Текст книги "Любовь в Атлантиде. Рассказы и повести"

Ваня

1

Михаил Трофимович, высокий, статный, седоволосый пожилой мужчина, чуть больше года назад, неожиданно для домашних изъявил желание поселиться в деревне, в доме, купленном женой под дачу. Предложение мужа вовсе не огорчило супругу Машу и, тем более, её двадцатилетнюю дочь Риту, что больно ударило его по самолюбию. Маша отнеслась к желанию мужа с едва сдерживаемой радостью, и Михаил Трофимович ревниво спросил:

– Я сильно мешаю вам?

На что Маша, открыто усмехнулась:

– Хочешь жить в деревне, живи. Меня это вполне устроит.

Сгорбившись от нанесенной обиды (он надеялся, что жена хотя бы для приличия начнет уговаривать остаться дома, в городской квартире со всеми удобствами), Михаил Трофимович наспех собрал вещи и уехал на дачу, даже не простившись с любимой, и как считал, лучшей, половиной. Он надеялся, что уже вечером Маша позвонит на мобильный, но она вспомнила о муже лишь по прошествии трёх, очень долгих суток. Какие мысли терзали Деда (так за глаза называла его Маша) всё это время, лучше и не вспоминать. Михаил Трофимович едва не заболел от переживаний, и спас его, как ни странно, сосед Володя, попросту, Вован, который зашёл «на огонек» с бутылкой водки. И понеслась, нелёгкая дальше, больше. Когда, наконец, раздалась долгожданная телефонная трель, он приходил в себя от обильных возлияний: на столе стояла начатая литровая бутылка пива, на плите варились пельмени. Надо сказать, одной из отвратительных черт Михаила Трофимовича была привычка не закусывать спиртное, что Машу бесило. Пустой желудок омерзительно дрожал, вызывая ответную реакцию в коленках. Дед схватил трубку:

– Алло, родненькая. Напрочь забыла старого волка?

– Самому позвонить не судьба?

– Не хотел мешать.

– Завтра приеду, гляну, как справляешься без меня. Небось, дом захламил?

– Что говоришь такое? Захламил. Ничего не случилось за три дня.

– Пьёшь?

– Ну, было, чуть-чуть. Когда приедешь, на какой электричке?

– На четырехчасовой. Пока, пока.

Отбой. Михаил Трофимович радостно засмеялся, и, подойдя к зеркалу, шутливо погрозил пальцем двойнику:

– Слышал? Завтра приедет. Будешь уборку делать, старый пьяница, не то Ритка всыплет.

Воображаемый двойник возопил тонким голосом:

– Марго? С чего ты взял, что и она прикатит? Маша сказала «я приеду». Она одна, старый греховодник.

– Хочешь, чтобы Маша убирала окурки, разбросанные по столу, выносила бутылки? А рюмок почему пять? Вот и чашки все грязные. Барин, каждый раз чистую посуду берёшь, лень сполоснуть. Дожил. Чтобы вымыл, завтра любимую встречаешь.

С тех пор прошло больше года. Дед полностью свыкся с деревенской жизнью и стал в селе почти своим. Маша приезжала часто, особенно летом, и устраивала ему профилактические «головомойки», чтобы не расслаблялся. Она узнавала от соседей, как часто видели его на улице, и не дай бог, если дед сидел всю неделю дома.

– Опять пьянствовал? – грозно вопрошала супруга.

– С чего ты взяла?

– Продавщица сказала, что ты ночами за водкой шастал.

– Да? – терялся дед. – Один раз зашёл, нельзя? Притом не за водкой, а за пивом.

– Один раз можно. Но ведь не один. За пивом, говоришь? За пивом, вчера, чтобы протрезветь до моего приезда. Посмотри на себя, зелёный совсем, и нос баклажаном. Обещал гулять ежедневно, а сам взаперти сидишь.

Дед ворчал, что вот, уже и выпить нельзя, но в душе был счастлив заботой Маши. Холодную зиму он пережил в одиночестве, но с первыми солнечными деньками жена стала навещать. Она сдержанно, даже с недоверием отнеслась к дружбе Михаила с Ваней, цыганским пареньком, в последнее время зачастившим в их дом. Дед называл парня ласково Ванечкой и восторженно отзывался о нём:

– Такой чудный парнишка, я полюбил его.

– На твоём месте я бы не приваживала цыганенка.

