Текст книги "Третий круг рая"

Глава 3

Мы благополучно миновали пост, обогнули по околице село Пенкино, дальше до леса дорога шла вдоль поля.

Я жалела об одном – предупредить деда о приезде гостя не могла: сотовой связи на даче не было. Впрочем, проводной тоже. А реакцию Егора Романовича предсказать не бралась. Но отчего-то волнения не испытывала, беды не чуяла, поэтому лишь искоса посматривала на задремавшего на пассажирском сиденье Захара. Найдя взглядом ту самую, некогда алую ленточку, крепко привязанную к ветке, я уверенно свернула в лес.

Продуктов набрала дня на три, сама остаться планировала лишь на одну ночь, малодушно решив сбежать – пусть уж стар и млад как-то сами уживаются. Дед, конечно, будет по возможности избегать общения, запираясь в бывшей родительской спальне, которую я отдала ему в пользование. Или в мансарде, где расположился со своими бумагами. «Хотя нет, в мансарду придется заселить Захара. Спать на продавленном диване, конечно, некомфортно, но потерпит!» Я даже улыбнулась, вспомнив обитого черным кожзаменителем «монстра» с высокой спинкой-полкой и жесткими валиками. Этот диван по замыслу родителей должен был стать для маленькой Ляны Голгофой: наказав за провинность, меня, совсем малышку, отправляли «страдать» в одиночестве в мансарду. Игрушек в комнате не было, читать я еще не научилась, поэтому в сторону книжного стеллажа даже не смотрела. Забравшись с ногами на диван, какое-то время развлекалась тем, что наблюдала за играющими без меня друзьями – качели и песочницу для дачной малышни отец соорудил недалеко от нашего дома. Но, довольно быстро устав от бессмысленного занятия, засыпала на широком сиденье дивана, свернувшись калачиком и положив голову на валик…

Я вдруг подумала, что дом без надлежащего ухода простоит еще не так уж и долго, старика на зиму там я не оставлю – прогреть даже одну комнату электрическим обогревателем в морозы нереально. Да и ездить к нему с продуктами и канистрами бензина для генератора я смогу лишь до первой осенней хляби. Егор Романович вынужден будет согласиться перебраться в город. «Или уйдет совсем? Куда? Возможно, есть родственники, от которых и сбежал в чем есть? Хороши же они, в таком случае! Похоже, деду и так досталось, а я ему еще жильца подселю! Неделю, возможно, они друг с другом выдержат… а что дальше? Если я не разберусь за это время? Да и в чем разбираться, если очевидно, что Захар буквально приложил руку к смерти Жанны?» Вдруг почувствовав сильную боль в затылке, я резко затормозила и заглушила двигатель. Картинка, мелькнувшая перед закрытыми глазами, была четкой: человек, неспешно спускающийся по знакомой мне уже лестнице, был весь в сером. И в темных очках. И это все, что я успела увидеть. Боль отступила, я повернулась к Захару, только что возмущенно выдавшему популярное «блин».

– Прости. Скажи, у тебя есть серый спортивный костюм? – спросила я.

– Что? Какой костюм? А… есть… два! Оба серые. Тебе зачем? Все равно они остались в доме. А я туда теперь ни ногой, – испуганно вскинулся тот.

– Ты заезжал сегодня домой? Днем, например. Пообедать?

– Нет, конечно, – как-то неуверенно ответил Захар. – Пилить по пробкам полтора часа из центра? С ума не сошел пока. Лянка, не мути, говори уже, что тебе до моего барахла? Не просто так я лоб расшиб, когда ты тормознула!

– Пристегиваться нужно, – думая о другом, машинально ответила я. – Кто-то был днем на втором этаже твоего дома. Потом спускался вниз. Одет в светло-серый костюм, кроссовки, темные очки. Очки… в помещении? Странно, не находишь?

– Почему днем?

– В окно, что между этажами, светило яркое солнце. А в четыре часа дождь пошел.

– И где все это «светило и бродило»? У тебя в голове? – насмешливо произнес Захар.

