Текст книги "Рубины для пяти сестер"

* * *

Первый по-настоящему морозный день с сильным ветром заставил Лялю поднять воротник пальто. Ее волосы, утром убранные в прическу, выбились из-под легкого беретика и теперь лезли в глаза, портя и без того отвратительное настроение. Впервые за время учебы она схлопотала «пару». И у кого – у своего будущего руководителя диплома. Тот аж засопел от удовольствия: до сих пор ему не удавалось поймать ее на откровенном незнании. Она знала, тот считает, что хорошим технарем ей не стать. Ляля, однако, на диплом напросилась именно к нему. За «своих» дипломников тот бился перед комиссией до последнего.

Краем глаза она выхватила знакомую картину: недалеко от входа в институт маячила фигура знакомого парня. «Сашок вновь на боевом посту. Уж подошел бы, что ли!» Сделав вид, что не заметила его, Ляля прибавила шагу.

После той встречи в парке она неожиданно для себя стала часто его вспоминать. Поначалу даже не его одного, а в связи с Ольгой. Зачем-то расспросила, как провожал домой. И задала совсем уж странный вопрос – не взял ли номер телефона? С удивлением, но и с каким-то удовлетворением узнала, что – нет, не интересовался. Ольга, которую закрутил новый роман с сокурсником, больше о Соколове не вспоминала. На время забыла о нем и Ляля, но тот вскоре сам напомнил о себе долгим молчанием в телефонной трубке. А после и вот так – маяча вдали и не приближаясь…

Короткие сапожки совсем не грели. С опаской ступив на замерзшую лужу, Ляля качнулась. Каблук-«шпилька» тут же заскользил по тонкому ледку. «До кучи нужно бы приземлиться на пятую точку», – с тоской подумала она. Эта пресловутая «пятая точка» была ее слабым местом с детства, с тех пор, когда она упала на тренировке и больно стукнулась об пол.

– Девушка, а вам не страшно вот так? – раздалось над самым ухом.

Ляля от неожиданности вздрогнула и с ужасом поняла, что летит самым позорным образом носом вниз. Но упасть ей не дали. Сильная рука обладателя голоса поддержала ее под локоть. Второй рукой парень обхватил ее за талию.

– Извини, Ляля, не хотел тебя напугать! – Даже виноватое лицо Соколова вызвало в ней лишь раздражение.

– С трудом верится. – Ляля дернулась, высвобождая локоть из его цепких пальцев.

– Ну, прости, не подумал.

– Похоже, думать – это не по твоей части. Отпусти, не упаду!

Сашка осторожно убрал вторую руку. Он сделал все, что мог. С утра околачивался в вестибюле института, шел следом, повторяя про себя слова, какими начнет разговор, обдумывал отступные пути, если не узнает. И – едва успел подхватить, когда Ляля чуть не упала. И что теперь делать с заготовленной речью? Что вообще нужно говорить дальше? И ждет ли она от него хоть каких-то слов?

– Придется тебе довести меня до дома, кавалер! Раз уж начал спасать, не дай пропасть. – Ляля неожиданно сама подхватила его под руку. – Пойдем, а то я замерзла совсем!

Сашка застыл на месте, не сразу сообразив, что от него требуется.

– Саш, ну долго ты будешь мяться как девушка? Я всего лишь попросила отвести меня домой! А за это обещаю накормить фирменным борщом, устроит?

Он ничего не понимал. Почти месяц маялся от невозможности придумать подходящий предлог, чтобы подойти к ней. Бессонными ночами, крутясь на жесткой кушетке, сочинял диалоги, вслух разговаривая сам с собой. Своими «репетициями» будил мать. Он слышал, как она ворочалась, переживая вместе с ним, видимо, гадала, что же это за девица такая, которая так задела ее сына? Однажды, проходя мимо спальни родителей, он невольно подслушал их разговор. «Никак наш сын влюбился, отец!» – не поймешь, радовалась или сокрушалась мама. Тот спросонья пробормотал, что, мол, уже давно пора, хватит девок за так портить. «А он уж давно и не портит», – со вздохом ответила мама. Сашка тогда удивился, неужели вот так сразу – и заметно?

Он ничего им не рассказывал, в течение вечера десятки раз подходя к телефону. Брал и тут же клал трубку. Один раз позвонил, но не смог выдавить ни слова.

