Текст книги "Сестры"

Глава 7

– Мама, ну не надену я этот дурацкий шарфик, он только мешать мне будет!

Лялька стояла перед зеркалом и примеряла платье для выпускного вечера. Ей нравилось, как бледно – зеленый кримплен подходит к ее рыжеватым волосам. Туфли были белые и на очень высоком тонком каблуке. Анна Андреевна стояла за спиной у дочери и настойчиво совала ей кусок шифона бутылочного цвета. С ее точки зрения портниха слишком занизила вырез у платья. Лялька сопротивлялась, как могла, а потом вдруг резко согласилась, решив про себя, что потом засунет тоненькую тряпицу в сумочку. Анна Андреевна, наконец, отстала от дочери.

В дверь позвонили.

– Я открою, – быстро сказала Лялька и бросилась в коридор.

– Привет!

– Привет! – Славка Морозов, одноклассник Ляльки, протягивал ей букет из пионов.

– Спасибо, Славик. Проходи.

– Ты еще не готова? Опоздаем ведь, Марийка нас на ноль помножит.

«Марийкой» ласковые ученички называли свою классного руководителя, математичку Марию Мироновну Гузенко, добродушную хохлушку двадцати пяти лет. Класс ее обожал, на алгебре и геометрии даже самые ленивые решали задачки и самые шебутные старались сидеть смирно. Лялька схватила сумочку и, крикнув в глубину комнаты: «Пока, мама!», вышла за Славкой.

До школы было пять минут ходу. Старое здание с широкой парадной лестницей сияло огнями, несмотря на светлый июньский вечер. Небо было чистым, дул легкий ветерок с Волги, дневная жара отступила, уступая место вечерней прохладе. Около школы возбужденно переговаривались выпускники трех десятых классов. Славка, махнув Ляльке рукой, тут же отошел к мальчишкам. Вчерашние школьники, все, как один в костюмах и при галстуках, силились выглядеть солидно. Лялька подошла к девчонкам.

– Скоро начнется?

– Не бойся, ты не опоздала. Пойдем отойдем, – Ольга Чуйкина потянула Ляльку за руку, – мальчишки принесли вино, знаешь? Тебе что, Славка ничего не сказал?

– Нет. А где они его спрятали?

– В раздевалке спортзала. Ключ Крокодил дал. Прозвище Крокодил учитель физкультуры заслужил за свой зеленый спортивный костюм с надписью «Спартак».

– И с чего бы это он такой добренький?

– Так мы ему теперь кто? Никто. Уже не ученики. Воспитывать не обязан.

– Пошли, а то опоздаем, – Лялька подтолкнула Ольгу к дверям школы.

В зале уже почти все сидели на своих местах. Лялька поискала глазами Славку, тот помахал ей рукой.

– Пошли, Славка нам места занял.

Они стали пробираться в середину ряда. Торжественная часть утомила не только учителей и учеников, но и родителей. Школа была не простой, с французским уклоном, поэтому мамам и папам, пришедшим на выпускной бал к своим чадам, пришлось еще делать вид, что они с удовольствием слушают пьеску, поставленную на французском языке. Кому пришла в голову эта бредовая идея, Лялька не знала. Наконец, все с облегчением повставали со своих мест. В столовой были накрыты столы. Все было заставлено разнокалиберными тарелками с домашней выпечкой и бутербродами с колбасой. «Буратино» и «Колокольчик» были единственными напитками, разрешенными на школьных балах. На том конце стола, за которым пристроилась теплая компания из 10 «В», пустые бутылки из – под газировки периодически исчезали и появлялись снова, наполненные другим содержимым. Учителя, сидевшие за отдельным длинным столом, ничего не замечали. К концу застолья «семеро смелых», как называли Лялькиных ближайших друзей одноклассники, были чуточку веселее остальных.

В пять часов утра школу закрыли и бывшие ученики с песнями двинулись на набережную.

– Ляль, ну их всех, пойдем вдвоем погуляем, – Славка тоскливо посмотрел на Ляльку.

– Неудобно, да и Марийка обидится.

– О чем это вы там шепчетесь? – Ольга Чуйкина, держа под руки сразу двоих кавалеров, подозрительно посмотрела на Славку и Ляльку, – между прочим, есть предложение – продолжить у меня дома.

Ольга жила в огромной пятикомнатной квартире с дедом – профессором и без родителей. Они работали в Африке по контракту, строили то ли мост, то ли плотину.

– Нет, я домой, – Лялька зевнула, чтобы показать, как ей хочется спать.