Вот. Собственно, поэтому у меня нет близких. В принципе. Когда-то шуточки в мой адрес я переносила болезненно. Ранили недоверие, следующий за ним испуг, а потом резкое охлаждение в отношениях. Люди, вывалив на меня свою беду, уходили жить дальше, я же еще долго вспоминала каждого. Проигрывала в уме все сеансы, анализировала и пыталась понять – что сделала не так? Чем обидела? Много взяла? Так не прошу оплату за гадание совсем, кто что принес – спасибо. Иной раз дары по соседям приходится раздавать. Однажды решилась задать вопрос Тате. «Поставь себя на их место – перед тобой человек, от которого скрыть грешки невозможно. А они у всех есть! Кто такое вытерпит? Мать твоя поэтому и сбежала на чужбину со своим немчиком. Говорила, как голая перед тобой по дому ходит. Такие же слова я слышала от нее и о Шандоре, твоем отце. Веруня хотя и подруга мне, но скажу – не любила она его и боялась до смерти. Потому что так и не поняла – как замужем за ним оказалась? Морок накатил, а очнулась – тебя уже в животе носит», – откровенно призналась она, глядя на меня с жалостью. «А ты почему не сбежала? Живешь в моем доме столько лет!» – «Куда мне? Сама знаешь – не могу одна…» Конечно, я знала. С того дня, когда Тата, избитая мужем, появилась у нашего порога. Мама, открыв дверь, едва успела подхватить ее под руки, так та была слаба. А я потом плакала, когда «видела», как амбал за сотню кило весом как тряпичную куклу кидает из угла в угол субтильную Тату. И причину этого зверства знала – изменила та ему, не подумавши…

– Лянка, ты прости меня. Не понимаю я этих твоих… видений! – В голосе Захара было столько раскаяния, что я усмехнулась.

– Не понимаешь, так просто слушай и отвечай на вопросы! – спокойно попросила я. – Тем более тебя касается. Вспоминай, у кого-то из вашей прислуги или соседей есть серый спортивный костюм? Кто мог вот так запросто по вашему дому в нем шастать?

– Ну ты спросила… Горничная в униформе ходит, больше женщин у нас нет. Не терпит Жанку никто, уходят. Повар в белом костюме, садовник в зеленом, получается, кроме меня, некому в сером трико… шастать! Стоп! Да сегодня вообще никого не должно быть – Жанка всех отпустила! Тусовка планировалась с ее матерью и Фандо в его новом клубе на всю ночь. А Жанка нажралась, зараза! А потом и того…

– У нее есть любовник? – в лоб спросила я.

– Считаешь, был? – вроде задумался Захар. – Черт ее знает, мы же не спим давно. Может, и завела кого. Так-то живем в одном доме, играем в семью. По привычке, наверное. Мне кроме работы не нужно ни фига, да и ей – кроме пойла. Дом принадлежит ее матери, денег на его содержание ни у Жанки, ни у меня нет. Сейчас Жора спонсирует Гелу, его не будет – та еще кого-нибудь найдет. Тошно мне там, Лянка.

– Уходи. Что держит? Некуда?

– Почему? Квартира родительская пустует. Помнишь, на Вознесенской?

Ох, не стоило меня возвращать так резко в сталинскую трешку с трехметровыми потолками и полукруглыми балконами. И особенно в его, Захара, комнату. А именно туда перенесла меня сейчас чертова память. Я даже ощутила на миг тот свой сладкий страх – я знала, что произойдет через несколько минут. Мне бы бежать, не переступив порога комнаты, тем более я была уверена, что Захар удерживать не станет. Пока не станет. Еще минута, две… Пытаясь шире открыть передо мной створку двери, он нечаянно вскользь касается моей груди, на миг замирает и с удивлением всматривается в мое лицо, словно не узнавая. Недоверчиво хмурится, берет за руку и ведет за собой… Мы лежим на его кровати и неумело целуемся, открывая для себя что-то новое… Звонок домашнего телефона возвращает нас в действительность. Захар срывается в соседнюю комнату к аппарату, я же, обувшись, трусливо сбегаю. Всю дорогу до дома меня мучает вопрос – что это было?

– Прости… ты тогда удрала… Почему? – Оказывается, он думает о том же самом!

– Не помню. Да и какая теперь разница? Все, подъезжаем. Обогнем озеро, а там и дом.

