Текст книги "Знахарь"

Глава 12

Много раз Филипп перебирал в памяти события, которые привели к такому неожиданному и неприятному повороту.

«Неужели Елена? Неужели она могла нас предать?!» – размышлял он и отбрасывал эту мысль снова и снова.

Он проснулся в камере. Теперь он окончательно понял, что Елена умерла. До последнего момента он пытался сохранить надежду на то, что девушка ранена и уже поправляется, но сон, в котором он увидел ее ангелом, дал ему разгадку. Елена умерла, но благословляет Филиппа и Диану. Он во сне услышал те же слова, что и Диана.

Так они и жили, Диана и Филипп, в разных концах города, как в разных концах света. Засыпая, они умирали, а просыпаясь, оживали в одиночестве, холоде и смятении. И лишь теплящаяся надежда на лучший исход поддерживала в них силы.

Только сейчас Филипп понял, насколько сильно любит Диану. Он знал, что найдет ее, чего бы это ему ни стоило.

А Диана убедилась, что любима Филиппом и тоже по-настоящему любит его. Теперь никто и ничто не сможет разрушить это сильное чувство.

* * *

– Как же я теперь буду жить? Без кормильца-то? – плакала, сидя в одиночестве, Глаша.

Вчера пришло письмо от Олега. Он сообщил, что ближе к весне приедет домой. Глаша решила написать им про отца. Сил больше не было переживать горе одной. В марте Олег приехал. Вместе с Максимом Парфеновым, мужем Ольги.

– Правду говорят, что Дмитрий этот по ночам какие-то колдовства вытворяет? – спросил Максим у Глаши на третий день своего пребывания.

– Ох, сынок! Многое говорят про него, но где правда, где ложь – никто не знает. Врач он хороший, вон, и брата твоего, и мать на ноги поставил, даже денег за это не взял! Как тут судить? А моего… Павла… – тут она расплакалась и вышла в сени.

– Мне кажется, надо разобраться, что творится в Ближнем, – сказал Олег. – Я останусь здесь до весны.

– А учеба? А что я передам сестре и Алексею? – спросил Максим.

– Так и передашь, – ответил Олег.

Он решил пойти к младшему брату Парфеновых Кириллу и расспросить его про Дмитрия Богуна.

* * *

Филиппа перевели в московскую тюрьму, где должно было состояться слушание. Этому способствовала игуменья Антония, которая донесла до митрополита Павла весть, что Филипп пытался украсть послушницу Диану Половцеву для плотских утех, которыми сей молодой человек славится.

Откуда она взяла это? Придумала. Но митрополит, человек очень благовоспитанный, верил Антонии. На суде присутствовали церковные заседатели, и потому приговор оказался суровым. Через месяц, в апреле, Филиппа должны были сослать в Сибирь, но холодных и дальних дорог Филиппу не довелось изведать.

На этап, откуда арестантам была прямая дорога на север, их привезли промозглым весенним вечером. Филипп, в отличие от других, чувствовал себя хорошо, учитывая, насколько, конечно, хорошо может быть заключенному. Физически он был силен и крепок, а душевно еще страдал мало, потому не отчаивался и старался держаться и не показывать своего крайне угнетенного состояния.

Каморка, в которую их заселили, рассчитана была едва на два десятка человек, а их было около шестидесяти. Воздух был невыносимый, люди кашляли, задыхались, стонали, но некоторые, как заметил Филипп, расположились очень даже неплохо по сравнению с остальными.

– Эй, ты, подойди! – услышал он позади незнакомый голос. Филипп обернулся. Здоровый волосатый детина с самокруткой в зубах пальцем поманил его. Филипп подошел к сидящим на нарах. Это были закоренелые преступники. Их лица не выражали никаких чувств и эмоций.

– Чего вам? – спросил Филипп.

– Какой прыткий! Мне такие нравятся! – сказал один из сидящих. Пять пар глаз уставились на него.

– Красавчик, за что загремел? – спросил тот, который позвал его.

Филипп оглядел сидящих, не испытывая страха. Его же спутники вжались в стены каморки и старались не издать ни звука.

Филипп подошел ближе и, смотря в глаза волосатого, ответил:

– Девушку хотел украсть. Не получилось, – гордо ответил он. Волосатый на миг растерялся, но хохот сокамерников быстро привел его в себя. Тут к Филиппу подскочил невысокий, но достаточно крепкий парень с обезображенным до отвращения лицом. Писклявым голосом он заверещал:

– Ты так с самим Тузом не смей разговаривать!

