Текст книги "Замок из золотого песка"

Глава 9

Водолазы оружие нашли – я оказалась права. Москвин при всех поблагодарил меня за помощь следствию, упаковал пистолет в пластиковый пакет и передал улику оперативнику. Он о чем-то переговорил с ним и понятыми. После чего те двинулись к отелю, а мы с майором, не сговариваясь, присели рядом на поваленное дерево, на котором я устроилась и утром. Я обратила внимание, что Москвин совсем не побоялся испачкать свои голубые джинсы, даже не посмотрев, куда садится.

– Марья Семеновна…

– Можно просто Марья, – снисходительно разрешила я и в ответ получила лишь кивок.

– Так вот… Марь-я… – произнес он нараспев, – женщина, которую вы обнаружили в озере, была задушена тонким ремешком от женской сумочки. Мы обнаружили его в мусорном баке, у которого, собственно, и произошло преступление. Посмотрите, может быть, видели у кого-то подходящую сумку? – майор максимально увеличил фотографию улики на экране своего мобильного.

Ремешок был самый обыкновенный, белый, с двумя золотистыми карабинчиками на концах. Он подошел бы и к моему клатчу, который я привезла на банкет, будь карабины цвета серебра. Но я добросовестно пыталась вспомнить, у кого видела белые сумочки. Да практически у всех наших гостей, включая мою маму.

Я с сожалением покачала головой.

– Я так и предполагал, – вздохнул Москвин.

– Отпечатков не нашли?

– Нет. Убийца работал в перчатках.

– Значит, готовился заранее. Стоп! Парень греб голыми руками, это точно. Хотя это ни о чем не говорит, мог и выбросить… в мусоре перчаток не было?

– Не было.

– А вы вчера сами рылись? – я с сомнением оглядела майора. – Прямо в фирменной рубашке? – с притворным ужасом воскликнула я, но Москвин мою неуклюжую попытку немного разрядить разговор о трупах не принял.

– Да что вы все прицепились к моей… одежде! Нет у меня ничего попроще! Пробовал покупать на рынке и в эконом-магазинах, но матушка все выбрасывает при каждой ревизии! – с досадой произнес он.

– Как это?! Вы живете с родителями, и мать копается в ваших вещах? И решает, что вам носить? – сомневаясь, как такое может быть с сорокалетним мужиком, спросила я.

– Послушайте, Марья Сем… Марья! Вы любите свою маму? – Москвин смотрел прямо мне в глаза.

– Что за вопрос? Конечно, очень…

– Вот и я… очень! И совершенно не стыжусь того, что я вот такой, как вы решили, маменькин сынок. Неужели вы думаете, что я буду конфликтовать с ней из-за каких-то тряпок? Ну, нравится маме, когда я хорошо одет, бог с ней. Мне так вовсе по барабану, что носить! Но если я могу порадовать мать такой мелочью, почему нет? В том, что у нее появилась возможность покупать дорогие вещи только в таком позднем возрасте, не ее вина. В прошлом году она вышла замуж за вдовца-генерала и очень счастлива – он оказался щедрым и любящим, настоящим мужиком. А мой отец погиб, когда я был младшим школьником, мама на зарплату библиотекаря и грошовую пенсию по потере кормильца умудрялась кормить и как-то одевать нас с братом. Покупала она штаны и куртки только ему, я донашивал как младший. Вот мама и считает, что недодала мне материальных благ в детстве. Прямо пунктик у нее такой – меня баловать, – виновато улыбнулся Москвин, все так же пристально глядя на меня.

«Господи, да он красив как бог!» – ошеломленно признала я, только сейчас разглядев, какие у Игната правильные черты лица и чистая смуглая кожа. Слегка впалые щеки и подбородок гладко выбриты, довольно широкие брови имеют форму мягкой дуги, а глаза… боже, какие глаза! Радужка, показавшаяся мне вчера почти черной, сейчас, при дневном свете, имела цвет шоколада. Зрачок выделялся темным блеском, а обрамлял его тонкий обруч болотного цвета с рыжими прожилками. И на всю эту красоту еще и падала тень от пушистых ресниц.

Я, наверное, выглядела странно, потому что майор вдруг перестал улыбаться.

