это Жиловка. И что адресат Щербанюк живет в том самом доме и на той же самой улице, что указана на конверте. Маленький дедушка, как потом выяснилось тот самый мистер Мыколай Щербанюк, шепотом, оглядываясь опасливо, попросил перевести «письмо из Канады и никому не говорить, а то еще заберут по статье как космополита на десять лет без права переписки».

– Я, признаться, специально приехал к вам под покровом ночи, – прошептал дедушка мистер Щербанюк, – а то смотрю, письмо ж по-иностранному написано. Мало ли, вдруг шпионаж пришьют или что еще. Страшно испугался.

Дедушка робко присел на краешек стула и аж вскрикнул и чуть не свалился набок, когда я наклонилась к нему с маленьким подносом, предложив чаю с пирожками.

– Ой, не-не-нет! – испуганно заверещал дедушка, – вы мне переведите от это, и я побегу.

Я развернула письмо и стала читать вслух:

«Уважаемый мистер Щербанюк!

Я, Джон Леман, адвокат страховой конторы «Леман и сыновья» вынужден с прискорбием сообщить, что ваш родственник Димитрий М. Щербанюк упокоился с миром в возрасте 97 лет и похоронен в городе Ванкувере на кладбище «Mountain View».

В 1938 году мистер Димитрий М. Щербанюк оформил у нас в «Леман и сын» страховой полис на сумму один доллар Канады. За время действия страхового полиса мистер Димитрий М. Щербанюк полисом не воспользовался и упокоился с миром, а сумма страховки 238 долларов должна быть выплачена указанной в полисе сестре мистера Щербанюка Дарине М. Щербанюк или ее наследнику Мыколаю Щербанюку, если таковой имеется».

В этом месте пугливого мистера Щербанюка одолела икота и уже не отпускала до конца визита.

«Джон Леман, – продолжала я читать. – Адвокат «Leman and sons» разыскивает миссис Дарину М. Щербанюк или ее наследников для пересылки им суммы в 238 долларов Канады по страховому полису мистера Димитрия М. Щербанюка».

– Ик! Аааа… – то ли ахнул, то ли вздохнул дедушка Щербанюк и вдруг резко вскочил и подбежал к окну, сложил ладошку козырьком, приложил ко лбу и пристально посмотрел в заоконную темень, не следят ли за ним неусыпные рыцари щита и меча: – От оно как. Ик! От же ж оно как. Доллары. Ик! Канада. Повяжут. Как есть повяжут меня! Ик! Ик! – в отчаянии бормотал он, нервно вздрагивая от икоты.

Затем он опять присел на краешек стула, слепо водя руками по своим коленям, повторяя:

– От оно как. Ик! От оно как. Ик!

– «Если вы, – продолжила я переводить письмо, – подтвердите копиями своих документов, что вы есть Дарина М. Щербанюк или являетесь прямым родственником Дарины М. Щербанюк, Мыколаем Щербанюком, нам будет приятно (именно так и было написано), нам будет приятно перечислить эту сумму в валюте Канады или в валюте вашего государства, учитывая конвертацию и банковские расходы, на ваш банковский счет или на указанный вами почтовый адрес.

“Леман и сын” выражает свои соболезнования семье усопшего. Rest in peace».

– Ик-ик-ик-ик! Божечко! Ик!!! – вскричал новоявленный мистер Щербанюк, – шо ж это делается! – Он вдруг отчаянно вспотел и принялся обмахиваться большим клетчатым платком – какой еще счет? Ой, боже, зачем это оно мне? – еще больше испугался мистер Щербанюк, представляя, что ему придется посвящать в свою шпионскую тайну не только нас под покровом ночи, но, возможно, почту и всю банковскую систему страны.

Он вскакивал, икал, размашисто крестясь на висящий над роялем портрет Сергея Рахманинова, краснел, бледнел, и я уже переживала, что он сейчас хлопнется тут у меня в гостиной, и даже мысленно примеривалась, где его положить, чтобы он пришел в себя, отдохнул, успокоился и отлежался до приезда неотложки.