– Это почему? Он спросил, я ответил! – насмешливо улыбаясь, ответил Филипп. Все испуганно примолкли. Даже те, кто попал сюда впервые, поняли, что Филипп влип.

– Да ты, верно, больной! Он ведь у нас главный! – писклявый сорвался на визг, с удивлением рассматривая Филиппа, как будто перед ним стоял оживший труп.

Филипп рассмеялся. В каморке наступила зловещая тишина, слышался только смех Филиппа. Наконец он прекратил смеяться и обвел всех взглядом, выражавшим полное равнодушие и брезгливость. Писклявый кинулся на него с кулаками, но Филипп удачно отразил удар и скрутил руку парня так, что она захрустела.

– Мне смешно, что ваши придуманные в этих стенах законы может кто-то блюсти, тогда как вы сами переступили его там, на воле! – он с силой ударил по серой и влажной стене каземата.

– Заткнись! – сказал волосатый, но Филиппа было уже не остановить. Он сильнее сжимал руку писклявого, и оттого визг парня становился громче. Наконец он отпустил его с таким видом, будто держал в руках какую-то мерзость.

– Так вот знайте! Я не сделал ничего противозаконного! Я пытался украсть девушку, не удалось! Я люблю ее, и она любит меня! Ну, что я натворил? Кому я мешал? – спрашивал он, глядя на каждого по очереди. – Она сирота, никому не нужная! Ее отправили в монастырь, где она наверняка умрет через полгода, так как была ранена при побеге! Потому что даже там она не нужна! – голос его становился громче, он уже не контролировал себя. Просто он выговаривал то, что тяжким грузом лежало на сердце несколько месяцев. Эти мерзавцы спровоцировали его, и его гнев нашел выход.

Он внезапно остановился и медленно сел на пол у стены. Мужчины притихли.

– Да-а-а, – протянул волосатый, – такого спектакля у нас не было давно.

– Оставь его в покое! Не видишь, плохо человеку, молодой еще, сломаться недолго! – раздался голос до того молча лежащего мужчины. Акцент явно выдавал в нем южанина.

– Да мы все тут несчастные страдальцы из-за несправедливого закона, – сказал другой арестант.

Тот, который лежал, поднялся и подошел к Филиппу.

– Ни о чем не думай. Не замыкайся в себе. Ты ни в чем не виноват, и живи только этой мыслью. Понял? – он сильными пальцами схватил Филиппа за подбородок и спросил еще раз: – Ты понял меня?

– Да, – ответил Филипп и отдернул голову.

– Меня зовут Азиз Радуев.

– Филипп, – сказал он в ответ.

– Ну и достаточно, – сказал Азиз и приказал парню по кличке Лавр освободить место для Филиппа. Тот с ненавистью, но исполнил.

Через некоторое Филипп понял, что здесь нужно жить только ради себя. Здесь нет друзей, одни враги. Где нет свободы, там нет души и правды.

Азиз был к нему благосклонен, что повлияло на отношение к нему остальных каторжан. А когда узнали, что он лекарь, к нему стали обращаться все – от заключенных до надзирателей.

«Все они простые смертные, а ты над ними царь и Бог», – вспоминал слова деда Филипп, с каждым разом убеждаясь в их правоте.

Вскоре в тюрьме умер врач, и начальство, чтобы не тратиться на выписку нового специалиста, решило назначить тюремным врачом Филиппа. Единственное, чем он теперь отличался от своих сокамерников, что имел собственный кабинет.

Честно говоря, его обуял трепет при виде медицинских инструментов и книг. Как давно это было! Как же он соскучился по своей работе! Он быстро привел в порядок запущенное владение бывшего врача и начал заводить новые карточки на заключенных. Радость доставляло ему и то, что теперь он смотрел на своих сокамерников не как им подобный, а как врач. Настоящий целитель.

Он много знал, а если в чем-то сомневался, ему помогали книги и справочники, с которыми он не расставался, поглощая новые знания с непомерным рвением и охотой. Ведь только благодаря своему труду он мог еще сохранить человеческий облик.

Филипп много раз писал в госпиталь в надежде, что его письма когда-нибудь дойдут до Дианы, но, эти письма перехватывала Анастасия и упивалась тем, что хоть так может отомстить этим двоим за смерть Елены. Вскоре ей надоело читать письма Филиппа, и она решила заставить написать Диану, и потому одно письмо все-таки отдала ей.

