Текст книги "Делай, что можешь"

Глава 4
Практика целителя

– Судороги, – глотая слезы, говорила еще не старая женщина с усталым лицом, машинально держа за руку молодого симпатичного парня, уставившегося на меня в отличие от излагающей симптомы матери, – начинаются с одной стороны. Сначала легкое покалывание в руке. Иногда в пальце, и хуже того, не идет на всю руку, а переходит на такой же на другой. Если массаж делать, облегчение приходит. Обычно остается в сознании, несмотря на боли, но иногда обмороки случаются. Врачи говорят – эпилепсия, падучая то есть, только странная. Да откуда ей взяться! – вскричала со страданием в голосе. – Никогда в роду ничего такого не случалось.

«Ну, это еще не показатель», – подумал я.

Неделю жил спокойно. Мамаша больше не бегала сзади, усвоив на третий день, что пока не выполню задания, не сяду. А вот потом на ее возмущение ноль внимания, и приставать, если нет чего реально важного, не стоит. Вставал и демонстративно уходил не отвечая. Попытки по-старому награждать подзатыльниками пресек, погрозив пальцем. Она аж с открытым ртом застыла и вынужденно приняла новое положение, а в ее вечной ругани появилось «вылитый Ермолай», причем с заметным уважением. Тот тоже мастерски умел смываться, стоило попросить помочь. Впереди предстояла уборка картошки, но пока ничего реально тяжелого. Привычно чистил коровник, свинарник, птичник с крольчатником, задавал корма, а потом занимался своими делами – самообразованием. Точнее, изучал Катины учебники. Ошибки – мелочь. Надо правила выучить, и через месяц-другой можно считать себя грамотным.

Первоначальная растерянность прошла. Главное уже усвоил. История пошла не туда после Корниловского выступления. Октябрьской революции не случилось, вместо нее некая республика. То есть в тексте для училища подробно расписывалось, кто кого сменял, что происходило, но в данный момент это все не важно. Куча тщательно подготовленных ходов и фактов оказалась мусором. Ленина с Троцким и Свердловым грохнули военные при аресте, причем об этом говорилось как о патриотичном акте, хотя правильней было б отдать под суд, а про Сталина и вовсе ни слова. Куда делся, неясно, но странно от учебника истории для младших классов ждать подробностей. Это искать придется в серьезных книгах. Пока рано, да и смысла нет.

По-прежнему не хватало слов для нормального разговора, хотя уже гораздо лучше объяснялся. Синапсисы[4]4
  Синапсис – взрыв формирования синапсов, так называемый избыточный синаптогенез наблюдается на ранних стадиях развития головного мозга. Особенно важен в ходе критического периода развития особи. В данном случае отстающий в развитии совершает скачок.


[Закрыть] прорастали, давая новые связи, да и гонял постоянно энергию, помогая выздоровлению. Я решил никуда не торопиться, вживаясь в окружающий мир. Надо изучать обстановку и думать. Теперь точки вмешательства совсем иные, и торопиться глупо. Человечество не так просто свернуть с прежнего пути, и буду думать. А также учиться говорить. Уж это дурацкое состояние больного на голову точно не предусмотрено прежним планом!

Понимаю на слух практически все, кроме специфических терминов. Собственно, и прежний жилец этого тела не был откровенно глуп. Говорил не очень, а когда к нему обращались, разбирал. Вот с абстрактным мышлением беда. Чего не видел: бога, законов, другого города – для него не существовало, и слова – пустой звук. К тому же не хотелось прежде необходимости раскрываться. Как поведут себя родители, обнаружив внезапное поумнение, неизвестно. То есть мать привыкла командовать, и сильно разумный сын, устанавливающий новые правила поведения, вызвал бы резкое недовольство. Потому продолжал послушно подчиняться в не имеющих важности вопросах. Основные труды по хозяйству так и висели на мне. В любом подворье полно работы с утра до вечера, и найти занятие раз плюнуть. Я честно трудился, иногда не дожидаясь указаний, просто раз вчера ворочал, начинал сегодня продолжать, заодно возвращая утраченную физическую форму и мысленно произнося целые речи для тренировки и учась обнаруживать синонимы и расцвечивать монолог. Общение с Катей, пересказывающей по просьбе уроки, а заодно и выучивающей очередной параграф в конспекте занятий, крайне помогало.