Правда, надо признать, что дедушка был смекалистый, еще довоенной закалки, и он, чуть поразмыслив, тут же придумал шпионский обходной маневр:

– Дочка! – вдруг ласково и жалостливо уставился он на меня покрасневшими слезящимися глазами, – а ты напиши им, чтобы они гроши прислали… тебе, а? А я приду отак же. Под покровом ночи. И заберу. Ты не думай. – Дедушка прижал свой измятый клетчатый платок к сердцу, предупреждая мой отказ и предвидя доводы, которые я могу привести. – Я тебе как честному гражданину, как комсомолке, ты ж комсомолка? Я тебе очень доверяю. Лицо у тебя честное. И вон муж у тебя не ворует. Ты ж не воруешь? – спросил мистер Щербанюк. И так он нас всех к тому моменту умотал, что муж мой быстро-быстро отрицательно замотал головой, мол, не-не-не, не ворую я, дядя. – И я знаешь что? Я дам тебе несколько этих долларов, поделюсь! – Мистер Щербанюк разулыбался и даже перестал икать.

На возражения, что деньги он должен получить по своему паспорту, дедушка пригорюнился, перестал вскакивать и осенять себя крестным знамением, а наоборот, крепко выругался, видимо представляя, как он, такой старенький, уже идет по этапу. На наши заверения, что сейчас другое время, что никто его никуда и ни за что не вызовет, он просто отмахивался. Мистер этот Щербанюк как будто прибыл к нам из тридцатых или сороковых годов, мы даже опасались, а знает ли он, что Вторая мировая уже закончилась, что Сталина, Хрущева и Брежнева уже давно нет. По крайней мере, когда он согласился все-таки выпить чаю, зашел разговор о Европе, и мы сообщили ему, что Берлинскую стену развалили, у него был такой шок, что его опять чуть не хватил удар. Он всхлопывал ладошками, не выпуская из рук свой спасительный клетчатый платок, и повторял: «От оно как! От оно же как!»

Когда он исчез как тать в ночи, так же тихо, как и появился, сын Даня, глядя ему вслед, задумчиво спросил сам себя:

– Интересно, а он вообще в курсе, что Гагарин в космос полетел? Вот если бы он узнал, что американцы были на Луне, что бы с ним было, а?

Ровно через год я столкнулась с ним нос к носу в поликлинике. Поздоровалась. Но мистер Щербанюк на приветствие не ответил, сделал вид, что видит меня впервые, посидел с отсутствующим скучающим видом, поерзал, поковырял обивку стула, сильно вспотел, вытянул откуда-то тот самый или похожий большой клетчатый платок, потом вдруг снялся резко и унесся в неизвестном направлении.

Так я и не знаю до сих пор, получил ли он наследство или ответственные адвокаты «Leman and sons» продолжают разыскивать наследников мистера Димитрия М. Щербанюка. Хотя… уверена – не ответил, не получил. Иначе все равно пришел бы ко мне, бумаги оформлять.


И вот еще…

Как-то зазвонил у меня телефон. Тоненький дребезжащий старушечий голосок:

– Эм… Это хто?

Вздыхаю обреченно и представляюсь. Я ее всегда узнаю. Ну что возьмешь со старушки, если она понятия не имеет о правилах беседы по телефону. Она, уважаемая учительница со стажем сорок пять лет, когда звонила куда-то, не представлялась, не здоровалась, а строго спрашивала: «Хто это?» И все, включая начальника милиции и председателя исполкома, робели и как школьники стыдливо и растерянно называли свою фамилию. Одна я, кстати, из всей этой компании в свое время просто бросала трубку.

– Эм… Василиса Семенна я. Знаешь меня? Хорошо. Письмо… тут… мне… Переведи.

– Как же я его переведу, оно же у вас, а я дома.

– Я плохо хожу, приходи сюда ко мне.

– У меня сейчас нет времени, может быть, когда буду гулять с ребенком вечером.