– Расскажи об этом… дедке. Как мне к нему обращаться? Или ты уже говорила? Я что-то пропустил…

– Он назвался Егором Романовичем. Встретила вот на этой дороге, шел к кому-то на дачу. А там уже почти никто не бывает, дома заколочены. Пустила к себе.

– Он тебе совсем-совсем никто?!

– Никто! Ему жить негде, как я думаю. Или от родственников сбежал, или выгнали. Я не спрашивала, сам не рассказал.

– Добрая ты душа, Лянка… Я бы так не смог! Какого-то бомжа…

– Он не бомж! Просто так сложилось. Какая тебе разница?

– Не прирежет?

– Не идиотничай, Тальников! Я с ним оставалась в доме на ночь много раз. Как видишь, жива. Предупреждаю сразу – в политические споры с ним не ввязывайся, он старой закалки коммунист.

– Ого! Сильно! В партию агитировать будет, – продолжал хохмить Захар, а мне вдруг стало жаль деда. Жизнь к концу, а все вокруг разрушено – ни идеалов, ни порядка в стране, ни совести и чести у потомков.

– Хватит, уймись. Пишет он себе мемуары – пусть и пишет. Не лезь к нему с вопросами, прояви вежливость – глядишь, мирно просуществуете до твоего отъезда.

– Уже гонишь… Даже не поселила еще, а уже дни считаешь, когда я свалю, – с обидой произнес Захар, отворачиваясь к окну.

Я никак не отреагировала на его упреки, на самом деле не заглядывая так далеко. Самым важным на сей момент казалось разместить в доме Тальникова, чтобы никак не ущемить интересов Егора Романовича.

– А я уже забыл дорогу, – перевел Захар тему. – Сколько раз я здесь был?

– Два, – коротко ответила я, гоня от себя и эти воспоминания.

Нарастающая по мере приближения к дому тревога заставила меня на какое-то время забыть о сидящем рядом Захаре. Восемь лет назад, в августе две тысячи двенадцатого, я вот так же, на очень небольшой скорости, словно нехотя, двигалась вдоль озера, всматриваясь в очертания дома. Только тогда шел дождь. Лобовое стекло машины становилось прозрачным лишь на короткий миг после энергичного движения «дворников». И сразу же делалось мутным. В одно из мгновений я все же успела разглядеть настежь открытое окно мансарды. Этого не могло быть, я все окна закрыла, когда накануне уезжала, так и не дождавшись отца. Я была уверена – тот уехал в город. «Если только он вернулся?» – мелькнула радостная мысль, но тревога стала еще сильнее. Вот я приближаюсь к крыльцу, выключаю двигатель, опускаю стекло. Чуть левее сосны лежит человек. Точнее – мертвое тело. Я знаю, кто это…

– Лянка, очнись, ты уже с дороги съехала, по поляне чешешь! А кругом – деревья! Я так понимаю, нам туда, а не в лес! – Захар вытянул руку в сторону дома.

– Прости, задумалась. – Я вырулила на дорогу.

– С тобой опасно. – Он покосился на руль. – Прыгаешь между мирами, что ли? Не забывай, рядом человек, который никак не хочет стать трупом!

Я сочла за благо промолчать.

Припарковаться на обычном месте не удалось: Егор Романович начал строительство навеса над стоянкой, балки и доски лежали на засыпанной гравием площадке. Я проехала прямо до крыльца.

– Что это?! – Захар подался всем корпусом вперед. – Ноги чьи торчат, деда, что ли, твоего?!

Мы подошли к месту одновременно, Захар тут же упал на колени, протянул руку к шее деда, нащупал пульс. Напрасные телодвижения – я знала, что Егор Романович мертв. Тело лежало почти на том же месте, где я тогда нашла отца. Я задрала голову – окно мансарды было открыто настежь.

Глава 4

– Полицию нужно вызывать, да? – Захар, поднявшись, обреченно махнул рукой. – Скрылся, блин, от правосудия! Сейчас понаедут…

– Не мельтеши, сядь в машину. Здесь связи нет, нужно вернуться хотя бы до трассы. Я тебя высажу у села, найдешь остановку, на автобусе доедешь до центра города. Вот, возьми ключи, будешь ждать меня дома. Тебя здесь не было, понял? – Я старательно затаптывала следы его сандалий на влажной земле.