– Но Колю уважают в селе, а Коля его дядя.

– Дэн тоже племянник Коли, и что?

– Тоже мне, сравнила.

– Вместе ходят, значит похожи.

– Я дружу с Ваней, а не с Дэном.

В подобных разговорах Михаил оставался при своем мнении, но неприятный осадок в душе проходил не сразу. Маша видела, что муж дуется на нее, но делала вид, что ничего не случилось, надеясь, что со временем супруг отвадит парня.

В тот весенний день Михаил Трофимович по обыкновению предавался сладостным воспоминаниям о выходных, проведенных с женой. Едва налил кофе, в дверь постучали. Досадливо ворча на незваный визит, вышел в сени, окликнул:

– Кого несёт?

– Это я, Ваня.

Дед радушно распахнул дверь:

– Ванечка, заходи.

– Дядь Миш, может чего надо? В магазин сбегать? Дров?

– Да ты уж наколол дров, хватит до осени. Посиди со мной, кофейку выпей.

– Некогда. Меня ждут.

– Кто ждет?

– Дэн.

– Извини, Дэна не приглашу.

– Знаю. И Дэн знает.

– Не моё, конечно, дело, только держался бы ты от него подальше.

– Он родня мне.

– Тем не менее, Коля не жалует твоего Дэна. А ведь Коля – авторитет.

– Коля – барон.

– Тем более.

– Тем более. Если не я, Дэн один останется.

– И что? А если он тебя втянет в дурное?

– Не волнуйся дядь Миш, у меня своя голова на плечах. Твои-то когда приедут?

– На выходных. Мои работают. Это я на пенсии.

– А может за водой сходить?

– За инвалида считаешь? Мне и так нечего делать, вот и за водой схожу, и за продуктами. Приходи вечером, почаёвничаем. Расскажу об интересных людях.

– Об актрисах?

– Могу и об актрисах.

– Приду.

Дед задумался. Когда-то давно он работал режиссером на киностудии «Ленфильм» и многое мог порассказать. Жизнь сводила с множеством интересных людей, он выпивал с писателями и режиссерами, дружил с известными актерами и композиторами. В 90-е годы прошлого века кинематограф пришел в упадок: старые кадры разогнали, а новые не вырастили. Теперь остались лишь воспоминания. Жена уговаривала писать мемуары, но дед отнекивался, ссылаясь на неготовность ворошить прошлое. На самом деле, не последней причиной была лень. Сама Маша писала хорошие стихи, которые читала ему и размещала в интернете. Конечно, она мечтала когда-нибудь выпустить сборник.

Дед взял сотовый телефон и взглянул на дату: 14 мая. Нашёл число на большом православном календаре, висевшем в столовой, и вздохнул: всего лишь вторник, до выходных еще целых четыре дня. Он скучал по жене и падчерице. Что говорить, даже по коту Степану, которого, возможно, привезут уже на лето. Ещё четыре дня и, не дай Бог, заболеет Маша или Рита. Тогда снова придется коротать в одиночестве время, которое тянется резиной, если чего-то страстно ждёшь. Дед Миша посмотрел на кормушку для птиц за окном ─ теперь зимние друзья «одинокого волка» не прилетали лакомиться семечками. На улице буйствовала весна: едва стаял снег на клумбе, распахнули жёлтые и синие розетки крокусы. Потом они отошли, а махровые нарциссы собрались уступить место сортовым тюльпанам. «Ах, как жаль, Машенька не видит!»

За окном был пруд, где ребятишки ловили ротанов, мелких головастых рыбок, которых не ели даже местные кошки. Прожорливые ротаны извели почти всех карасей в пожарном водоёме, созданном когда-то для нужд сельчан.

Пожарный водоём.

Он усмехнулся, вспомнив, как осенью горела старая школа, пристанище бомжей, рухлядь, догнивающая напротив пруда и отнюдь не радующая око. Народу столпилось! Даже он, много повидавший на своём веку, пришёл «любоваться» на работу пожарных.

Срам один. Опустили они в водоем толстенный шланг, и давай качать. Вода под напором ударила, только не туда куда надо, а в дыры, и давай хлестать, топя улицу и окатывая любопытных. Пока латали клейкой лентой «кишку», школа сгорела дотла. Полили они угольки и убрались восвояси.

