Текст книги "Чугунный мост"

Глава 3

Москва. Июль 2019 года

Это было 31 июля. Отпуск в самом разгаре. Поэтому сразу после того как рассталась с Машей, Элла решила отправиться в свой любимый обувной магазин. Время есть, а обуви нет. Надо что-то себе присмотреть. После развода, вот уже третье лето, она покупает себе обувь в одном и том же магазине, одного и того же цвета – зелёного.

Она очень любила лето в Москве. Летом тут всегда немноголюдно. Станции метро полупустые, в магазинах на кассах нет очередей. Одним словом, дышится легко.

Девушка зашла в метро на Новокузнецкой. Было такое впечатление, что в московскую подземку кто-то специально добавил огромное количество кислорода. Она сделала глубокий вдох и проглотила большой кусок московского лета.

Станция метро «Улица 1905 года». Вот эскалатор выводит из глубины очередную волну пассажиров. Но люди не рассасываются, а толпятся возле выхода. В один момент было даже непонятно, входят они или выходят. Элла замедлила шаг, пытаясь протиснуться между людьми сквозь стеклянные двери наружу.

– Это манифестация, митинг. Вот ведь не ожидала увидеть тебя здесь. Давно ты переехала? Эллочка-а-а-а!!!

Это была Зара Микаелян. Зара из 7-го «Г». Человек из прошлой жизни! Иногда даже не знаешь, радоваться такой неожиданной встрече с прошлым или ждать чего-то нехорошего. Но Элла редко искала негативный смысл в знаках, поэтому обрадовалась не менее искренне, чем её подруга. Девушки так крепко обнимались и визжали, что невольно стали объектом всеобщего внимания.

– Представляете, мы не виделись с 94-го года! – крикнула Зара в толпу и снова кинулась обнимать подругу.

Они вышли. Было настоящее московское лето. Но оно в одночасье стало таким, как в детстве. Хоть и было совсем в другом месте, в другом веке. Подул сухой ветер, кофта больше не липла к телу, в воздухе запахло акацией, грушами, рано созревшим инжиром и всеми сладостями на свете.

– В июне? Ты ведь улетела в июне? – спросила Элла, взяв подругу под руку слева. В правой руке Зара держала сигарету. Ветер дул в её направлении, и она периодически отмахивалась от сигаретного дыма.

– Да, 4 июня 1994 года. Накануне мы пили портвейн, купленный в магазине на Терьяна на разлив, помнишь? И дочитывали «Эдичку». А ты ещё зацепилась за фразу про безответную любовь и что-то долго рассказывала.

– Не, не совсем так, – улыбнулась Элла. – У него была фраза:

«Я любил сильно и страшно, но оказалось, что я хотел ответной любви и это уже нехорошо, когда хочешь чего-то взамен».

– Точно! Всё-то ты помнишь, совсем не измен…

– Смотри! – резко перебила Элла подругу и показала направо. Там собрались человек 200–300, и помост был, и громкоговорители.

– Это мне кажется или действительно сегодня такой странный день? – продолжила Элла, и не отрывая глаз смотрела в ту сторону, откуда доносились голоса митингующих.

– Я же говорила тебе, митинг это, манифестация.

– Да, но ты не видишь кто там?!

– Лимонов! Матерь божья! Лимонов! – Зара завизжала ещё громче, и её хриплый прокуренный голос слился с летним запахом и засел глубоко среди беспорядочных мыслей Эллы, предвещая что-то очень необычное.

31 июля 2019 года на площади Краснопресненской заставы состоялся митинг несистемной оппозиции – партии «Другая Россия». Её лидер Эдуард Лимонов выступал за соблюдение статьи 31 Конституции России, то есть за свободу мирных собраний, митингов, шествий, демонстраций и пикетов.

Сегодня Элла не пошла в обувной магазин. Они с Зарой решили выпить по чашке кофе. Они сидели в кафе, где никого не было, но на всех столиках стояла табличка «резерв». И это летом, в Москве, в закрытом помещении. Смешно. Пока Элла изучала обстановку вокруг, Зара рассказывала о своём псе по кличке Эдди, которого Элла на самом деле отлично помнила. Эдди нет уже лет 15, и Зара до сих пор очень переживала. Потом она рассказала, что вышла замуж, что у неё сын и вот недавно появился любовник. Что любовник её очень умный и с ним приятно проводить время и есть о чём поговорить. А с мужем у неё только секс.