– А у тебя, типа, меня не найдут? Соседи сплошь безглазые и глуховатые? Или ты меня в невидимку превратишь?

– В моей квартире столько народу за день бывает, что они и внимания не обратят.

– Типа клиенты? Как у тебя бизнес-то налажен… Кто бы мог подумать, что ты станешь такой деловой, – недоверчиво произнес Захар, чем весьма меня разозлил.

– Это не бизнес, Тальников.

– А что? Деньги же ты с них берешь? Может, и я должен?… Или так помогаешь, как старому… другу?

– Беру, если дают. Чаще продукты приносят. Соседи довольны, – игнорируя его хамство и думая о другом, ответила я. Осматриваясь, я пыталась понять, все ли следы сандалий Тальникова удалось затоптать.

– Раздаешь, что ли? Зачем?! – с удивлением воскликнул он.

– Что же мне, магазин открывать? Физически такое количество пачек кофе, чая и конфет я потребить не в силах. Все, закрыли тему, – грубо оборвала я: мне надоел этот бессмысленный диалог.

– Ладно, Лянка. А ничего, что я тебя подставляю? Ты сообщница, получается. Тяжкого преступления, – уже тоскливо заныл мой бывший одноклассник. – Я не хотел, ноги сами к твоему дому принесли. Вот правда, ей-богу.

– Бога всуе не поминай! И не ври, Тальников. Никогда мне не ври! Ты приехал ко мне, потому что вспомнил об этой даче. Вполне себе трезвое решение для человека, считавшего, что только что убил свою жену. И ты точно знал, что я тебя не сдам, – жестко высказалась я и вздохнула. – И я постараюсь тебе помочь, – добавила примирительно.

Я с болью смотрела на побледневшего Захара. Чувствуя его страх, понимала, что сейчас, именно в эту минуту он должен приять решение – сдаться в полицию или довериться мне. Оба варианта его пугали, но последствия первого были ясны, чего же ожидать от меня – он не ведал. Но сделать выбор за него я не могла.

Он молча залез в машину на заднее сиденье. Я, пройдясь по его следам, обошла ее и села за руль, но трогаться с места не торопилась.

– Захар, восемь лет назад я нашла здесь мертвого отца. Практически на этом же месте. Он выпал из окна.

– Вот ты ж… Елы-палы… Это как же?!

– Полиция решила, что это было самоубийство. Он сильно пил…

– А ты?! Поверила?! Ты ж… должна видеть была! Раз ведьма!

– Да, мелькнула картинка – кто-то его сбросил вниз. Только следователь меня не послушал, посчитал за чокнутую. Вот как ты сегодня.

– Давай без обид. Я ж извинился, лады? А деда, выходит, тоже в самоубийцы запишут? Но он же не сам? Там кровь вроде.

– Не знаю… Ладно, пора уезжать. – Я завела двигатель.

Захар молчал, я тоже. На душе было гадостно, и виной тому был он, а не найденный только что труп старика. У меня вдруг появилось сомнение, а нужно ли мне разбираться, Тальников ли убил жену или тот мужик в сером. В конце концов, это дело полиции. Вдруг появилось чувство, что косвенным образом так бесцеремонно ворвавшийся со своими проблемами в мою жизнь Захар – всего лишь трамплин для наступления каких-то более важных событий. Я была почти уверена, что тому ничего серьезного не грозит, даже если некий Фандо, которого Тальников так опасается, сочтет его за убийцу дочери своей любовницы. Господи, да никакой этот трус не убийца, видно сразу. Разберется, и очень быстро, в этом и Фандо! Я, конечно, помогу Тальникову. Но уверена, тот тут же схлынет из моего окружения, возможно, сказав на прощание: «Спасибо, Лянка, друг!» И я о нем забуду – ну, был и снова нет. А что такого знаменательного ждет меня далее? Связано ли это с дедом?

Я почувствовала холодок вдоль позвоночника – верный признак правильности моих предположений.

Высадив Захара у околицы Пенкино, я отъехала по трассе от этого места еще метров двести и только тогда набрала номер полиции. Ждать пришлось недолго, темная «десятка» припарковалась за моей машиной, и… я услышала знакомый голос – майор Сотник, циничный и наглый тип, записавший моего отца в самоубийцы! Я до сих пор помнила свою бессильную ярость, когда тот, насмешливо глядя мне в глаза, совсем по-детски покрутил пальцем у виска, обозвав шарлатанкой. А я пыталась описать ему то, что мысленно увидела: из окна отца выбросил мужчина, который был на голову его выше. И я была уверена, что к окну его тот притащил уже мертвого.

