Текст книги "Читающий ребенок. О детях и чтении"

Такая вот психология мышления для малышей.

Книжка вместо колыбельной?

Лучшее время для чтения – когда ребенок хочет слушать книжку, а у взрослого есть возможность ему почитать.

В какое время дня читать ребенку? В любое! Лучший момент для чтения – когда ребенок хочет слушать книжку, а у взрослого есть возможность ему почитать.

Но чаще всего мы все-таки читаем ребенку перед сном. И это дает повод приравнивать чтение книг к пению колыбельных песен.

Однако это совсем разные виды общения, и задачи у них разные.

К вечеру потребность в движении снижается и ребенку, как и взрослому, хочется «чистого общения», на смену внешнему движению приходят «движения души».

Активное движение для ребенка важно так же, как воздух. Без возможности двигаться он просто не будет развиваться. Тем не менее, чтобы читать ребенку, его нужно как-то «обездвижить», захватить его внимание. К вечеру потребность в движении отступает естественным образом. И ребенку, как и взрослому, хочется «чистого общения»: на смену внешнему движению приходят «движения души».

Перед сном ребенок как бы «открывается» для речи и для впечатлений от речи. Поэтому это правильно и хорошо – читать перед сном. И правильно и хорошо, когда вечернее чтение становится ритуалом. Только заканчивать чтение надо до того, как ребенок начнет засыпать.

Чтение перед сном не должно выполнять функции колыбельных. У наших предков колыбельные служили для укачивания младенца, отгоняли злых духов. Поэтому от ребенка не требовалось, чтобы он внимательно слушал слова.

Если ребенок в процессе чтения засыпает, значит, что-то идет не так. Чтение не должно выполнять колыбельные функции.

Колыбельные – один из жанров так называемого «материнского фольклора», бытовавшего в крестьянской среде и имевшего вполне определенные прикладные функции – заговора. С их помощью ребенка (точнее, младенца – ребенка, который еще спит в колыбели) укачивали и отдавали во власть «угомона» («Угомон его возьми!»), духа сна. А злых духов, наоборот, отгоняли. И никто, конечно, не ждал от малыша, что он будет внимательно слушать слова.

Конечно, можно уложить ребенка в кроватку, попросить его закрыть глазки и читать ему стихотворение из книжки полушепотом – именно как колыбельную.

Но тогда не нужны картинки. Тогда вообще речь идет о другом виде общения.

А если мы хотим, чтобы ребенок сосредоточился на чтении и смотрел на картинки, к колыбельным это не имеет никакого отношения. И никаких специальных «сказок для засыпания» тоже нет. На ночь можно читать все что угодно – все, что нравится ребенку (и взрослому).

Однако есть книжки, в которых описывается отход ко сну, ритуал укладывания спать или проблемы с засыпанием – важные составляющие жизни ребенка. И книжки, описывающие такие ситуации, – первый шаг к пониманию довольно сложных явлений.

[М. У. Браун. «Баю-баюшки, Луна»]

Взять, например, книжечку «Баю-баюшки, Луна!» Маргарет Уайз Браун с иллюстрациями Клемента Херда на толстом картоне (из разряда книжных шедевров для малышей, получивших признание во многих странах мира).

«Баю-баюшки» – привычная приговорка из колыбельных песен. Но пусть ее присутствие в названии книжки не обманывает читателя. Это не «колыбельная» книжка. Точнее, эта книжка не должна убаюкивать ребенка. Английский оригинал – это прощание с окружающим миром перед сном. Автор говорит всему, что видит (и что может видеть маленький читатель), «Спокойной ночи!».

В прекрасном переводе Марины Бородицкой появляется убаюкивающее «баю-бай», но обращено оно не к читателю, а к маленькому зайчонку, которого вводит в картинку художник (в тексте зайчонок не упоминается). Это зайчонок должен заснуть, когда стихотворение подойдет к концу. Ребенок же, слушающий книжку, вместе с читающей мамой или бабушкой баюкает этого зайчонка. Очень понятное для малыша двух-трех лет занятие. Он уже и сам с удовольствием укладывает спать своих кукол и игрушечных зверей.