«Всё встало с ног на голову. Любовник для разговоров, муж для постели…», – подумала Элла, но вслух только улыбнулась.

– А я развелась, вот уже больше трёх лет в разводе. Но мы не в ссоре. Да и ты сама знаешь, я не ссорюсь с людьми. И надо очень постараться, чтобы я на кого-то обиделась и не общалась. А вот любовника нет, – с нескрываемой иронией сказала Элла, но Заре нужно было бежать, и она обещала, что в следующий раз обязательно представит ей подробную инструкцию о том, как завести хорошего любовника.

Старые подруги тепло попрощались, добавились друг к другу в друзья в Facebook, и дали друг другу слово в ближайшее время встретиться и собрать по возможности «всех своих».

– Арам тут, Мария тоже, Тата, Лева. В общем, можно прекрасно провести время и… почитать Лимонова! – торжественно бросила напоследок Зара и выбежала из кафе.

Элла осталась одна. Её мучило осознание того, что происходит что-то, не поддающееся объяснению. Что-то кипит, бурлит и вот-вот взорвётся фонтаном куда-то вверх, высоко, обжигая всё, что попадётся по дороге. Надо было опередить этот взрыв, взять контроль над происходящим. Над всеми этими совпадениями, нет, знаками. Элла не верила в совпадения, она доверяла знакам.

Что же было в руках Лауры Бабаян, и что она уронила? Элла закрыла глаза и мысленно опять проделала тот же путь-по набережной до дома. Вот она идёт, слева проезжая часть, справа река. Идёт, никого нет. Идёт ещё медленнее, как бы в ожидании, что старушка опять вырастет из-под земли… Вдруг её правая нога натыкается на что-то, лежащее на неровной заасфальтированной поверхности набережной. Она нагибается поднимает этот предмет. Книга! Элла поворачивает её лицевой стороной. «Это я – Эдичка».

– С вами всё в порядке? Может воды? – поинтересовался официант, видя, что девушка вздрогнула и рукой опрокинула чашку с остатками кофе.

– Ой, простите, нет, нет, ничего не нужно. Я просто задумалась. Вы, извините.

Её взгляд упал на бейдж с именем официанта: Эдик.

– Вы что-то хотели?

– Принесите мне, Эдик, пожалуйста, латте, безо всяких добавок. И рассчитайте, пожалуйста, сразу.

Элла нащупала в сумке ручку, не нашла бумагу, взяла салфетку со стола и пыталась систематизировать те сведения, которые на сегодня у неё имелись. Ручка не поддавалась, царапала и рвала салфетки одну за другой. Эд поставил перед ней кружку с латте, потом положил стаканчик с пробитым чеком. Элла обернулась к нему, но тот, не дожидаясь её обращения, положил перед ней блокнот. Элла была счастлива. Это хороший знак, подумала она и принялась писать.

Итак, из её систематизации следовало, что мать Марка Лаура Рубинян, в девичестве Бабаян, тяжело больна, а его, Марка, несостоявшаяся личная жизнь и лишённая каких-либо достойных доходов финансовая жизнь, добавляют ей переживаний. «Почему я?», – спрашивала себя Элла. Почему Лаура выбрала именно её. Ответ, который преследовал девушку с утра появился не сразу, а лишь после того, как она систематизировала цепочку: Зара, митинг, Лимонов, книга, фраза. Вот она цепочка.

«…Я хотел ответной любви и это уже нехорошо, когда хочешь чего-то взамен».

«Тётя Лаура знает, что я взамен ничего не хочу, по крайней мере от Марка», – подумала про себя Элла и уже ничего не написала в блокноте. Всё было и так понятно. На неё возложили миссию помочь Марку. Любила ли она Марка? Однозначно. Любила той любовью, о которой говорил апостол Павел. Любовью, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не ищет своего, никогда не перестаёт. Её любовь к нему проявлялась, прежде всего, в отсутствии эгоизма. Ей было достаточно того, что он жив-здоров. Очень редко она писала ему, просто справиться о здоровье и показать свои фотографии. Да, она увлекалась фотографией и ему нравилось, как это у неё получается. Ничего лишнего она ему не писала. Не писала, что скучает, не писала, что иногда ей бывает так больно, что она, съёжившись, лежит под одеялом в одежде, и плачет подолгу. Ком в горле неделями не рассасывался. Но это всё прошло. Её любовь очистилась от эгоизма и теперь она как кристалл – прозрачная и твёрдая. Часто люди больше придают значение первой любви, но это несправедливо по отношению к последней. Человек в 22 один, а в 32 уже совсем другой. На тот момент, в молодости, все принятые решения кажутся верными, но потом ты меняешься.

