Текст книги "Замок из золотого песка"

Глава 7

Он шел навстречу по узкому коридору, ведущему из бара в ресторан. Завидев меня издалека, расплылся в улыбке, точно я самый желанный для него человек. Улыбка, как мне показалась, была искренней, и я, хоть и была уверена, что выслушаю много неприятных слов в свой адрес, сдержанно улыбнулась в ответ.

– Отдохнули, Марья Семеновна? – доброжелательно поинтересовался Москвин.

– Простите, что так вышло… – неожиданно для себя начала оправдываться я.

– Господи, о чем вы! После таких потрясений, которые выпали на вашу долю за последние сутки, удивительно, что вы вообще живы. То есть не то я хотел сказать, – смешался вдруг он. – Просто я вас понимаю, не переживайте. Хотите кофе? – вдруг спросил следователь, кивая на дверь бара.

– Хочу! – весьма эмоционально отреагировала я, все еще не доверяя своим ощущениям: передо мной стоял не хамоватый майор, а вполне нормальный, даже приятный мужчина.

Мы заняли крайний у выхода на террасу столик. Москвин, не спрашивая меня, заказал два эспрессо, сливки, мясную и сырную тарелку, эклеры и шоколадные птифуры. О чем-то пошептавшись с барменом, он вернулся с крошечным флаконом, наполненным жидкостью темного цвета. Я, удобно устроившись на мягком велюровом диване, с изумлением смотрела на обильно накрытый стол, сновавшего туда-сюда официанта и довольного Москвина и чувствовала себя как… на первом свидании. Покраснев от собственных мыслей, я сделала серьезное лицо.

– И зачем все это? – кивнула я на стол.

– Я не завтракал, Марья Семеновна, очень есть хочется, – просто ответил майор, делая себе двойной бутерброд с ветчиной и сыром. – Присоединяйтесь.

– Спасибо, – не стала отказываться я, вдруг ощутив голод – равнодушно смотреть на аппетитно жующего Москвина не было сил.

– Вы гадаете, что в бутылочке? Не отказывайтесь, я же вижу, – усмехнулся совсем не обидно он. – Это – бальзам! Закупают в Мордовии, он очень крепкий, но безумно вкусный. Капну в кофе, а, Марья Семеновна? Капель двадцать как лекарство для бодрости духа?

– А капайте! – разрешила я.

В мою чашку упало не двадцать капель, а ровно половина содержимого бутылочки. Остальное Москвин, не испытывая, видимо, ни малейшего раскаяния за свой маленький обман, вылил в свой кофе. Затем, он щипцами ухватил эклер, положил на десертную тарелку и поставил ее передо мной.

– Сладкое едите?

Я кивнула.

– Очень хорошо! А бутербродик сделать? Как у меня? – вопросительно посмотрел он, а я только махнула рукой.

Я не помнила, когда мой муж за мной вот так ухаживал. По-моему, никогда. И никакой другой мужчина не кормил меня так настойчиво, не капал в кофе для бодрости, не настаивал, чтобы я полакомилась пирожным и не радовался, что я не отказываюсь от вредного для фигуры сладкого. Не пытаясь объяснить себе метаморфозу, произошедшую с майором, я молча принялась за еду.

Сделав по обыкновению большой глоток кофе, я едва не задохнулась – так обожгло горло. Глубоко вздохнув, я бросила на следователя взгляд, полный немого укора.

– Я же предупреждал, что бальзам крепкий, – засуетился он, наливая из бутылки в стакан воды. – Запейте, легче станет.

Я вдруг тихонько рассмеялась. Легче мне стало, точнее – стало настолько легко, что я готова была расцеловать Москвина. Волшебным образом вмиг прошла головная боль, начисто исчез шум в ушах, к которому я уже привыкла, и самое главное – упал камень с души, как бы банально это ни звучало. Тот камень, что я носила, виня себя во всем – в том, что случилось с Ванькой, в том, что загнала наши отношения с мужем в угол, откуда никак не выбраться в одиночку, а Аркадий в этом мне не помощник. Что его интересовало, кроме войны? Вину я чувствовала и за то, что так и не приняла для себя Ванькин торопливый брак, до конца поняв причины, толкнувшие ее к Лене Сикорскому, только сегодня. Я не поддержала сестру – а должна была лишь сказать, как ее люблю…

– Марья, съешьте еще вот это, пожалуйста. Нежный бисквит и легкий шоколадный крем, ничего вредного, – на моей тарелке оказалось крохотное пирожное, украшенное двумя вишенками из марципана.