Махнул рукой, привлекая внимание, и постучал себя по голове. Очень раздражала невозможность самостоятельно расспросить, без посредника. Все равно бессмысленно мамаше что-то объяснять. Ей все пофиг, однако для порядка всегда изображала заинтересованность, а поскольку и Николке прежде было фиолетово из-за отсутствия понимания, больных и слушать не стоило. Либо мог помочь, либо нет. Одним вливанием энергии серьезные вещи не исправить. Разве боли убрать и общее состояние улучшить. Теперь все иначе. Во-первых, я неплохо умел лечить, хотя всерьез прежде этим не занимался. Светить способности не стремился. Так, по мелочи, в семье. Во-вторых, Николка оказался очень сильным сенсом. К тому же или у него нечто сдвинулось от нашего сообщества, или прежде и так имелось, однако использовать не умел, но границы прежних возможностей для нашего общего тела изрядно раздвинулись. Во всяком случае, пропавшего мальчишку нашли, где сказал. Ничего такого прежде с ним, да и со мной не происходило.

– Глава, – спрашиваю, – болит часто?

– Нет, – сказал парень, – не было такого.

– Ты лечь, – показал на давно приспособленный под это дело деревянный топчан. – Стальным мчать.

– Молчать надо, – перевела мать, заметив беспомощный взгляд.

– Смерть не будет, – сказал, закончив тщательный осмотр пациента. – Зеся, – показал на точку в голове, – выросло неправильно.

Ну не поворачивается язык сказать «опухоль». Николка такого знать не мог, без сомнений.

– Не страшно. Маль-мало, с зерно, но давит, – беспомощно развел руками, не найдя нужных слов. На этот раз не притворяясь. – Расти будет, тогда плохо. Или нет. Врач резать кость, через дырка отрежет.

– А станет? – очень серьезно спросил парень. – Как ему объяснить, откуда знаю?

– Рентген.

Уже делают, точно знаю, однако для того требовалась куча оборудования и хороший профессионал, чтобы разобрался с результатом, но смотрели в основном кости. Полной уверенности в возможности отличить больную ткань от здоровой, да еще столь малую, не имелось. Очень важно разузнать допустимость проверки. Поговорить с Евгением Карловичем? Вряд ли успел забыть. Нет. Не сейчас. Пусть сами разбираются.

– А ты видишь без?

– Ага.

Странно отрицать.

– Может, и убрать без трепанации, как рассказывают, сумеешь? – спросил с надеждой.

– Делать треп…

Немножко сыграть в дурака.

– Сверление черепа, – догадался парень о затруднении.

– Гимназ?

– Да, последний класс.

– Умный… Я могу. Тяжко, долго…

Вот теперь мать Николки, с подозрением прислушивающаяся, одобрительно кивнула.

– Дохтур быстро.

– Зато без дырки в голове.

Я молча пожимаю плечами. Не мой выбор.

– Раз, два, три прихода. Смотреть опосля. Щас знать не можу. Четыре, пять.

– Но он сумеет, Ульяна Степановна? – Это уже клиентка.

– Сказал – сделает, – с полной уверенностью заявляет мамаша.

С утра она подвалила и с неуместной застенчивостью, все ж не заметить изменение поведения не могла, спросила, готов ли я лечить. Мне самому любопытно, но четко выдал: скажу да – норм. Нет – не стоит настаивать. Мне еще жить охота, а силы небезграничны.

– Токмо в прошлый раз до больницы долечился, – солидно заявила мамаша. Я прямо без усилий видел, как в головенке у нее щелкают цифры. – Больной здоров, а сам в ентой… коме. Потом пришлось кучу денег потратить на лекарства и врачей.