А все оказалось вот так просто. Вчера расстались, сегодня встретились. И никаких метаний «между». Сам виноват…

В широкой прихожей, стоя под свисающим с трехметрового потолка абажуром, Ляля разматывала с его шеи длинный вязаный шарф, на каждом витке приподнимаясь на цыпочки. Даже на шпильках она едва доставала ему до подбородка. Ее ворчливые причитания, что-де ей «достался какой-то калека, который не может даже раздеться самостоятельно, что ей придется с ним нянчиться и муж из него получится никакой, скорее и не муж вовсе, а еще один ребенок, если он, конечно, рискнет ей сделать ребенка, а то от робости и недогадливости он проглотил язык и…», он прервал длинным поцелуем. Они стояли и целовались, задыхаясь и по очереди заглатывая порцию воздуха, поддерживая друг друга, когда кто-то начинал терять равновесие, закрывая и открывая глаза, слепые от набежавшей влаги.

– Ну и стоило столько времени строить планы, как ко мне подойти? Проще надо быть, Соколов, проще, и тогда к тебе люди сами потянутся, – оторвавшись от его опухших губ, насмешливо проговорила Ляля.

Сашка в ответ глупо улыбался, не отрывая взгляда от ее зеленых, с рыжими крапинками глаз.

Часть 4
Семья

Оренбург. Леон

– Так-так… Не узнаем друзей детства! Нехорошо… – Знакомый голос прозвучал так близко, что Леон вздрогнул.

Засунув руки в карманы красного пиджака, перед ним стоял Пашка Дохлов. Он совсем не изменился, лишь слегка раздавшись в плечах. На лице повисла ухмылка, больше напоминавшая оскал волка, поймавшего кролика. Леон под взглядом его холодных голубых глаз почувствовал себя неуютно.

– Паша… Рад тебя видеть, – выдавил он, отодвигаясь.

Конечно, ни о какой радости речи не шло. Со дня их последней встречи пролетели многие годы, и Леон успел вычеркнуть из своей жизни и Дохлова, и многих других, с кем вынужден был общаться в детстве. О Пашке он ничего не слышал с тех пор, как его мать получила отдельную квартиру где-то в одном из спальных районов города. И вот сейчас тот собственной персоной стоял в коридоре их старой коммуналки.

– Каким ветром тебя занесло к нам?

– А ты, я вижу, не очень-то рад нашей встрече, Леон?

– Ну почему? Пойдем ко мне, мать лежит в больнице, я один.

– А отец?

– Умер в девяносто втором. Инфаркт.

Леон не любил вспоминать, как это произошло. Он до сих пор чувствовал свою вину за смерть отца и часто повторяющиеся теперь приступы у матери. В тот год отец, отдавший заводу все свои силы и здоровье, наконец получил ордер на отдельную трехкомнатную квартиру. Но пожить в ней ему не удалось…

Леон, которому в очередной раз задержали нищенскую зарплату в проектном институте, уволился с работы и открыл кооператив по производству пряжек для сумок и ремней из отходов пластмассы. Ему казалось, он быстро окупит вложенные деньги и начнет зарабатывать на хлеб с маслом. Сумму на раскрутку, по тем временам немалую, он занял под проценты у бывшего сослуживца, хорошо поднявшегося на торговле привозными шмотками. Ко времени, когда пришла пора выплачивать долг, он не только ничего не заработал, но и задолжал за аренду и ту самую бросовую пластмассу. У кредитора, ссудившего его деньгами, оказалась крутая «крыша», бойцы которой с успехом выколачивали из несостоявшихся бизнесменов долги. Когда Леон объявил родителям, что придется отдать новую квартиру, иначе его не оставят в живых, с отцом случился сердечный приступ. Он умер по дороге в больницу. А мать с тех пор стала для Леона живым укором.

Леон ключом открыл дверь и пропустил Пашку вперед.

– Да… небогато живешь! Ничего не изменилось. – Пашка осуждающе обвел апартаменты друга детства цепким взглядом.

Леон разозлился. «Ну, конечно! Я же не ворую, как ты!» – чуть не вырвалось у него. Однако вслух обвинять Пашку поостерегся, заметив на шее Дохлова золотую цепь размером с ту, что свисала с бачка в их коммунальном туалете. Сам Леон, в своих штанцах китайского производства, почувствовал себя нищим студентом, живущим на стипендию.

– Слушай, а давай выпьем за встречу! – Дохлов полез в карман джинсов. – Слетай в «комок», купи что нужно.