Дед закурил. Изба дышала Машей, каждая вещь говорила о незримом присутствии хозяйки. Кухню и столовую разделяла печь-плита так, что получалась стена, выложенная когда-то побеленным кирпичом. Рука супруги оживила её северным пейзажем: окаймленная высокими берегами река несла воды вдаль, где высились заснеженные пики гор. На ближнем плане летели три лебедя: первый храбро рвался ввысь, второй изо всех сил старался не отстать от товарища, третий понуро махал крыльями и едва поспевал за остальными, держась гораздо ниже других. Ему казалось, что первый, рвущийся в небесную даль лебедь – его Маша, гордая, непостижимая, он – это второй лебедь, из последних сил спешащий за ней, а третий – дочка Рита, только осваивающая сложную науку жизни. На левом гористом берегу раскинулось селение, а там дальше высилась скала, на которой, закутанная в тёмно-синий плащ, гордо подняв голову, стояла хозяйка горы, жена Маша. Когда он сказал, что узнал хозяйку горы, любимая усмехнулась: «Опять твои фантазии, я не вижу никого». Дед Миша покачал головой и хмыкнул: «Фантазии». Он снова посмотрел на картину: «Да, вот же она, Маша, выдумщица и мастерица иллюзий. Знаю, она нарочно отнекивается, вид-то у нее при этом хитрющий. Вот подмигнула». Дед прикоснулся к одинокой фигурке пальцами и всмотрелся в горный хребет, за которым только сейчас увидел чёрные сгущающиеся тучи. Плащ едва заметно трепетал. «Дорогая, надвигается буря, спускайся на землю», ─ сказал он. Хозяйка горы покачала головой.

Дед вздохнул: она была своевольницей. За долгую жизнь он не раз связывал себя узами брака, но никогда не был настолько свободным в супружестве, что порой казалось невыносимым. Мог ли подумать, что будет жить в ожидании телефонного звонка, более того, находить сладостными томительные часы, дни, когда бродил по дому, прислушиваясь, когда уходил на улицу, нарочно оставляя сотовый на столе, чтобы потом, возвращаясь, лихорадочно искать входящие звонки. «Волшебница, колдунья», – прошептал дед. Опять в дверь постучали. Он спустился на крыльцо и, не спрашивая, отворил.

– Привет, Трофимыч. Что-то не видно тебя. Пьёшь?

– Здорово, Володя. Какое там. Совсем отвык, растерял питейную практику. Не тянет.

– А твои когда приедут?

– К выходным.

– Что-то Дэн тут крутился. Смотри.

– Ваня заходил.

– Не больно приваживай. Значит, Маша будет к выходным? Ну, я пошёл.

Трофимыч закрыл дверь: « и этот». Как Маша приезжает, так и вьются вокруг, она лишь посмеивается. Сердце кольнула ревность. А что хотел? Она красавица. И разве не он сказал, что предоставляет полную свободу, когда Маша предложила развестись. Дед накинул лёгкую куртку и вышел из дома, закрыв дверь на замок.

Сосед Володя стоял на дороге, щёлкая семечки и сплевывая шелуху себе под ноги, сегодня у него оттопыривались оба кармана куртки: из правого он черпал семечки, значит, в левом притаилась маленькая.

– Что дед, покурим?

Они присели на трухлявое бревно, лежащее на обочине, и закурили.

– Куда собрался?

– Гуляю. Пройдусь в сторону лесничества, а там по тропке в лес. Мы всегда с Машей так ходим.

– Ну, давай провожу до поворота.

Володя встал, придерживая левый карман рукой. Поднялся и дед. У развилки простились, и каждый пошёл своей дорогой. До лесничества было рукой подать, а там и сосновый строевик, полный черничника, в июле сплошь покрытого синими ягодами.

Михаил Трофимович остановился против избы, украшенной разноцветными стеклышками. Маша называла её «пряничным» домиком. Старики возились в огороде и не заметили его. Избушка переливалась на солнышке. Двор был чисто выметен. Над калиткой широкая арка сверкала, подобно детскому калейдоскопу, беседка и колодец веселили глаз. Когда-то, ещё в советское время, в поселке работал стекольный завод и у многих жителей до сих пор серванты были уставлены причудливыми изделиями.

Вдоволь налюбовавшись, Трофимыч продолжил путь. Воздух был лёгким и приятным, пахло хвоей и чистотой. Всего несколько лет назад Маша купила дом в селе, но он стремительно вошёл в их жизнь, словно живое существо. Наверное, так и было.