А разглядывание картинок Клемента Херда превращает для ребенка чтение книжки в настоящее исследование: что происходит с персонажами, знакомыми предметами и самим пространством, когда они начинают понемногу «погружаться в сон»? Благодаря искусству художника ребенок может внимательно следить за таинственными изменениями, за переходом персонажей и предметов от дневной жизни к предсонному состоянию. На картинках изображена не просто комната – это именно комнатка в кукольном домике, в которой царят уют и спокойствие, атмосфера абсолютной защищенности.

Цвета на картинках чистые и контрастные (такой принцип использования цвета в детской книге на протяжении всего прошлого века отстаивали художники-классики). На всех страницах изображен один и тот же интерьер. Но художник каждый раз меняет угол зрения: вот комнату видно целиком, а на следующей странице в фокус попадает какой-то один ее угол и «приближается» к зрителю. Предметы, выглядевшие маленькими на предыдущем развороте, укрупняются, их можно рассмотреть более подробно, в деталях. Очень похоже на то, как блуждает по комнате взгляд засыпающего человека. Ощущение усиливается еще и за счет ритмичного чередования цветных и черно-белых картинок.

Возникает своеобразный эффект раскачивания, укачивания.

В стихотворении вместе с зайчонком потихоньку погружается в сон весь окружающий мир (включая почти волшебные «огонь, водичку, пустую страничку, молочный рис и бабушкино „Тсс…“»).

Но на картинках есть еще один неназванный персонаж – тень. Она так или иначе присутствует на всех разворотах. А на черно-белых выполняет особую функцию – очерчивает пятно, в центре которого расположен персонаж или предмет. Но главная роль отводится тени на последней странице: здесь вся комната предстает в приглушенных тонах, все погружается в тень.

А в переводе Марины Бородицкой темнота, ночь оказываются родными сестрами тишины:

 
Баю-баюшки, звезды,
И воздух ночной,
И весь мир, укутанный ти-ши-ной.
 

Речь здесь умолкает, стихотворение заканчивается. Зрительное ощущение соединяется со слуховым.

Малыш становится свидетелем таинства – чужого погружения в сон.

И, скорее всего, на самого ребенка слушание книжки тоже окажет умиротворяющее воздействие.

[К. Рот. «Сказки на ночь»]

«Сказки на ночь» немецкого писателя Карола Рота совсем не обязательно читать на ночь. Можно и перед дневным сном читать, и даже не перед сном – если ребенок готов слушать книжку.

Большую часть каждой страницы в «Сказках…» занимают иллюстрации Валерия Горбачева – выразительные и динамичные. А текста ровно столько, чтобы малыш мог не утратить интереса к происходящему, разглядывая картинку. Тем не менее здесь есть что почитать. И текст довольно содержательный.

В книге три сказки, и по поводу каждой можно дать четкий ответ на вопрос, чему она «учит».

Нет лучшего места для сна, чем собственная кроватка.

Первая сказка – своеобразная ода понятному и оправданному детскому консерватизму: нет лучшего места для сна, чем собственная кроватка! Зайчонок Винни понимает это не сразу. Но все познается в сравнении: в кроватках других зверюшек спать просто невозможно.

Вторая сказка – о ночных страхах (или о нежелании спать). Винни просыпается ночью, оттого что ему приснился страшный сон. Но зайчонок не хочет признать, что это сон. И все его братья и сестры с удовольствием принимают «версию ужасной реальности» – ведь это такая прекрасная возможность поиграть, пофантазировать. И все зайчата по очереди придумывают какую-нибудь «пугающую деталь», позволяющую всем вместе трястись от страха. Добавим: ко всеобщему удовольствию (кто-то из взрослых наверняка помнит, как это может происходить, если когда-нибудь ездил в детский лагерь). Зайчата эту катавасию устраивают дома, поэтому им удается втянуть в общие переживания еще и маму-зайчиху (бедная мама!).

Страхам зайчат, обретающим плоть в образах кровожадных зубастых волков, в сказке отводится «особое» место – я бы сказала, почетное. Им посвящены целые развороты без текста: смотри – и с удовольствием бойся! А количество волков на иллюстрациях с каждым разом увеличивается, как и их вездесущность. Невероятно захватывающий сюжет!

