Текст книги "Тренер Култи"

Глава 24

– Где тебя высадить? – спросил Марк.

После сотрясения прошло уже две недели, и мне не терпелось вернуться в игру. Мне не разрешали тренироваться с командой, но я не отлынивала: ходила на пробежки и без фанатизма гоняла мяч с немцем на заднем дворе. Тот всегда старался держаться от меня на некотором расстоянии, чтобы случайно не заехать мне по лицу.

– У входа, пожалуйста.

Он кивнул и свернул на улицу, где располагалось здание «Пайпере». Последнюю неделю Марк не слишком разговорчив, и я понимала, что сама виновата. После Эрика и родителей он был первым, кому я рассказала о своих планах. И хотя он сказал, что все понимает, он явно воспринял новости хуже остальных, пусть я и объяснила, что меня все равно наверняка отправят в другую команду. Он не скрывал, что расстроился, и даже не пытался.

Впрочем, остальные не общались со мной так же часто, как он.

– Позвони, если передумаешь, я заеду, – сказал он, припарковавшись.

Я взялась за дверную ручку, но обернулась к нему.

– Хорошо, но я могу и такси вызвать. Я же знаю, что тебе пора на работу.

Человек, который в детстве тыкал мне в ухо слюнявым пальцем, просто кивнул, и внутри все перевернулось. Я не знала, что тут сказать. Не было слов, которые могли бы его утешить. Поэтому я приберегла их и вместо этого похлопала его по колену.

– Люблю тебя, дружище. Спасибо, что подвез.

Он выдохнул и положил ладонь на мою руку.

– Конечно, Саламандра. Удачи.

От его слов стыд прилил с новой силой. Да блин. Я кивнула и в двадцатый раз напомнила себе, что ищу новую команду ради своего же блага. И кто вообще сказал, что меня куда-то возьмут? Я пообщалась уже с тремя представителями разных команд, и по телефону все прошло неплохо.

За исключением одного вопроса: «Почему вы решили покинуть Лигу?»

Любой пиарщик убил бы меня, узнав, что я рассказываю генеральным директорам правду. Возможно, стоило бы соврать, но я не могла. Я отвечала им прямо.

– Я отдала Женской лиге последние четыре года своей жизни. Я не хочу играть там, где меня критикуют за то, что не имеет значения на поле. Я просто хочу играть – и выигрывать.

Либо меня возьмут, либо нет, – но так, по крайней мере, я попаду в команду благодаря личным заслугам.

Удивительно, но меня ни разу не спросили о дружбе с Култи.

Я надеялась, что все получится. Очень надеялась, но поскольку через три дня «Пайпере» предстояло играть в полуфинале, я понимала, что нужно выложиться на полную и даже больше.

Единственное, что меня останавливало, – это допуск врача и тренера команды.

Врач дал разрешение сегодня днем. Я полностью здорова. Причин, по которым меня могли не допустить до игры, не было.

Вот почему три дня спустя я так и не поняла, что за хрень они решили устроить.

* * *

Я почувствовала что-то неладное на тренировке перед полуфиналом, заметив, что Гарднер избегает смотреть мне в глаза, но не поняла, в чем дело, пока он не начал обсуждать стратегию, которую хотел использовать против «Эрроуз».

– На время игры мы внесем в стартовый состав некоторые изменения…

В голове раздался визг шин.

Так и знала, твою мать. Я костьми чувствовала, что он сейчас скажет. Мой взгляд метнулся к немцу: тот смотрел на Гарднера через плечо, и между бровей его залегла складка.

Гарднер тем временем перечислял стартовый состав: Дженни, Харлоу, Грейс – кто угодно, только не я. К лицу прилил жар; я осознала, что единственным «изменением» стала моя замена на девушку, с которой мы постоянно соревновались во время забегов.

– Мы обязательно победим, – уверенно заявил Гарднер, а я стояла в одном шаге от убийства и униженно обтекала.

Пока он бросался ободряющими словами, я пыталась уговорить себя не принимать это близко к сердцу. Он ведь заменил меня не потому, что ненавидел или не хотел, чтобы я играла. Мне важно мнение Гарднера, правда, искренне важно. Для меня он не просто тренер – он мой друг.

Господи, хотелось орать.

Любой на моем месте решил бы, что Гарднер отправил меня на скамью запасных из-за двух недель пропущенных тренировок и нескольких игр, в которых «Пайпере» победили и без моей помощи. Но я не могла. Не могла, потому что знала: это решение принял кто-то другой.