И он протянул Леону тугую пачку купюр, перетянутую канцелярской резинкой.

Вроде бы так и должно быть, что за выпивкой и закуской топать ему, кандидату наук Леону Сергееву. Стоило учиться, писать диссертацию, грезить об открытиях, чтобы бежать в ларек за пойлом для бандита!

Он бросил на Дохлова полный злости взгляд. В тот момент Леон не думал о том, заметил ли Дохлов, какое впечатление произвел на друга детства. Молча взяв деньги, он вышел из комнаты.

* * *

«Здорово ж мы набрались…» Леон смотрел на спящего на диване Пашку. Во сне тот выглядел сильно постаревшим подростком с негустой порослью на щеках. Леон не мог отделаться от чувства раздражения. Встреча прошла скомканно, ему пришлось больше молчать, слушая армейские байки, каковых в запасе у Дохлова оказалось множество. Было неинтересно. Об армии он имел весьма смутное представление. Рассказывать о себе было нечего, не говорить же о своих потугах стать бизнесменом. Но Леон заметил одну странность. Дохлов ничего не говорил о том, чем занимается сейчас и где провел двадцать лет после армии. Лишь мельком упомянул Куйбышев. Было еще кое-что, насторожившее Леона. Без всякой задней мысли он спросил Пашку, не знает ли тот что-нибудь о Кате Погодиной. Незадолго до того как Дохлого забрали в армию, та с родителями уехала из города, причем никто не знал куда. Столь поспешный отъезд всей семьи не мог не вызвать сплетен. Поговаривали, якобы Катя связалась с плохой компанией. Упоминался при этом и Павел Дохлов, тогда уже прочно закрепивший за собой кличку «Дохлый», но далее каждый сочинял в меру своей фантазии. Реакция Пашки была неожиданной и непонятной: он побледнел. Не ответив ничего вразумительного, Дохлов перевел разговор на другую тему. А потом они так подналегли на водочку, что оставшаяся часть вечера прошла как в тумане.

«Скорее бы он убрался. Черт меня дернул так напиться, да еще с кем! Теперь наверняка от него не отвяжешься». Леон вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь.

На кухне вертелась дочка соседей, шестнадцатилетняя Вика.

– Дядя Леон, а кто это к вам приехал на такой крутой тачке? – Она кивнула на окно.

Леон выглянул во двор. Около мусорных бачков стоял «Гелентваген».

– Любопытной Варваре…

– Ну и не говорите, я у мамы спрошу. Она вчера разговаривала с вашим гостем! – Вика показала ему язык и уселась верхом на табурет, сверкнув голыми коленками. «Бесстыжая, как, впрочем, и все современные девчонки. Теперь не уйдет с кухни, будет караулить Пашку. А тому наверняка такие нравятся – молоденькие, свеженькие», – подумал он некстати. Он налил воды в чайник и поставил его на плиту. «Вот странно: Пашка мне про себя так ничего и не рассказал. Есть что скрывать, не иначе. Если сидел, что очень даже вероятно, трепаться не станет. Рожа у него бандитская. Да и такую машину на трудовые рубли не купишь», – Леон вновь выглянул в окно.

Когда он вернулся в комнату, Дохлов говорил по мобильному телефону. При виде Леона поморщился.

– Слушай, и чего мы с тобой так напились? Я не смогу сесть за руль, у меня руки до сих пор дрожат. Сейчас подъедут ребята, заберут меня.

– Ладно тебе, можно иногда расслабиться. Сколько лет не виделись. Хочешь кофе? – Леон протянул Пашке чашку с насыпанным в нее растворимым порошком.

– Давай…

Дохлый, не спеша прихлебывая горячую бурду, сквозь парок посматривал на бывшего одноклассника. «Ждет, когда я слиняю отсюда. Глаза отводит, будто боится чего. Тоже мне, вошь академическая. Живет в нищете, а нос воротит. Вот „быки“ мои удивятся, когда увидят, где и с кем я ночь провел! Стыда потом не оберешься». – И он торопливо стал натягивать рубашку.

– Я оставлю тебе визитку, звони по надобности. Контора у меня надежная, любую проблему уладим. Я в городе давно открылся, только приезжал редко и ненадолго. Теперь решил совсем перебраться.

Он с усмешкой наблюдал, как Леон удивленно рассматривает карточку, где золотыми буквами по темно-синему полю значилось: «Охранная фирма МАРС. Дохлов Павел Николаевич. Генеральный директор».