– Мне удалось достать для тебя кое-что, – сказала она Диане за трапезой.

– Что?

– Письмо от Филиппа, – ответила Анастасия и протянула под столом Диане листки бумаги. Дрожащими от волнениями руками приняла Диана это послание. Сидя в своей келье, она, плача, читала слова любви и раскаянья за опрометчивый поступок.

«Я должен был предвидеть это. Вот Бог меня и наказал. Я бы предпочел умереть вместо Елены, но этого не случилось, значит, нам судьба еще жить и, может быть, встретиться когда-нибудь. Я люблю тебя, солнышко! Люблю больше жизни, потому что жизнь отдалила меня от тебя. Но несмотря на расстояние, разделяющее нас, и время, такое неумолимое и быстро текущее, я буду помнить о тебе и молиться за тебя! Ты мой Бог!»

– Господи-и-и! За что? За что мы страдаем? – плакала Диана, когда в келью вошла Анастасия.

– Ну что, ты уже написала ответ? – с нетерпением спросила она.

– Нет, – Диана вытерла глаза и с удивлением смотрела на нее, – а как же я его отправлю?

– Это доверь мне! – ответила Анастасия.

– Почему я должна тебе верить? – спросила Диана.

– А письмо? Думаешь, я бы отдала его тебе? Я это делаю в память об Елене! – и тут вдруг она схватилась за голову и присела на край кровати.

– Что с тобой? – спросила Диана. Она быстро вскочила и подала ей стакан с водой.

– Да нет, просто вспомнила я кое-что. Раньше мне все это вздором казалось, а теперь точно знаю, что сон видела. Вместо тебя Елена сидела здесь и просила меня о помощи, – она замолчала и посмотрела на Диану.

Да, она вспомнила свои сны, в которых видела всю свою жизнь в монастыре. Будто не было здесь Дианы и вовсе, а вместо нее была Елена. Ее Елена, родная, любящая и живая. Поняла теперь Анастасия, что Елена хочет донести до нее из того мира.

«Прими ее, как будто это я», – сказала ей во сне Елена и исчезла. Тогда, утром, Анастасия долго не могла понять, о ком говорила во сне сестра, а теперь вдруг все встало на свои места, и от этого стало легко и тяжко одновременно.

Глава 13

Никак не хотела Анастасия примириться с мыслью, что надо ей помогать людям, из-за которых погибла Елена, но слова с того света приходят по святой необходимости.

– Ладно, ты пока напиши, а я пойду прилягу, – Анастасия поспешно вышла из кельи Дианы.

– Хорошо, – ответила та и, проводив Анастасию, стала искать на чем и, главное, чем бы написать письмо Филиппу. Вместо бумаги она выбрала свой кружевной носовой платочек и угольком стала писать любимому о своей жизни, чувствах, о своей любви.

Отдать письмо она могла только спустя два дня. Антония заметила, как Анастасия выходила из кельи Дианы, и в тот же день учинила ей суровый допрос. Не добившись ответа, она велела запереть непослушную, а сама направилась к Диане, но та даже не поздоровалась с игуменьей, а говорить тем более не стала.

Все последние дни своего пребывания в монастыре Диана жила только своими снами и надеждой, что когда-нибудь, возможно, ей удастся отсюда выбраться и встретиться с Филиппом. «Он опять нашел меня! – радовалась девушка, теперь твердо уверенная и в своих чувствах, и в чувствах Филиппа. – Я буду жить ради него! Я постараюсь выбраться отсюда, чего бы мне это ни стоило!»

С такими мыслями она уснула, и снились ей долины, поросшие небесной красоты цветами, птицы, парящие в небе, но она огорчилась, когда вместо Филиппа рядом с собой увидела сначала Антонию, а потом Анастасию. Проснувшись наутро, она правильно растолковала свой сон.

– Они стараются помешать мне! Я не могу этого позволить! Мне надо спешно бежать отсюда! Но вот как склонить Анастасию на свою сторону? – рассуждала вслух Диана.

«А, может, рассказать ей всю правду? Обо всем, что творится здесь? Рассказать, как Елена пыталась помочь нам, пожертвовав своей жизнью! – Диана решилась сегодня же поговорить с Анастасией. – Другого выбора у меня просто нет!»

* * *

Визит Олега к Кириллу Парфенову не дал никаких результатов. Олег надеялся, что Кирилл или мать расскажут подробности о работе нового врача, о его методах работы. Но ничего такого он не услышал.