– Что с вами, Марья? Вам плохо? Вы бледны, простите за банальность, как полотно. Я что-то не то сказал? – засуетился вдруг он, а я с трудом смогла оторвать от него взгляд.

Я отрицательно помотала головой. Образ рафинированного, холеного мужчинки рассыпался, передо мной сидел тот самый уставший от недосыпа следак из криминальных сериалов, только одетый в фирменные шмотки. Вдобавок память услужливо подсунула сцену утреннего «свидания» в баре, я вспомнила его искреннее желание побаловать меня, в общем-то, совершенно чужую ему женщину, его ласковый взгляд… и едва не расплакалась. Потому что нельзя даже думать в эту сторону, ни-ни, даже глазом повести. Я замужем, мой муж на войне, а я тут… размечталась.

Я со страхом посмотрела на Москвина – он замер, словно чего-то ждал от меня. И этот его неподвижный взгляд напугал меня еще больше.

– Нам не пора, Игнат Васильевич? – вскочила я и кивнула на тропинку.

– Да, конечно. Только почему опять с отчеством, я все же вас обидел, да?

– Не выдумывайте.

– Тогда, пожалуйста, просто Игнат, хорошо?

Я кивнула.

Просто Игнат, Игнат Васильевич, товарищ майор – что это меняет? Убрав из обращения наши отчества, мы не стали ближе. И не нужно этого… мне уж точно. До слез захотелось увидеть Аркашу, прижаться к нему и рассказать все об этих страшных сутках. О свадьбах, Ванькиной и пианиста Никиты Тицианова. Рассказать о своих подозрениях, о Реутове, но ни словом не обмолвиться о Москвине. Потому что муж сразу поймет – дело плохо. Наша с ним семья в беде, мы уже не мы, а он и отдельно – я. Он – воин, а я – уже изменившая ему, пусть только в мыслях, жена. «Господи, как страшно. Я не хочу думать ни о ком другом, я люблю Аркашу, боюсь за него, как и раньше, когда он пропадал в своих командировках. Гоню страх, чтобы, не дай бог, не притянуть беду. Я хочу и буду его ждать живого, здорового и любящего. Пусть будет так!» – просила я небеса, торопливо шагая к отелю и чувствуя за собой дыхание Игната. Он почти наступал мне на пятки. Споткнувшись о торчащий из земли корень, я сразу была подхвачена его твердой рукой, но тут же дернулась, освобождая локоть, и прибавила шагу. Я бежала, спасаясь, но понимая, что от себя не убежать.

У калитки мы молча разошлись в разные стороны – я лишь сухо кивнула на прощание и отвернулась. Однако успела заметить, какой растерянный взгляд бросил на меня Игнат. Пройдя несколько шагов, обернулась – он шел к автомобильной стоянке.

Направляясь в отель, я мечтала об одном – закрыться в номере и лечь в кровать. Включить на телефоне музыку, воткнуть наушники и попробовать ни о чем не думать.

Взяв на стойке администратора ключ, я повернула к лестнице.

Я была уверена, что наши гости давно разъехались, а все приглашенные Сикорскими отбыли восвояси еще вчера.

Окликнувший меня по имени-отчеству женский голос показался мне знакомым, я задрала голову вверх. На площадке между этажами стояла наша с Леонидом коллега – молодой биолог Лена Львовна Бабич.

Я вынуждена была подойти к ней.

– Лена? Вы не уехали? – задала я вопрос, досадуя, что мои планы явно рушатся.

– Нет, Марья Семеновна, решила, что, раз номера оплачены, почему бы не провести выходные на свежем воздухе. Конечно, не пять звезд, но сервис на уровне. Делать только совсем нечего. Хотела к озеру прогуляться, но мне сказали, что там нашли утопленницу. Не слышали?

– Это я ее нашла, – вздохнула я, понимая, что дальнейших расспросов не избежать. – Простите, но больше ничего не знаю – ни имени женщины, ни кто такая. Я дала показания полиции, на этом все, – решила я на корню пресечь разговор о трупе.

– Я понимаю, понимаю, вы правы, не тема для разговоров. Не знаете, молодые наши хорошо долетели? Вот уж кому повезло с отдыхом, так вашей сестре. Куда они с Леонидом Ильичом отправились? В Турцию? Или в Эмираты?