– Спасибо, Игнат… Васильевич, – с трудом вспомнила я отчество Москвина. – Все очень вкусно, правда. Но вы, наверное, хотели расспросить меня, как я нашла утопленницу?

– Никакой в вас романтики, Марья Семеновна! – упрекнул майор и вздохнул. – Надо же, я вам – птифуры, эклеры, бальзам, а вы – о трупах.

– Мы не на свидании, смею напомнить.

– А жаль, – серьезно сказал он, смутив меня пристальным взглядом карих глаз.

Я торопливо откусила половинку эклера.

– Хорошо, давайте к делу, – потянулся следователь к знакомой папочке и достал из нее диктофон. – Не возражаете против записи?

– Нет.

Москвин слушал, почти не перебивая меня дополнительными вопросами. А начала я со вчерашних своих наблюдений на месте убийства невесты, которые накануне от него утаила. Когда разговор зашел о Реутове, я всячески старалась быть объективной. Если майор и удивился, то я этого не заметила. Мне показалось, что слушал он меня внимательно, но бесстрастно, ничем не выдавая своего отношения к моим словам. Начав делиться своими мыслями с энтузиазмом, под конец я совсем сникла: выводы, которые я самонадеянно сделала, теперь выглядели жалко. Я поняла, что равнодушное отношение Тициановых к убийству Веры уликой вовсе не является, и подозревать Никиту или Анну в причастности к преступлению по меньшей мере безосновательно. Кроме того, заданный в процессе следователем вопрос об утопленнице – почему я решила, что это убийство, поставил меня в тупик. А действительно, почему?

– Марья Семеновна, не расстраивайтесь вы так. Тициановы точно не убивали Веру Бабаеву, то есть уже тоже Тицианову. Во-первых, Никита во время выстрелов находился в баре. Кстати, вон за тем столиком. Это подтвердил бармен.

– Зато сестра его мне так и не ответила, где была в это время она! – возразила я.

– Анна пояснила, что сидела за столом в зале с кучей гостей. Да, она была у себя в номере, но вернулась на банкет. И только и успела, что выслушать один тост, как прогремели выстрелы. Единственное, в чем она перед вами виновата, – обманула, что не слышала этих выстрелов.

– А зачем? – пожала плечами я.

– Думаю, чтобы избежать ваших дальнейших расспросов. После выстрелов первыми выбежали на террасу женщины – родственницы Веры. Анна дождалась Никиту, и Тициановы вместе вышли вслед за ними. Винить их только за то, что они не бились в истерике, как остальные, не стоит.

– Хорошо, а труп женщины в озере? Кстати, вы обратили внимание, сколько там змей?! Ужас, они же могли ее искусать.

– Ужи не нападают на людей. К тому же, простите, у них сейчас брачный период, вот поэтому и вьются клубком, – перебил с улыбкой Москвин.

– Да бог с ними, с ужами. Я узнала женщину по платью. Это она пробежала мимо меня и Реутова с криками «убили». А что, если она стала свидетельницей, как преступник стрелял? Тогда ее устранили за это.

– Да, версия правдоподобная. Но при опросе женщина отрицала сей факт.

– А лодочника вы поймали? Это он удирал от меня в лодке?

– Нет. Судя по вашему описанию, это был другой мужчина. Местному лодочнику – все пятьдесят, и он весьма в теле. Да и не мог он никуда плыть: был дома, спал с вечера, рано утром крыл крышу сарая, в общем – был на виду у жены и соседа, помогавшего ему. Хотя мне показалось, он чего-то недоговаривает, утверждая, что лодку у него украли. Так что удирал от вас, скорее всего, настоящий преступник. Лодку нашли в камышах метрах в пятидесяти от места, где сооружены мостки. Одна работница кухни заметила подходящего под ваше описание человека, который направлялся мимо окна по тропинке к озеру ранним утром, около семи часов. Она только что пришла на работу, обычно в это время вне стен отеля безлюдно, поэтому женщина и удивилась. Но видела она мужчину только со спины, и тот был сравнительно далеко. Самое интересное для нас, что ей бросилось в глаза, – был тот очень худым и сутулым.