Прогуливаясь, он по-детски счастливо думал об угощении, только на радостях забыл спросить приедет ли с ней дочка. «Ну да, ладно, пусть едет», – решил он. Ноги шли бодро, если не считать того, что правое колено, простреленное лет пятнадцать назад, когда он работал сторожем у миллионера, начинало ныть при долгой ходьбе.

«Да, жизнь, – вздохнул Трофимыч, и, притормозив, вытащил из внутреннего кармана ветровки красную пачку сигарет. – Жизнь распалась на две половинки: прошлая – та, когда, работал в кино и знал многих замечательных людей; и нынешняя – пенсия, работа сторожем, швейцаром в ресторане, инвалидность и как итог, безделье». Он по лошадиному затряс головой, и, сунув в рот сигарету, похлопал по карманам куртки в поисках зажигалки: « Вот, чёрт, никак забыл? Нет, в джинсах, милая».

Облегчённо вздохнув, дед сильно втянул дым, закашлялся, и, умерив первоначальный шаг, побрёл дальше. По обеим сторонам бывшей узкоколейки высился строевой лес; прямые, как на подбор, сосны, макушками задевали небо и ветер плутал по вершинам, остерегаясь забираться глубоко в чащу. Солнце садилось, освещая лишь половину дороги. «Дойду до канавы, где мы собирали бруснику прошлой осенью». Воспоминания опять колыхнули душу: вот они бредут в поисках брусничника, примеченного женой ещё летом, а вот увидели красные огоньки в темно-зелёной листве.

Маша радостно ахнула, заспешила присесть на полянке, усыпанной брусникой. У него счастливо забилось сердце. Опустившись на кочку, Дед наслаждался стуком ягод о Машино ведерко. Перекурив, и он стал собирать лесную ягоду в маленькую корзинку.

«Вот оно, это место», – узнал старик. Он сел на обочине и вновь нащупал в кармане неизменную красную пачку. Едкий дым, который так не любила его подруга и жена, проник в лёгкие и отозвался в голове едва ощутимым туманом, слабой эйфорией.

«Маша, Машенька…». Лес дышал Машей, помнил её. Дорожка, по которой шёл, хранила следы быстрых ног, и Михаил видел их отпечатки наяву. Он взъерошил волосы, проведя растопыренными пальцами ото лба к затылку: «Наваждение, – мелькнула беспокойная мысль, – не бывает такого». Кинул взгляд на песчаную тропу и увидел рельсы, идущие вглубь леса к песчаному карьеру, а между ними лёгкую поступь стройных ног, выше колен скрытых густым туманом. Мимо промчался короткий состав, безмолвный призрак. Трофимыч едва успел скатиться в канаву: «Что за чёрт? Хорошо воды нет».

Он протёр кулаками глаза и видение исчезло. Тем временем солнце опустилось в чащу леса, и сумерки охватили мир. Надо спешить до полной темноты. Дед вылез на дорогу и зашагал к деревне. Идти было недолго, с четверть часа до первых домов, и еще минут десять до избы, высоко стоявшей над прудом.

Окно, в котором он оставлял свет нарочно, поддерживая ощущение, что дома ждут, отражалось в воде ярко-желтым пятном на фоне темнеющего дома.

Вернулся домой голодный, измотанный. Ага, звонила жена. Он набрал номер.

– Миша, жди меня завтра, – сообщила она, – Степку привезу.

Наконец. С котом будет веселей, с животинкой и поговорить можно. Вообще, с наступлением тепла жена приезжала чаще; надо и за огородом присмотреть, и самой отдохнуть на свежем воздухе. Кроме того, на даче ей хорошо пишется.

Прямо с утра дед решил идти в магазин за продуктами: надо приготовить что-нибудь из его фирменных блюд. «А съезжу-ка лучше в райцентр, там выбор богаче», – неожиданно передумал он. В хлопотах время бежало.

Едва успел поставить чайник, как раздался стук в дверь.

– Ваня! – вспомнил Дед.

Молодой человек смущённо отказался от предложения войти и, ссылаясь на занятость (мол, надо матери помочь), извинился, что не может составить компанию.

– Ничего, – хорохорился старик, – у меня радость, Машенька звонила, что завтра приедет, может даже с Ритулей. Дёрну в райцентр пораньше, хочу приготовить вкусненького для них.

– Это хорошо, дядь Миш, – Ваня одобрительно кивнул и, махнув рукой, пошел к калитке.

Михаил Трофимович затворил дверь и вернулся в дом, где закипал чайник. Чай пить не стал. Налил в стакан пива и достал из холодильника селедку. Сказать, что Ваня расстроил его? Нет, не очень, но планы на вечер поменялись, вместо сладкого чая и задушевной беседы, впереди оказался вечер в одиночестве с пивом и селедкой. Зато можно раньше лечь спать, приблизив, таким образом, наступление завтрашнего дня.

Крохотной точкой вдалеке появилась электричка. Точка быстро увеличивалась, приближаясь; стали видны красные полосы на зелёном лице локомотива. Через несколько минут достигла платформы, и медленно проехав вдоль неё, остановилась последним вагоном против деда, напряжённо до слез, высматривающего Машу среди людей в тамбуре. Наконец, он всё же увидел её в последний момент, и широко распахнув руки, двинулся навстречу, ласково улыбаясь. Маша пушинкой вылетела из электрички и остановилась, дожидаясь дочери. Следом вышла Рита. Дед обнял обеих, причитая: «Лапушки мои, родненькие, приехали в свой домик. Родненькие». Он забрал из рук женщин сумки и они семьей пошли по деревне через центральную площадь, где передвижная торговля сворачивала товары и грузила на микроавтобус. Трофимыч гордо посматривал по сторонам – пусть все видят, какие красавицы его жена и дочка, а те жадно вдыхали деревенский пьянящий воздух, попеременно восклицая:

– Ах, чем дышим в пыльном мешке мегаполиса!? Как еще живы?

– Это же нектар, ты чувствуешь аромат теплой земли? А запах дымка?

Свернули на улицу в двести пятьдесят домов, глядящих фасадами на путников, идущих по двое-трое с электрички. Машин дом был под номером пятьдесят семь, не устанешь даже с увесистыми сумками, оттягивающими руки и режущими пальцы. Изба, поблескивая краской, улыбалась хозяевам окнами, в которых горел свет, несмотря на ясную вечернюю погоду.

В доме было жарко: Трофимыч, как всегда, перегнул в стремлении растопить ровную, как ему казалось, с некоторых пор душу жены. Он засуетился, перечисляя продукты. Дочка распахнула холодильник:

– Ого, мам, смотри, не дом, а полная чаша!

– Да уж, ты не голодаешь, здесь есть чем поживиться!

– Все для родненьких. А из готовой еды, есть супчик с фрикадельками, очень вкусный, картошка почищена, и куриные окорока можно пожарить. Да вы ведь малоежки, как птички клюнете, и сыты.

– Пожалуй, по пол тарелки супа мы бы съели. Ставь кастрюлю, а мы переоденемся.

Через пятнадцать минут вкушали суп. Неожиданно Маша сказала:

– От Чудова ехала знакомая и огорошила меня. Ужасное происшествие случилось сегодня ночью в деревне. До сих пор не могу в себя прийти, просто не укладывается в голове.

– Что ж такого случилось ночью?

– Жуткий сон, поверить невозможно. Может, пригрезилось?

– Да, говори уж. Не тяни.

– «Домик-пряник». Ночью залезли в дом через веранду. В общем, стариков убили и пытались спалить избу, но торопились, и дом не загорелся.

– Что ты говоришь, только вчера я гулял там, дедуля с бабулей в огороде копались.

– А на улицу, в магазин, разве не ходил сегодня?

– Утром в райцентр мотался. … Ты уверена, что это не слухи? Помнишь, как с нашим котом? Степка оцарапал собаку, прокусил ей лапу, а по деревне разнесли, что кот остался без лапы и уха.

– Мне тоже не верится. Дай то бог, чтобы милые старики были здоровы.

– После ужина пойдем прогуляться и узнаем подробности.

Правда оказалась страшнее, чем можно было себе представить. В тот (вчерашний) день старик должен был получить пенсию, а он был военным пенсионером и получал немалые деньги за работу в горячих точках, в том числе Чернобыле. Видимо, злоумышленники знали это, но только одного они не могли учесть: старик не стал ее получать, отложив на другое время, а может, прикопить хотел. Старуха, услышав шум на веранде, вышла и упала от удара обухом по голове. От шума и дед проснулся. Он окликнул жену. Один из преступников вошел в дом и, рубанув топором, расколол старику череп. Убийцы перевернули дом вверх дном, но второпях денег не нашли. На веранде стояла огромная бутыль с яблочным самодельным вином и ее прихватили. А три тысячи рублей спокойно лежали в сахарнице, стоящей на столе. Маленькая заначка хозяйки.

– Кто мог совершить преступление? убийство, да еще двойное, в нашей деревне? ─ сказала Маша. – Здесь все свои. Правда, в последние годы стали селиться узбеки и азербайджанцы. Точно, это чужаки.

– Это твое мнение, субъективное, замечу, – отозвалась Рита, – откуда узбекам знать о пенсии? Скорее всего, в дом залезли местные алкаши, которые и про вино знают. Миш, а ты, что думаешь?

– Не понимаю. Только скажу, что нелюди живут с нами бок-о-бок. Мразь.

В задумчивом молчании они заканчивали трапезу и бог весть, какие мысли одолевали каждого. Наконец, Маша проронила:

– Миша, ты не думал, что они и к тебе могли бы забраться?

– Пусть только сунуться. Мозгов не соберут, или забыла?

Маша покачала головой. Пару лет назад, когда муж еще работал, они с дочкой проводили лето в деревне. Сама Маша дежурила в городе сутки через трое. В тот день дочь оставалась одна в загородном доме. Вечером она вышла прогуляться и повстречала Дэна, который увязался за ней. Его компания Рите не пришлась по нраву и чтобы отделаться от навязчивого попутчика, девушка заметила, что идёт домой. Парень вызвался проводить. Придя домой, она напилась чаю и легла спать. Ей снился, верно, восьмой сон, когда резкий стук в дверь напугал и взбаламутил её. Часы показывали шестой час утра. Из-за двери она спросила, кто это. Дэн грубо крикнул:

– Открывай!

– Ты что, обалдел? В такую рань по гостям нормальные люди не ходят.

– Мне дверь ломать?

– Ты пьян, иди, проспись.

В ответ послышались удары палкой со стороны веранды и звон битого стекла. Девушка набрала номер мобильного телефона матери. «Дэн бьет стекла на веранде, грозится сорвать дверь», – в страхе кричала она. Тем временем хулиган выбил наружную и ворвался на крыльцо, где путь преградила вторая толстенная дверь, ведущая в сени. Через маленькое окошко в двери Рита протянула Сэму телефон:

– Поговори с мамой.

– Алло, Сэм, если не оставишь дочь в покое, я вызову милицию.

– Вы наезжаете на меня! – Тонким голосом завопил цыган. – Я сейчас здесь все порушу и дом сожгу! Не успеет ваша милиция.

– Ты меня знаешь, Дэн, никто не наезжает и не пугает тебя, успокойся. Просто, отойди от двери. Дай телефон дочке. Доча. Не скандаль, отвлеки разговором, побеседуй с ним. Я уже бегу на электричку.

– Это только к полудню ты приедешь, а как я? Дэн хочет тебе сказать что-то.

– Я не трону Марго, но и не уйду.

Он опять забарабанил в дверь:

– Открой, я ничего не сделаю, если сама не нарвёшься.

Сердце отчаянно колотилось, но Маша взяла себя в руки:

– Скажи, что откроешь, когда угомонится.

– Он присел на крыльце.

– Если начнёт разговаривать спокойно, впусти в сени минут через десять. Я бегу на станцию. Звони.

Через полчаса Маша стояла на платформе, и нервно кусая губы, всматривалась вдаль, как будто поезд мог придти раньше, чем положено по расписанию. Снова зазвонил телефон. На этот раз дочка сообщила, что парень успокоился, и они беседуют, сидя на ступенях крыльца.

– Я принесла ему чаю.

– Хорошо. Когда будет уходить, сообщи, что всё в порядке.

Казалось бы, эта история завершилась, цыган вскоре ушёл домой, дочка дождалась матери. Так-то оно так, но на следующий день приехал Михаил, которого просто взбесило спокойствие жены, и пожелал разобраться с безбашенным цыганёнком.

– Как хочешь, а мы едем в город на несколько дней, – объявила Маша.

Проводив жену и дочку, дед зашёл в магазин за полулитром водки, и, придя домой, выпил сразу три четверти стакана.

– Чёртов подонок, ты пожалеешь, что на свет родился! – зло сказал он, и, стукнув по столу кулаком, поднялся.

Кровь стучала в висках. Он шёл по деревне, расспрашивая встречных, где найти Дэна. Наконец, на другом конце села, он нашел Ваню, который поинтересовался, зачем дяде Мише нужен Дэн.

– Я этому отморозку ноги выдерну. Увидишь, так и скажи ему.

– Хорошо, так и передам.

«Мне повезло, что Дэн нашёлся быстро, когда я ещё не окончательно напился, – рассказывал дед, – лишь хватанул полстакана водки, придя домой, как услышал сигналы автомобиля, потом забарабанили в дверь. Сунув в кобуру под мышку газовый пистолет, накинул ветровку и вышел на крыльцо, где меня ожидали шестеро цыган, среди которых был и Дэн. Майкл, худой, рослый мужик (ты его не знаешь) сгреб меня за грудки, а Дэн, брызжа слюной, стал пищать фальцетом: Ты назвал меня отморозком! Да у меня в райцентре стволов двести. Я свистну, от тебя мокрого места не останется». Вывернувшись из рук Майкла, я рванул пистолет из подмышки и приставил ко лбу Дэна: «Заткнись, урод, мозги вышибу!» Парень вспотел и задрожал. Коля отодвинул Майкла, бесполезного, как столб: «Ладно, дед, оставь Дэна. Поговорим».

Я объяснил причину моего негодования по поводу Дэна. «Всё, дед, прости дурака, я разберусь с ним. А стёкла поставим, – Коля толкнул Дэна плечом. – Если услышу, что приблизился к этой калитке, будешь со мной дело иметь. Пшёл отсюда, дебил».

Теперь Маша поневоле вспомнила давнюю историю. После того случая цыгане Михаила уважали, и при встрече учтиво здоровались. Правда, стекла на веранде, дед вставил сам.

– Да, к тебе не сунешься, цыгане боятся. Жалко стариков. Дедуля войну прошёл, а вот, поди ж ты…

– Лучше бы ко мне влезли, я то их…

– Хорохориться ты мастер. Хвастун. Ну, идём гулять?

Вышли на улицу и направились к «домику-прянику». Казалось, ничего не могло измениться, старики как обычно в огороде, а трагедии не было. Но окна в доме были заколочены крест-накрест, и холодом веяло от этого места, словно пришли сумерки раньше времени.

С соседнего участка вышла женщина и, приблизившись к ним, спросила, качая непокрытой головой:

– Слышали? Ужас. Ужас. Бедные старики, перед погибелью страху натерпелись.

– Не верится. Вот пришли в надежде, может дедуля на огороде, как обычно, – сказала Маша.

– С утра следователи ближние дома опрашивали, искали свидетелей. Да вы сами знаете, что с девяти вечера деревня вымирает.

– Так и не нашли?

– Пока нет. Но найдут, я уверена, скоро найдут. Уже знают, что преступников было трое, и они сильно наследили.

– Трое?

– Двое мужчин и женщина. Милиция целый день работала, недавно уехали. Вот и дом опечатали.

– Местная милиция ничего не найдет, – уверенно заявила Рита.

– На убийствах местная милиция не работает. Из Новгорода следователи приезжали.

– Подумаешь, Новгород. Это не Питер.

– Лапуля, Новгород и не деревня. Лично я уверена – найдут преступников. Если приводы были, отпечатки пальцев найдутся, а там дело криминалистов.

– Неужели никто не слышал криков, стука?

– Люди по ночам спят. Мой дом рукой подать, а я не слышала ничего. Наломалась в огороде.

Покачивая головой и охая, женщина ушла к себе. Продолжали путь в скорбном молчании. Наконец Михаил сказал:

– Зимой на «линейках» дом горел. Но странно, труп хозяина нашли в канаве, обернутым в покрывало. Почерк похож. Тоже пытались дом спалить.

– О! Так это не первое убийство в селе?

– Там следов не нашли, Машенька. Пожилой мужчина, петербуржец, подобно мне, на даче один жил.

– Ты не говорил.

– Зачем тебя пугать? Не беспокойся, ко мне не сунутся, еще раз повторяю. А жаль. Может, из города «Сайгу» привезти?

– А пистолет твой газом заряжен?

– Не совсем. Первая пуля холостая, вторая – соль, третья – перец, остальные – газ. Нервнопаралитический.

– Мало не покажется, – засмеялась Рита.

– Особенно, если выстрелить в упор, – заметил Михаил Трофимович. – Тогда убьешь.

– Правда? Насмерть?

– Дорогая, разве можно убить не насмерть?

– Поэтому Дэн чуть не умер от страха.

– Он вообще не знал, что пистолет газовый.

– А, может, это Дэн стариков порешил?

– Ну, мама, ты скажешь. Дэн ведь трус, разве он осмелится?

– Наркоман и пьяница. У Дэна мозги набекрень, кто знает, что в голову полоумному взбредёт?

– Девочки, вы уж по одному глупому поступку готовы осудить.

– Ничего себе, глупому! Да он, сумасшедший!

Беседуя таким образом, подошли к избе. Темнело, и одна за другой вспыхивали звезды. Ветерок стих, и вечерняя благодать разлилась над, разогревшейся после зимней спячки землёй. Втроём присели на скамеечку у входа. В огромной, похожей на гигантскую брокколи, ветле, что десятилетиями жила у калитки, засвистел, защёлкал, заиграл на свирели, одинокий соловей, призывая дорогую поглядеть на гнездо.

– Тише. Слышите? – Михаил поднял вверх палец.

– Кудесник.

– Мама, помолчим.

Тесно прижавшись друг к другу, они вдруг стали одним шестиногим организмом с общим теплообменом, схожими чувствами и безраздельным восторгом, который вызывала маленькая серая птаха. «Век бы так сидеть рядом с любимой», – мечтал дед. Он вынул сигарету и закурил. Очарование исчезло: запах дыма напомнил о домашнем тепле и уюте. Маша вздохнула и поднялась, за ней последовала дочка. Михаил остался на лавочке один, но и он, докурив, поднялся в дом. На столе заклокотал электрочайник, и громко щелкнув кнопкой, разом отключился, несколько секунд дрожал, потом затих. Маша разлила чай по чашкам и потянулась за пирожным, выговаривая:

– Ну вот, опять пирожные, мы же на диете.

– М-м, вкусно. Мама, что же теперь пропадать добру?

– Ни в коем случае. Но на будущее, Миша, не покупай пирожных, булочек, печенья сдобного. А то нам придется одежду выбрасывать.

– Тоже, мне, толстухи нашлись. Вы же светитесь от худобы.

– Да, ладно, мам, что нам теперь вообще не есть? Нет, если не хочешь, можешь отказаться, но лично я не собираюсь пить пустой чай.

– Чудные пирожные, где брал?

– В райцентре.

– Неплохо. Мамик, как думаешь, если я ещё одно съем.

– Двенадцатый час ночи. Стакан кефира – всё, что тебе положено, Кисуля. Никуда не денутся пирожные, завтра тоже день.

– Ты, как всегда, права, – вздохнув с сожалением, девушка отодвинула от себя коробку.

Вымыв посуду, они перешли в большую комнату и включили телевизор. В селе работали от общей антенны лишь три канала, поэтому местные жители, за редким исключением, поголовно установили спутниковые тарелки. На частных домах это не бросалось в глаза, но две хрущевки, воздвигнутые в центре поселка, напоминали гигантские пни, поросшие опятами разных цветов и размеров. В последние годы стало модой также ставить стеклопакеты, и уж здесь сельские жители щеголяли друг перед другом, выпячивая напоказ своё благополучие. Во дворах сверкали намытыми боками иномарки, а избы, порой обшарпанные, с облупившейся краской на, почерневшей от времени, вагонке, а то и вовсе не обшитые ею, хвастались окнами, одетыми в стеклопакеты. Крыши и фасады гордо венчали антенны-тарелки, так, что порой казалось, что ты попал на другую планету. «Как на корове седло», – сравнила однажды Маша.

– Пора и нам «триколор» поставить, – сказал Михаил, пощёлкав пультом.

– Мы что, приезжаем в телевизор пялиться? В городе не нагляделись?

– А я живу здесь постоянно. Вот и проигрыватель куплю к осени, буду кино смотреть зимними вечерами.

– Лучше мемуары пиши.

– Кому это интересно?

– А для меня, почему не написать для меня. Мне интересно знать больше о тебе режиссёре.