– Я даже не в курсе, путешествие заказывал Сикорский.

– Понятно…

– Вы простите, Лена Львовна, я устала и хотела бы подняться к себе в номер. У нас с вами будет еще возможность… поболтать, – напрямую высказалась я.

– Да-да, конечно. Еще увидимся, – с нотками разочарования произнесла Бабич, прощально махнула рукой и пошла по лестнице вниз.

«Нехорошо как-то получилось, – укорила я себя. – Нам еще работать вместе. Ну и ладно, сегодня же приглашу ее на ужин. Или завтра на утренний кофе в бар», – решила я для себя проблему.

Я почти добралась до своего номера, когда вдруг дверь номера люкс, расположенного в конце коридора, открылась, и оттуда вышел Реутов. Правой рукой он держал возле уха мобильный, вторая же рука была занята небольшим свертком.

– Все понял, буду через полчаса, – отчеканил он в трубку. – Марья Семеновна, я думал, вы уже по дороге домой. Живы, смотрю, после общения с майором?

– Вашими молитвами, – равнодушно ответила я. – А вас что в отеле держит? Отдохнуть решили или хозяина ожидаете? – кивнула я на дверь номера люкс за его спиной.

– Да, Бедар должен скоро приехать, это же его отель. Кстати, вы в курсе, что они с вашим отчимом близко знакомы? Или для вас это новость? – с насмешкой произнес Григорий.

– Учитывая, что я только вчера от вас узнала о существовании этого крутого бизнесмена, для меня новость о его дружбе с отчимом совсем свежая.

– Я бы не сказал, что речь идет о дружбе, – начал бывший опер и замолчал. По всему было видно, что он ждет моих вопросов.

– Послушайте, Реутов. Для начальника службы безопасности вы слишком… болтливы. А эти ваши намеки не прибавляют вам веса в моих глазах. Я, знаете, уважаю в людях прямоту и честность. Сказали «а», говорите и «б». Или… идите уже своей дорогой! – совсем разозлилась я.

– Как скажете, – вновь усмехнулся Григорий и направился к лестнице.

И он еще вчера мне казался искренним и приятным! А Москвин, напротив, вызвал только отрицательные эмоции. И с Мельниковым я ошиблась – при первой встрече подумала, как повезло Ваньке. Выходит, я совсем не разбираюсь в людях. Прискорбно.

Я все-таки успела отдохнуть, практически сразу задремав под спокойную композицию «Энигмы». Только ни о чем не думать после пробуждения не получилось – Реутову с успехом удалось зацепить меня замечанием о непростых отношениях Семочки и все еще незнакомого мне Амоева. Мысли в голове крутились невеселые, мне было неспокойно, ведь рушился на глазах образ простоватого, но такого открытого и надежного отчима. Оказалось вдруг, что в его биографии есть темные пятна – какие-то тайны и недомолвки. И узнать, что это за тайны, я могла только у него самого.

Наконец, устав от собственных мыслей, я взяла в руки книжку. И неожиданно погрузилась в простенький сюжет. Я перевертывала страницу за страницей, пока не дошла до финала. Отложив томик в сторону и посмотрев на часы, поняла, что пропустила время обеда, смысла идти в ресторан сейчас не было. Решив перекусить шоколадными круассанами, пакет с которыми перед отъездом мне сунул в руки Семочка, я включила электрический чайник. Вредные пакетики с растворимой «бурдой», как называл одноразовые упаковки «3 в 1» мой муж, я в поездки брала всегда.

Как ни странно, звукоизоляция номеров в отеле была хорошей, соседей совсем не было слышно, но тонкая дверь никак не защищала от коридорных звуков. Поэтому, отчетливо услышав голоса, я подошла к ней. Собеседники стояли рядом с номером, и их было двое. Женский голос, необычно глубокое грудное контральто, принадлежал Анне. Будучи уверенной, что брат с сестрой покинули отель при первой же возможности, я удивилась: Москвин с группой уехали еще до обеда, значит, задерживать отъезд Тициановых было некому. А Никита, помнится, так торопился на гастроли! Почему же брат с сестрой все еще здесь?