– Да, знаете, при движении рук футболка натянулась на плечах, мне он показался просто скелетом.

– Образно…

– Я так понимаю, в лесу вы его не нашли?

– Собака след не взяла, но вдоль берега примят камыш – мужчина грамотно ушел по воде. Потом в одном месте якобы свернул в лес, но, по факту, вернулся по своим же следам на берег. И, возможно, вдоль берега добрался до мостков, которые находятся в поселке Камышовка. Расстояние отсюда – около трех километров. Там он мог поймать попутку в город или еще куда-нибудь: до самого поселка от мостков пешком далековато, а трасса – рядом. Да и понятно, что не было у него желания встречаться с людьми.

– Упустили…

– Его поимка – дело времени. Интересно другое – убийство произошло не на берегу.

– Как?!

– Он задушил жертву сразу за оградой отеля, там, где мусорные баки. Это место плотно скрыто кустами акации. Вы не заметили, а на тропе явно видны следы волочения тела. Вы, Марья Семеновна, похоже, помешали преступнику окончательно избавиться от трупа – наверняка он собирался скинуть его в озеро. Благодарите своего ангела-хранителя, что мужик удрал, а не накинулся на вас.

– Ну… не факт, что он смог бы мне что-то сделать! Я на пробежках в кармане всегда ношу газовый баллончик.

– Похвально! Что ж, благодарю за помощь следствию, Марья Семеновна, – Москвин выключил диктофон.

– Не за что.

– Возьмите мою визитку. Если вспомните еще что-то, что покажется важным, позвоните. Внизу – номер мобильного. Мне пора, – встал он с дивана.

– Подождите! А разве с Реутова сняты все подозрения?

– Дался вам этот… Реутов! Да не было его в списке подозреваемых с самого начала, Марья Семеновна! – воскликнул следователь с досадой, махнул рукой и направился к выходу.

– Может, зря? Совершить убийство он мог и не своими руками, – пробормотала я тихо, сама удивляясь упорству, с которым пыталась сделать из бывшего майора полиции преступника. Того, что он помог бежать Мельникову, простить я так и не смогла. Не убедили меня и его попытки оправдаться просьбой больной жены. Мол, не знал он, что этот подонок сотворил с Ванькой, а любимую жаль.

Это я еще не обо всем ему рассказала! От зеленки и йода я Ваньку отмыла, но смыть окончательно воспоминания о любовнике мне не удалось. Я обрывала сестру при первом же упоминании Дениса, быстро переводила тему, пыталась развеселить – благо школьных анекдотичных историй могла рассказать множество. Ванька раньше всегда смеялась в голос, но Мельников словно лишил ее чувства юмора начисто. Она стала обижаться на такие мелочи, которых раньше не замечала. И все больше погружалась в себя, что пугало меня до одури. Она стала избегать встреч со мной, не всегда отвечала на звонки. А потом втайне сделала аборт.

Это был шок – о беременности Ваньки я не знала. Я забрала ее из больницы только через две недели – срок был уже приличный, операция дала осложнения. Ванька, узнав, что в дальнейшем у нее могут быть проблемы с зачатием, впала в депрессию. Мой муж был в отъезде, я настояла, чтобы сестра на время поселилась у меня. Круглосуточно следить за ее состоянием я не имела возможности – работа. И очень боялась, что самое страшное может произойти, когда меня не будет дома.

Поделиться бедой я могла только с Иришкой и Лизой. Ириша, как медик, настаивала на посещении Ванькой психолога, даже добилась записи к какому-то супермодному психоаналитику в краевом центре. Эту идею сестра отмела сразу. Лиза, имеющая опыт жизни с абьюзером, успокаивала, что вся эта дурь, как она назвала любовь Ваньки к Мельникову, пройдет быстро, потому что, в отличие от меня, у сестры в характере есть стержень. О каком таком стержне идет речь, я смогла понять только в тот день, когда Ванька заявила, что ответила «да» на предложение Сикорского выйти за него замуж.