– Так, может, я тебе прочитаю, я ж учительница была со стажем сорок пять лет, – продолжала трубка, не терпящая возражений, – тут смотри как, тут написано так: бузинэс… нэус… оф…

– Что-то я не узнаю английского. Может, это другой язык?

– Ну как это? Я ж вижу, что английский. Все напечатано красиво, на голубой гладкой бумаге.

– Ну не знаю. Если напечатано. Может, это наследство какое-то вам пришло, – неосмотрительно брякнула я.

– К-как-как ты сказала?! – Голос Василисы Семенны окреп.

– Нет-нет, я предполагаю, – замямлила я, – потому что некоторые у нас тут, бывает, что получают официальные бумаги, а там…

Трубку на том конце бросили и через две минуты, развешивая на сушилке детские вещички, я сначала услышала истеричный лай собак и потом вдруг увидела, как что-то стремительное и большое в клубах пыли поворачивало в наш уютный спокойный квартал.

Баба Надя, моя любимая, уже знакомая читателю соседка, приложив ладонь ко лбу козырьком, прокомментировала тревожно:

– Шось сунэ!

Действительно, «шось» торопливо неслось. И неслось прямо ко мне.

Запыхавшаяся Василиса Семенна с учительской дулькой-пучком на затылке, в голубом халате, наспех криво застегнутой кофте и в домашних тапочках держалась одной рукой за горло, ей явно не хватало дыхания, а вторую протягивала прямо мне под нос, потрясая голубым конвертом в кулаке.

Усадив настырную гостью, я прочла письмо под ее внимательным взглядом и репликами: ну что там, а? что, а? сколько, а? Боже мой, как же мне было ее жаль. Она мчалась ко мне сломя голову, предполагая, что раз Федоренки получили наследство, что раз Гульпаки получают какую-то помощь от их богатой конфессии, то вдруг и ей счастье привалило, а вдруг! И уже где-то на краю ее планов и мечт она придумала, как распределит деньги. Если будет столько-то, она половину отдаст сыну. Или не отдаст, невестка такая поганая, все ей мало, потратит на цацки. Нет, она сама купит сыну машину. Они вместе поедут и выберут…

– Это письмо, Василиса Семеновна, – ласково, как к больной, обратилась я, – попало к вам по ошибке. Это всего лишь рекламный буклет о новинках в бизнесе по производству сухих кормов и консервов для собак, кошек, кроликов, морских свинок, попугаев и для крыс.

– И крыс?! Крыс?! – Василиса Семеновна уперлась в меня недоверчивым взглядом. – Как это – для крыс?!

– Ну, есть домашние крысы. Довольно симпатичные. Беленькие бывают. Рыженькие. У них такие ручки человеческие, – зачем-то стала бормотать я.

Недооценила я бойцовский характер Василисы Семеновны. Она, ничего не говоря, поднялась, вырвала из моих рук конверт и письмо и, глядя на меня, как в кино смотрят на предателей или фашистов, взяла высокий старт и унеслась. Недалеко, правда. В соседний квартал. К моей маме. Сверить показания. А вдруг я соврала и какими-то известными мне одной путями хочу отнять ее законное наследство.

Мама прочитала Василисе Семенне то же самое. Ага, сговор, успели созвониться, подумала Василиса Семеновна и после недолгих поисков или расспросов помчалась к учительнице английского языка Ирине Петровне. К слову, ученице моей мамы. Ирина Петровна тоже старательно перевела и тоже прочла Василисе Семенне про новости в области кормления и разведения декоративных крыс и других домашних любимцев.

По сей день Василиса Семенна рассказывает знакомым, что мы – мама, я, Ирина Петровна и еще несколько учителей английского, к которым она забегала после посещения Ирины Петровны, – шайка, обирающая честных граждан, получивших наследство. К слову, я только потом поняла, что означали слова, которые Василиса Семеновна, нацепив на нос очки, читала мне по телефону. Те самые «бузинес неус» – это были «Business news». И если бы я распознала их на слух, бедная Василиса Семеновна не была бы так разочарована.

А ведь так хотела чуда. И ничего в этом нет плохого. Чуда хотят все. Чуда.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации