Текст книги "Наш маленький северный восток"

Они разыграли маленький спектакль про институт, представляя ректора и его окружение. Проректора Набиуллина играл маленький верткий восточный мальчик, артистически выхватывающий муляж бутылки коньяка из широких штанов и обещавший всех студентов и преподавателей снабдить гондолами, потому что проспект Ленина, который замыкает комплекс институтского городка, при такой жизни скоро будет залит водой. Его увела со сцены маленькая дива – нимфетка в розовых лосинах, на что настоящий ректор, крякнув, заключил: «Недалеко от жизни!».

Поддельный же ректор, невысокий вихрастый мальчик со звонким чистым фальцетом, развел широко руки и, обращаясь к залу, громко отрепетированно заключил:

– Как говорил профессор Ландау, встаньте, кому нет пятидесяти!

Собрание смешалось и загудело после такого выступления. Праздник спас ректор соседнего университета, который, извиняясь за стоимость подарка, подарил ректору удочку для зимнего лова. Ректор смутился, заявил, что в рыбалке ничего не понимает, тут же передарил ее кому-то в президиуме. Надо сказать, что счастливый обладатель двойного подарка – от двух ректоров сразу – доселе дремавший где-то сбоку, действительно обрадовался и истово благодарил.

Колбасин уже не расслышал, что тот говорит, так как сзади «эта» и ее сосед засмеялись в полный голос. «Вот ведь, до конца подождать не могут», – обозлился он. Наконец, мешавшие встали и пошли из зала. В голове у Колбасина зашумело: это были «ноги»! Половина зала оглянулась на выходивших. «Верно, с ней был какой-то корреспондент», – заключил Колбасин про себя.

После, на банкете, он подсел к Лелюшеву, задал вопрос об «этой», но тот помрачнел и не стал распространяться. Колбасин хотел спросить, как ее зовут, но так и не спросил – постеснялся.

9

В городе есть памятник Стрелочнику. На развилке двух улиц герой, нагнувшись в балетном «па» налево, поднатужился и поднимает железнодорожную стрелку, пытаясь ее переместить в нужную позицию. Его фуражка от старания съехала набок, тужурка почти трещит по швам. Скульптор правдоподобно отразил, что паренек очень старается. Несмотря на это, на лице у него написано, что он во всем виноват…

Пиратово «царство» лежало в скромных рамках декоративного искусства. Он поднимал невостребованную ныне тему декоративного оформления залов, кабинетов и коридоров бюджетных учреждений. Есть такая статья расходов – «капитальный ремонт» или «косметический ремонт».

Конечно, не собственноручно. У него работали небогатые и нераскрученные художники, выпивохи и раздолбаи, безобидные и честные творцы «прекрасного» среди «ужасного» мира. Полем их грез были детские садики, школы, больницы, санатории и крематории. Иногда и частные апартаменты, как описанная выше квартира Музыканта. Я подпала под очередную мобилизацию новых творческих сил на эту нескончаемую ниву. Как и всем, мне не хватало денег на обустройство квартиры – я с радостью впряглась.

В обязанность мою входило представительство – образование и знание предмета позволяли обихаживать будущих заказчиков, в основном крепких женщин-хозяйственниц, которых на мякине не проведешь. Но не это было основным – в результате от меня требовали дизайнерский проект помещения. Я сопротивлялась, так как понимала, что одними руками два дела не делаются, и то, что красками недостатки помещения не замажешь. Попытки доказать, что помещениям нужна перепланировка и просто качественные отделочные материалы, а не пейзажи, натюрморты и сцены из мультфильмов, пресекались Пиратом категорически: ведь художники – не строители, да и базы стройматериалов тогда еще не существовало. Всё везли из столицы или из-за границы. Это уже совсем другая статья расходов; да и дело происходило в докомпьютерную эпоху, без Интернета и нормальной логистики.

Итак, личное обаяние Пирата и его связи, «столичный» дизайнер и взвод свободных художников. Транспорт личный, видеомагнитофон переносной, проект на бумажке, масляные краски с рынка – и дело в шляпе!

В один из дней тусклой осени Пират загадочно произнес: «Есть заказ на лестницу и холл профилактория!»

Располагался объект недалеко, и это было мне на руку. Первый этаж жилого дома со своим входом: внутри тесные извилистые коридоры и железобетонная типовая лестница с хлипкими перилами. Под ней – огромный пожарный резервуар красного цвета – бочка литров на 500, классически овальной формы, около полутора метров высотой.

Я пришла в тихое замешательство – дизайна там быть не может – это проходное пространство, темное и узкое. Предложила решить задачу локальными цветами в духе русского авангарда – мне сказали: «Только нежные светлые тона и пейзажи, так как этот объект будет делать Витюня, а он – спец по березкам».

– Какие березки! – вспылила я.

– Белые, – из-за красной бочки вылез заспанный мутный бомж и невозмутимо добавил: – Надо бы «беленькой» тоже добавить…

Результат описать трудно, берусь возродить только процесс сдачи заказа.

В назначенный день должны были прибыть первые посетители медицинского учреждения, открыться двери, так сказать, трудящимся массам. Краска блестела местами подтеками – мы старательно прикрывали эти места своими фигурами. Персонал в белых халатиках рвался в закрытую пока дверь вестибюля. Наконец прибыла хозяйка, надушенная и праздничная. Пират принял позу скучающего мэтра, этакого Чарльза Байрона. Его артистическая натура сопротивлялась явному фарсу. Мы еще не видели результата, но мой проект в виде бежевых стен с орнаментом понизу из травки-ковыля и бочка, расписанная под греческую напольную вазу терракотово-белого периода, был утвержден и подписан «самой» с тремя восклицательными знаками.

Наконец открылись двупольные фанерные двери, и все ахнули…

Степь-ковыль превратилась в печальный и неровный погост средней полосы, травка «росла» на стенах размазанными пучками. Кое-где были любовно выписаны ромашки и васильки. Цвет трудно отразить даже словом «серо-буро-малиновый». Из-за бочки выглядывала чья-то нога без обуви. Нога лежащего человека. Воздух был пропитан сивушными маслами. Витюня спал, блаженно обнимая бочку. Она являлась миру короткой толстопузой «беременной» березой с дурным запахом, зато с человеком, навеки к ней припавшим. Все кинулись убирать живое тело, но оно присохло вместе с краской к этому чудовищу… При виде этого начальница упала в обморок. Хозяйку унесли в личный кабинет.

Я ее больше не видела.

Тут подтянулись и первые посетители профилактического заведения; Пират давно умчался за растворителем, однако «болезненные» посетители мужского пола уже сбегали за «беленькой», и влюбленный в березы художник, оросившись ею, благополучно отлип и уполз куда-то.

Надо ли говорить, что мы заработали на этом Объекте?

…Умирая от смеха, мы просили милостыню на трамвайной остановке вдвоем с Пиратом, пели жалостные песни.

Деньги собирали в мою черную бархатную шляпку.

10

Кроме памятника Стрелочнику удивляет туристов и другой объект. Памятник Пожарнику уже не в бронзе, он покрыт «серебрянкой», под слоем краски – бетонное основание. Пожарник пропорциональный, с ребенком на плече, удивительно похож на актера Леонида Куравлёва, но позади него изваяны такие клубы дыма, что даже Куравлёву не под силу потушить этот пожар!

Заседания кафедры проходили раз в месяц по расписанию. Вначале выступали согласно повестке дня: говорили по существу, то, что было оговорено заранее в кабинете заведующего. Он попал в этот коллектив недавно, приехал из соседней республики. В нем чувствовалась боязнь оступиться, что-то не учесть, кому-нибудь из начальства не услужить.

Приглашая меня на работу, он видел во мне верного вассала, который обязан поддерживать его точку зрения. «Кругом враги!» – заключал он при обсуждении каждой маломальской закавыки. Всякое мнение и высказывание он фиксировал в своем кондуите-ежедневнике, который носил везде с собой.

Иметь собственное мнение по той или иной проблеме не приветствовалось…

На сей раз обсуждали отчисление студента-первокурсника, по младой дурости угодившего в кутузку. После традиционного посвящения в студенты он с компанией таких же юнцов ехал в троллейбусе и в веселом кураже после вечеринки задел плечом какого-то солидного господина. Произошла словесная перепалка, довольно агрессивная, но без рукоприкладства. Однако судьбе было угодно сложиться так, что и ребята, и их обидчик вышли на одной остановке и пошли в одном и том же направлении – в один и тот же двор. Ребята – в гости к другу, а взъяренный господин со своей дамой сердца – домой, таким порядком они подошли к одному и тому же подъезду… Тут и разыгралась драма в духе Шекспира.

Господин заподозрил, что молодая компания хочет ему отомстить! Поэтому он напал первым и ударил сзади ножом ближайшего подростка. Парень умер на месте. А нашего обсуждаемого студента, как «зачинщика конфликта», посадили в следственный изолятор на год до суда. Таким образом, после первого года обучения группа архитекторов недосчиталась двух человек.

Кафедра без колебаний большинством голосов готова была списать этого невезучего, хотя он учился исправно и показывал неплохие результаты. Я его и в глаза не видела – ведь работала только месяц. Так называемый потерпевший имел большие связи, и за его преступление должен был теперь поплатиться восемнадцатилетний пацан. Ввиду важности обсуждаемого, на заседание прибыл декан со всем факультетским активом.

В детали происшествия никого не посвящали. Обличительные речи говорил сам декан, наш заведующий и еще кто-то. Перед голосованием в курилке ко мне подошел молодой преподаватель и тихо, постоянно оглядываясь, рассказал, что он был свидетелем убийства, и никто «господина» не унижал, а напротив, тот сам был сильно пьяным и «на взводе». «Что уж теперь», – уныло заключил он. Меня как будто облили кипятком! За что умер несчастный ребенок?! Почему за его смерть должен сидеть в тюрьме такой же горемыка?

Я не помню точно слов, которые говорила перед голосованием, только единственный аргумент люди приняли во внимание: а что, если такое случится с любым из вас?

И никто в вашем окружении не станет на вашу защиту?!

…Экзекуция была отложена на неопределенное время. Потом состоялся суд, и студента оправдали. Он благополучно отучился, даже не зная, что ему приготовляла судьба. До сих пор он в добром здравии и работает архитектором.

11

Памятник Геологу размещается в красивом месте, в пойме реки на городской набережной. Он – в центре площади перед кинотеатром «Родина». Как бы являясь одним из основателей города (все советские города горнодобывающего профиля основаны на местах геологических изысканий), место он занимает самое законное. Но жители его упорно не любят: раз в сезон отламывают его орудие труда, без кайлы он принимает сиротский испуганный вид и, как бы жалуясь, полуприседает с обломком в руке. Масштабом он тоже не вышел – не крупнее обычного человека. О материале нечего и говорить: кроме гипса геолог пока ничего не «заслужил».

Проза Пирата не давала ему спокойно жить. Он догадывался, что его Великая Правда должна дождаться своего читателя, но отсутствие опыта литературного труда, невысокая грамотность и неопределенная стилистика произведения сильно умаляли его достоинства… Но тем не менее роман уже был жив – вот он топорщится зачитанными и исчерканными листами из папки! Эти творческие метания приводили его в любую заинтересованную компанию, к любой аудитории. Меня он попросил хотя бы поставить знаки препинания в соответствии с ритмом его авторской речи.

Каждый грамотный человек в состоянии написать хотя бы один полноценный рассказ о своей жизни. Примеров в истории этому масса: пресловутые «Поющие в терновнике», музыкальная тема «Бесаме мучо» и прочее. Любой человек живет настоящую жизнь, она непредсказуема и уникальна. Не надо только врать и приукрашивать действительность.

Пират на несколько ладов, с разными интонациями читал каждое предложение, как бы прислушиваясь к себе и пробуя фразу на вкус. Этот процесс в своей простоте был гениален, но он сильно осложнял мне жизнь. Вместо того чтобы отдохнуть и приготовиться к будущим лекциям, я выслушивала эти пароксизмы, делая поправки и уточняя, что имел в виду автор. Продолжалось это долго. Так как роман был эротическим по сути, с каждым разом я всё более уставала и свирепела. Мне, как существу противоположного пола, непонятны ощущения и движущие силы героя. И эротизм в его понимании, вульгарные детали меня не увлекали, а страшно досаждали. Он, видя мою реакцию и понимая мои мысли, почему-то решил, что роман слабый, и он – не писатель, а «делатель» этой жизни – стал с еще большим энтузиазмом расцвечивать свою жизнь.

Я жила одна, и была для него удобным подопытным кроликом.

Однажды он привел в гости уже состоявшегося молодого писателя. Надо отметить, что состоявшиеся творчески люди тогда до пятидесяти считались молодыми. И этот человек тоже был не особенно молод. Внешность его была самой обычной, темперамент кабинетный, тип личности – обидчивый и рефлексирующий. Когда и он наладился читать свой роман «Письма к Марии», я уже не стала сдерживаться и едко пародировала любое сомнительное место, чем привела гостя в тихую истерику.

А Пират неожиданно развеселился и расцвел: не он один плохо пашет эту ниву…

Теперь мне довольно стыдно за это, но, согласитесь, два «писателя» на одну голодную женщину – это многовато!

Такие «прививки» полезны – настоящего, даже начинающего профессионала это только стимулирует на дополнительные усилия…

12

Самое «святое» в городе – памятник Ленину. С художественной точки зрения с ним всё в порядке. Но у архитекторов живет про него байка – как на открытии памятника изумленные горожане насчитали у Ильича две кепки – одну на голове, а другую он сжимал в руке (отсылаю читателя к прозе Сергея Довлатова, где он отразил этот факт, кажется, в «Записных книжках»). Чтобы исправить положение, лишнюю кепку стали срубать с головы, потому что технологически это более предсказуемо: если откалывать кепку в руке, то она, скорее всего, отломится вместе с рукой. С тех пор голова Ленина слегка неровная и очень любима голубями. В профиль памятник тоже походит на голубка.

Наш незабвенный заведующий очень хотел славы или хотя бы продвинуться по служебной лестнице. Он и не подозревал, что уже залез под потолок отпущенного им свыше. Был он рожден в глухой башкирской деревне, до которой из районного центра можно было добраться только по зимнему тракту или вертолетом. Постоянная распутица с весны до осени делала невозможным транспортное сообщение. Как всякому деревенскому пареньку, ему не надо было объяснять: как потопаешь – так и полопаешь. С мотивацией у них все в порядке, это дети из благополучных семей никак не могут найти свой путь.

Решил наш начальник послужить университету и побежал к ректору с Великими идеями. По первую ногу – воздвигнуть ПАМЯТНИК при главном входе. Во-вторых, достроить здание университета до первоначального проекта – возвести еще два этажа, башенку и ШПИЛЬ. По каким истинным причинам в конце 1960-х не возвели завершение главного корпуса, история умалчивает. Главный архитектор – патриарх города на современный момент Евгений Александров утверждал, что настал момент «борьбы с излишествами в архитектуре», дело было при Хрущёве. Я подозреваю, что по русской традиции: на период окончания стройки не хватило средств – разворовали…

Тему памятника обсуждали в верхах долго: полгода решали, кому стоять у входа – аллегорической фигуре или реальной? Так как на запечатление в бронзе претендовал уж слишком длинный список теоретиков, практиков и лучших людей города, то решили создать аллегорию, только вот не знали, кого – Россию ли матушку, русского ли богатыря, просто ли студента. Судили-рядили, голосовали, да и приняли здравое решение не замахиваться слишком высоко, а поставить «своего в доску» Студента.

Место памятника утвердили: напротив главного входа по оси комплекса зданий. Изваять фигуру пригласили лучшего скульптора, из армян, а масштаб фигуры и позу определял наш начальник, из башкир. Студенты сделали макет всего окружения и постамента, только фигура у них не получалась. Тогда наш «светоч» нашел в архиве подходящую по размеру свою фотографию в полный рост, вырезал ее по контуру и прилепил к постаменту. Была эта фотография из студенческого строительного отряда. Естественно, там он был в рабочей одежде с накинутой на плечо робой.

Скульптор так и изваял его, так как был очень мастеровит и благодарен соавтору-архитектору…

Сам начальник не раз, смущаясь, рассказывал мне эту историю, но внутри внимательных глаз его прыгали огоньки победы и удали:

– Вы понимаете: «Я памятник себе воздвиг…»

На момент моего приезда памятник простоял уже год-два. Мстительные студенты или простые горожане регулярно начищали его в области пониже живота, а к руке привязывали сетку с пустыми бутылками…

13

В приличном сквере на постаменте стоит измученный подросток в одежде с чужого плеча. Написано: «Орлёнок». Не герой пьесы Ростана, а герой гражданской войны 20-х гг. ХХ века. Напротив – через полосу газона – мавзолей: самый настоящий арабский, не стилизованная современная гробница. Он воздвигнут по всем канонам восточных усыпальниц: трехъярусный, внизу колоннада для поклонения, потом трибуна, сверху мемориал полукуполом с бюстом усопшего. Бюст принадлежит, опять же, Ленину. Видимо, вождь «смотрит» на дело рук своих – голодную и оборванную молодую Россию, которую кто-то измордовал…

Бытовые неприятности наступали широким фронтом: то текли батареи, то вода из унитаза шла в обратную сторону, то задули северные ветры, и в квартире заледенели стекла. Надо покупать мебель, но нет грузчиков… Надо мебель перевезти, но нет перевозчиков! В родном городе это решалось само собой путем проходящей мимо «мужской силы». На востоке – нет, другая традиция: мужчина сидит на печи (в чайхане), а женщина вьется вокруг него этакой Василисой Прекрасной: из одного рукава – столы с яствами, из другого – ковры самотканые, в свой черед – палаты каменные… Мебель старую с дачи мне ссудили родители. Они и заказали ее перевозку.

Обретение стола на кухню стало испытанием на прочность. Когда появилась возможность его покупки, наступила холодная слякотная погода, и в ближайшем магазине не вышли на работу грузчики. Стол пришлось ворочать самой, у пиратов и прочих тоже был выходной, таксист подогнал транспортное средство к крыльцу магазина, открыл багажник и засунул руки в карманы… Мне, как человеку не полновесному, было трудновато, но выручила смекалка – школьники за десятку были сговорчивее таксиста. В подъезде также постоянно обитали разные личности, которые не прочь были заработать… Как ни странно, в этом городе капитализм уже пустил свои крепкие корни.

Также пришлось выкручиваться, чтобы транспортировать 15 литров краски и ведро мастики для ремонта большой комнаты. На сей раз были отпускные деньги, и я с радостью подалась на рынок – терпеть обои цвета лежалого мяса с рисунком в виде рогов и канделябров не было больше мочи…

Нагруженная, я ползла к стоянке такси, пока меня не окликнул крепкий мужчина неагрессивного вида. Он был на «жигулях» и подрабатывал извозом. Таким образом, я сэкономила собственные усилия, слегка проиграв в деньгах. Потом, впрочем, выяснилось, что это любитель приключений, а не извозчик. Исправно донеся мне краску до двери, он долго мялся у двери, так и не найдя повода попасть внутрь. Потом через какое-то время он зашел на огонек, рассказывал про жизнь машиниста тепловоза без зарплаты, им выдавали то товаром, то провизией… Спасибо за помощь одинокой женщине, но необязательно лезть в друзья!

Шпатлеванию меня научила практика по технологии в родном институте.

…Это было дождливым летом лет десять назад. Мне выдали аккорд – работу не на время, а на законченный ремонт огромного помещения холла второго этажа в старинном особняке. Эту историческую реликвию передали институту под Школу юных архитекторов. Вокруг трудились такие же поденщики: кровлю латал Макс из параллельной группы, другие комнаты – ребята из строительного отряда и другие горемыки, проходящие всякого рода отработки.

Я заделывала раствором дыры в потолке, стройотрядовцы месили бетон и доставляли его мне на носилках, Макс пил пиво на крыше. Ночные грозы приносили свои сюрпризы: каждое утро я приходила к обвалившемуся пласту штукатурки, а то и не к одному… Когда это произошло в третий раз, я пошла к завхозу, который ведал нашими строительными работами. Григорий Иванович, вечно красномордый, был трудяга и хам, но дело свое знал. Быстро смекнув, кто тормозит процесс, он засеменил к особняку, лицезрел, как Макс работает, и разразился потоком такой брани, что из переговорного пункта почты напротив стройки выбежали посетители:

– Нельзя ли без «картинок», ничего не слышно и так, тут еще обороты речи?!

– К е…ной фене, закройте пасти, пока я рву на части!!! – возопил начальник в пятистопном ямбе, бегая по гнилой крыше, поскользнулся и угодил в прореху кровли, завалив туда и Макса.

Застрявши там по мере выяснения отношений, Макс на практике уяснил только одно – что означает «головомойка» …

Выручали их сбежавшиеся на крики стройотрядовцы и добровольцы из зрителей. С прибаутками их погрузили в карету скорой. Так я лишилась начальства. Пока партактив решал, кто залатает дыры, грозы шли своей чередой, а я – своей: обои я доклеивала уже в сентябре, пока мои однокурсники «чалились» на картошке. Освоила азы монтажа фурнитуры: розетки, дверные ручки… В помощниках у меня побывали две студентки, пять абитуриентов и даже секретарь комитета комсомола. С ним мы покрывали лаком полы. Пели песни и сдружились на долгую жизнь. Это он меня привел в институтский комитет, где происходили славные баталии…

…Пот горькой испариной струился по лицу, в глаза плескалась краска с потолка, когда в двери кто-то начал ломиться. Наверное, Пират со своими друзьями, подумала я, решив, что мне помогает кто-то свыше.

Но это были родители. Они любили заявиться инкогнито с проверкой. Мои папа и мама бы привычны к труду с малолетства, но ко мне они приезжали отдыхать. Посоветовав весь потолок заклеить и не мучиться, стали накрывать на стол. Я предвкушала, как мы вместе быстро всё доделаем! Откушав, выслушав отчет о проделанной работе, они нехотя засобирались восвояси. Зачем гнали машину за двести верст?! Им не давала покоя моя самостоятельность! Не обнаружив ничего предосудительного, они отбыли счастливыми. Только спустя годы я научилась ценить и такую заботу.

Именно родители всячески меня поощряли к отъезду в этот чужой пока край. Улучшение моих жилищных условий означало улучшение их отношений с моим братом, который вырос и претендовал со своей девушкой на свою личную жизнь и на мою комнату.

14

Инфернальнее всего памятник Расщепленному Атому на замыкании главного проспекта. Два огромных пилона, стоящих с двух сторон от вдвое меньшей фигурки человека, берут его под стражу, как вертухаи в шарашке, где человек – ученый создавал «мирный атом». Аллегория распада мира явственно проступает нимбом над головой фигуры физика Игоря Курчатова.

Атомным взрывом пронеслась по кафедре весть, что заведующий защищает докторскую диссертацию. Недоброжелатели из старожилов ощетинились – он украдет все научные достижения кафедры, доброжелатели пригорюнились – теперь придется помогать с иллюстративной частью и «подходами».

Мне пришлось сопровождать начальника в Москву на защиту. Я только что защитилась сама и знала все этапы прохождения процесса. Накануне надо было получить отзыв от рецензента, набросать «рыбу» с заключением ученого совета, прописать вопросы и ответы. Дел – упаришься!

Вначале заселились в гостинице академии. Сам начальник и его рецензент из местных заняли большую комнату в блоке, меня заселили в маленькую. Номер комнат в блоке был единый, и заведующий долго потом меня шантажировал (так сказать, в шутку) тем, что мы жили в одном номере…

Как же рада очутиться здесь: Москва, скорее, мой родной город – ведь я прожила в ней почти пять лет.

Итак, поездка к рецензенту. Испытуемый говорит:

«Купите что-нибудь к чаю, я Вам возмещу».

– Какое «к чаю»? А коньяк профессору?! – возмутилась я.

– Зачем ему спиртное? – не понял выходец из башкирского народа.

– Не ему, а Вам для разговора, – как мамочка, назидательно и медленно проговорила я.

И спиртное, и конфеты покупала я, тот был совершенно беспомощен…

Доехали на автобусе до Черёмушек, на остановке грязь непролазная, хоть бы руку кто подал?!

– Талгат Сабитович, – прошу я на подножке, он уже выскочил прямо в лужу, – подайте руку даме. Он остолбенел, на его немой вопрос я заключила: «Так принято, ведь Вы вступаете в Общество». Он подал руку, потом поблагодарил, но за глаза называл потом меня «Мадам».

Коньяк пригодился, но нам его не предложили. Остались довольны чаем. Зато отзыв был отменный.

На защите всё прошло гладко: «национальный кадр».

Ответы его и вопросы я записывала, чтобы потом составить протокол. Помню один:

– Уважаемый докторант, скажите, на чем основывается экология Урала? – вопросил самый почтенный член ученого совета.

– На том, что этой темой занимаюсь Я, – нисколько не смутившись, гордо ответил диссертант. Все засмеялись, думая, что это шутка. Мы с рецензентом переглянулись и повесили носы.

На банкете по случаю удачной защиты дома у его руководителя (не мог же он, человек воспитанный и старой закваски, отказать своему «ученику») я говорила и заздравную, и тосты, читала стихи и сглаживала, как могла, пароксизмы начальства…

А на кафедре я теперь воспринималась как его верный слуга. Моя карьера считалась удачной, я получала приличную зарплату, мои однокурсницы в проектных мастерских не имели и того – все работали на так называемой сделке – получали процент от договора. Если начальство давало выгодный частный заказ, то ты в шоколаде, если бюджетный, то перебиваешься с хлеба на воду. Поэтому надо было прогибаться перед начальником мастерской, дружить и всячески ублажать. Моя новая знакомая из проектной организации Алёна трудилась изо всех сил, ходила курить с начальницей, вникала во все ее личные дела, работала по выходным, чтобы тянуть сына-дошколенка. Другая, Таша, и того не имела.

В институте зарплату задерживали уже год, «научники» бегали по частным урокам и питались тем, что бог пошлет.

Она была моим руководителем группы в экспедиции на Север, на Ямал. Много лет назад я устроилась туда летом разнорабочей, порисовать: шутка ли, крайний север, полярное лето, тундра и белые ночи…

Таша в тот период была уважаемым научным сотрудником, имела перспективную тематику, ее родители тоже работали в институте академии наук, а дед вообще был академиком. Они жили в моем родном городе на главном проспекте в сталинском доме, маленькая Татка ходила на балет и в музыкальную школу, ее учили трем языкам. Теперь после серии общесоциальных кульбитов, разошедшись с мужем, оказалась в панельной квартире с сыном – молодым здоровым организмом десяти лет, веселым и компанейским, и всегда не прочь поесть…

Таша не унывала – лепила и продавала куклы из подручных материалов. Каждая имела имя, свой характер и историю. Мастерица создать праздник и угощение из ничего, сочиняла и пела под гитару. Она красива яркой улыбкой, пышными волосами и точеной фигурой. Мы как-то вместе взрослели, она была чуть старше, я была голодна до интеллектуальных разговоров.

На старшем курсе института под влиянием Ташиной семьи я даже тему диплома себе выбрала. Случайно открыла книжку по мониторингу среды, которая валялась под столом, где мы с ее сыном прятались от взрослых…

Сначала мой научный руководитель сопротивлялся, но после преддипломной практики все увидели в теме рациональное зерно, и «кафедралы» взялись дружно помогать…

Каких только консультантов у меня не было!

Экология в промышленных ландшафтах стала угрожающей – стоит подняться на каком-нибудь ковре-самолете над нашим краем, как вы увидите километры гигантских корпусов предприятий, дымящих всеми цветами радуги, хрипящих невообразимыми звуками, перепутанных линиями железных дорог и трубопроводами. Силуэты некоторых производственных зданий бросают в оторопь, так они не масштабны человеку. Даже имена их говорят сами за себя: домны, мартены, прокатные станы, газгольдеры, градирни и аглофабрики…

Быть архитектором на производстве означает быть «решателем» проблем – сажать каждый год новые деревья, потому что люди задыхаются на рабочих местах, проектировать шумозащитные конструкции, потому что через год такой работы люди глохнут.

Эта работа дала старт моему интересу и привела к защите кандидатской в Москве, впоследствии – к приглашению занять должность на кафедре и моему здесь бытию.

15

Весна хороша в любом городе. Здесь она начиналась с небес – чистых, синих, свергающих хмарь и туман. Пах свежим сладковатым ветром сам воздух, и, наконец, солнце топило ржавые сугробы…

Ташин приезд состоялся как раз перед праздником Восьмого марта. Вначале она разыграла сценку на пороге:

– Ой, кто это?! Ой, а что тут делается?! – прикидываясь случайно попавшей сюда барышней, неведомо как залетевшей с весенним ветром.

Вскоре нарисовались Пират с компанией, Музыкантом и Веткой. Крепко под мухой, они по-хозяйски расселись за наш маленький праздничный стол. Какое-то напряжение висело в воздухе. Особенно непонятна мне была реакция Пирата на новое в компании лицо – мою Ташу. Обычно он загорался радостью мгновенно, увидев нового зрителя. Актерски точно он находил нужную интонацию, умел к себе расположить. Теперь же, не отражая никого и ничего, говорил натужно разные истины. Только спустя некоторое время я узнала предысторию их похождений…

– Так, значит, девушки, это ваш праздник… Ну, будем! – чокнувшись, пригубил коньяк.

Таша не знала, кто такой Пират и каким ветром его сюда занесло. Она включилась:

– Что Вы имеете против девушек, компрэ ву?

Пират страшно не любил соперников в области интеллекта, он продолжил агрессивно:

– А вот за Эту девушку я хочу выпить! – по-хозяйски хлопнул меня сзади по спине.

Ташка взвилась:

– Не смей ее бить по спине! – у меня это было больное место, подруга это прекрасно знала. В гневе она махнула рукой в сторону Пирата.

Пират автоматически, как бывший боксер, вскочил со стула и рубанул ей апперкотом снизу в челюсть… Разворачиваясь, задел старый бабушкин буфет со стеклами, и тот повалился на наше застолье. Звон посуды, крик Таши, все вскочили – но поправить ничего было уже нельзя.

Я жестами указала компании на дверь. Ташка выла, зажимая разбитое лицо… Компания бесславно ретировалась, так сказать, «поздравив» нас с праздником Восьмого марта.