– Почему-то, когда мне дежурный передал сообщение о преступлении на дачах у Агатового озера, сразу вспомнил вас, Ляна Шандоровна. – Сотник на этот раз был серьезен, в голосе даже слышалось сожаление. – Здравствуйте.

Проигнорировав протянутую им руку, я открыла дверцу своей «Ауди».

– Дорогу показать или впереди поедете? – вместо ответного приветствия произнесла я, усаживаясь за руль.

– За вами, – бросил он уже через плечо, повернувшись спиной.

Вот и ладно. В этот раз даже не буду пытаться помочь. Никаких видений и предположений. Впрочем, их и нет. Еще меньше часа назад, глядя на тело деда, я вновь пыталась «считать» информацию, я даже рискнула взять его за похолодевшую руку. Но ничего не получилось. Даже мертвый, тот был закрыт плотной защитой, выставленной, в чем я была уверена, им самим. «Кто же ты такой, Егор Романович? От кого бежал? И почему на наши дачи? Откуда ты вообще знаешь об этом поселке?» – уже в который раз задавалась этими вопросами, но ответов как не было, так и нет. Практически сразу мысли переключились на отца. Меня не покидала уверенность, что была какая-то связь между этими преступлениями. Но какая именно – я не знала. Возможно, эти двое – мой отец и Егор Романович – быть знакомы? Несмотря на разницу в возрасте. Все-таки папа несколько лет жил здесь один. Дед же, что очевидно, бывал в поселке не раз. Почему бы им и не встретиться однажды?

Тогда, в лесу, найденный без сознания старик вдруг показался мне знакомым – то ли из прошлых жизней, то ли из глубокого моего детства. Нужно признать, именно это и толкнуло меня на безрассудный с точки зрения обывателя шаг – пустить чужого, не сказавшего о себе ни слова и не имеющего документов человека в свой дом. Прав Тальников, риск, конечно, был. Но раздумывать было некогда: решив, что расспрошу старика потом, я отвезла его в поселок. От больницы он сразу, как очнулся, отказался наотрез – позже я поняла, почему. Он был голоден, обессилен, но удивительно здоров для своих семидесяти пяти лет.

Я еще раз прокрутила в голове тот короткий диалог с Егором Романовичем, начавшийся с его брошенной с грустью фразы: «Все изменилось…» Имел ли он в виду конкретно это место или же сожалел о прошлой жизни вообще, я тогда так и не поняла. Поэтому, решив уточнить, тут же поинтересовалась, бывал ли он на дачах раньше. Ответа не последовало, дед лишь неопределенно пожал плечами. Тогда я подумала, что нужно дать ему время, и он расскажет о себе сам. Но откровенности с его стороны так и не дождалась. «А теперь он мертв, а я должна буду Сотнику доказывать, что я в своем уме. Пригрела бомжа… Опять покрутит пальцем у виска, факт!» – с досадой подумала я, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Сотник, оторвав руку от руля и высунув ее в окно, помахал мне раскрытой ладонью.

Подъехав к дому, я поставила машину точно на то место, где и час назад. Сотник припарковал «десятку» ближе к дому, рядом с ним встал микроавтобус. Вежливо и холодно попросив меня подняться на крыльцо и ждать его там, он подошел к телу Егора Романовича, около которого уже находился эксперт.

Влажная вечерняя прохлада гнала меня в дом – мой постоялец по надобности топил камин, поддерживая комфортное тепло. Я уже было потянула на себя ручку входной двери, она оказалась незапертой, что, впрочем, удивления не вызывало – замок закрывался на три оборота лишь тогда, когда я уезжала в город. Отправляясь на источник за водой или на прогулку в лес, дом я оставляла открытым. Егор Романович, как мне казалось, дальше мостков у озера никуда не ходил.

– Подождите! – остановил меня властный голос Сотника. – Давайте рассказывайте все по порядку, Ляна Шандоровна. Кем вам приходится этот человек? – кивнул он в сторону трупа.