Мы чуть не стали врагами, когда я, не сдержавшись, рассмеялась, представив мою статную, рослую, с рыжей копной роскошных волос сестру рядом со щуплым, невысоким, лысоватым Леней. К тому же Сикорский был старше ее на одиннадцать лет! Я тут же обругала себя, что познакомила их совсем недавно у ворот школы, где меня ждала Ванька. Предвидеть, что ее может заинтересовать Сикорский, я не могла. Не учла еще одного – моя сестра обладала женской магией такой силы, что у мужиков шла кругом голова с первой же встречи. Так случилось и с Леней. Попав в поле обаяния Ваньки, он увяз по уши, полностью подчинившись ее влиянию. Подозреваю, что и предложение руки и сердца на третий день знакомства он сделал, сам не осознавая до конца, что творит. И даже мама Леонида, всемогущая Ада Серафимовна, отступила в бессилии. Сестра вытащила себя из депрессии самостоятельно, выбрав оригинальный способ – резко поменяв свой статус с «брошенки» на замужнюю даму.

Я же в тот момент никак не могла разобраться в своих отношениях с мужем. Вяло сопротивляясь все той же Лизе, понимала, что мы с Аркашей давно в тупике и страдаем оба. Поэтому его командировки становятся все более растянутыми во времени и все более опасными для жизни.

Я ждала его возвращения с Украины, но подозревала, что начать разговор о нас первой так и не смогу. Как не смогу и признаться даже себе, что в тайных мечтах уже допускаю рядом с собой другого мужчину. Правда, пока не обретшего конкретного образа и имени.

Глава 8

В номер я вернулась немного расстроенная.

Итак, Реутова майор оправдал окончательно, и причиной этого стало еще одно свершившееся преступление, жертву которого в озере обнаружила я. Москвин явно считал, что убийца один и тот же – возможно, мотив первого преступления следствию неизвестен, но он станет ясным, как только поймают удиравшего на лодке тощего мужика. Майор утверждает, что это дело времени. Думаю, убедить преступника чистосердечно признаться Москвин сможет. И картина станет четкой – хотя мужик и промазал, но жертва все равно скончалась. А тетку в пестром платье, которая, возможно, его видела, мужик убрал как свидетеля. Потопить тело не успел, спугнула его я. Как-то так. Дело раскрыто, все разъезжаются по своим домам, и… больше никто меня не кормит бутербродами и пирожными.

Следователь не сказал мне, могу ли я вернуться в город. Хотя при любом раскладе в выходные мне там делать нечего. И я решила продолжить свой отдых, хотя и изрядно подпорченный двумя преступлениями.

Догадываясь, что делать в этом райском лесном местечке нечего, развлекать меня никто не станет, я прихватила из дома книжку очень легкого содержания – детектив не детектив, но и не любовный роман тоже. С первых страниц, которые я успела прочесть в такси, когда ехала на торжество, стало ясно, что убийца – бывший любовник: роман начинался с описания бурной сцены ревности.

Я взяла книжку, коробку с оставшимися от пиршества с майором эклерами, которые упаковал мне официант, и отправилась на одну из площадок для отдыха – настил из инженерной доски, обнесенный низким забором из причудливо завитых металлических прутьев. Две лавки, установленные углом друг к другу, рядом столик и пара корзин для мусора – вполне достаточно для комфорта.

Освежив в памяти первые страницы романа, я перешла к второй главе. И тут же, даже не дочитав до конца абзац с описанием лежащего тела, отложила книгу в сторону. Простая мысль, пришедшая в голову, была навеяна именно сценой ревности из романа. Я подумала, что Москвин искал ревнивца среди знакомых Веры, но почему бы не заподозрить одну из поклонниц известного пианиста Никиты Тицианова? То, что стрелять могла женщина, подтверждал и тот факт, что все три выстрела, как сообщил майор, не достигли цели. Преступница, похоже, впервые взяла в руки оружие, выстрелила в состоянии аффекта. Даже если и готовилась заранее, то не просчитала пути отхода, и, вероятно, не была уверена, что у нее вообще будет возможность совершить задуманное.

Пока это были мои фантазии, но я подумала, что, озвучив их Москвину, могу помочь следствию. От звонка ему удерживало одно – я уже пыталась строить ничем не подтвержденные версии, за которые потом пришлось краснеть. Хотя следователь меня ни разу не оборвал, выслушал внимательно и даже поблагодарил за помощь.