– Ладно тебе, когда еще увидимся!

– Нет, Ольга, спать хочу смертельно.

Славка, соглашаясь с Лялькой, кивнул головой.

– С этой парочкой все понятно. Ну, а кто идет со мной?

– Мы, – хором ответили двое близнецов Женька и Аркашка Ивановы, опять подхватывая Ольгу с двух сторон.

Лялька и Славка тихо побрели в сторону Лялиного дома. Ливень начался неожиданно, обрушившись сплошной стеной на спящий город. Славка, схватив Ляльку за руку, втащил ее в подъезд первого попавшегося дома. В тамбуре, между дверями, он прижал ее к батарее отопления и начал неумело целовать ей лицо и шею. Лялька равнодушно позволяла ему это, думая только о том, что ей неудобно, чугунные ребра батареи впиваются в спину, а мокрое платье противно прилипло к телу, и очень скоро она замерзнет и простуда ей обеспечена.

* * *

– Соколов, спать будешь дома, а у меня на лекциях будь добр активно присутствовать! – преподаватель по «вышке» Вербицкая Софья Марковна ткнула указкой в дремавшего на последней парте Сашку. Тот даже не шелохнулся.

– Санек, гроза приближается, – пихнул его локтем проснувшийся несколькими минутами раньше, Женька Попов. Вчера они «застряли» в общаге, до утра развлекая первокурсниц. Девочки оказались несговорчивыми, и потому ночное бдение было напрасным. Молодой организм требовал другого продолжения знакомства, но тут Сашка с Женькой явно просчитались. Сегодня вечером они собирались в пединститут, к проверенным «боевым» подругам. Вечерок и ночка обещали быть веселыми, а потому нужно было хорошенько выспаться. Сашка с трудом разлепил глаза и сфокусировал зрение на исписанной формулами доске. «Что за муть мы учим?» Приглядевшись повнимательнее, он увидел знакомые символы и знаки. «О! А это мы тоже проходили в школе». Сашка лишний раз убедился в том, как были правы родители, которые настояли, чтобы после восьмого класса он перевелся в математическую школу. В институт его зачислили после первых двух вступительных экзаменов по физике и математике, которые он сдал «на шесть». И сейчас, учась на втором курсе, он с легкость повторял пройденное. В десятом классе они уже прошли большую часть «вышки».

– Соколов, мы тебя внимательно слушаем.

Сашка вопросительно посмотрел на Женьку. «Реши последнюю матрицу», – зашептал Женька.

Сашка, посмотрев на доску, устно стал диктовать решение. Софья Марковна быстро записывала его ответ на доске.

– Цены бы тебе не было, Соколов, если бы ты хоть чуть – чуть напрягся.

– А зачем, Софья Марковна?

Вербицкая недоуменно пожала плечами. Соколов ей нравился, она любила студентов, так сказать, с «божьей искрой», а этот парень был явно талантлив. «Впрочем, если он и дальше будет тратить все свое время на девочек, к пятому курсу едва доползет».

Глава 8

– Ха-ха три раза! Ничего ты не поняла, курица! «Я б в инженерши пошла, пусть меня научат!» – насмешливо пропел Славка. Он гордился тем, что на экзамене по физике обошел Ляльку на целый балл. Лялька молча смотрела на Славку и не узнавала своего приятеля. Откуда это самодовольство? Оба они понимали, что Лялька знала физику лучше, чем он, просто препод был мужской особью с непомерным гонором и ни одной девчонке не поставил «отлично» из принципа.

– Ты что разошелся, как боевой петух перед схваткой? Хорошо, пусть ты лучший, только успокойся.

На самом деле Ляльке было глубоко наплевать и на физику, и на остальные предметы тоже. У Ляльки случилась любовь. Еще по осени. Странное, почти невесомое состояние души, когда себя перестаешь ощущать самостоятельной единицей, а думаешь только про двоих сразу. Он и я. Он и опять я, только уже ближе друг к другу. Он и я, только, страшно подумать, обнимает и потом… Про это «потом» Лялька старалась не думать. Хотя оно уже случилось. Самое стыдное, что ей не стыдно. Не стыдно было лежать на широкой кровати в чужой спальне, обнаженной и глупо улыбающейся. Не стыдно, что по телу бегали противные мурашки: в квартире было прохладно из – за вовремя не включенного городскими службами отопления. А он смеялся над ее мерзлявостью и укрывал своим телом, чтобы она согрелась. Тогда она поняла выражение «согрет любовью». Это, оказывается, на самом деле, один отдает тепло другому. Вот такая физика.