«Ничего страшного. Все в полном порядке», – напомнила я себе. То, что я не выхожу в основном составе, не значит, что я не смогу поиграть.

Да, как-то не верилось, пусть и очень хотелось. Это же хренов полуфинал, а я его пропускала!

Так, где там мои взрослые носочки?

Ничего, не конец света. Переживу.

Я судорожно выдохнула, пока Гарднер заканчивал свою речь. Из-за его плеча на меня смотрел Култи. Его лицо оставалось бесстрастным, только линии челюсти вдруг стали острее. Я понимала, что он пытается передать мне одним этим взглядом.

«Не будь как я», – говорил он.

«Держи себя в руках».

Нужно остыть.

Вдох-выдох. Дыши глубже. Ты взрослая. Не забывай про носочки.

Тише, тише, тише.

Когда команда начала расходиться, первой ко мне подошла Харлоу. Положила руку мне на плечо, склонив голову.

– Да это просто херня какая-то, Сэлли, – сказала она тем же тоном, каким говорила бы о погоде.

– Все нормально, Хар, – ответила я, хотя так не считала. Совсем вот, вашу мать, не считала. Настолько, что в висках пульсировало. Я даже не знала, что вообще способна на такую злость.

– Да нет, ни хрена не нормально, – возразила она. – Я им все выскажу…

«Спокойно, спокойно, спокойно».

– Не надо. Правда, не парься. – Я потянулась за сумкой и встала, пытаясь успокоиться. Затем взглянула на старую подругу, сглотнула и не смогла удержаться от улыбки. Она столько лет была рядом. Я схватила ее и сжала в медвежьих объятиях.

– Я все хотела сказать, пока остальные не узнали. Меня пытаются продать в другую команду.

Она отдернулась, в шоке распахнув карие глаза.

– Да ну!

– Уж поверь. Сама же видишь, как ко мне все относятся. Я хочу попробовать уйти сама, пока не поздно, – объяснила я, изо всех сил стараясь не выдать свою грусть. – Будет нашим секретом. Только Дженни надо сказать…

– Что сказать?

Она подошла к нам, замкнув треугольник. Кроме нас, вокруг никого, и Харлоу ответила:

– Ее хотят продать.

Дженни изумленно раскрыла рот.

– Откуда ты знаешь?

Я пожала плечами. Какая разница?

На ее глаза навернулись слезы.

– Куда?

– В Нью-Йорк.

Какое-то время они молчали.

Потом Харлоу спросила:

– Что будешь делать?

– Уеду в Европу, надеюсь, – ответила я. – Наверное. Если меня возьмут.

Глаза бедной Дженни наполнились слезами.

– Ты что, правда нас бросишь?

– Я ухожу от них, а не от вас. Сами знаете, Кордеро меня никогда не любил. Я не удивлена, что он наконец-то решил от меня избавиться. Просто не верю, что он захотел сплавить меня в Нью-Йорк.

– Они в жизни тебя на поле не выпустят, – покачала головой Дженни.

Чья-то рука коснулась локтя, а потом скользнула к пояснице. Жар мужского тела обжег бок.

– Все будет хорошо, – раздался твердый знакомый голос.

Мозгу потребовалась секунда, чтобы осознать происходящее. Култи касался меня на людях, более того – на тренировке, перед моими подругами и остальными девушками, оставшимися в раздевалке.

Когда его ладонь скользнула по спине и остановилась на плече в полуобъятии, напряжение покинуло легкие. Все уже кончено. Он мой друг, не больше. Мне нечего скрывать, нечего стыдиться.

Насрать. Я коснулась его ладони своей.

– Надеюсь, меня куда-нибудь возьмут.

– Возьмут, – заявил он с полной уверенностью.

Ну, хоть кто-то тут был уверен.

Он остановил на мне взгляд, будто даже не замечал, что рядом другие люди.

– Нам нужно поговорить.

Я хотела спросить о чем, но решила подождать.

– До встречи? – сказала я Дженни с Харлоу, которые внимательно наблюдали за нами.

– Ага, – согласились они.

Култи не стал ждать, пока мы сядем в машину. Остановился прямо посреди парковки, глядя на меня с необыкновенно серьезным выражением лица.

– Они не выпустят тебя на поле.

– Знаю.