Оренбург. Леон

Вернувшись после бесславной попытки стать миллионером в родной институт, Леон зарекся влезать в какие-либо авантюры, связанные с бизнесом. Признав для себя, что коммерсант из него никакой, а ученый – вполне даже очень, он спокойно получал зарплату за непыльную работу в институтской лаборатории. Институт постепенно перешел на хозрасчет, его лаборатория помаленьку выполняла заказы со стороны, и он имел от этого «левые» рубли. Конечно, заработать на квартиру не мечтал, однако через пару лет скопил себе на подержанную иномарку, а потом начал откладывать и на будущие квадратные метры. Но встреча с Дохлым в их старой коммуналке вспоминалась им со здоровой злостью и желанием резко выскочить из рутинной серости. Зависть душила, мешала думать, раздражение на сотрудников, корпевших за копейки полный рабочий день, росло и выливалось в начальственные придирки на пустом месте. Поостыв, он вновь вспоминал о прошлых неудачах и на время успокаивался.

Но все чаще Леон стал задумываться, что он уже далеко не мальчик, а не имеет в этой жизни ничего. Даже жены. Женщины у него периодически появлялись, но ни одна из них хотя бы отдаленно не напоминала его первую, столь неожиданно оборвавшуюся любовь. На свою беду он оказался однолюбом. В один прекрасный момент Леон понял, что искать идеальную жену, пропуская множество временных подруг через постель, не вариант. Вот и мать перестала приставать к нему с вопросом, когда же он сподобится на внуков для нее.

Последние пять лет он захаживал к вдове, купившей квартиру в их доме на первом этаже. Необременительные отношения вполне устраивали обоих. Детей ни у него, ни у нее не было, страданий по этому поводу тоже, соответственно и для психологических драм причин не имелось. Его пассия держала собственный магазин и в денежной помощи с его стороны не нуждалась. Леон от такого положения вещей порой испытывал некоторый дискомфорт, что тоже подстегивало его мысли в том направлении, чтобы начать свое дело. Эти мысли рождали кучу идей, порой, при детальном обдумывании, нелепых, так как требовали в первую очередь денежных вливаний. Вот тогда он и вспоминал Дохлого в контексте будущего спонсора. Он собирался к нему не сейчас, вдруг, с пустыми руками. Он пойдет с готовым бизнес-планом, нацеленным на хорошую прибыль, которой, как ему думалось, он поделится с другом детства. Тьфу-тьфу, но дело наклевывалось весьма активно и имело женское лицо подруги его любовницы. Тата Антипкина занималась «бумажным» бизнесом, весьма преуспев в нем. Догадываясь, что рулоны бумаги, которые та перепродает дельцам из ближнего зарубежья, тупо сворованы с отечественного предприятия, он поначалу отнекивался. Но, посмотрев документы, подивившись подлинным печатям главбуха и директора фабрики, понял, что все чисто организовано кем-то власть держащим. Сама Тата сидит на проценте, а ему предлагает вложиться деньгами в закупку лишних бумажных бобин. Первый раз он вложил в ее дело все свои деньги, какие были отложены на будущую квартиру. Через две недели она вернула ему вдвое больше. Он еще раз отдал ей под расписку уже большую сумму, и она вновь вернула ему деньги со стопроцентной прибылью. Третья партия бумаги, какую она должна была выкупить, а затем продать, стоила миллион. Половину Тата вложила сама, второй половиной предложила вложиться ему. Таких денег у Леона не было. Вот тут он и вспомнил Дохлого, решив, что ничем не рискует, взяв у того недостающую сумму.

В надежде, что тот не сменил офис, он набрал номер телефона, указанный в оставленной ему Пашкой в ту памятную встречу визитке.

– Добрый день. Павла Николаевича будьте добры.

– Сейчас он занят, оставьте, пожалуйста, свои координаты, вам перезвонят.

Секретарша Дохлого была приветлива и предельно вежлива. Леон мигом представил себе модельного роста девицу, сидящую за столом в просторной приемной.

Дохлый перезвонил через пятнадцать минут.

– Прости, Леон, разговаривал с бухгалтером. Слушаю тебя, дорогой. – Ласковый тон Дохлого немного смутил.

– Паша, надо бы встретиться. Найдешь пару минут для старого друга? Есть выгодное дело.

– Хорошо, в течение часа сможешь подъехать? Потом я уезжаю в Самару.