– Я сам не знаю, как относиться к такому, – говорил ему Кирилл, – поначалу мы все старались избегать его. Много были наслышаны про его работу, но тут сильно прихворнула мать, и нам волей-неволей пришлось обратиться к нему.

– Значит, ничего такого странного не обнаружилось в его действиях? – спросил Олег.

– На первый взгляд нет, а уж более разглядывать у меня не было терпения. Сам понимаешь, такие боли после этих грибов. Чуть было Богу душу не отдал!

Да, отравился Кирилл сильно. До сих пор, говорит, перед глазами мошки летают, да и никак с тех пор в себя не придет. Благодаря Дмитрию и избежал он смерти.

– Вот скажи, как мне после этого относиться к нему? – спросил Кирилл.

– Это его долг. Он просто выполнял то, что положено медицинской этикой, и никакого чуда он не совершал, можешь мне поверить! Если бы ты видел работу настоящих городских врачей! Это их можно назвать самоотверженными людьми-богами. Я столько увидел и столькому научился у них!

– Нам не с кем сравнивать Богуна, кроме как с Филиппом, – ответил хмуро Кирилл, который был дружен с Филиппом с самого детства.

* * *

Тюрьма, в которой сидел Филипп, была самым старым строением в пригороде, и потому необходимо было перевести узников в более надежное убежище.

Постоянные жалобы и просьбы коменданта тюрьмы терялись в почте к императору Николаю II, и комендант частенько страдал сердечными приступами при каждой новой вести о попытке очередного побега, но стражи зорко следили за узниками, и никому не удавалось еще живым перебраться за колючую проволоку.

Филипп поначалу не задумывался об этом, он только искренне жалел бедолаг, пытавшихся сбежать и убитых при побеге.

– Неправильно они поступают, – как-то сказал Азиз осматривавшему его Филиппу после очередной попытки побега трех заключенных. – Был бы я здоровее – давно бы уже покинул эти стены. – Азиза мучила незаживающая в этих условиях рана на правой ноге.

Еще до болезни он тайно встречался с тюремной поварихой Глашей Ступиной, потом отношения их прекратились из-за болезни Азиза, и они остались просто знакомыми. Как удавалось Азизу встречаться с Глашей, никто не знал. Или Глаша подкупала жандармов? Или?..

Азиз с отвращением посмотрел на стены и потолок кабинета Филиппа и спросил:

– А как ты к этому относишься?

Филипп только пожал плечами.

– А говоришь, что не виноват! Если бы и вправду ничего не совершал и любил по-настоящему, то обязательно бы постарался выбраться отсюда.

– И оказаться свободным, но мертвым? Нет уж, уволь! Я написал депешу императору и, надеюсь, что мое заявление скоро прочтут и пересмотрят дело, – ответил Филипп.

– Ха! Ты меня насмешил! Ты мне сейчас просто ответь: кто здесь главный – ты или комендант?

– Конечно, эта бешеная собака! – зло ответил Филипп. – Я его отравлю, когда освобожусь, – пообещал Филипп и в свою очередь задал вопрос:

– А почему ты спрашиваешь?

– А потому, что челобитные, которые наша бешеная собака отправляет императору, даже не доходят до столицы, не говоря уж о твоих письмах! А насчет отравления коменданта ты отлично придумал! Надо над этим подумать, – сказал Азиз, с трудом поднимаясь на ноги.

Филипп крайне огорчился таким поворотом дела.

«А ведь прав Азиз. Если бы только император знал о плачевном состоянии здания, в котором мы находимся, то наверняка уже давно бы принял меры! Черт, как же быть?» – думал он, сидя в одиночестве после ухода Азиза.

– Как ты думаешь, а домой мои письма доходят? – спросил Филипп Азиза вечером.

– Не знаю, но, наверное, нет, – ответил Азиз, со стоном опуская ногу на пол. Филиппу было искренне жаль его, но помочь ему он был не в силах. Комендант отказывал ему в приобретении необходимых лекарств для лечения тяжело больных.

– Они скорее дадут нам здесь подохнуть, чем будут тратиться на нас, – сказал Азиз Филиппу, когда тот сообщил неутешительные вести.

– Ничего, не переживай, скоро в тюрьму приедет врачебная комиссия, и, может, мне удастся поговорить с кем-нибудь, – обнадежил Азиза Филипп. На том они порешили и легли спать, но Филиппу не спалось. После слов сокамерника о письмах он очень огорчился и уже думал передать весточку домой через приезжих врачей, которые должны нагрянуть на этой неделе.