– Если мы ничего не предпримем, а команда выиграет, то в финал тебя тоже не пустят.

Горе и гнев так похожи, что сложно понять, что именно сдавливает грудь.

– Знаю.

Култи шагнул ко мне. Последние пару дней он не брился, и отросшая борода обрамляла его лицо, отчего глаза выделялись только сильнее.

– Ты мне доверяешь?

Доверяю ли я ему? Я коротко кивнула, а брови поползли вверх. Уж надеюсь, что это не зря.

– Да.

Его ноздри раздулись, а подбородок слегка опустился. Теперь он напоминал человека, которым я так долго восхищалась на поле.

– Давай поговорим с Кордеро.

Мне тут же захотелось поинтересоваться, о чем он собрался беседовать с этим гондоном. Но он же просил ему доверять, так? Он бы меня не подставил. Он знал, что стоит на кону.

Хотелось пойти блевануть, но вместо этого я кивнула.

– Встретимся там, – сказал Култи и скрылся в первом попавшемся туалете.

Ну ладно. Я понятия не имела, что он собирается делать, но направилась к кабинету Кордеро. В приемной мне встретилась его помощница. Она выглядела в точности так, как ожидалось от пожилой секретарши: ухоженная, с коротко подстриженными седыми волосами, в кардигане поверх блузки с круглым воротничком. Трудно поверить, что она может оказаться плохим человеком.

Но она им была. По крайней мере, со мной так точно.

– Здравствуйте, миссис Брокавски. Можно мне поговорить с мистером Кордеро, пожалуйста?

Вежливость – лучшее оружие, правда?

Ворчливая старая перечница отвлеклась от компьютера, смерила меня взглядом и решила, что важности мне не хватало.

– Запишись на прием.

Ага, значит, любезничать мы не собирались. Ну ладно.

– Мне всего на пять минуточек, можно? И все. Это очень важно, – надавила я, но секретаршу не волновало мое вранье: будто оглохнув, она вновь уставилась в монитор.

– Я же сказала: запишись на прием. Есть место на понедельник в одиннадцать, – заявила она.

– А сегодня никак не получится?

Секретарша, не скрываясь, закатила глаза.

– Нет.

Понятно, помогать мне она явно не собиралась.

– Все равно спасибо, – сказала я и, развернувшись, направилась к выходу – хотела найти немца и сообщить, что уговаривать бешеного барсука ему придется самостоятельно. Не успела я толком выйти из кабинета, как наткнулась на Култи: тот, хмурясь, уже шел ко мне.

– Она меня не пускает, – объяснила я.

Култи моргнул, а потом схватил меня за руку, ладонь к ладони, и повел обратно в приемную.

Он не стал распинаться.

– Мне нужно поговорить с Кордеро. Сейчас же.

Секретарша подняла взгляд, разглядывая его сквозь очки в тонкой оправе, а когда осознала, кто перед ней, ее будто бы подменили.

– Мистер Култи, вам правда нужно записаться на прием…

– Мне нужно к нему сейчас же, – оборвал он ее.

Старая перечница бросила взгляд на меня, и между ее бровей залегла морщинка. Много морщинок.

– Я ему сообщу.

Ровно пятнадцать секунд спустя древняя стражница Кордеро уже стояла на пороге, распахнув дверь, и жестом приглашала войти.

– Он согласился принять вас.

Генеральный директор «Пайпере» восседал за столом. Култи провел меня в кабинет, все еще держа за руку, и хотя я понимала, как это выглядело со стороны, сил беспокоиться не осталось вот совершенно. Немец занял дальнее от двери место; я села рядом, наблюдая за Кордеро, которого ситуация, кажется, совсем не смущала.

– Чем могу помочь? – недовольно поинтересовался он.

– Я подпишу контракт, если вы выпустите ее на поле, – прямо сообщил Култи.

Я обернулась на него с открытым ртом. Чего?

Видимо, не меня одну удивило внезапное заявление. Кордеро уставился на него огромными глазами.

– Серьезно?

– При двух условиях. Во-первых, вы выпустите ее в основном составе, – спокойно произнес он.

Кордеро задумался. Само требование, кажется, поставило его в ступор.

– И это ваши условия?

– Первое.

Он не хотел оставаться. Он сам так сказал. Что он творил-то, мать вашу?

– Рей, – шепнула я.

Немец посмотрел на меня, и я вспомнила, что обещала ему довериться.