Осудила я себя сама…

Вариант, что стрелял «лодочник», я совсем отбрасывать не стала. Но, вероятно, ему помешала та тетка в пестром платье. Например, она могла выйти за невестой на террасу. Или, наоборот, подходя к террасе, увидела стрелявшего и, испугавшись, ломанулась потом в нашу сторону. Да, так более убедительно выглядит. А «лодочник»? Успел пальнуть три раза, промазал, но, заметив тетку, вынужден был сбежать. Народ тут же повалил на террасу, а ему нужно было где-то пересидеть некоторое время… где? Свободных номеров наверняка в отеле не было: две свадьбы с кучей гостей. Тогда он спрятался в одной из многочисленных подсобок. Нет, и это – вряд ли: полиция точно обыскала все помещения. «Возможно, у него был сообщник… среди персонала? Или среди гостей?» – размышляла я, доедая уже третий по счету эклер.

Странно было уже то, что я при всем своем равнодушии к детективам, всерьез увлеклась историей убийства Веры Тициановой. Даже появился некий азарт, желание скорее узнать, кто преступник. И причиной был не тот факт, что я когда-то знала Никиту. Скорее во мне зрело чувство соперничества с Москвиным, сколь бы глупо это ни звучало. И я уже могла признаться (пока, конечно, только себе), что майор после нашего «свидания» в баре больше не кажется мне неприятным типом.

Я так задумалась, что не заметила, как к месту моего уединения подошел Семочка.

– Вот ты где, Марья! – он грузно опустился рядом со мной на лавку. – Ого! Пируешь?

– Москвин неожиданно расщедрился, – ответила я и улыбнулась, вспомнив заботу майора.

– Ну-ну. Что-то ему от тебя понадобилось, не иначе, – ворчливо заметил отчим. – Будь с ним осторожна!

– Хорошо, пап, – мирно согласилась я. – Ты меня искал?

– Мама просила. Мы уезжаем домой. Может быть, ты с нами? Что тут делать-то? Гиблое место, кто бы мог подумать! – вздохнул Семочка.

– Нет, пап… я останусь. Все твои разъехались?

– Да в том-то и дело, что иркутские к нам едут, отец приказал приветить. А я их совсем не знаю, этих то ли троюродных братьев, то ли дядьев, а тем более теток. На кой они нам с мамой твоей дома? Ты видела, сколько они пьют? Причем бабы наравне с мужьями! У меня дома столько водки нет. Да и не хочу я, чтобы Сашенька нервничала. Ей-то эту пьянь зачем в доме принимать? Ей бы отдохнуть…

– Так оставайтесь здесь до понедельника! Деду Никодиму объяснишь…

– Объяснишь ему, как же… поедем мы, Марья, ничего уже не изменить.

Он встал, наклонился ко мне, я чмокнула отчима в небритую щеку, оцарапавшись при этом о жесткую рыжую щетину, и ободряюще погладила по руке.

Я до сих пор не разгадала загадку, как деду Никодиму в свои восемьдесят восемь удается так строить своих домочадцев, что слово его даже для шестидесятитрехлетнего сына – закон. Пререкаться, настаивать на своем – бесполезно. Да никто на моей памяти и не пытался. Кроме, пожалуй, мамы. Когда она вышла замуж за Семочку, тот с радостью сбежал к нам в городскую квартиру от отца, оставив его в селе заниматься хозяйством. Отчим каждый день приезжал на ферму на работу, вкалывал до позднего вечера, но ночевать возвращался в город.

Я была подростком, когда однажды подслушала разговор мамы с дедом, который в нашем доме был гостем крайне редким. Семочки не было, дед знал об этом и приехал, как я догадалась, специально, чтобы уговорить маму перебраться всем нашим семейством в село. Сначала он приказывал, потом, поняв, что мама спокойно игнорирует его, перешел на просьбы, больше похожие на шантаж. Мама твердила, что все вопросы в нашей семье решает ее муж. Я, стоя у приоткрытой двери, тогда лишь усмехнулась – на самом деле любое мамино желание выполнялось Семочкой почти мгновенно и без лишних слов. Если сын пошел против отца, отказавшись жить в Приозерье, то только потому, что так хотела она.

Дед тогда уехал злой, долго у нас не показывался, да и мы не особенно торопились навестить его: для меня он был вовсе чужим.

На ферме дед Никодим правил железной рукой, и если бы не мягкий характером Семочка, даже сезонных работников нанять в помощь было бы сложно. Мой отчим, как никто другой, умел сглаживать конфликты своей врожденной деликатностью и человеколюбием.