Теперь любовь Эллы, её последняя любовь, (а она не сомневалась, что это её последняя любовь) жила лишь для того, чтобы помогать Марку. Так решили за неё сегодня, 31 июля 2019 года тётя Лаура, Лимонов и официант Эдик. Во всяком случае, свою миссию Элла видела именно в этом.

Глава 4

Ереван. Август 2019 года

Марк поехал к матери. У неё заканчивался инсулин и шприцы. Он купил всё необходимое в аптеке недалеко от своего дома. Продавщица его давно знала, и часто отпускала ему лекарства под честное слово. Сегодня у Марка также не было денег, и он обещал расплатиться на следующей неделе. В этой части города, в районе Бангладеш, где проживала его мать, было особенно пыльно и неопрятно. Дома, которые выросли тут сравнительно недавно, уже казались ветхими. Воздух стоял непроницаемой стеной и когда ты шёл, создавалось впечатление, что ты прорываешь что-то плотное, некие невидимые обои. Вот ты прорвал головой это полотно жаркого воздуха, прозвучал громкий хруст. Потом просовывается левая рука, правая, потом ноги, и так каждые 20–30 метров.

Мать Марка жила в двухкомнатной квартире на втором этаже девятиэтажного здания. Когда в 1989 году семье профессора Рубиняна была выделена квартира, Рафаэл Петросович спросил свою жену, хотя на тот момент они уже были в разводе, на каком этаже она хотела бы иметь квартиру.

– На втором, – ответила она, и сразу же стала пояснять. – На первом опасно. Преступность всё-таки какая-никакая, воры-домушники. От них окна нужно защищать. А я не люблю решётки на окнах. Это какое-то ограничение свободы. Более высокий этаж ставит тебя в зависимость от лифта, если он предусмотрен в доме. А в нашем случае, как я понимаю, лифт есть. Поэтому второй этаж– то что надо.

Рафаэл Петросович обставил квартиру для бывшей супруги, а сам переехал в другую квартиру, кстати, в том же районе. Свою прежнюю на проспекте Комитаса они сдавали.

Марк открыл своим ключом дверь. Вошёл в коридор, поставил сумки с продуктами на пол, и не разуваясь прошёл в комнату.

– Ма? Я пришёл, – он положил на журнальный столик инсулин и шприцы. Мать сидела в кресле и вязала. Отрешённо куда-то смотрела, но не на Марка. Только когда он вышел из комнаты со словами, «вымою руки и вернусь», она как бы проснулась ото сна.

– Марик, – сказала она тихим голосом, – ты пришёл…

– Да, ма, я пришёл, – крикнул из ванной комнаты Марк, который долго и тщательно смывал с себя летнюю пыль этого любимого им города. Он смывал её с лица, с затылка, с рук. А она как зараза не хотела отлипать.

– Я приготовила окрошку, ты любишь. Налей себе, там в холодильнике стоит.

– Спасибо, с удовольствием выпью[1]1
  В армянской кулинарной традиции окрошка – это напиток: тан (айран) с мелко порезанными огурцами и зеленью. Наряду с кефиром, таном и мацони, такая готовая окрошка продаётся в магазинах порционно.


[Закрыть], я так горю весь изнутри.

– Влюбился, – ехидно прокомментировала мать.

– Я? Не, и не скоро это произойдёт.

– Сынок, посмотри на меня и не повторяй моей ошибки. Один развод не должен испортить твою жизнь. Женись, или хотя бы просто будь с тем, кто тебе дорог. Ты перестал улыбаться, а человек улыбается, когда на сердце спокойно.

– Ма, мне и так спокойно. А твою жизнь испортил не развод, не папа, а твой скверный характер, который, кстати, я унаследовал. Но я не хочу портить кому-то жизнь, поэтому я бываю с тем человеком, с которым хочу быть так долго, насколько это возможно. Я проживаю свою жизнь так, как её ощущаю. Проживаю не ради кого-то, не вопреки кому-то, не иду ни с кем на компромиссы. Это моя жизнь, и я не хочу жалеть потом о том, что терпел то, что мне не нравилось.