Но планы переменились, врачи приехали на два дня раньше, и в тюрьме поднялся сущий переполох. Один только Филипп был спокоен. В его личной работе не существовало промахов, но вот по части оборудования, лекарств и содержания больных было много причин для волнения, и потому комендант опять стал мучиться внезапными сердечными приступами, а Филипп не мог даже отлучиться на минуту, чтобы поговорить с казарменным надзирателем.

– Ты… – тяжело дышал комендант Аристарх Демидович Лазарев, – вот что… оставь меня и… иди, иди готовься, а… я в лазарет наш лягу, для сущей убедительности.

– Хорошо, – согласился Филипп, а спустя десять минут во двор тюрьмы под надежной охраной солдат въехала карета с врачами. Филипп был в числе встречающих. Он с завистью смотрел на приезжих, которые брезгливо и в то же время испуганно озирались вокруг.

«Ведь не в первый раз приезжают, а все равно нарочито удивленно смотрят и поражаются всему, – думал Филипп, – и зачем, спрашивается, такой спектакль?»

Он первым отвернулся и вошел в здание тюрьмы. Привычно поплутав длинными темными коридорами, он нашел маленькую дверь лазарета и, миновав ее, открыл другую, своего кабинета. В тишине и спокойствии сидел он недолго. Буквально через четверть часа, гомоня и громко топая ногами, к его двери приблизились незнакомые люди. Врачи.

Филипп поднялся как только отворилась дверь кабинета. Надзиратели выглядели не совсем уместно в такой ситуации, но здесь жизнь была другой, и потому каждый в душе смирился с присутствием этих молчаливых и грубых блюстителей порядка.

Обычный обмен приветствиями плавно перетек в вопросы и ответы с двух сторон. Сторон «за» и «по ту сторону» стен, жизни, гуманности и человеколюбия. Единственное, что их объединяло, это общая работа, интерес и преданность своему делу. Когда вопросы приезжих иссякли и ответы Филиппа их вполне удовлетворили, один из врачей предложил осмотреть лазарет и документы.

– Конечно, конечно, – охотно согласился Филипп, – тем более, что у нас там необычный пациент.

Он пропустил всех вперед и только хотел перешагнуть порог, как почувствовал, что его кто-то легонько толкнул под локоть. Филипп обернулся и увидел…

Глава 14

Темнело. Неясные звезды поочередно зажигали на синем небосклоне свои неизменные холодные фонари. Хутор потихоньку затихал. В редком дворе слышались мычание еще не доенных коров, лай уставших собак, все это перебивал громкий стрекот ночных цикад.

Дмитрий Богун сидел на крыльце дома, оставленного ему Алексеем Козловым, и в последний раз смотрел на эти дома, пруд и небо. Этот хутор помог ему восстановиться в сане помощника главного врачевателя антигиппократова, и он был по-своему благодарен этим людям. Жестокой и насмешливой выглядела его благодарная улыбка.

Чернопятов срочно затребовал его в Новгород для работы, и пришлось Дмитрию покидать это насиженное и теплое местечко, к которому он невольно привык.

«Я познакомился с Григорием Распутиным, – писал Чернопятов Дмитрию, – и вскоре надеюсь завести дружбу еще с кем-нибудь из дворца».

– Вот лиходей! – усмехнулся Дмитрий и представил, как теперь не терпится Чернопятову склонить любимчика императрицы на сторону общины.

«Хотя это может быть и опасным предприятием, но Чернопятов умен и вряд ли ошибется!» – думал Дмитрий. Ему тоже очень хотелось попасть во дворец и хоть одним глазком взглянуть на царствующих особ.

– А правду говорят, что императрица с этим нечестивцем сошлась? – спросил Дмитрий у Чернопятова, прибыв в Новгород.

– Нет, это все враждебные наговоры завистников, она только из-за царевича Алексея дружит с ним, а если ей кто-то нужен, то и император не смеет против ее воли идти. Вот и приходится ему терпеть Распутина, разжигая к себе ненависть окружающих, – ответствовал Чернопятов.

Ему только раз удалось встретиться с Распутиным, и он вполне точно определил для себя этого человека. Во дворце собрался совет из близких к императору врачей, а так как Чернопятов руководил самым большим госпиталем в Новгороде и был в свое время представлен императору, его пригласили на этот симпозиум.

* * *

Диане удалось убедить Анастасию помочь ей.