– Его имя – Егор Романович. Возраст – семьдесят пять. Больше ничего не знаю. В конце мая подобрала в лесу голодного и обессиленного, когда ехала на дачу. При нем был старый портфель, в нем папки с бумагами и несколько фотографий. Да! Еще несессер. – Я поежилась. – А нельзя… допросить меня в доме? Прохладно…

– Бомж, что ли? – проигнорировал мою просьбу майор и бросил на меня недоверчивый взгляд. – И вы его вот так запросто оставили здесь жить?! Неосмотрительно… А что в папках?

– В одной – старые пожелтевшие листы с печатным текстом, какие-то списки и больше ничего. Он сам мне показал содержимое. Что в остальных, я не знаю, – призналась я. – И – да, вот так просто пустила жить! Что странного-то, не понимаю? Обыкновенное человеческое участие.

– Ну, допустим, продолжайте. Позже что-то добавил? Например, фамилию, откуда он…

– Повторяю – все, что мне известно на сегодняшний день: имя, отчество, возраст. Все. На мои вопросы Егор Романович отмалчивался, а я не настаивала. Приезжала с продуктами, иногда оставалась ночевать.

– Еще и кормили за свой счет! Почему в полицию не сообщили или в город не отвезли? Может быть, ищет его кто? Это как-то негуманно, вам не кажется, Ляна Шандоровна? Человек в годах, мало ли… в памяти провалы. Знаете, сколько таких… потеряшек?

– Послушайте, Михаил Юрьевич! Почтенный возраст Егора Романовича еще не повод записывать его в маразматики. Я уверена, доведись вам с ним сыграть партию в шахматы, вы бы гарантированно проиграли. Общаясь с ним, я поняла, что у деда высшее образование. Возможно, не одно. Вам и рядом не стоять, – выпалила я и замолчала, поняв, как по-хамски прозвучала последняя фраза.

– Зачем вы так, у меня тоже не одно! И разряд по шахматам! Я в кружке занимался!

Я с удивлением посмотрела на всерьез обидевшегося сорокалетнего мужика и чуть не рассмеялась – в голубых глазах Сотника застыло непонимание.

– Это, конечно, радует, – насмешливо заметила я. – В любом случае, без желания Егора Романовича я никуда сообщить о нем не могла. А он явно не хотел, чтобы о месте его пребывания узнали. Причину не спрашивайте – не ведаю.

– Странно все это. Ну, теперь пройдемте в дом, покажете, где обитал пострадавший. И папочки заодно посмотрим.

В первую очередь я привела Сотника в мансарду, где дед проводил практически весь день. В комнате царил идеальный порядок. На письменном столе стопками лежали книги, раскрытая тетрадь белела чистыми страницами. По просьбе Егора Романовича, еще тогда, в мае, я привезла ему пачку шариковых ручек и маркеры. Несколько школьных тетрадей в клеточку он обнаружил в тумбе стола. «Попробую мемуары писать, как все бывшие… Впрочем, не важно. Чем-то мозг нагружать нужно!» – прокомментировал он свою просьбу. «Где вы работали, Егор Романович?» – тут же спросила я. «Да… не важно. А вот начал взрослую жизнь с того, что подростком украл коня!» – впервые за все время улыбнулся он и тут же сменил тему – попросил показать подвал, где находился бензиновый генератор.

Вспомнив, как ярко светились поздними вечерами окна домов во времена моего детства, я невольно вздохнула. Деревянные столбы, по которым когда-то тянулись электрические провода, и сейчас стояли вдоль «тротуара» – дощатого настила, идущего от дома к дому. Параллельно ему шла укатанная машинами колея, сейчас напрочь заросшая травой и кустарниками. Сам настил местами сгнил, а балки под ним вросли в землю. Те коттеджи, что были построены ближе к непроходимой чаще, необитаемы стали еще года три назад – подобраться к ним на колесах стало невозможным. Хотя однажды, в начале прошлого лета, я из бокового окна мансарды наблюдала, как молодая пара выгружала из багажника «Жигулей» вещи и пакеты с продуктами. По тропинке парень относил их к одному из заколоченных домов. Я хорошо помнила прежних хозяев: в детстве их внучка была моей подружкой. Мелькнула мысль – не она ли это с мужем? С такого расстояния узнать было невозможно, я решила, что схожу к ним завтра утром. Но они задержались лишь до сумерек – сидя за обеденным столом, я наблюдала, как «Жигули» проехали мимо нашего дома, не остановившись.