– Да, конечно, дождись, пожалуйста, – быстро проговорил Леон.

Дорога до офисного центра, где фирма МАРС занимала целый этаж, заняла полчаса. Пробки в это время практически парализовали движение по основным магистралям города.

Охранник, покосившись на невзрачную машину Леона, все же пропустил ее на служебную стоянку.

Секретарша выглядела именно так, как ее представлял Леон. Кусочек ткани, называемый юбкой, заканчивался у основания стройных ножек, затянутых в сетчатые колготы. Полная грудь закрыта шелковым блузоном, зато взору открывается обнаженная до талии спина. Пока Леон разглядывал это чудо, из кабинета вышел Дохлый.

– Что, дрогнуло сердце старого ловеласа? Галюнчик, организуй нам кофейку со сладеньким. – Дохлый, приобняв Леона за плечи, повел его в свой кабинет.

Сразу заподозрив некую фальшь в радушном приеме, Леон тем не менее решил не отступать от намеченного плана.

– Присаживайся, рассказывай. Я уж думал, ты никогда не объявишься. Что у тебя там за дело?

– Я пришел предложить тебе заработать денег.

– Денег? А что ты называешь деньгами? – обидно хохотнул Дохлый.

Леон поморщился, но, сдержавшись от резкого ответа, вкратце обрисовал ситуацию. Дохлый слушал внимательно, прихлебывая кофе из тонкого фарфора чашечки.

– А я тебе зачем?

– За последнюю партию просят миллион. Половина – ее деньги. У меня только двести тысяч. Вложи остальные.

– Триста? Что я получу с этого?

– Еще сто пятьдесят.

– Смутно все как-то. Ты хорошо подумал? Девка не кинет?

– Все нормально. Я пару раз уже вкладывался. Две недели – и прибыль! К тому же она подруга моей женщины.

– Женился, что ли?

– Да нет. Зачем? Нас все устраивает и так.

– Ладно, не мое дело. Денег я тебе дам, но сам понимаешь – не отдашь, пеняй на себя. – Дохлый поднялся с кресла и подошел к сейфу. Вынув три пачки купюр, он небрежно кинул их через стол Леону.

– Спасибо! Я отдам, Паш! Максимум через месяц!

– Да куда ты денешься, – спокойно ответил Дохлый, закрывая в железный ящик расписку Леона.

Этим же вечером Леон передал деньги Антипкиной.

* * *

Он в который раз набирал номер ее мобильного. «Абонент временно недоступен», – вещал механический голос. «Дрянь, вот дрянь! Кинула, тварь, и смылась!» Леон еле сдержался, чтобы не шваркнуть телефоном об пол. Завтра истекал срок отдачи долга Дохлому. Вспомнив спокойное Пашкино «а куда ты денешься», он похолодел. «Что, у меня на лбу написано, что я лох? Почему я, а не другие?» На вечеринке, где он познакомился с Антипкиной, кроме него присутствовали еще двое холостых мужиков. Собственно, он в этой компании как раз и был с женщиной. Почему же Тата именно к нему подкатила? «Стоп! Любка привела меня в этот дом, должна знать, где можно найти эту стерву», – пришла в голову спасительная мысль. Леон вскочил, сунул мобильник в карман и вышел из комнаты. Он запер дверь и по длинному коридору двинулся к выходу.

Снаружи дом не изменился со времен его детства. Красный кирпич кое-где по углам слегка скололся, но стены по-прежнему выглядели солидно и нерушимо. Ступеньки широкой лестницы были отполированы подошвами тысяч ботинок, туфель и сапог. Перила, сделанные в позапрошлом веке, блестели от въевшейся в них грязи. Но внутри дома произошли кардинальные изменения. Не стало большой коммунальной квартиры на целый этаж: некоторые жильцы, не захотев уезжать с привычного места, прикупили соседние комнаты и провели себе воду и канализацию. Так образовались три отдельные квартиры. И лишь у Леона и старухи Архиповны оставались общие коммунальные удобства. На огромной кухне теперь хозяйничали две семьи: Леон с матерью и Архиповна с дочерью и внучкой.

Леон дошел до нижнего этажа и нажал кнопку звонка первой от лестницы квартиры. В глубине весело запела механическая птичка. Его подруга вышла к нему в халате, небрежно накинутом на полное тело.

– Ты? Что так рано? – спросила любовница, позевывая. Он знал, что та не любила, когда ее поднимали с постели раньше полудня.