– Ведь мне даже выходить не позволяют! Неужели твоя сестра отказала бы мне в помощи? Разве для этого она жертвовала своей жизнью? Пойми ты наконец, что никто не виноват в ее смерти кроме Антонии и матери-настоятельницы! – убеждала она девушку.

Понемногу Анастасия проникалась доверием к Диане, и так как больше у нее никого не осталось, она невольно подружилась с ней и со временем согласилась с мнением Дианы, что все в этом госпитале непросто.

– Ты видела Елену в последний день? – спросила как-то Диана у Анастасии.

– Она лежала в гробу такая красивая и будто живая, но Антония приказала закрыть гроб, когда ее несли на кладбище, – ответила Анастасия.

– Почему? – удивилась Диана. – Ведь так нельзя! – она разозлилась на Антонию еще больше и решила сегодня же поговорить с ней. Но в тот вечер случилась еще одна трагедия. Девушка, прибывшая в больницу совсем недавно и страдающая чахоткой, умерла.

– Но ведь врачи говорили, что она будет жить еще около года! – удивлялась Диана.

– Человек предполагает, а Бог располагает! – раздался позади голос Антонии. Диана резко повернулась и посмотрела в глаза женщине, которая была ее матерью.

– Если в вас есть хоть капля чувства ко мне, позвольте мне присутствовать на похоронах Клавдии и совершить поминальную службу вместе с остальными, – попросила она сухим голосом.

Антония, потерявшая было надежду на восстановление отношений с дочерью, на минуту задумалась, а потом, прокашлявшись, ответила согласием.

– А почему ее хоронят у нас? Ведь у нее наверняка есть родственники, вдруг они захотят похоронить ее на родной земле? – спросила Диана Антонию, когда мать пригласила ее на совместную трапезу.

Не задумываясь, Антония ответила:

– Они отказались от больной дочери. В семье маленький ребенок, и родственники не хотели, чтобы зараза распространилась на него.

Диана отставила тарелку, и глаза ее наполнились гневным светом.

– Негодяи! Их покарает Бог за такое малодушие! Она ведь мертва и не может принести вреда!

Антония только вздохнула.

– До полуночи вы можете попрощаться с телом усопшей, а завтра предстоят похороны, гроб будет закрытым, – сказала она послушницам и монахиням, когда те закончили заупокойную молитву.

– Почему? – удивилась Диана.

– Что «почему»? – переспросила Антония.

– Почему гроб будет закрыт? – повторила свой вопрос Диана.

– Такое решение приняла мать-настоятельница, и оно не обсуждается!

Диана только опустила голову и первой покинула святую обитель.

Вместе с остальными девушками она после вечернего богослужения попрощалась с телом Клавдии и скрылась в своей келье.

Поздно ночью она проснулась и услышала на улице какой-то шум, но не придала этому значения. Такое уже бывало много раз, но тут в келью осторожно вошла Анастасия и, приложив палец к губам, тихо приказала Диане одеться и следовать за ней.

– Зачем? – шепотом спросила Диана.

Анастасия помедлила, прислушиваясь, а потом произнесла:

– Когда ты говорила о том, что в церкви творится что-то нечистое, я тебе не поверила, думала, ты просто хочешь оправдаться за смерть моей сестры. Но закрытый гроб сестры меня и тогда немного встревожил, а смерть Клавдии и опять закрытый гроб совершенно сбили с толку, и я решила сама проверить: что же происходит?

Диана внимательно слушала Анастасию и думала, что та вот-вот откроет тайну, но Анастасия замолчала и потянула ее за рукав.

– Там кто-то приехал. Сначала я подумала, что родственники Клавдии одумались, но потом поняла, что это какие-то городские люди. Они разговаривают с матерью-настоятельницей в повелительном тоне, и Антония тут же бегает. И ты знаешь, что самое странное? Никого из послушниц или монахинь они не разбудили для помощи или встречи, как делается в таких случаях! – широко раскрыв глаза рассказывала Анастасия.

– А может, они боятся, что мы увидим мужчин, – предположила Диана.

Долго сидели девушки на чердаке и наблюдали за странными действиями незнакомцев, среди которых Диана узнала Дмитрия Богуна, и только когда увидели они, как незнакомцы погрузили тело Клавдии в карету, Диана поняла, что здесь действительно существует какая-то страшная тайна. Анастасия и Диана договорились вести себя тихо и незаметно, пока не придет письмо от Филиппа, а потом уже действовать, как он посоветует.

Диана в тот же день написала ему обо всем, что здесь увидела, и спрашивала, что же им делать?