– Ты меня совсем не слушаешь. Да что с тобой?! Ты в колхоз едешь, нет?

– Нет не еду. Меня освободили.

– Это за что же?

– Не за что, а почему. Потому, что!

Лялька не могла ему рассказать, кто ей сделал освобождение от колхозной повинности. Он и не догадывался, что уже давно, еще с октября месяца, переведен на «надцатое» место в Лялькиной жизни. А с первого и до «надцатого» все места прочно заняты одним человеком, Лялькиным же-ни-хом. Мама ее жениха, а ей очень нравилось слово «жених», помогла получить нужную справку.

С Валерой они познакомились на улице. Лялька, пытаясь найти убежище от дождя, а зонт она благополучно забыла дома, бежала, почти не глядя под ноги. Налетев на препятствие лбом, она притормозила. Ее лоб упирался во что – то твердое, пахнущее мужским одеколоном. Ей так понравился запах, что она шумно «втянула» его носом и только тогда подняла голову. На нее смотрели насмешливые синие глаза. Это было единственная красота, которая досталась ему от природы. Остальные черты лица пугали своей неправильностью. Широкий нос, больше похожий на картошину, «брежневские» брови и кожа, покоцанная перенесенной в детстве ветрянкой.

– Пустите, – Лялька попыталась отодвинуться на безопасное расстояние.

– Да ради бога, – убрал он руки с ее плеч. На самом деле, было очевидно, что он просто пытался удержать ее от падения назад.

– Не приставайте ко мне, а то закричу.

Он посмотрел на нее с опасливым недоумением и сделал шаг назад. И тут произошло невероятное. Его нога, попав в ямку в асфальте, странно вывернулась, и, прежде, чем упасть, Лялька увидела перед собой поочередно его растерянные глаза, потом руки, взметнувшиеся в судорожном движении и согнутые коленки. Пытаясь удержать равновесие, он успел «сделать» ей классическую подсечку, какие получаются только у футболистов на мокрой траве поля. Сидя в грязной луже, они хохотали над собой и над прохожими, которые при виде барахтающейся в скользкой жиже парочки, думали невесть что. Потом они долго сушили свою одежду утюгом, предварительно выполоскав ее в тазике с холодной водой. Утюг был в квартире его бабушки, куда он привел ее, уже не сопротивлявшуюся обстоятельствам и судьбе. Он уже не казался страшным, старым и приставучим. Он стал лучшим из лучших и всех остальных. Славки, Юрки и Сережки, которые пытались ее «завлечь» кто, чем мог, теперь казались скучными и пошлыми.

Они «переспали» в первый же день. Лялька, думая, что стала женщиной, попробовала проявить «взрослость». Голосом девицы, сделавшей подарок своему возлюбленному, она томно прошептала ему в ухо: «Мне было хорошо с тобой, милый». Эту фразу она перевела с французского в фильма, который они смотрели в квартире Ольги Чуйкиной по устройству, которое называлось «видеомагнитофон». Его привезли Ольгины родители из – за границы. Валера приподнялся на локте, коротко глянул на ее раскрасневшееся личико и ласково ответил: «Мне тоже, малышка». Это тоже была фраза из того же фильма, но «повзрослевшая» Лялька не заметила подвоха в его словах. Только позже, уже после того, как он сделал ей предложение, он признался ей, что не трогал ее все это время, берег для себя же, для первой, по настоящему брачной, ночи. Стыд, охвативший Ляльку, был причиной их первой серьезной ссоры. Дома, поразмыслив хорошенько, она поняла и приняла его право решать, когда им стать по – настоящему мужем и женой.

Славка, поняв, что пора уходить, Лялька его совсем не слушала, нехотя вышел в коридор. Не то, чтобы он очень любил Ляльку, детская влюбленность давно кончилась, просто он привык считать ее «своей». Он скорее чувствовал, чем знал, что у его школьной подруги кто – то есть, но продолжал попытки сделать ее «своей девушкой». Лялька нравилась многим, точнее, почти всем парням в группе, но никто не пользовался ее особым расположением. Она просто не была ни к кому «особо расположена». Место свободно, почему бы и не попробовать его занять.

Славка переобулся в уличные ботинки и, бросив короткое «пока», вышел из Лялькиной квартиры. Лялька, с облегчением закрыв за ним дверь, потопала на кухню. Есть хотелось смертельно, напряжение, вызванное сдачей экзаменов, спало, и у Ляльки открылся обычный послестрессовый «жор».