– Люба, поговорить нужно срочно.

– Ну заходи. – Женщина повернулась к нему спиной и пошла в глубь квартиры, шаркая тапками. Леон поспешил за ней.

– Кофе будешь? – спросила равнодушно, уже ставя турку с водой на огонь.

– Нет, спасибо. Люба, откуда ты знаешь Тату Антипкину? – спросил торопливо.

– Это кто же такая? – Удивление подруги было вполне искренним.

– Неужели не помнишь, восьмого марта мы ходили к твоим знакомым в соседний дом?

– Помню. К Аське Михайловой.

– Там я с ней познакомился!

– Ты знакомился, а я при чем?

– Так ты ее не знаешь?!

– Нет! Почему я должна знать всех, кто тогда был у Аськи? Там разный народ приходил-уходил.

Леон почувствовал, как обрывается последняя ниточка. Где он будет теперь искать эту проклятую бабу?!

– Может быть, Ася ее знает? – спросил с надеждой.

– Возможно. А тебе она зачем, эта Антипкина? – насторожилась Люба.

– Кинула эта стерва меня! Я такие деньги вложил, у Дохлого занял! Она трубу теперь не берет! Должна уже была отдать с прибылью!

– Ну ты, Леон… Мозгов нет напрочь! Какая-то баба незнакомая… ты зачем ей деньги-то отдал??? – Люба перешла на крик.

– Не кричи! Первые два раза давал понемногу – хорошую маржу получил!

– Ну да… а потом она миллион попросила? – хохотнула Люба.

– Откуда ты знаешь? Про миллион? Вы что, вдвоем меня обуть решили? – взъярился Леон, замахиваясь.

– Ручками не маши, Сергеев! Если уж лохом оказался. Я-то при чем? Схема развода – классическая! Что, не знал?

– Не знал! – огрызнулся Леон. – Позвони Аське, Люба! Вдруг она знает Антипкину?

Люба взяла со стола мобильный и набрала номер подруги.

– Привет. Ладно, не бухти, меня саму разбудили ни свет ни заря. Кто-кто. Любовник мой дорогой. Все тот же, другим пока не обзавелась. – Она рассмеялась сухим, дребезжащим смехом.

Леон поморщился.

– Ты Тату Антипкину знаешь? Полное имя? Наталья, наверное. Нет? Восьмого марта у тебя и познакомились. Валентин привел? А как его найти? В Самаре? А ты как его подцепить умудрилась? А, понятно! В охранной фирме. Понятно. Ну ладно. Потом расскажу.

– Ее привел Валентин Котов. Помнишь такого?

– Он же с твоей подругой был! – изумился Леон.

– Да. Познакомились они с Аськой случайно, а через месяц он уехал к себе домой. Как его найти, она не знает. Похоже, ты здорово влип, милый. Сколько ты должен этому твоему Дохлому?

– Триста брал. Но он, собака, и прибыль потребует. Всего четыреста пятьдесят. Дашь взаймы?

Леон знал, что у любовницы эти деньги есть – хвасталась, собирается менять жилье на элитное, и даже показала ему этот дом. Тогда еще со смехом спросила, будет ли он ее навещать по новому адресу.

– Ты что, Леон? Я все вложила в квартиру, знаешь ведь!

Она врала. Последний взнос нужно будет сделать лишь в конце года.

– Ладно. Без тебя найду. – Леон резко поднялся, вышел и, захлопнув за собой дверь, чертыхнулся. Теперь он окончательно понял, что влип…

* * *

– И что будем делать, дружок? – Дохлый с усмешкой смотрел на Леона, вертя в руках последнюю модель мобильного телефона.

– Я отдам, дай мне время.

– Время – деньги, сам должен понимать. И откуда ты собираешься их взять?

Леон сидел напротив Дохлого в низком неудобном кресле и проклинал тот день, когда ему пришла в голову дикая мысль – занять у того денег. Думал, если росли вместе, так он и простит ему, если что. Так не простил, сволочь, еще и проценты собирается накрутить. Нужно как-то протянуть время.

Как классически его развели! И кто! Баба, страшная как смерть, пропахшая пивом и дешевыми сигаретами. Он все-таки ее разыскал, спасибо Аське, помогла. В следующий приезд к ней Валентина она выспросила о мошеннице все, что тот знал. Даже адрес квартиры, которую Антипкина снимала в Оренбурге. Баба оказалась приезжей из захолустного городишка на юге страны.