Кто-то еще, возможно, наведывался в свои владения и в мое отсутствие: лес вокруг был богат грибами. Громов как-то при встрече упомянул, что привозил на «тихую охоту» жену бывшего маминого начальника с подругой. В тот же день наведывались и Четверговы – пожилая пара, самые ближние наши соседи. Больше ни о ком из наших общих знакомых я от него не слышала.

С месяц назад, доставив деду свежие продукты, я прошла по остаткам настила довольно далеко к лесу, но так и не рискнула в одиночестве дойти до крайнего коттеджа: Егор Романович составить мне компанию отказался. Прогулку совершила скорее от безделья, чем из любопытства. И лучше бы мне этого не делать – картина полной разрухи до сих пор стоит перед глазами…

Я присела на диван, Сотник же, замерев в центре комнаты, внимательно осматривал обстановку. Да, наша семья обходилась без излишеств, и даже, как я сейчас понимаю, без элементарного уюта. Казенная мебель, большей частью изготовленная в пятидесятых годах прошлого столетия, отсутствие каких-либо вазочек и статуэток на полках, вязаных салфеток и вышитых скатертей на столе. Не было на стенах и ни одной фотографии либо картины. И о чем сейчас думает Сотник, осуждающе покачивая головой, понятно.

– Ничего за восемь лет не изменилось, Ляна Шандоровна! Просто дежавю. Единственная разница – канцелярия на столе. Помню, тогда стояла лишь пепельница. Кстати, ваш дедок не курил случаем? И как насчет этого дела? – Майор двумя пальцами щелкнул себя по горлу. – Не редкость для людей такого сорта.

– Да что ж вы его все в клошары записываете, Сотник! – со злостью произнесла я. – Егор Романович был интеллигентным, чистоплотным стариком. Не пил и не курил. Поэтому и дожил до преклонных лет. А вот вам это не грозит.

– Это почему же? – все с теми же нотками обиды в голосе спросил Сотник. – И я…

– Характер у вас… желчный! И работа вредная, – перебила я его. – По шкафам лазить нет желания? А то пойдемте вниз – там спальня, где старик отдыхал. Бывшая папина, – зачем-то добавила я.

– Желания шарить по чужим шкафам нет, есть обязанность. – Майор достал из кармана перчатки, натянул на руки, взял со стола тетрадь. – Чисто. Чем, говорите, старик свой досуг заполнял?

– Он писал мемуары, – чуть не с гордостью произнесла я.

– Похвально. И сколько времени он у вас обитает?

– С конца мая… Чуть больше двух месяцев.

– И ни строчки не накропал? Вам не кажется это странным? – Он развернул ко мне тетрадь и быстро пролистал пустые страницы.

– Где-то должна быть по крайней мере пара тетрадей. И смотрите, из этой тоже вырваны листы. Думаю, искать написанное бессмысленно. Их унес, скорее всего, убийца. Как и папки, коих на столе не наблюдаю. Посмотрите по ящикам. В верхнем дед хранил фотографии.

– Вы видели, кто на снимках?

– На одной – молодой Егор Романович. Остальные – групповые. Лица мелкие, думаю, среди них он тоже есть. Я не рассматривала, даже в руки не брала.

– И здесь деликатность проявили, понимаю, – то ли насмехаясь, то ли упрекая, констатировал Сотник.

– Опять что-то не так?

Сотник не ответил. Я молча наблюдала, как он выдвигает ящики стола, просматривает содержимое – давно пришедшие в негодность канцелярские товары, старые альбомы с моими рисунками и нотными диктантами, тетрадные листы с первыми каракулями. Я не сомневалась, что Егор Романович в эти ящики даже не заглядывал, использовал лишь верхний. Тогда, в мае, я, помню, пыталась освободить для него все четыре, отправив в мусор, как мне казалось, хлам. «Не выкидывай! Оставь рисунки на память. Для сына», – остановил меня он. «Нет у меня детей! И не будет!» – отговорилась тут же я, внутренне холодея и глядя на него со страхом…