Подслушивать нехорошо, но я… приложила пустой перевернутый стакан к двери.

То, что я услышала, немало меня удивило. Диалог Анны с незнакомым мне мужчиной был коротким, но по накалу страстей весьма эмоциональным. Обладатель легкого акцента произнес лишь одну фразу: «Подумай еще, девочка. Ты делаешь неправильный выбор!» Но в голосе звучала такая неприкрытая угроза, что я почувствовала, как часто забилось мое сердце. «Я уже все сказала, Бедар», – с грустью, но без страха ответила Анна. Я еще постояла минуту, но за дверью была тишина. Я решила, что пара мирно разошлась.

Догадаться, что фамилия Бедара – Амоев, было несложно. Значит, пока я спала, хозяин отеля и Реутова прибыл в свои владения. Наверняка из-за встречи с ним задержалась с отъездом и Анна.

Что могло связывать молодую женщину с этим богатым стариком? Да что угодно – былая дружба с ним их с Никитой родителей, спонсорство музыкальных проектов Никиты и, как вариант, любовные отношения. На самом деле я не знала, сколько лет Амоеву, возможно, не такой уж он и старик.

Я прекрасно понимала, что удовлетворить мое любопытство может Реутов. Но не захочет – недавно я неосмотрительно назвала его болтуном. Остается прервать отдых и наведаться в Приозерье, к Семочке.

Вовремя вспомнив о Лене Бабич, я написала ей записку, собираясь передать через администратора. Покидать вещи в сумку было делом нескольких минут, я покинула номер, и первое, что увидела, – выходившую из номера люкс Анну. Она замешкалась на секунды, видимо, решая, нужна ли ей встреча со мной. Я, улыбнувшись, кивнула, сестра Никиты ответила тем же. Но я успела заметить в ее взгляде беспокойство, даже испуг. Кроме того, покрасневшие белки глаз выдавали, что женщина недавно плакала.

– У вас все хорошо, Анна? Помощь нужна? – спросила я с искренним участием.

– Нет, спасибо. Уезжаете?

– Да, хочу еще к родителям заглянуть в Приозерье. А вы?

– Да-да, уже собираемся. Гастроли сорвались… вы оказались правы, с нас взяли подписки о невыезде. Как это убийство Веры некстати! – с досадой произнесла она.

– Это кому как, – заметила я, кивнула и направилась к лестнице, вновь подумав, что совсем не разбираюсь в людях. Впервые увидев, я искренне восхищалась Анной, но после двух личных встреч с ней и совсем короткого диалога женщина стала мне неприятна.

Глава 10

– Марья, каким ветром?! – отчим лично вышел встретить меня, хотя калитку можно было открыть дистанционно. – Случилось что? – наклонился он к самому моему уху.

– Нет, пап, – как можно равнодушнее ответила я, расплатилась с таксистом и приняла из его рук свой скудный багаж.

– Пап… ну да, просто соскучилась, верю, – пробурчал Семочка, отобрал у меня сумку и быстрым шагом пошел вперед, к дому.

Я смотрела на его опущенные плечи, и острая, щемящая жалость вдруг комом встала в горле – я и не замечала раньше, как изменилась стать и походка вырастившего меня отчима. Он словно уменьшился в росте. И явно похудел. Но главным признаком был не внешний – Семочка стал обидчив и раним.

Я вздохнула от неожиданно пришедшей мысли – его отец, дед Никодим, выглядел так же, как и десять лет назад.

– Комната твоя занята, сама понимаешь, Ванькина тоже, – отвлек меня от невеселых мыслей голос Семочки. – В маминой музыкальной поспишь? Диван там, правда, не очень…

– Я на одну ночь, папуль. В отеле обстановка гнетущая, – соврала я, чтобы его успокоить.

– Амоев, поди, там? Хозяин отеля…

– Да, кажется, приехал. Во всяком случае, Реутов его ждал, – уточнила я.

– Не нравится тебе Гриша? – с нотами осуждения спросил отчим.

– А должен? – неожиданно для себя со злостью ответила вопросом я, подумав, а не сватает ли мне Семочка соседа.

– Ух, ты! – отчим притормозил и обернулся ко мне. – Что, поссориться успели? Говори, Марья!