Я вышла замуж за Аркадия, мы поселились в его квартире, но я каждый день после учебы шла домой, чтобы помочь маме с трехлетней Ванькой. А на время командировок мужа и вовсе перемещалась в родительскую квартиру. Не знаю как, но деду все же удалось уговорить Семочку и маму перебраться в Приозерье. Думаю, начался с его стороны шантаж возрастом и мнимой немощью.

Великое переселение состоялось сразу после того, как отпраздновали десятилетие Ваньки. Хитрый дед даже расщедрился на подарок внучке – купил роликовые коньки с розовыми ботинками, о которых та мечтала. Он сто раз потом пожалел об этом – Ванька, как только дед пытался приспособить ее к фермерскому труду, тут же надевала ролики, и только ее и видели. Однажды он в пылу гнева отобрал подарок. Вот тут мы с мамой, пожалев ребенка, совершили глобальную ошибку – купили ей точно такие же коньки. С этого дня Ванька прочно усвоила – истерикой с последующим изображением обморока она может добиться от нас всего, что ей захочется.

Сестра в селе сменила две школы, и в обеих успела настроить против себя практически всех учителей, завучей и обоих директоров. Так что, пожалуй, можно сказать, что после ее отъезда в музыкальное училище многие в селе вздохнули с облегчением.

И вот дед Никодим вновь проявил свою волю, а Семочка не посмел и в этот раз перечить отцу.

Я вышла на террасу проводить родственников исключительно из уважения к отчиму и ради спокойствия мамы. Близко знакомиться с приезжими из Иркутска не имело смысла, я вежливо кивнула им, стоявшим у микроавтобуса плотной группкой. В ответ мне «прилетело» дружное «до свидания», я еще и улыбнулась приветливо и прощально помахала рукой. На этом обмен родственными любезностями посчитала законченным и стала поджидать маму. Но первым из двери вышел дед Никодим.

– Марья, ты едешь с нами! – приказал он.

– Я не могу, прости, дела… – ответила я, уверенная, что настаивать он не станет, так как знает – бесполезно.

– Понимаю, ладно, – важно кивнул он и, обернувшись к родственникам, провозгласил: – Что же, дела – тут ничего не попишешь.

Выход на публику главнокомандующего семьи был совершен, гости как-то сразу притихли, с уважением поглядывая на деда Никодима.

А я, сыграв свою роль и теперь молча наблюдая за ними, размышляла, какая такая причина толкнула деда на то, чтобы добровольно пустить посторонних людей в дом. Отец Семочки никогда гостеприимством не славился.

Попрощавшись с мамой и отчимом, я спустилась с террасы и решила пройтись до места вчерашнего преступления. Объяснить себе, зачем я это делаю, даже не пыталась, а, полагаясь на интуицию, шла по той же дорожке, что и вчера, внимательно вглядываясь в траву по обочинам. Так я добралась до входа на террасу, который был огорожен сигнальной красно-белой лентой. Огляделась, пытаясь представить, в какую сторону смог бы сбежать преступник. И поняла, что кроме как перемахнуть через боковые перила с той стороны, где лежала жертва, и хотя бы на время скрыться за посаженными плотно друг к другу кустами роз, деться ему было некуда. Побеги он в противоположную сторону, наткнулся бы на нас. Но, кроме тетки в пестром платье, мы с Реутовым никого не видели.

В кусты роз я, конечно же, не полезла.

Территория отеля была огорожена высоким забором из узорных решеток, за ним вокруг простирался смешанный лес, на первый взгляд – непроходимый. Быстро перемахнуть через забор даже для тренированного человека мне представлялось затруднительным, но выкинуть оружие на ту сторону можно было легко. Не зная, обыскивали ли территорию оперативники, я решила пройтись до забора сама. Шагая прямо по густой траве, петляя между стволами деревьев, огибая пни срубленных сосен и одиночные кусты шиповника, я добралась до границы участка. Плотно прижавшись к кованым прутьям ограды, стала всматриваться в заросли. Москвин в разговоре упомянул, что оружие, из которого стреляли в Веру, так и не найдено.