Анна Андреевна, придя со службы, застала свою дочь сидящей перед телевизором и жующей бутерброд. На тарелке перед ней высилась еще горка колбасы и лежала нарезанная половинка батона.

– Елена, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не ела в комнате.

– Мам, ну я сессию закрыла, могу расслабиться?

– Сдача экзаменов еще не повод вести себя, как свинья.

Лялька вздохнула, подхватила тарелку с остатками «расслабухи» и ушла на кухню. Анна Андреевна с осуждением посмотрела ей вслед. «Совсем разбаловали ее нянька с мужем».

Няня и муж покинули этот мир много лет назад, а Анна Андреевна до сих пор связывала все проступки своей дочери с ними, вернее, с отсутствием должной строгости при Лялином воспитании.

* * *

Лялька медленно шла по улице, сосредоточенно обдумывая только одно дело. Дело, для нее первостепенной важности, но, как выяснилось, совсем не интересующее ее мать. Лялька готовилась к свадьбе. Родители Валеры, хотя он был уже вполне самостоятельным и независимым, проявили самое деятельное участие со дня подачи молодыми заявления в ЗАГС.

Ее мать, когда об этом узнала, только презрительно поджала губы. Даже услышав, что Валера из «приличной» семьи врачей и сам без пяти минут кандидат наук, знакомиться с ним не торопилась. «Все это блажь маленькой дурочки. Пройдет, как ветрянка.» То, что жениху уже двадцать восемь лет, повергло ее в шок. «Он просто попользуется тобой, и выкинет, как надоевшую игрушку». Однако то, что их отношения уже перешли в ту фазу, когда покупаются кольца и заказывается кафе для банкета, насторожило ее. Однако тратить свое время и деньги на удовлетворение прихоти глупой девицы, она не собиралась. И сейчас Лялька шла и обдумывала, как она скажет об этом Валере и его родителям. «Пойду к тете Вале и Галке», – пришла ей в голову спасительная мысль.

Валентина Николаевна слушала племянницу и только качала головой. «Совсем уже спятила сестрица», – подумала она об Анне.

Лялька замолчала и уставилась в окно.

– Не волнуйся, девочка, что-нибудь придумаем.

– А что мне сегодня Валерке говорить, что мама против или как?

– Говори, как есть. Не надо ничего скрывать. Если он такой, как ты о нем рассказывала, поймет и не осудит ни тебя, ни Анну.

– А платье тебе сошьет мама, да, мам?

– Да, и я знаю, из чего!

Валентина Николаевна вышла из кухни, где они уютно устроились вокруг круглого стола, покрытого белоснежной скатертью. Вернулась она через пару минут, неся в руках что – то белое.

– Вот. В последние годы моя мама увлеклась плетением кружев на коклюшках.

Она развернула довольно большой рулончик. Кружевное полотно было шириной не меньше пятнадцати сантиметров.

– А этот белый маркизет, лежит в шкафу с довоенных времен. Сделаем пышную трехслойную юбку, а отделаем кружевами. И еще на пелеринку останется, я думаю. Нравится?

Лялька с Галиной с восторгом смотрели на ослепительно белую красоту.

– Ну что, настроение поднялось?

Лялька бросилась на шею тетушки.

– А с твоей мамой я поговорю. Пора ей кое о чем напомнить.

Лялька, еле сдерживаясь, чтобы не запеть на всю улицу, побежала к дому своего жениха.

* * *

За окном уже сгустились сумерки, а свет в комнате они так и не зажигали. Валентина Николаевна сидела на диване, поджав под себя ноги. Июнь заканчивался, а настоящей жары еще не было. К тому же, днем прошел дождь, и в квартире было сыро. Валентина Николаевна слегка замерзла. «Анна в своем репертуаре, хоть бы чаю предложила!». Сама хозяйка, накинув себе на плечи вязаную шаль, похоже, чувствовала себя весьма комфортно.

– Ты совсем не думаешь, что делаешь и говоришь? Она же твоя дочь. Кому, как не тебе поддержать ее? – Валентина Николаевна поежилась. Разговор уже пошел по третьему кругу, а она так и не добилась от сестры, чтобы та признала свою ошибку.

– Ты видела этого Валеру?

– Видела. Взрослый, серьезный парень. А с лица воду не пить, если ты на внешность намекаешь!

– Да, конечно, а каких внуков они мне нарожают?!

– Ах, вот, что тебя волнует! Аня, ну какая разница, все равно родные будут.