В результате коллективного «сочинительства» зайчата достигают сразу нескольких целей. Они действительно пугаются. Они вынуждают маму «сразиться с волками» (зайчиха смело выходит во двор и колотит шваброй по мусорному ведру). И наконец, они добиваются того, что засыпают «под боком у мамы». (Что, собственно, и требовалось!)

Совершенно замечательная, узнаваемая история.

А третья сказка должна удивить взрослых, хорошо знакомых со «Сказкой о глупом мышонке» С. Маршака. Правда, действует в сказке Карола Рота не мышонок, а ягненок. И вовсе не глупый ягненок. В отличие от персонажа маршаковской сказки, ягненок Ленни просто хочет, чтобы его уложила спать именно мама. А ему «в няньки» навязываются какие-то странные взрослые, делающие все совсем не так, как мама, – иногда нелепо, иногда неприятно и даже грубо. И когда ягненка общими усилиями доводят до слез, мама наконец появляется: «Вдруг он услышал самый приятный, самый любимый и ласковый голос на свете… Засыпал маленький Ленни под самую прекрасную колыбельную песенку, потому что ее пела мама».

Гуманный и психологически оправданный вариант знакомого сюжета. Ведь засыпать в чужом месте для малыша – настоящее испытание. Ребенок довольно легко соглашается остаться без мамы на занятиях в детском саду, на прогулке. Но спать там? Это самое сложное с точки зрения адаптации.

Заснуть означает для малыша погрузиться в «темноту», «покинуть мир», пусть и на время. Нерушимую связь с внешним миром ребенку гарантирует присутствие мамы.

[С. Маршак. «Сказка о глупом мышонке»]

Почему С. Маршак в «Сказке о глупом мышонке» (которая принесла ему известность как детскому поэту) отдал малыша на съедение кошке – загадка. В сказках Маршака, каким бы странным ни казалось мое утверждение, довольно часто «зашифрованы» послания ко взрослым. И если вдуматься, то именно для взрослых характерно доверяться обманчивому «ласковому голосу», вместо того чтобы искать подлинных отношений.

Но это, как говорится, совсем другая тема.

Об одной из любимых «малышовых» книг детства

В нынешнем потоке «воспроизводства» советской классики у книги Рахиль Баумволь нет дополнительного бонуса. Взрослые в статусе родителей не бросаются к ней с криками ностальгической радости: «У меня в детстве была точно такая же книжка!» К моему удивлению, имя этой писательницы вообще мало кому известно. Однако это только обостряет необходимость обратить внимание на ее сказки.

У детей 60-х годов прошлого века не было компьютеров и ридеров. Даже плееров не было. Все обилие гаджетов сводилось к проигрывателю. Но это была настоящая страсть – пластинки.

Я без преувеличения могу сказать, что в семьях «среднего уровня интеллигентности» дети росли при проигрывателях, слушая то, что мы сейчас называем «аудиокнигами», а тогда называли «радиоспектаклями» или «музыкальными спектаклями». Одна и та же виниловая пластинка прослушивалась немыслимое количество раз – так что бороздки с записью постепенно стирались и игла начинала скользить и перепрыгивать с дорожки на дорожку. Помимо пластинок, была еще радиопередача «Приходи, сказка!». Она начиналась каждое утро в 10:15 – верный друг одинокого болеющего ребенка с заложенным носом.

Я время от времени присоединялась к этому «клану болезных», и моя память до сих пор легко воспроизводит интонации Николая Литвинова, читающего по радио «Сказку о сером перышке». А еще у меня была пластинка «Сказки доброй подушки», где тот же Литвинов читал и другие сказки Рахили Баумволь.