Я совершенно точно знал – вранье. При выписке был разговор. В тот момент ничего не понял, однако позже прокрутил еще раз и разобрался. То есть что-то она должна была внести в кассу, однако после находки часов главного врача Евгения Карловича он как-то уладил с платежами. Счетоводы неведомыми путями списали долг. Скорее всего, за счет благотворительности. Так что не зря помог. И благодарность наверняка существенной оказалась.

– Все, что есть…

– Все так говорят, а задним числом: «Я не я, и лошадь не моя». А кровиночка моя сызнова в больницу?

– Но я ж готова, сколько скажете, заплатить, – краснея, сказала женщина.

– Выйдем, – решительно потребовала мать.

Чего и от кого скрывать, до меня не дошло. Все свои. Ну и начхать. Спокойней обстановка. Никто не трясется, в обморок не падает и под локоть не дышит. Мягко выключил клиента, чтоб не дергался, и, положив руку на нужный участок, принялся для начала очерчивать границу. Здоровые участки мозга цеплять не требуется. Здесь нужно не силой ломиться, а тонким лучом.

Почти идеальный случай для рекламы с минимальными затратами. Я ведь пыль в глаза пустил. Часа два потребуется и затем проверка. Лучше, конечно, через годик еще раз глянуть. Вероятно повторение, если не все убить.

Слегка подморозил опухоль, проверяя реакцию. Иногда бывает нетипичная. Ага, нормально. И принялся отсасывать энергию из чуждого образования. Тихонечко, осторожно, пока не рассыпалось пылью. Это особенно скользкий момент. Тут не скальпелем резать, крови не будет, зато и лишнее отхватить запросто. Потянул на себя, извлекая лишнюю материю и ощущая привычную грязь на ладони. Фактически там ничего нет, материал и под лупой не углядишь. Чисто психологическое и в некотором роде – к лучшему. Сразу в курсе, извлек или нет. Но противно до безобразия, потом руки обязательно вымыть. Сунул ладонь в специально стоящее ведро с холодной водой и вздохнул, обнаружив обеих мамаш, пялящихся на меня.

– Переустал. Спать. Это лучше ему, пусть, не разбуждай. Глаз открыть – позвать. – И вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.

Со стороны незаметно, а затраты серьезные. Надо восполнить энергию, пока солнце не село. Часа полтора возился, прикинул по положению светила на небосклоне. Даже быстрее ожидаемого. Пора всерьез думать о конденсаторе. Правда, и народу не очень много приходит. Все ж за серьезные дела Николка не брался, или мать не допускала. Случайно в разговоре выяснилось, что второй раз вырубился. В первый легче прошло, но тяжелых больных к нему не приводили. Все больше исправить внешний вид. Несложно, всегда найдутся желающие, иные аж из Москвы приезжают, но и денег особых не получить. Или вполне полновесные рублики? Я до сих пор не интересовался, сколько мать берет. Да чего там, про цены и заработки так и не выяснял. Вот сколько пиво стоит, уже в курсе, а со двора до сих пор ни ногой. Еды хватает и с огорода с погребом, а больше вроде за неделю ничего и не приобретали. О, податель энергии, солнце мое, сколько еще необходимо выяснить, чтоб пальцами не показывали! Даже перед кем кепку снимать, не ясно.

Вечерами приставал к Кате, выясняя тонкости общения. Почему борода не у всех – их носят преимущественно люди старшего поколения и врачи. Причины объяснить не сумела, и я, принимая в качестве аксиомы, отложил на потом. Зато она сама спросила у Ермолая и получила неожиданный ответ. До войны все ходили с растительностью на подбородке, это считалось признаком взрослого мужчины. Только противогаз с бородой нормально надеть сложно. Газовые атаки не шутка, не помрешь, так без легких или глаз останешься. Вот и сбрили. Так с тех пор и повелось. Молодые подражали ветеранам, а кто в возрасте, тот окопов не видел и продолжал в прежнем состоянии пребывать. Вот так и узнаешь неожиданно про связь моды и смерти.

Еще спрашивал, из какого материала делают крестики – фактически не важно, бери любой – хоть дерево, хоть металл, главное, осьмиконечные очертания и на обороте «спаси и сохрани». В глубины теологии пока не шел, проскакав по поверхности. По опыту в курсе, от паствы особых знаний не требуют. Нужно правильно молиться, а на вопросы пастырь ответит. И не важно, пастор он или лектор по толерантности.