Черт.

– Вы согласны или нет? – спросил он у Кордеро.

– Н-ну… – запнулся тот. – Я не могу выпустить на поле вас обоих. Игроки жаловались…

Король поднял руку и бросил на меня долгий многозначительный взгляд, суть которого я не понимала, пока он не закончил говорить.

– Я пропущу обе игры, – произнес он, все так же наблюдая за мной.

На мгновение время остановилось.

Кордеро понятия не имел, что только что сказал Култи. Он слышал сами слова, но не мог понять их истинной сути. Я понимала, но… но…

– Нет, – сказала я.

Култи не сводил с меня взгляда – значит, действительно хотел, чтобы я услышала скрытый подтекст, чтобы осознала подлинное значение.

– Да.

– Рей. Ты не понимаешь, что творишь.

Немец пристально посмотрел на меня, одновременно твердо и безмятежно.

– Я ни в чем еще не был настолько уверен.

Ох, твою-то мать.

– Вы пропустите игру ради нее? – удивленно спросил Кордеро; он оказался не таким тугодумом, как я считала.

Чтобы Култи пропустил матч…

Не колеблясь и по-прежнему не сводя с меня взгляда, пумперникель ответил генеральному директору «Пайпере»:

– Да. Вас все устраивает?

Кордеро обдумал его слова.

– Да, если второе условие не будет совсем уж абсурдным.

Я не могла оторвать глаз от Култи. Все естество занимал он, его слова, его взгляд, – и то чувство, что поднималось в груди, сдавливая горло.

– Хорошо. Еще я хочу, чтобы вы взглянули на контракт Сэл. Я ее выкупаю, и мне нужно понять, на какую сумму выписывать чек, – сообщил братвурст. Не успела я возразить, как он обернулся, ясно давая понять, что разговаривает со мной, а не с генеральным директором: – Не спорь. Ты на моем месте поступила бы так же.

– Но это же не значит, что…

– Ради тебя я готов на все.

Вот черт.

Здравый смысл весь испарился, а мои воображаемые яичники были тут же принесены в жертву. Сердце выстукивало доселе неизвестный ритм. Мне двадцать семь, а у меня сейчас будет сердечный приступ. Охренеть.

Култи отказался от участия в последних двух играх и хотел выкупить мой контракт.

«Он не понимает, что говорит. Он не понимает, что делает», – повторила я мысленно, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

– Мы договорились, Кордеро?

Мы не смотрели на этого хорька, а потому оба пропустили недовольный смешок и недоверчивое выражение, написанное у него на лице. Уж насколько все зависело от старого идиота, настолько незначительным он вдруг показался. Сейчас существовали только мы, я и Култи, а Кордеро был просто фоновым шумом на нашем пути.

– Вы хотите ее выкупить? – В смехе Кордеро послышались резкие нотки. – Вперед и с песней.

Не будь я в таком шоке от потаенного смысла слов Култи – обиделась бы, как легко этот мудак меня продал.

– Не встречаются они, как же, – презрительно пробормотал Кордеро себе под нос.

Уже потом, оглядываясь назад, я поняла, что могла бы возразить ему и все оспорить. Могла бы сказать, что между нами ничего нет. Наши отношения были исключительно платоническими, по крайней мере, до этого момента. За время, что мы общались, Култи успел побыть мне отцом, братом, другом – но какой смысл переубеждать того, кто уже вбил себе в голову что-то другое?

Самое главное, что в тот момент мне было совершенно плевать, что думает про меня злобный гондон.

Потому что перед тем, как предложить выкупить мой контракт, Култи ясно дал понять одну вещь.

Самую изумительную, невероятную и сюрреалистичную вещь на свете.

Он лю…

Я не могла произнести эти слова. Не могла даже представить, что он чувствует ко мне нечто подобное.

Охренеть.

Разумеется, он не в своем уме и что-то напутал. Да, он свихнулся. В этом все дело.

Оставшееся время я просто смотрела на него, краем уха слушая разговор между старыми пердунами. Господи, что он творил? Чем он думал?

– Юрист свяжется с вами позже, мисс Касильяс, – вырвал меня из мыслей голос Кордеро.

Я попыталась вспомнить, о чем шла речь до того, как я отключилась. Кажется, о том, что мне должны будут позвонить из юридического отдела и пригласить на подписание контракта, освобождающего от «Пайпере».