[Р. Баумволь. «Сказки доброй подушки»]

Я пишу про это в таких подробностях из благодарности к писательнице и ее сказкам, помогавшим мне в детстве превозмогать слабость и коротать время в ожидании возвращения мамы (больничный по уходу за ребенком в то время редко давали больше чем на три дня). А еще, возвращаясь к теме обязательной классики, которую «мы читали и наши дети обязательно должны знать и любить», – популярность сказок Баумволь в то время была налицо. А то, что сказки потом вдруг исчезли из круга детского чтения и их практически забыли, – такое случалось с некоторыми советскими писателями после того, как их выдавливали из страны в эмиграцию. Рахиль Баумволь вынудили уехать из Советского Союза в 70-х годах прошлого века. После этого ее книги «исчезли» из всех библиотек.

Но в моем книжном шкафу до сих пор стоит «та самая» детская книжка. И по отношению к ней мне не пришлось пережить разочарования (что случается с некоторыми текстами, которые любил в детстве). Напротив: я лишний раз убедилась в том, как талантливо написаны «сказки доброй подушки» – с какой психологической точностью автор определяет и выводит «на поверхность» важные особенности мироощущения ребенка. Книжка сильно помогла мне в педагогической работе. Что-то я из нее читала, а что-то рассказывала наизусть дошкольникам, с которыми работала. Дети легко запоминали сюжеты, им нравилось изображать и героев, и происходившие в сказках события.

[Р. Баумволь. «Как медведица искала своих медвежат»]

Сказка «Как медведица искала своих медвежат» – одна из самых ярких и теплых сказок Рахили Баумволь. Мама-медведица хочет уложить спать своих медвежат, но их нигде нет. Она ищет их в разных «домах» – у зайцев, тигров, львов и т. п., – полагая, что они отправились сказать друзьям «спокойной ночи!». Но нигде не находит. Медведица начинает волноваться и тут встречает папу-медведя, которому на ум неожиданно приходит мысль: может, медвежата, пока их искали, уже вернулись домой и легли спать? Так и оказывается.

Весь сюжет строится вокруг того, что медведица приходит то к одним зверям, то к другим и видит чужих спящих малышей. Каждый такой визит – маленькое стихотворение в прозе, со словесными повторами и перекличками. В каждом дается лаконичный, но выразительный, проникнутый теплотой словесный портрет спящих малышей:

«Но у львицы медвежат не было. А львята уже лежали – гривка к гривке – и сладко посапывали».

«Но у тигрицы их тоже не было, а тигрята уже лежали – полоска к полоске – и громко похрапывали».

«Но и у барса медвежат не было. А барсята уже лежали – пятнышко к пятнышку – и крепко спали».

Важнейшая мамина забота – уложить своих малышей спать. И это понятно даже двухлетнему малышу.

Пятнышко, полоска, похрапывали, посапывали… Один словесный «мазок» – и рождается живой, почти физиологически ощутимый образ. Однако вид спокойно спящих «чужих» малышей усиливает тревожное переживание медведицы, которое ребенку очень понятно: мама ищет своих медвежат – ведь им тоже пора спать! Это важнейшая мамина забота – уложить их спать. Драматическое напряжение происходящего понятно даже двухлетнему малышу. И как же хорошо, что все благополучно разрешается!

«Пришли медведь и медведица к своей берлоге, а там медвежата лежат – хвостик к хвостику – и давно уже спят».

Коротенькое описание спящих медвежат закольцовывает сюжет: все становится (точнее – «укладывается») на свои места. В мире воцаряется полный покой и порядок.

С точки зрения ребенка, существование мирового порядка нуждается в постоянном подтверждении. В детской приверженности к ритуальности выражается потребность в устойчивости окружающего мира.

Спящие медвежата – после всех связанных с их отсутствием волнений – невольно увеличивают «объем» спокойствия в мире. С точки зрения ребенка, существование мирового порядка нуждается в постоянном подтверждении. В детском консерватизме, детской приверженности к ритуальности выражается потребность в устойчивости окружающего мира. Все нормально – это когда в очередной раз можно наблюдать «полоска – к полоске», «пятнышко – к пятнышку», «ухо – к уху» у спящих малышей. Принимая эту «естественную нормальность», слушатель сказки через образы спящих детенышей способен приобщиться к сокровенному знанию о жизни.

Поэтому так важно не тревожить спящих: «Тише, косолапый, не разбуди их!»

Часть вторая
Как обучает книга?