Прием организован в пристройке, можно сразу во двор выйти. В ногу ткнулась мордочкой здешняя кошка. Опять принесла задавленную крысу немалых размеров – похвастаться. Сама целиком белая, а хвост черный. Явно у кого-то забрала или украла. Ее даже особо не кормили, разве что блюдечко с молоком, коего и так полно. Где-то она шлялась целыми днями, занятая личными делами, но иногда приносила доказательство своей охоты. Присел на корточки и принялся почесывать невзрачного потомка страшной богини смерти и любительницы войны.

– Молодец! – шуруя пальцами по гладкой шерсти, пробормотал. «Такую зверюгу завалила, хищница». Это уже мысленно, но не иначе, уловила одобрительный посыл.

Моментально включился мурчатель. Уж с кем с кем, а с животными у меня замечательный контакт. Только не ясно, можно ли назвать киску домашней, если ведет себя по-прежнему независимо и пользы особой от нее не наблюдается. Любопытно, в других домах тоже такое поведение демонстрируют? Эта ведь еще и умная. По двору идет так, чтоб пес достать не мог, твердо зная ограничение цепи.

– Николка! – позвал голос из-за ограды.

Поднял голову. Два мужика стоят за забором и смотрят. Быстрый поиск по «галерее» лиц, сознательно отобранных в отдельную «книгу» памяти. Наверняка не все, в режиме реального времени просматривать воспоминания еще много лет. Взял за последний месяц выборку с кратким примечанием – имя, фамилия, занятие. А то иные проходят под странной графой: отец, будто второй, но явно не кровный; фискал, фараонская рожа, алкаш, ублюдок и тому подобное. Клички, прилепленные матерью, а что означают, пока неизвестно. Один из этих снаружи все ж хорошо знаком, пусть и нелюбим родительницей как старый папашин приятель. В смысле бухают вместе по праздникам, но не пьяница, а на заводе мастер. Правда, что есть «завод», Николка представлял крайне смутно, мысленно видя какие-то двигающиеся невразумительные штуки и множество людей, а я и вовсе не пытался догадаться. Может, там пять человек трудятся. Рано или поздно сподобимся выяснить, а пока причины озаботиться нет.

– Кость Ваныч?

Второй, неопознанный, сухо хохотнул. Причина осталась неизвестной.

– Сюда поди.

– Чё? – спросил, подойдя к забору и ощущая застывшего рядом пса. Причины бояться отсутствовали, но тот четко выполнял долг. Причем в присутствии хозяина и не подумал гавкать. Стоял и наблюдал.

– Друг у меня старый, – сказал знакомый неловко, – проблемы у него. Аж из Саратова приехал, может, поможешь. – И пихнул в бок второго мужчину.

Рука в гипсе. Ну, мог бы и догадаться.

– Врачи отказываются, – снимая кепку, сказал неизвестный тоскливо, – говорят, неправильное сращение кости. Нужна операция, а то работать не будет. А сделают неудачно, и без руки остаться запросто. Константин Иванович, – вот почему смешно ему стало, имя переврал, – друг мой еще с Великой войны. Служили вместе в полку…

– Не надо это ему, – прошипел Иваныч, – не поймет.

– В письме позвал. Вроде как многое умеешь. Если надо, – полез в карман пиджака.

– Потом, – отмахиваюсь. – Зайди, гляну. Свои, – уже псу, – на место!

Тот нехотя, с достоинством удалился. Ситуация ему не нравилась. Во двор приглашала хозяйка, а с посетителями разговаривала через забор. Молодой любимец никогда такого прежде не совершал. В собачьем мозгу крутилось сомнение, однако возражать не посмел. Интонации он хорошо разбирал. Команда исключала неповиновение. Просочившихся в калитку облаивать не стал, продолжая наблюдать и готовый кинуться на защиту.