– Знаешь, что… папа! А давай поговорим! – решилась я.

– Давай, – растерялся он.

– Только я к маме забегу, скажу, что приехала, чтобы отдохнуть в тишине. Нечего ее волновать. А потом сходим с тобой к озеру?

– Хорошо, сходим.

Имея «болезнь» под названием «топографический кретинизм», я только сейчас поняла, что озеро, где я нашла тело женщины, и озеро на окраине села Приозерье – это один и тот же водоем. И если идти вдоль берега, не так уж и далеко можно обнаружить те самые мостки, которыми пользуются жители Камышовки. И, как я прикинула, если нам с Семочкой до оборудованного местными жителями песчаного пляжика топать не больше десяти минут, то их прогулка до спуска к воде займет минут сорок – Камышовка расположена ближе к горам. Зато от психиатрической клиники, построенной Амоевым ближе к трассе, идет асфальтированная дорога прямо до нее. Трасса тянется вдоль озера, а значит, проходит совсем близко к мосткам. Убийца, как сказал Игнат, мог поймать попутку. «А мог и пойти в Камышовку. В клинику его никто не пустил бы, там наверняка мощная охрана. А вот в самой Камышовке у него вполне могут быть знакомые. Только глупо как-то с его стороны туда соваться. Значит, все-таки трасса…» – размышляла я, шагая впереди молчавшего всю дорогу отчима.

Мы прошли мимо пляжа. В озере плескались дети, две женщины и совсем голенький малыш сидели на расстеленном на песке одеяле. У Семочки было свое место чуть дальше от дороги – для рыбалки и просто отдыха. Небольшой, выступающий к воде клочок суши был спрятан за зарослями акации. Три толстых бревна отчим уложил вокруг кострища из красного кирпича, а рядом вбил колья для тента. Аккуратный настил из досок делал удобным сход к воде. Обычно Семочка рыбачил в одиночестве, а я несколько раз приводила сюда Аркашу.

– Давай, Марья, выкладывай, что не поделили с Григорием? – сразу, как только мы уселись на бревна, спросил отчим.

– Я не о нем хотела поговорить! О тебе.

– Нет уж, ответь, не юли. Что вас связывает такое, что вы запираетесь в номере вдвоем, словно любовники на свидании? Вы давно знакомы? Я что-то пропустил? Гришка ведь скрытный парень, молчун.

– Я бы так не сказала… – вспомнила я тут же, как назвала Реутова болтуном.

– Слушаю тебя, дочь, – торжественно произнес Семочка и упрямо замолчал.

– Ладно… Только не надумывай лишнего, заранее предупреждаю. Никаких близких отношений между нами нет и не было. И не строй планов – не будет! – строго произнесла я.

– Хорошо-хорошо.

– А не нравится мне Реутов потому, что много врет. Или умалчивает. Или недоговаривает. И на вопросы предпочитает не отвечать! Я таких людей не люблю, да.

– Ого, как ты его! Говоришь, будто о каком-то другом мужике, а не о Грише. А он – душа-человек.

– Допускаю. По обстоятельствам или по отношению к кому-то. Мне лично он стал врать с первых минут знакомства.

– Это когда вы пошли смотреть, откуда слышны были выстрелы?

– Да-да, он так здорово разыграл удивление, что на второй веранде банкет. А сам точно знал, что там свадьба. Не мог не знать – Анна Тицианова его видела среди их гостей. И вообще, пап, они знакомы.

– Кто? Анна и Григорий? Да откуда же?! Путаешь что-то, девочка.

– На самом деле все логично. Анна близко знает Амоева, Реутов служит у него. Как думаешь, может начальник службы безопасности не знать женщину своего хозяина?

– Ну, дела… Ну, Бедар…

– А теперь, папа, расскажи, что тебя связывает с Амоевым, – перевела я на нужную мне тему.

– С Бедаром, значит… Что ты о нем знаешь?

– Только то, что он владелец кучи отелей и построил клинику в Камышовке. И еще Реутов рассказал, что у Амоева год назад убили родственницу. И убийца вроде как брат жены Григория Денис Мельников. Добавлю, что я никогда Амоева не видела и даже не представляю, какого он возраста.