Укрощение дидактики

«Развивалки» делают общение родителей с ребенком предметным и содержательным. Они развивают память, внимание, мышление, готовят к учебе в школе, то есть это полезные книги. Но можно подумать, что другие книги, например художественные, бесполезные.

Современный книжный рынок предлагает родителям всевозможные «развивающие книги», или так называемые «развивалки» (мне не нравится это слово, но им пользуются и издатели, и родители). Главное в «развивалках» – задания: сравнить между собой картинки, что-то посчитать, найти предметы определенного цвета и т. п. По сути, это принявшие форму книг обучающие, или дидактические, игры, как называли их в педагогической науке еще в советские времена. «Развивалки», безусловно, выполняют важную функцию – помогают родителям в общении с ребенком, делают это общение предметным и содержательным. Но их главная характеристика – «развивающие» – сбивает с толку. Можно подумать, что все книги делятся на две части. Одни развивают память, внимание, мышление и готовят к учебе в школе (безусловно, к успешной учебе) – то есть это полезные книги, понятного назначения. (Как рассказывала мне одна мама, страстная сторонница «развивалок», «в первой половине дня мы с сыном занимаемся моторикой, а во второй – сенсорикой».) А есть какие-то другие книги – «неразвивающие» и, в общем-то, бесполезные. И к ним, видимо, нужно отнести художественную литературу.

Важнейшим показателем развития маленького ребенка является речь. А обеспечить высокий уровень речевого развития может только «наслышанность». Опыт «наслышанности» ребенок приобретает, когда ему читают литературный текст.

Но «развивалки», при всем их обилии и полезности, не могут заменить ребенку «другие» книги. Можно сколько угодно перечислять психические функции (которые в реальной жизни довольно трудно отделить друг от друга), но важнейшим показателем развития маленького ребенка является речь – его словарный запас; умение связывать слова между собой, правильно изменяя их форму; способность слушать речь в течение продолжительного времени и понимать сказанное. А обеспечить ребенку высокий уровень речевого развития может только «наслышанность». Опыт «наслышанности» он приобретает, когда ему читают литературный текст.

Просто читать ребенку – не менее развивающее занятие, чем что-то вместе с ним пересчитывать или делать пальчиковую гимнастику.

Более того: хорошая художественная книга, адресованная малышам, не может не обучать – только делает она это исподволь, как бы между прочим.

[Э. Карл. «Очень голодная гусеница»]

Чуть больше пятидесяти лет назад одна очень голодная гусеница прогрызла детскую книжку, оставив на ее страницах круглые отверстия, и этим поступком принесла мировую известность своему создателю – художнику Эрику Карлу…

Нет, не совсем так…

Одному художнику по имени Эрик Карл – в то время уже известному книжному графику – в минуту задумчивости в руки попал дырокол. И без всякой цели он стал прокалывать дырочки в листе бумаги, тоже случайно подвернувшемся под руку. Эти дырочки, выстроившись в ряд, вдруг показались художнику следами «жизни» маленького существа. Будто кто-то прогрыз бумагу – сначала в одном месте, потом в другом. Кто бы это мог быть? Маленький червячок? Пусть лучше будет гусеница!

Маленькая и очень голодная гусеница.

И гусеница «поползла» со страницы на страницу, поедая все, что увидит, – нарисованные яблоки, груши, сливы, прогрызая насквозь книжные страницы из толстого картона. В этом мог убедиться каждый, открывший книгу: путь гусеницы был отмечен «теми самыми дырочками». И «отслеживание» этого пути уже больше пятидесяти лет приносит огромную пользу детям в сорока шести странах (на сорок шесть языков была переведена эта книжка!).

Малыша ненавязчиво знакомят с названиями дней недели: гусеница появилась на свет в воскресенье. А затем каждый день что-нибудь съедала: в понедельник гусеница съела одно яблоко, во вторник – две груши и т. д. Съеденное на предыдущей странице можно суммировать со съеденным на следующей: одно яблоко и две груши – всего три. Две груши и три сливы – всего пять. А на «воскресном развороте» можно насчитать десять видов лакомств! И все это воспринимается не только глазами, но еще и кончиками пальцев. Дырочки, которые «прогрызла» гусеница во всем, что попалось ей на пути, размером с подушечку детского пальчика. Редкий малыш не захочет коснуться этих дырочек!