Сквозь гипс разобрать проблему ничуть не труднее, чем через одежду. Ложный сустав образовался. Ничего хорошего. Жить можно и так, но паршиво. А насчет операции… Как можно советовать, не представляя, на что способны здешние хирурги? Наши б до такого не допустили. Тяжко вдруг свалиться неизвестно куда. В прежнем мире работали иными методами. А здесь необходим второй перелом без малейшей гарантии. На ощупь соединять. Тут и помереть недолго. Особенно от наркоза. Дают чем-то подышать, по заверению Кати. Ох, насколько паршиво не знать элементарных вещей. Эфир – что это? То есть я знаю, но как производят? По крайней мере, не верится, чтоб заявился на авось. Совсем прижало, аж в чужой город намылился.

– Я вижу, – сказал вслух. – Прежде не пробовал.

Как раз на таких операциях можно недурственно жить. Магия не заметна, зато результат действий крайне нагляден. И срастается не сразу. С костью труднее намного. Проще работать с тканью и кровеносными сосудами.

– Или спасу, или без руки будешь. Обещать нельзя. Думай. Врач умный, я нет. Не советчик.

– А ты говорил, объясняться замучаешься, – сказал больной приятелю. – Да. Я готов. Сколько хочешь?

– Нет. Вылечу – дашь, сколько не жалко. Нет – без платы. В первый раз – так честно. Идет?

– Не боишься?

– Чего? – удивляюсь.

– Поможешь, а я шиш взамен?

– Кирилл! – предостерегающе воскликнул Иваныч.

Если учесть Николкино понимание буквально, без всякого второго смысла, ничего удивительного. Прежний непременно так и воспринял бы сказанное. Не отдаст ничего.

– Твоя рука, совесть, глупости, – равнодушно объясняю. – Кость Ванычу, – на этот раз сознательно исказил имя, уже зная правильный вариант, – и его родичам чего надо будет – шиш. Он привел, расплата ему.

– А ты не так прост.

– Николка! – крикнула заполошно мать, выглядывая с веранды. – Это кто? Вам чего надо?

– Все путем, – отмахнулся. – Проснуться?

– Да.

– Щас.

– Ты, Иваныч? – потребовала она, подходя. – Нет Ермолая.

– Мы не к нему, вот, – показал, – к Николке.

– Чего надобно? – В тоне заметная угроза. – Со мной говори, к мальчику не приставай.

«Ничего себе мальчик, – подумал с оторопью Кирилл. – Здоровый лось, пахать на нем вместо лошади запросто. Не хочется называть недоумком. Как-то не похож, зря Костя пугал. Нормально говорит, невнятно, но дык университетов не оканчивал».

– Я прямой, – на прощание говорю клиенту. – Да – да, нет – нет. Не я просить. Мне плевать.

– Согласен, – кивнул тот. – Все бы так предлагали.

– Вы о чем? – Мамаша была в негодовании, договаривались через ее голову неизвестно о чем с убогим ребенком. Фактически права, если б был прежний Николка.

– Завтра с утра приходь. Тверезый. И эта… больно будет. Мабыть до вечера. Пшли, – сказал матери, когда, раскланявшись, неожиданные гости удалились, – ентот заплатит. Скока есть – все отдаст. А мне навык. Дальше легше.

Это она поняла и оторопело согласно кивнула. Вряд ли прежде выдавал такие длинные фразы.

В доме все обстояло прекрасно. Парень уже сидел и негромко разговаривал со своей мамашей. Пришлось уложить и приступить к полноценному осмотру. Реально надобности серьезной не было. В своих действиях уверен полностью, но всегда проверял результат повторно. А тут не на себе и близких, а с чужим человеком. Достаточно не обнаружить сразу небольшое кровотечение или остатки недобитой опухоли, и все труды насмарку, а по репутации крепкий удар. Лучше потерять еще полчаса, чем выслушивать претензии разъяренных внезапным обострением или летальным исходом. Да и для публики полезно покрасивее выглядеть. Не раз-два, деньги взял и за дверь, а с уважением и осмотром дополнительным.

– Ничё, – подвел итог изысканиям. – Дергать слабже. Завтра прити. Вечер. Через месяц – шиш. – Новое слово мне понравилось, емкое. – Пиляли не жрать, помеха. Терпеть.