– Понял… Бедар года на два меня старше, не больше. Не старик еще. Хотя Анна-то совсем молодая женщина… Ну, да это их дело! А ты, значит, хочешь знать, как я познакомился с Амоевым? Ладно, расскажу, тут ничего криминального нет, хотя Бедара в округе тогда считали чуть ли не бандитом.

В восьмидесятом мы с отцом перебрались из холодного Иркутска сюда, на юг. Мне только что исполнилось двадцать.

– А твоя мама?

– Мама… я ее не помню почти, она умерла, когда я был младенцем. Болела и умерла, так сказал отец.

– Ты как-то неуверенно об этом…

– Потому что у меня есть сомнения! Про болезнь! Мы в сам Иркутск переехали из поселка Лугового, где я родился. Отца видел редко, он в основном мыл золото на приисках. Нянчила меня с пеленок бабка Агафья, его мать. Как только ходить начал, так подзатыльник стал главным методом воспитания. Я и учился хорошо из страха, а не по желанию. Про маму спрашивать боялся, бабка могла и поленом огреть. Отец же однажды сказал, как отрезал – заболела, умерла. Став постарше, я понял, что ни бабку Агафью, ни отца в поселке никто не любит.

В восьмом классе стал я дружить с одной девочкой. Вот ее мать и поведала мне, что на самом деле мою маму нашли повешенной в тайге. И вроде не сама она. Когда я об этом узнал, бабки уже месяц как в живых не было. С приисков отца я встретил этим вопросом, в ответ тот наорал, что слушаю всякие сплетни. Потом я огреб подзатыльник, на этом все и закончилось. Вскоре я получил аттестат за восьмилетку, а отец объявил, что мы уезжаем в Иркутск, потому что, мол, в поселке такому умнику, как я, делать нечего. Собрались в момент, закрыли избу – и в город. Я в техникум поступил, отец так и мотался с артелью. А в восьмидесятом мы вдруг резко уехали сюда.

– Почему?

– Так решил отец.

Зная деда Никодима, я Семочке поверила сразу. Однако мысль, что для такого спешного отъезда были причины, прочно засела у меня в голове. Деда спрашивать бесполезно, не скажет. А как узнать?

– А как вы познакомились с Амоевым? И кто он вообще такой? Откуда?

– Бедаре Ара Амоев – курд, но приехал сюда из Грузии. Как я понял, незадолго до нас. В Грузии у него остались родители и младшая сестра. Я не знаю, кто дал нам его адрес, но отец явно знал, куда ехать. Бедар поселил нас в старой мазанке его родственников в Камышовке. Работали в его цеху, шили обувь. Почти никуда не выезжали, некогда было.

– Ого! Рабство?

– Я так никогда не думал. Нужна была работа, он нам ее дал. Работников в цеху было человек сорок, и все жили в бараках. Почему нам с отцом была оказана такая честь – жить в отдельном доме, не знаю до сих пор.

– Деда Никодима не спрашивал? Огрести подзатыльник боялся? И сейчас боишься? – с издевкой поинтересовалась я.

– Не шути, Марья. Ударить отец не ударит, слаб уже. А чего зазря его тревожить? Не хочет говорить – пусть. Не важно это. Все хорошо у меня. У нас с твоей мамой – счастье такое мне бог миловал. А отец… жить-то ему сколько? Ну, еще лет десяток. Пусть командует до смерти, не исправить его. Только срок сокращать – почувствует, что больше не во власти, сразу помрет.

– Ладно, Семочка, прости… Только объясни, почему Реутов считает, что у тебя нет дружбы с Амоевым? Вы поссорились? А причина?

– А он у меня невесту увел! – по-детски хихикнул отчим. – Понравилась мне одна его работница, Алия, – в соседнем цеху джинсы строчила. Начали вроде хороводы водить, дело к свадьбе. А Бедар возьми да женись на ней вместо меня! На самом деле я сейчас рад, что тогда остался холостяком. Так дичком и прожил, пока маму твою не встретил.

«Что-то тут не сходится… Не то имел в виду Григорий, когда намекал на их вражду», – подумала я, но упрекать отчима в лукавстве не стала.

– В каком году Амоев женился?

– Сейчас соображу… мне было двадцать пять, значит – в восемьдесят пятом. А что?