«Сосчитай все яблоки на странице», «сосчитай все сливы», «на тарелке лежало три яблока, одно упало…» – такие задачи часто встречаются и в «развивалках». Но голодная гусеница, на мой взгляд, делает это с гораздо большим успехом.

Ребенок легко отождествляет себя с маленькой голодной гусеницей.

Гусеница маленькая. Гусеница голодная. Это значит, ребенку легко с ней отождествиться. Голод – чувство, которое в подсознательной памяти малыша живет с младенчества. С голодом связаны первые неприятные ощущения – те, от которых ребенок все время хочет избавиться. Младенец должен часто есть – это условие его развития.

И сюжет книги – совершенно невероятный по динамике – построен на перечислении того, что поедает гусеница. Перечень прогрызенных гусеницей продуктов и их количество к «шестому дню творения» (есть в книге и такая отсылка) становится лавинообразным и переходит в новое, сказочное качество: к яблокам и грушам прибавляются пирожные, мороженое, соленые огурчики, кусочки колбаски, леденцы на палочке, кусок вишневого пирога, сарделька, кекс и ломтик арбуза. То есть гусеница любит то, чем не прочь полакомиться и ребенок. И если бы ему дали волю, если бы няня и бабушка ослабили свой надзор, он бы так и ел – пирожные вперемежку с огурчиком. Будь гусеница обыкновенной, а не сказочной, пирожное и мороженое и уж тем более леденец на палочке оставили бы ее равнодушной. Но, прояви она разборчивость в удовлетворении голода, ей было бы гораздо труднее найти путь к сердцу ребенка.

А кроме того, «жизненный путь» гусеницы (с которой, как уже было сказано, малышу трудно себя не отождествить) заканчивается чудесным превращением в бабочку. Это чудо можно отнести к полезной познавательной информации, которую ребенок наверняка запомнит. А можно считать метафорой, связанной с перспективами самого ребенка. Превратиться в «бабочку» – прекрасная перспектива! Яркая, жизнеутверждающая.

И это переживание становится частью читательского опыта малыша.

[С. Нурдквист. «Минус и большой мир»]

Художественное укрощает дидактику, как бы указывает ей ее место.

Посмотрите, что делает Свен Нурдквист в книге «Минус и большой мир». Минус – имя героя, мальчика. И это само по себе уже странно. Хотя «странно» – слишком мягкое слово по отношению к Нурдквисту.

Нурдквист захватывающе безумен. Как автор и как художник. И все это ради того, чтобы научить ребенка считать.

Безумны пейзажи Нурдквиста, в которых отрицаются пропорции и нет и намека на «правдоподобие». Коровы (целое стадо) гуляют под грибами, сосны и елки растут в цветочных горшках, луковая зелень возвышается над телеграфными проводами, а валуны (огромные шведские валуны, закатившиеся сюда во времена ледникового периода) строго следят за соблюдением этикета и являются постороннему глазу исключительно в шляпах…

Безумны его персонажи. Взять, к примеру, какого-нибудь «таратетриса». Кто-нибудь знает, что это за существо? Судя по латинскому корню слова, оно как-то связано с числом «четыре»: и ног у него четыре, и рук четыре, и голов четыре. И откуда оно такое взялось?..

Да ниоткуда. И не стоит над этим раздумывать.

Есть и другие, с виду вполне «приличные» персонажи – какой-нибудь «дядюшка» или какая-нибудь «тетушка». Но они нормальны только на первый взгляд. А как только мы с ними ближе знакомимся, то сразу выясняется, что ведут они себя очень странно. Дядюшка Примус (одно имя чего стоит!), к примеру, утверждает, что в его доме нет двух одинаковых вещей. А если такие найдутся, то заглянувший к нему в гости мальчик может взять себе парную вещь. И когда такой вещью оказывается башмак, дядюшка Примус строго следует своему принципу – освободиться от вещей. А тетушка «практикует» противоположный принцип: у нее все вещи дублируются – и шляпы, и очки, и сумочки, и будильники…

И для чего, скажите, устроил Свен Нурдквист всю эту кутерьму с таратетрисами и ведьмами, крысами в телевизоре, графами в цинковых корытах? Для чего он написал и нарисовал книгу «Минус и большой мир»?