Ничего не обнаружив, я пошла вдоль забора, с каждым шагом все быстрее теряя интерес к расследованию. Вдруг мои мысли переключились совсем на другое – на озеро. Я пыталась вспомнить какую-то деталь, о которой забыла напрочь, и касалась она каким-то образом именно предмета моих поисков. Я как бы услышала всплеск воды… «Господи, ну конечно же!» – осенило меня, я достала из кармана брюк визитку Москвина, набрала номер его мобильного.

– Игнат Васильевич, я кое-что вспомнила. Да-да, рассказываю, не волнуюсь. Когда я подбегала к озеру, услышала громкий всплеск. Знаете, что я подумала? Что это – весло о воду! Но всплеск был одиночный, а так не может быть, правда? Вот… Я думаю, преступник что-то закинул в озеро. Например, оружие, из которого вечером стрелял в жену Никиты Тицианова.

Конечно же, я захотела лично присутствовать при работе водолазов. Понимая, что доберусь до озера первой, намеревалась до их приезда еще и осмотреть берег. Вытоптана трава была уже изрядно, это было понятно, оперативники обыскали все вокруг. Я же решила пройтись не вдоль озера, а в глубь леса. Но недалеко – в памяти некстати всплыл вчерашний клубок змей, я боялась, что сухопутных ужей в этой местности не меньше, чем водяных. Раздвигая траву палкой, то и дело наклоняясь, я со стороны наверняка выглядела как…

– Никак, грибы собираете, Марья Семеновна? – перебил мои мысли негромкий голос Реутова.

– Тьфу, напугали! – я не стала отвечать на его глупый вопрос. – А вы что здесь забыли?

– Шел за вами от самой калитки. Просто из любопытства, не подумайте ничего такого. Неосторожно с вашей стороны после всех этих событий вот так гулять в одиночестве. А вдруг преступник где-то рядом? А вы, как оказалось, такой ценный свидетель!

– Уже знаете? Откуда же? – спросила я и вдруг подумала – а не вас ли, господин Реутов, мне нужно… опасаться!

– Марья Семеновна, я все же хотя и бывший, но опер. И в полиции у меня остались друзья.

– Кроме Москвина, да? Он, мягко скажем, вас недолюбливает. Почему, не поделитесь?

– Вас не касается, – грубо отчеканил Реутов, я бросила на него удивленный взгляд. Григорий вдруг резко развернулся и пошел прочь.

«Если он преступник, убил бы. Задушил, оттащил подальше и закопал. А Москвин меня искал бы… или не искал? На кой я ему?» – мысли в голову лезли одна глупее другой, я шла за Реутовым почти след в след, уже совсем не глядя по сторонам.

Когда мы вышли на дорожку, на ней в одиночестве топтался майор.

– Я был уверен, вы на берегу, – заметил он, не поздоровавшись с Григорием. – Зачем в лес пошли, Марья Семеновна? Неосмотрительно с вашей стороны.

Я не ответила. Заладили оба – неосторожно, неосмотрительно… Бабушка Евгения часто повторяла, что судьба и на печке найдет. Суждено – так сбудется.

Я смотрела на удаляющегося в сторону отеля Реутова и думала, что вот с ним уж точно нужно быть осторожной. Вряд ли он кристально чист перед законом. Он сказал, что уволился из полиции, но это могло быть неправдой. Скорее выгнали – Григорий помог скрыться преступнику, если, конечно, это Мельников убил ту родственницу Амоева. Темная история. А теперь Реутов служит у Амоева, так что наверняка ему известно, что конкретно тот сотворил с Денисом. Да, что там – исполнителем воли хозяина, без сомнения, был начальник охраны – собственно, сам Реутов. Ведь бывший опер ясно дал понять, что Мельников жив, но Ваньке не опасен. Что они могли сделать с парнем? Да что угодно.

Я повернулась к Москвину – он терпеливо ждал, когда я обращу на него внимание.

– Мне нужно бояться Реутова, майор? – спросила я напрямую, рассчитывая понять по реакции его отношение к бывшему сослуживцу. Но на лице Москвина не отразилась ни одна эмоция.

– Вы могли встретиться с преступником, Марья Семеновна, – с мягким укором произнес майор. – Пойдемте к озеру, слышу, катер с водолазами подошел. Вам же хочется узнать из первых рук о результатах поиска?

– Очень! – откликнулась я, тоже расслышав звуки мотора.