– Сын сразу родился?

– Нет… у них с Алией долго не было детей. Когда родила, не скажу, но умер Ишхан в пятнадцатом, лет двадцать с небольшим ему было. А за год до его смерти Бедар закончил строительство клиники. Думал, вылечить его от наркотиков сумеют. Не успели. Гриша и про сына рассказал?

– Да. Хотел, чтобы я пожалела его хозяина – мол, вот что тому пришлось пережить. Ну, и чтобы поняла, что не такому уж плохому человеку он служит.

– Пожалела?

– Посочувствовала. Пережить своего ребенка – ужасная трагедия. Но больше мне жаль мать парня.

– Она умерла, Марьяша. А нам домой не пора ли? – спохватился вдруг он. – Мама беспокоиться начнет.

Беспроигрышное заявление…

– Да, пойдем. Еще один вопрос. Что за родственницу у Амоева убили год назад?

– Так вдову Ишхана, Гулю. Она в клинике медсестрой работала, за Ишханом сначала присматривала, потом так и осталась. Я подробностей этого убийства не знаю, не пытай. Вот Григорий, он в курсе. Все, девочка, давай домой. Ужин, однако, скоро.

«А зачем Мельникову убивать незнакомую женщину? Или он знал Гулю? Откуда? Что их могло связывать? Она – невестка Амоева, Денис к нему каким боком? Работал на него? Чем вообще Мельников занимался, когда познакомился и начал жить с Ванькой? Она уверенно говорила, что у него свой бизнес. Но какой? Я, дура, даже не интересовалась. А что, если криминал? С Амоевым на пару, как вариант. А Гуля что-то знала про Дениса. Что-то такое, что не понравилось бы Бедару. Вот Мельников ее и устранил. Амоев узнал, кто погубил невестку, Реутов сдал ему Дениса, а дальше… Бедар убийцу наказал. Не лишил жизни, а заставил батрачить на себя. За еду и постель. То есть Мельников у него в плену?! Дикость какая-то, двадцать первый век. Не жалко, конечно, этого ублюдка, но и Амоев, получается, не лучше. Кстати, и Реутов тоже…» – размышляла я, стараясь не отставать от отчима.

Я сама пока не могла понять, почему вдруг меня так заинтересовал Амоев и его окружение. Может быть потому, что за последние сутки то и дело всплывало его имя. Начиная с нелепой смерти жены Никиты Тицианова, а затем убийства женщины в пестром платье. Это случилось в отеле Амоева. Бывший майор полиции Реутов, оказавшийся рядом – начальник его охраны. От Григория же я узнала о давней «дружбе» моего отчима с Бедаром. И о том, что обидевший мою сестру Мельников убил невестку последнего. Что еще? Ах, да. Анна Тицианова явно близка с Амоевым, только кем она ему приходится, я пока не разобралась.

Понятно, что этого человека, о котором до вчерашнего дня я знать не знала, слишком… много!

Это еще Семочка не рассказал, почему они с отцом из Иркутска перебрались именно к Амоеву. По чьей-то рекомендации? Отчим, похоже, действительно ничего об этом не знает. Ответить может дед Никодим, но я к нему с таким вопросом даже не сунусь. Выгонит и наорет вслед. Или наорет и выгонит. А потом за мое любопытство огребет и сын…

Семочка, когда вошли в дом, сразу отправился на кухню, я же решила посмотреть, чем занимается его родня и дед Никодим. В доме стояла тишина, я подумала, что гости вышли за ворота – в поселке имелись пара магазинов, довольно приличного размера сквер и дом культуры. Ну, и красивое побережье Змеиного озера. Кроме того, дед мог увезти всю компанию на ферму и в поля, чтобы показать хозяйство.

Я поднялась на второй этаж, где находились две спальни (моя и Ванькина) и музыкальная комната с роялем и стеллажами с книгами. Мне предстояло провести в ней ночь на неудобном во всех отношениях диване – коротком и слишком мягком.

Уже подойдя к двери, я услышала доносившийся из соседней комнаты храп. Гости, выходит, отсыпались после свадебного пира.

«Вот и славно», – подумала я, радуясь, что более близкое знакомство с родней отчима откладывается до вечера.