С благороднейшей целью он все это устроил – чтобы научить ребенка считать!

Счет – одно из важнейших рациональных умений человечества. Если хотите, основа жизни.

Человек, который умеет считать, думает, что он умный и что многое в жизни ему подвластно. И кто станет с этим спорить? Счет – начало начал математики. Математика – способ упорядочивания если не мира, то хотя бы внешней стороны жизни.

И вот этому рациональному умению учит с виду фантастическая, невероятно красивая и захватывающе интересная книга.

Конечно, требуются некоторые усилия, чтобы сказать: «Минус и большой мир» – познавательная книга. Все-таки фантасмагория плохо вяжется в нашем представлении с познавательностью. Но только посмотрите, как она выстроена! Как она выстроена методически (пусть это слово и диссонирует со всем вышесказанным, но оно тут важно)!

Каждый разворот – это главка. В каждой главке «возникает» новое число. Вокруг этого числа выстраивается сюжет. По ходу рассказа число звучит много раз: оно связано с пересчетом предметов, с числом, которое меньше на единицу, и с числом, которое на единицу больше.

«На проселочной дороге Минус повстречал странную тетушку. На голове у нее было две шляпы, на ногах – две пары туфель, поверх одного пальто – другое, на носу – две пары очков, а в каждой руке – по пакету и сумочке.

– Деточка, ты же в одном башмаке! – в ужасе простонала она.

– Посмотрите внимательно, у меня их три, – возразил Минус. – Мои собственные кеды и правый башмак, который подарил мне дядюшка Примус…»

С точки зрения формального подхода к «обучающему процессу» этот диалог безукоризнен. И можно легко себе представить, как подобная структура используется в каком-нибудь учебнике математике:

Сколько шляп на этой картинке? А сколько башмаков? Ребенок научится считать? Безусловно. Тысячи детей учились считать именно так, выполняя такие упражнения.

И в «Минусе…» эти упражнения вроде бы тоже присутствуют: их, как я уже показала, можно выделить и указать, какие конкретные задачи они решают.

Математические упражнения и знания о числах в книге искусно вплетены в текст. Фантастический текст, повествующий о мире, где рациональное и иррациональное сосуществуют и неотделимы друг от друга.

Но здесь эти упражнения, как и некоторые знания о числах, не выпирают, не торчат. Здесь они искусно вплетены в текст – абсолютно фантастический, повествующий о мире, где рациональное и иррациональное сосуществуют и неотделимы друг от друга. Сказать больше: рациональному отведено довольно скромное, служебное место, хотя и признается его необходимость. Хотела сказать «полезность», но задумалась: так ли это? Счет, в общем-то, оказывается самодостаточным занятием. Минус пересчитывает приобретенные в пути предметы (совершенно случайные и чудны́е). С ними он легко расстается, как только находит для этих предметов более подходящее применение, чем просто владеть ими: он их дарит тем, кому они действительно необходимы. Но необходимость эта – тоже фантастическая.

Нет ничего более фантастического, чем быть «самым маленьким рыбаком в мире» и радоваться возможности сделать из башмака корабль. Или быть «самым маленьким в мире первооткрывателем», который счастлив, что на точилке в форме глобуса есть отверстие: это место, которое он как раз собирается открыть! Надо сказать, что к «маленькому» и к «маленьким» Нурдквист относится с явно выраженной симпатией. Как автору и художнику, ему важно, чтобы мир был уютным именно для маленьких. А может, наоборот: присутствие в мире маленьких и маленького делает его обжитым, уютным и неагрессивным.

Такой вот сложный мир, такой вот сложный Нурдквист. Собственно, книга так и называется – «Минус и большой мир». А не «Минус учится считать», например. Хотя Минус, безусловно, учится.

И вместе с ним – ребенок.