– А? – обернулась, не поняв, клиентка. – Ульяна Степановна?

– Он говорит, – покровительственно перевела мамаша, – операция прошла успешно, завтра закончит, какое-то время судороги будут, но все слабее. В течение месяца прекратятся совсем. И порошки не есть, а то мешают смотреть и затрудняют исцеление.

На самом деле результат должен быть быстрее, да и проблемы вряд ли будут. Эта падучая не врожденная, а приобретенная. Убрав причину, практически сразу ставишь на ноги. Тем более дырку в черепе не сверлил и ничего не резал железом. Но всегда важно обеспечить себе некую отмазку. Организм человека – сложнейшая вещь. В нем одновременно происходит масса реакций, химических, биологических, физических. Он привык к определенным сигналам и подстроился под них. А здесь резкое изменение. Мало ли что случится. Особенно если продолжить глотать таблетки, неизвестно как действующие на мозг. По-любому пройдет время, прежде чем остатки лекарств выйдут из крови и органов.

– Про порошки и так понятно, – сказал парень. – Спасибо тебе. – Голос дрогнул.

А вот искренняя благодарность всегда приятна.

Во дворе неизвестно что обрушилось, и раздались пьяные матерки, сбивая торжественность. Я подался на выход посмотреть, благо никто не ждет этикета и расшаркиваний от такого типа. Ага, так и думал. Естественно, не тати в ночи крадутся, а крепко поддавший папаша осчастливил возвращением. Он в любом виде на автопилоте доходит до дома.

Подхожу и поднимаю тяжелую, обвисающую тушу. Теперь тащить его до кровати, козла.

– Мальчик мой, – слезливо говорит папаша.

– Пьешь – знай меру, – встряхивая, как кошка мышь, еле слышно произношу. Два дня речь готовил, обнаружив, как Катя расстраивается. В отличие от всех остальных до ее чувств мне есть дело. В ней ни корысти, ни стыда от такого родственника, по контрасту с мамашей. Любовь зла, полюбишь и убогого. Николка не понимал, принимая как должное. А я знаю, насколько тяжкая ноша. – Еще раз увижу таким, будешь рыгать при виде алкоголя.

Кажется, он протрезвел, с таким испугом глядит.

– Э, – жалобно заблеял.

– Наизнанку выворачивать станет, веришь?

Ермолай поспешно закивал.

– Ты что, Николка? – спросила мать.

Слышать или видеть со спины наше общение она не могла, однако нечто учуяла.

– Норм, – отпуская папашу, спокойно отвечаю. – Сам идет. Ни помогать.

– Вот Москва, – увлеченно говорила Катя, ползая пальцем по разложенной карте. – А вот здесь Подольск, только его не видно. Масштаб неподходящий.

Ей нравилось поучать, и я не мешал.

– Это Европа, Великобритания, одна из великих держав наряду с Россией и Францией. Папа говорит, наша фамилия Жандровы от иностранного предка пошла. В тысяча восемьсот двенадцатом году в плен попал, да так и остался. Скорее всего, врет, – как о привычном сказала. – Французская фамилия такая бывает – Жандр, есть старый дворянский род, да мы к ним никаким боком. Наверное, предок был из крепостных генерала Жандра.

Я мысленно тяжко вздохнул. Чем больше узнаешь, тем хуже приходится. Теперь какие-то крепостные. При крепости жили? Ну, не изучали у нас подробно историю России, даже про Европу давали в самых общих чертах. А позже мне вся эта чушь без надобности была. Даже когда задумался об изменениях. Двадцатый век с упором на определенные тенденции штудировал. Причем искал узловые точки. А далекое прошлое интересам нисколько не мешало.

В принципе, регулярно доставал вопросами девочку, за неимением более образованных рядом и нежеланием насторожить раньше времени родителей. Непременно ведь передадут про странные слова. Вот и приходится до поры пользоваться ее подсказками. Если чего не знала, Катя моментально переводила разговор на другое. Но не оставляла так, а обязательно выясняла ответ в школе и на следующий день принималась наставлять, чувствуя превосходство и полагая, что ее хитрость незаметна. Какая разница, пусть ей будет приятно. Главное, получить нужное.