У меня даже не было команды, которая ждала бы с распростертыми объятиями.

Ладно. Я что-нибудь придумаю. Все будет в порядке.

– Буду ждать звонка, – рассеянно ответила я, поднимаясь на ноги вслед за немцем.

– Очень рад, что вы решили остаться с нами еще на год! – крикнул Кордеро перед тем, как мы вышли из кабинета.

Култи ничего не ответил. В мыслях завыла тревожная сирена, но я отмахнулась от нее – сейчас не лучший момент спрашивать, чем он думал, когда соглашался на продление контракта. Путь к выходу прошел в молчании. Он не трогал меня. Не говорил, насколько я для него важна. Даже не говорил напрямую, что я ему нравлюсь.

Но поступки говорили сами за себя, правда?

Мы добрались до машины, сели, и тут я не выдержала.

Осторожно повернувшись, я собралась с мыслями под пристальным взглядом Култи. А когда была готова, мысленно подбодрила себя и подняла на него глаза.

– Слушай, ты мой лучший друг, и я очень рада, что ты у меня есть, но ты же не… – Я не могла произнести это вслух. Просто не могла.

– «Я же не» что? – прохладно произнес он, не сводя с меня ясных глаз.

– Сам знаешь.

Он моргнул.

– Не знаю. Скажи.

Ага, еще чего. Я не могла даже поставить это слово в одно предложение с его именем.

– Я знаю, что ты обо мне беспокоишься, но не обязательно так подставляться. Я смогу придумать что-нибудь еще. Это уже слишком.

Немец скрестил руки на груди и сурово посмотрел на меня.

– Не слишком, когда речь о тебе.

Ну вот, опять. Господи боже.

– Рей, ну пожалуйста. Не говори так.

– Почему?

– Люди неправильно поймут.

Он сощурил блестящие глаза.

– Это как же?

– Ты сам понимаешь.

– Нет.

– Да.

Господи, если мы продолжим дружить, у меня все волосы раньше времени повыпадают.

– Пусть думают, мне плевать. Все равно это правда.

Твою мать.

– Рей, хватит. Правда, не надо.

– Нет. – В его взгляде читалась решимость. – В моей жизни не было никого честнее и лучше тебя. Я не собираюсь скрывать это.

Боже. В животе разлилась паника.

– Мы друзья, – сказала я робко, почти что испуганно.

На его лбу не было ни единой морщины. Собранный и спокойный как никогда, Култи смотрел на меня без гнева и раздражения. Его мрачный серьезный взгляд ужасал.

– Нет. Ты значишь для меня гораздо больше, и ты это знаешь.

Я открыла рот и закрыла его. Сидеть с ним в крохотном салоне машины стало невыносимо. Мне нужно на воздух. Срочно. В туже секунду. Подышать, мне нужно подышать.

Так я и сделала. Выбралась из машины, захлопнула за собой дверь, а потом опустилась на корточки и обхватила голову руками. Казалось, из меня сейчас вылезет завтрак; осталось только понять, с какой стороны. Сердце скакало словно безумное, и я просто сидела и изо всех сил пыталась не умереть от внезапного сердечного приступа в возрасте двадцати семи лет.

Ситуация похожа на лучший сон и худший кошмар, завернутые в одну красивую упаковку.

Я сгорбилась еще сильнее и прижала ладони к глазам.

Дверь машины открылась и вновь захлопнулась, предупреждая, что временный покой подходит к концу. Мгновение спустя я почувствовала, как на корточки передо мной опускается тот самый мужчина, из-за которого я сейчас сходила с ума. Его колени коснулись моих, а ладони легли на плечи и слегка сжали.

– Почему ты именно сейчас решил рассказать? – прохрипела я.

Его ладони скользнули по рукам и остановились у локтей.

– Потому что не хотел портить тебе карьеру, – ответил он.

Портить мне карьеру?

А. А! Я ведь сама говорила: какая разница, кто что думает, пока мы ни в чем не виноваты? Я могла умереть спокойно, зная, что не спала с тренером. О господи.

– Я хотел дождаться окончания сезона. Не хотел торопить тебя. Несколько месяцев – ничто по сравнению с остальной моей жизнью, шнекке. – Култи кивнул и чуть приподнял брови, когда увидел на моем лице осенившее меня понимание. – Ты не представляешь, что со мной было, когда ты заработала сотрясение.

Он слегка склонил голову, резко мрачнея.