– Может, я вообще не хочу становиться бабушкой! Меня кто-нибудь спросил?

– Что ты все о себе? О тебе речь в данном случае идет только, как о будущей теще. Ты о дочери подумай хоть на минутку. Замуж она выходит.

– А обо мне она подумала, когда соглашалась? Я сама выскочила замуж в девятнадцать лет, и что хорошего из этого получилось?

– Получилась прекрасная дочка, – Валентина Николаевна решила, что еще один виток бесполезного разговора она не осилит.

– Валька, я чувствую, что не будет этой свадьбы. Понимаешь – чувствую.

– Типун тебе на язык, Анна. Все у них будет хорошо, хочешь ты этого или нет!

* * *

Тени метались по стенам комнаты, словно исполняя какой – то безумный танец. «Танцор» то притягивал к себе «партнершу», то с силой отталкивал ее от себя. «Все мы в этом мире безумцы. Мечемся по жизни, торопясь и опаздывая, сходя с ума от не исполненных желаний и горьких разочарований. А кто бы нас остановил, заставил задуматься, а зачем мы торопимся? Все равно умрем. Останется только тлен на днище гроба под наглухо заколоченной крышкой. И тот, кто вчера еще жил, строил планы, дышал, любил, уже не видит, не слышит и ничего не чувствует. А вместе с ним перестают чувствовать те, кто его любил при жизни. Почему я еще дышу? Зачем я осталась, когда он ушел? Зачем живет его мама, отец и брат и даже старенькая бабушка? Как она молила Бога о том, чтобы он смилостивился и забрал ее, а не внука! Она, прожив жизнь, так и не поняла одного: все уже решено при рождении, в какой – то книге записаны две даты, рождение и смерть, это то, что человек не может изменить по своему желанию. Его родным тяжелее, чем мне. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его, разговариваю с ним без слов, только ничего не чувствую! Как я могу помочь его маме, рассказать, что сын еще здесь, с нами, и очень за нее переживает? И еще просит всех не оплакивать его». Лялька и не плачет. Слезы комком стоят в груди, но наружу не выходят. Она только не представляет себе, как будет жить потом, когда он уйдет совсем. Наверное, тогда и наступит время горьких слез.

Ляльке хотелось тишины. Звенящей тишины, которой не бывает в городе. Однажды они со Славкой ездили в деревню к его бабушке. Деревня была такой маленькой, что в ней имелась только одна улица со стоящими почти вплотную друг к другу, избенками. Деревня называлась Морозовка и жили в ней сплошь Морозовы, все, как один были родней Славкиной бабушки и, как полагается, Славки тоже. На ночлег старая баба Нюра устроила Ляльку, руководствуясь лишь ей одной известными правилами безопасности. Под самой крышей в избе было помещение, которое даже нельзя назвать полноценным чердаком. Соломенный тюфяк, тугой и жесткий, занимал все пространство от входа до оконца с рамой крестиком. Зато на дверке была самая настоящая щеколда. Кого боялась баба Нюра, строго приказавшая Ляльке «зашпилиться», она тогда так и не поняла. Но повиновалась. Ночью она проснулась от того, что ей чего – то не хватало. Долго не могла понять, что же ей так мешает спать. Все объяснялось просто. Для нормального, полноценного сна ей нужен был городской шум: шуршание шин припозднившегося автомобиля, звонок последнего трамвая или просто голоса загулявшихся прохожих. Здесь же стояла звенящая тишина. Что, конкретно, звенело, она так и не поняла. Но звон был. Тонкий, то ли бесконечный комариный писк, то ли сигнал со звезд. Она выбрала второе, так и пролежав с открытыми глазами до рассвета и представляя себя связанной с далекими космическими жителями.

Вот и сейчас она хотела такой тишины. В соседней комнате тихо разговаривали мать и соседка из квартиры напротив. Через приоткрытую дверь Лялька отчетливо слышала каждое их слово, но встать с кровати и закрыть ее было лень.

– Вторая машина в лепешку, а водитель царапинами отделался. А Валера еще жив был, когда его достали. Сутки в больнице еще жил.

– А виноват кто?

– Тот, на «Победе». Пьяный в стельку. Его вынесло на встречную полосу, с управлением не справился.

– Как Лялька – то?

– Спит. Даже не плачет. Говорила же я ей…

– Да, вот и уйдешь тут от судьбы! Нет, никак не увернуться от того, что на роду написано.

Лялька, засыпая, еще долго слышала голоса, слившиеся в один сплошной шипящий звук.