Леон тут же метнулся по адресу и поймал ее прямо в дверях – она явно собиралась сваливать с этой квартиры. Выглядела она натуральной бомжихой, мальчишка, стоявший рядом, был тощим и болезненно бледным. От Антипкиной одуряюще воняло перегаром. Увидев Леона, она испугалась. Лепеча, что ее саму кинули, пустила жалостливую слезу, кивая на мальчонку. Пока они выясняли отношения, в подъезд вошли два «качка» и прямиком двинулись к ней. Не обращая внимания на Леона, один из них с ходу врезал ей по зубам. Пинками затолкав ее и ребенка в квартиру, вдернул туда за руку и Леона и захлопнул дверь. Узнав, по какому поводу тут находится Леон, он кивнул ему на выход. Кратко сообщив, что на бабе долгов немерено, а Леон в очереди самый последний: при любом раскладе ему ничего не достанется.

Леон вышел из обшарпанного подъезда и присел на скамейку рядом с дремавшим старичком. Он сидел и думал, куда же она дела деньги, которые набрала у таких же лохов, как он? Живет на съемной квартире, пьет дешевое пиво, одета в ширпотреб с вьетнамского рынка. Потом его осенило – за ней кто-то стоит. А как его достанешь? Вернее будет даже не пытаться – появится шанс остаться в живых. Тогда он думал, что уж с Пашкой он как-нибудь договорится об отсрочке.

Не договорился…

– Ну, что молчишь? Сроку тебе месяц, не отдашь, придется отрабатывать. – Дохлый усмехнулся.

Леон с ненавистью посмотрел на друга детства.

– А смотреть так сурово на меня не нужно. Помню я этот твой взгляд! Еще с прошлой нашей встречи. Хотел чистеньким по жизни прошагать? А Паша для тебя чем-то вроде подпорки стать должен? Не получится. Я, конечно, где-то даже испытываю благодарность – без тебя бы мне десятилетку не вытянуть. Только в жизни, Леончик, больше важна другая школа. В ней либо выживешь, либо тебя растопчут. Меня не растоптали. А сейчас я сам кого хочешь в дугу согну. Вот и ты, кандидат каких-то там наук, будешь на меня работать. Только ученые степени твои не пригодятся. В лучшем случае приставлю к кофеварке, станешь моих ребят кофеечком баловать. Что, не хочешь? Ищи денежки. А то могу твой долг цыганам продать. А они тебя на «работу» пристроят. Это наркота, дружок. Опасно и страшно. Да и конец известно какой: либо прирежут, либо сдохнешь от передоза! Топай давай! Через месяц жду! – Дохлый небрежным жестом указал на дверь.

Леон вышел из кабинета на негнущихся ногах. В висках стучало, перед глазами плыли круги. «В таком состоянии я не смогу вести машину, точно куда-нибудь врежусь! Но возможно, оно и к лучшему: нет человека, нет проблемы», – подумал он, садясь за руль и заводя двигатель.

Самара. Ляля

Глаза не открывались. Въедливый звук будильника пытался пробить пелену полузабытья. Снился предутренний сон, обычно четкий и кажущийся реальностью: из подъехавшего к их дому автомобиля вышел плечистый высокий мужчина с коротким ежиком волос на голове. Лица было не разглядеть. Вслед за ним, аккуратно поставив на асфальт ножки в модельных туфельках, выпорхнула миниатюрная женщина. От пары исходило свечение двух влюбленных. «Это же Дашка!» – подумала Ляля и открыла глаза. Цифры 273, последний штрих сновидения, растаяли, оставив после себя неясную дымку. Обрывки этого сна исчезали под дрожанием солнечных бликов, а она все еще старалась вспомнить что-то важное в нем. Машина, да, ей снилась машина с номером 273, Дашка и высокий мужчина.

Ляля потянулась за блокнотом и ручкой. Коротко записав сон, она перевернула одну страницу назад. Эти цифры приснились ей прошлой ночью все так же в предутренние часы. Но она так и не поняла, к чему их отнести, – их было больше, запись, скорее всего, походила на номер городского телефона.

Записывать сны Лялю приучила еще няня Нюша, считая их «вещими». И в самом деле, приснившиеся картинки частенько позже возникали и в реальной жизни.

На тумбочке громко запел мелодию «Армия спасения» мобильный, и Ляля, не отвечая, отключила вызов. Звонил муж, по привычке дублируя механический будильник.