– Я думал, ты свернула шею. Мне еще никогда не было так страшно. Франц потом позвонил и спросил, как себя чувствует моя шнекке. Моя шнекке. Моя улиточка. Ты знаешь, что это значит? В моей стране это выражение привязанности. Моя любовь. Моя улиточка. Я не хочу терять время. Мне нечего скрывать, и тебе тоже.

Я запрокинула голову, обнажив горло, и в отчаянии выдохнула.

– Пожалуйста, не говори так.

– Это правда.

– Нет. Мы друзья. Ты сам назвал меня лучшим другом, забыл? Даже если ты меня любишь, это не то… – Я не могла произнести это вслух. Замолчав, посмотрела на него с усталостью и досадой.

– Именно то. Когда любишь человека, защищаешь его любой ценой, согласись? – Он наклонился ко мне, заглядывая в глаза.

Я просто уставилась на него, задыхаясь.

Он кивнул, сжимая мои руки в широких ладонях.

– Тут ты должна обрадоваться.

У меня задрожали губы, когда он потер большим пальцем чувствительную ложбинку у сгиба локтя.

– Ты бредишь.

– Нет. – Култи склонил ко мне голову, глядя прямо в глаза, как тогда, на поле, когда я очнулась от сотрясения. – Пойми: я буду ждать тебя, сколько потребуется, но надеюсь, что ты ответишь мне до конца сезона.

Паника вцепилась в горло. Это слишком. Я не выдерживала.

– Мне надо подумать. Я не знаю…

– Ты знаешь, Сэл. Мы ведь поэтому постоянно ссоримся и миримся. И всегда будем ссориться и мириться. Ты ведь сама говорила, что ругаются с теми, кого любят сильнее всего. А мы постоянно ругаемся, вот видишь.

Он убрал широкие ладони с моих бедер, и не успела я ничего осознать, как они легли мне на щеки. Недолго думая, он чуть наклонил мою голову, и мы оказались лицом к лицу. Его дыхание коснулось губ, а завораживающие глаза оказались как никогда близко.

Потом он поцеловал меня. Совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, застав врасплох, как сердечный приступ.

Мечты тринадцатилетней Сэл и мечты двадцатисемилетней слились воедино.

Райнер Култи, мой немец, мой брецель, прижался ко мне губами. Губами, которые я минимум полсотни раз целовала на плакатах, некогда украшавших стены. Теплым, закрытым ртом он коснулся губ один раз, второй, третий, четвертый. Поцеловал сначала в один уголок губ, затем в другой.

Господи боже мой, как же мне нравились эти поцелуи.

Я приоткрыла рот, целуя его в ответ, – уже не так целомудренно, как раньше. Я оставила на его губах пятый, шестой, седьмой, восьмой поцелуй, а он все не отстранялся. Позволял целовать в ответ. Девятый, десятый, одиннадцатый раз, прямо под губами, у подбородка, который успел обрасти так, будто его сегодня не брили.

Хрипло дыша, Култи отстранился, закрыв глаза и плотно сжав губы.

Сердце колотилось, стучало, рвалось наружу. Не задумываясь, я положила руку ему на грудь, прислушиваясь к яростной пульсации под слоем плоти и крови, на которую мое сердце отвечало своей. Восторженной, стремительной и летящей к победе.

Как же я его любила.

Конечно, я была той еще дурой, и моя любовь к нему мало что значила, да и я все еще сомневалась, не обдолбался ли Култи, но…

Ну что ж. Жизнь – это риск. Нужно брать от нее то, что хочешь, чтобы в старости ни о чем не жалеть. В ней бывали победы, бывали и поражения, как ни больно это признавать.

Погладив большими пальцами ложбинку между челюстью и ушами, он мягко поцеловал меня в щеку, и по коже пробежали мурашки.

– Еще две игры.

Еще две игры.

Я резко отпрянула. Что я творила? Твою мать, что мы устроили на парковке прямо перед зданием «Пайпере»?

К счастью, в этот момент он как раз отступил. Его губы порозовели, взгляд затуманился, а ноздри раздулись, когда он пристально посмотрел на меня.

– Ну что, пойдем? День ото дня все тяжелее и тяжелее.

Я кивнула, пытаясь отойти от потрясения. «Держи себя в руках».

Мы сели в машину, и я, потерев лицо, завела двигатель.

Собраться. Мне нужно собраться.