Иностранные языки пока без надобности. Русского и так хватает, и важно подтянуть его до отсутствия косноязчия. Хорошо, есть газеты, и можно улучшать речь тамошними оборотами, заодно борясь с падежами и неопределенными формами. Важно не лезть до поры в редакционные статьи о политике. Есть и другие страницы без массы здешних разборок. Люди везде люди, даже в другом мире. Московская газета сообщает:

«Приведение смертного приговора в исполнение через повешение осужденного за вооруженное нападение и несколько убийств», «Забастовали извозчики, требующие повышения таксы за проезд и отмены обязательной формы одежды», «На общественных работах приняли участие две тысячи семьсот тридцать два человека, облагораживая улицы столицы», «Красным Крестом открыта столовая для нуждающихся на сто тридцать человек», «Оштрафование газеты градоначальником генералом Щербатовым за нарушения согласно пунктам…».

Практически по каждой заметке надо выяснять, о чем речь идет. Почему извозчиков заставляют в форме ходить и что за страхование рабочих. Оказалось, оно пока в зачаточном состоянии и лишь на случай травм. Ну а цензура не новость. У нас в будущем тоже за неправильные взгляды можно с работы вылететь. А еще про многое иносказаниями объясняться, чтоб не обидеть те или иные группы. Причем я еще не забыл времена, когда обзывали всяческих мятежников ублюдками, а теперь исключительно – людьми с сомнительными взглядами. Черт, какое «теперь»? Теперь у нас на дворе тысяча девятьсот! – а не две тысячи сто двадцать шестой год, и путаться нельзя.

Больше всего заинтересовало объявление о наборе на фельдшеров. Требовался аттестат об окончании шести классов. Затем три года обучения на курсах по предметам: Закон Божий, история России, география, арифметика; начальные основы геометрии, естественных наук, физики и химии; анатомия и физиология, хирургия и учение о повязках; фармацевтика, фармакология и рецептура, патология и гигиена, оказание помощи мнимоумершим – это кто ж такие? – служебный и дисциплинарный уставы, русский и латинский языки и чистописание.

Потому и дошло дело до географии. Даже сдавать экстерном школьную программу – надо иметь минимальные знания по предметам. Конечно, не прямо завтра, но через годик собирался идти по лекарской линии. Имея диплом даже фельдшера, может официально лечить, и уже никто не потащит в качестве шарлатана в суд или оштрафует. Ну нет у них здесь не только настоящих сенсов, но и представления об их возможностях! Тщательно проверил законы, насколько это возможно, через Катю. Могут обвинить в мошенничестве или незаконной медицинской деятельности. Все. Никаких санкций с квалифицированными пытками и химическими препаратами. Образованные люди считают ведьм порождением глупости невежественного народа. Пока не прижмет. Это ж не страна, а золотое дно!

Все ж одним движением волшебной палочки (бред) спасать людей невозможно. А затраты энергии сводятся к минимуму при использовании стандартных методов и лекарств. Ну или нестандартных. Мамаше, при всей ее грубости, определенно стало плохо при зрелище излечения руки. Я вырезал кусок гипса, проделав окошко к нужному месту, потом обычным молотком бил до образования огромной гематомы. Рука превратилась в бревно, раздувшись, и, если б заранее не отключил клиента, не помогли бы и ремни. А так залечил в течение трех сеансов при помощи Юи. Николка опять доигрался бы до больницы, но у меня опыта перекачки солнечной энергии много больше.

На пятый день повреждения у Кирилла исчезли, опухоль окончательно пропала, еще через пару недель кость срослась, как положено, рука обрела чувствительность и подвижность. На следующий день после проверки с окончательным результатом он пришел и, позвав специально меня, выложил на стол двадцать пять золотых монет номиналом в червонец. Это было сильно. Годовой заработок рабочего со специальностью. На текстильной фабрике девкам, работающим по десять-двенадцать часов, жалованье семнадцать рубликов в месяц. Пятьдесят новыми, после реформы, платили на заводе хорошему мастеру. Новичку, естественно, на пятнадцать-двадцать рублей меньше.