Ляля в который раз подумала, что давно нужно было выставить таймер на мобильнике, а не ждать звонка от мужа. «Ладно, потом! А сейчас хорошо бы начать день», – отбросила она эту мысль, направляясь на кухню.

Холодильник был почти пуст, плита залита кофе. Наверняка Саша общался по телефону, пытаясь изобразить себе завтрак. Где-то внутри ее пискнул голосок раскаяния: хорошая жена встает раньше мужа. Вкусные бутерброды, чистая рубашка, носовой платок и прощальный поцелуй в коридоре под фонариком – так раньше и было.

Этот фонарик из кованого темного металла был символом. Первая совместная покупка из первых, заработанных инженерным трудом денег. Зарплата – смех и слезы, но светильник стал их точкой отсчета будущей «роскошной» жизни. Позже друзья, скинувшись из таких же смешных зарплат, подарили им зеркало в тяжелой, с витиеватым рисунком, оправе. Оно чудно освещалось фонариком, и их крохотная прихожая, обитая красным кожзаменителем, стала похожа на шкатулку с подсветкой. Тогда казалось, что они с Сашкой просто везунчики. Поженились – и отдельная квартира. Работа в двух шагах от дома: его завод и ее институт. Студенческая жизнь плавно перешла в семейную. Те же вечеринки и толпы друзей по субботам, нуль врагов. Потом она родила Кирилла, а еще через год – Марго.

За эти годы они переезжали два раза. Меняли мебель, но фонарик всегда занимал свое место у зеркала в прихожей. Это было нечто, за что цеплялась их однажды разбитая и заново склеенная семья…

Ляля вынырнула из воспоминаний. Как получилось, что ее жизнь стала такой отдельной? От мужа, сына и дочери. Сашка, худой, даже тощий, с копной кудрявых волос, незаметно превратился в Александра Ильича с солидным «авторитетом» в области живота. Марго, вдоволь покуролесив в юности и прибавив седых волос родителям, вышла замуж, родила сына и ревностно охраняет свою новую взрослую жизнь. Ей, Ляле, она отвела в ней место «бабушки по вызову». В остальное время – свободна. И даже Кир, стойко отбивавшийся от серьезных отношений, неделю назад заявил, что переезжает жить к своей девушке. Спасибо, поставил в известность. Ляля попыталась было пригласить ее на «смотрины», но получила в ответ загадочную фразу: «Не грузись, тебе она не понравится». Пришлось проглотить и это.

Так они остались вдвоем в пяти комнатах – она, Елена Владимировна Соколова, и ее муж, Александр Ильич Соколов. Впрочем, Еленой Владимировной называли ее лишь чужие. Для домашних и близких она так и осталась Лялей. Из-за маленького роста и отсутствия пышностей на тетку с отчеством она никак не тянула, поэтому смирилась и спокойно шагала к пенсионному возрасту, не ощущая груза прожитых лет. Подруги приходили к ней, когда им нужно было сбросить негатив, а их мужья звонили запросто, не вызывая этим супружеской ревности, их дети прибегали перехватить сотню и рассказать об очередной катастрофе в жизни. Все сходились на том, что Лялин голос успокаивает, Лялин чай лечит, а Лялин совет всегда в точку. Но эта ее «нужность» была причиной ревности мужа. Он ревновал к подружкам, мужьям, детям, подругам подруг и прочее, прочее. К нему никто не прибегал мимоходом, без звонка. К нему почтительно обращались с просьбами, передавая «челобитные» опять же через Лялю. Он помогал чем мог скорее из нежелания прослыть плохим, чем по зову души. Ждал в ответ если не восторженной благодарности, так хотя бы признания его заботы. Но все восторги и признания доставались Ляле. И он опять ревновал. Как-то тихо и ожесточенно. Ляля чувствовала кожей это его состояние и старалась уйти, стать неслышной и прозрачной. Удавалось не всегда. И тогда на их мирное жилище обваливался скандал. Муж кричал на дочь, отвешивал подзатыльники сыну. Но ни разу не поднял руки на Лялю. Лишь косил на нее глазом. Глаз был круглым и мутно-голубым от бешенства. И это было страшнее, чем если бы он ударил ее. У Ляли в животе становилось холодно, холод расползался по всему телу, ноги и руки становились неподвижно ледяными. Увидев «замороженную» Лялю, муж быстро успокаивался и уходил к себе в кабинет к компьютеру…