Уже начал разбираться слегка. Здесь в ходу бумажные деньги (очередной бред ненормального мира), но после войны была огромная инфляция (естественно, печатай, сколько душа требует), и такие монеты стоят заметно больше номинала. Серьезная сумма. Идея переходить на новый уровень себя оправдала в полной мере. Собственное здоровье люди ценят высоко, а если предложить самому выбрать сумму, подавляющее большинство принесет без торговли много, без всякого нажима. Кстати, среди бедных значительно реже встречаются жулики, чем среди богатых. Обычно держат обещания. С кем-то из высшего общества я б в подобные игры баловаться не стал и послал бы к матери определять размер гонорара.

– Николка! – позвала мать приторно-сладко. – Спускайся!

Мы сидели на сеновале для пущей гарантии, что не застанут внезапным налетом. Но раз заявилась, значит, придется слазить. Обычно вечером не трогали, позволяя после ужина заниматься своими делами. Судя по тону, очередная клиентка напрашивается.

– Сама Аросева приехала, – с непонятным мне восторгом сообщила мамаша, когда слез вниз. – Ну, актриса, в синема играет. А! – махнула рукой, уловив недоумение. Само понятие я уже знал, но вот внутри зала ни разу не был. Денег на руки не выдавали и одного со двора не отпускали. Прежнего Николку запросто бы обидели, но безвылазное сидение дома уже начало раздражать – главное, будь вежлив. Подумаешь, морщины убрать. Не впервой.

Женщина оказалась не красавица, излишне полная, все ж не толстая, но лишний вес заметен, на мой взгляд, и не первой свежести. Какое там морщинки! Ей всю морду разглаживать и с задницы с талией убирать немало. Да и шея… Первый признак старения у женщин, даже второй подбородок так не пугает. Грудь… хм… тоже обвисла. Тут тебе не бородавку убрать, куча трудов. Стоп! А это у нас что?

– Руки, – показал, поднимая вверх за голову, для демонстрации.

Она послушно исполнила движение. Мать покосилась с подозрением. Такой номер я откалывал впервые, и она не представляла, что делать. Вмешиваться пока смысла не было, но странно.

Нет, не ошибся. Паршиво, но ранняя стадия. Своевременно зашла.

– Пальцами, – показал сложенные вместе средний, указательный и безымянный, повел по своей груди по часовой стрелке.

Она подняла бровь в комичном изумлении. Теперь убедился, настоящая актриса. Одно движение, а как настроение передано!

Вторично показал движение. Мог бы все это проделать самостоятельно, однако хотел, чтоб сама почувствовала.

– Уплотнение? – спросил, обнаружив неподдельно озадаченное выражение лица.

– Да.

– Боль?

– Нет, но странное ощущение. Некомфортно. А что это?

– Это плохо. Внутри болезнь.

Чем дальше, тем больше практика и проще общаться. Пока старался простыми предложениями, но язык уже повиновался нормально, а запас слов достаточен для беседы. Родители не могли не заметить, но это происходило не вдруг и невольно принималось спокойно.

– Пока маленькая, но будет расти. Год-три, и смерть. – Глаза у нее расширились в страхе. – Сходи к настоящему врачу – убедись. Если предложит отрезать грудь, – ее рот задрожал заметно, – возвращайся. Я избавлю без ножа. Быстро надо. Не тянуть. Потом поздно.

Она кивнула раз, второй, поднялась и, зацепив по дороге угол, вышла, не отвечая на всполошное кудахтанье мечущейся вокруг хозяйки. Стоило хлопнуть двери, и в помещение заглянула любопытная мордочка Кати.

– На автомобиле приехала, – сообщила девочка, – с шофером. А номера московские. Это кто ж такая была?

– Артистка Аросева.

– Ух ты! Прям у нас в доме! Скажу в училище, не поверят!

– Не надо. Она специально в темноте приехамши, чтоб не видели.

– Приехала, – покровительственно поправила Катя.