– Опять ты за своё, ты меня постоянно заваливаешь своими умными фразами, а проявить мудрость и попытаться понять меня не хочешь.

– Нет, ма, это ты меня понять не хочешь. Спасибо за окрошку. Я пошёл. Мне надо выспаться, с утра опять на объект, расписывать стены.

– К отцу зайдёшь?

– Нет, нет времени, в следующий раз.

– Ты каждый раз так говоришь.

– Пока, позвони, если что-то нужно будет.

– Бабушка твоя звонила. Что она от меня хочет? Я взрослая женщина, а до сих пор учит меня жить, представляешь?

– Ма, ты только что сама снова пыталась учить меня жизни, меня, своего взрослого сына. Пока. Я побежал.

Он захлопнул за собой дверь.

Каждый раз, когда он приходил к матери, больше получаса не мог оставаться. А если вынужден был, если матери было плохо и нужно было присмотреть за ней, то укрывался в другой комнате и притворялся спящим или занятым чем-то важным. Потому что любой разговор с ней превращался в спор или ссору. Мать никогда его не понимала и у них не было ничего общего. Никакой общей темы для разговора не было. Были общие темы для спора и ссор.

Она родила его очень рано. В июле 1973 года ей было всего 23 года. Молодая лаборантка и очень перспективный физик, она работала на кафедре физики Ереванского госуниверситета. Там и познакомилась с Рафаэлом Петросовичем Рубиняном, впоследствии уже профессором. После рождения сына она на некоторое время оставила работу, пыталась заняться воспитанием ребёнка, но это у неё получалось хуже. Муж её в 1976–1977 годах разъезжал по всему Союзу, приобрёл известность, его стали окружать многочисленные студентки и лаборантки… Она сидела дома и воспитывала сына, то срывая на нём злость на его отца, то обнимая, как бы прощая и искупая свою вину за необоснованную злобу в отношении маленького ребёнка. К моменту развода молодая красивая с большими зелёнокарими выразительными глазами женщина уже была обиженной и злой. Потом она вернулась на работу, и даже работала с бывшим мужем. Это помогло ей как-то преодолевать своё разочарование жизнью.

Марк иногда думал, а какое решение было бы верным для матери? Конечно же, следовало бы создать новую семью. Но не в её случае, иначе она не смогла бы всю жизнь попрекать бывшего мужа за то, что тот разрушил её жизнь. Да, характер у неё был скверный. Но она была так красива и молода, что можно было попробовать ещё раз. Не получилось. Не попробовала. Озлобилась на весь мир и заболела. Не зря же говорят, что физическое здоровье зависит от психического. Мать Марка подтвердила эту теорию. Её злоба на весь мир отражалась на здоровье, а ухудшение здоровья ещё больше отражалось на психике – она больше нервничала, раздражалась, сердилась и обижалась.

Болезнь прогрессировала настолько, что она стала очень плохо видеть. Мама Марка часто вспоминала свою подругу, которая после десяти лет на инсулине ослепла. Каждый раз воспоминала и каждый раз отгоняла от себя эту мысль.

Глава 5

Ереван. Сентябрь 2004 года

Элла Дерцакян. К своим 40 годам она выглядела на 30. Она не была худой, но оставалась стройной, в большей степени из-за своего роста. У неё были длинные чёрные волосы. Замужем она побывала один раз. Детей у неё не было. Теперь, спустя три года после развода, ей хорошо жилось одной, ведь она могла распоряжаться своим временем по своему усмотрению. Были ли у неё возлюбленные? Были. Но в сравнении с её возможностями их было слишком мало. Потому что она практически ни разу не была вовлечена в случайные интимные связи. Все её мужчины задерживались самое меньшее на три года. А если она чувствовала, что разрыв произойдёт раньше, она просто не приглашала этого мужчину к себе в постель. Поэтому, несмотря на её смелый, местами даже разнузданный и дерзкий характер, за всю жизнь у неё было трое мужчин, включая Марка. Марк как раз был исключением из правил, из тех, что задержался ненадолго. Да, было всего трое. Первый, муж и Марк.

С первым – венгром, она познакомилась в самолёте. Элла возвращалась из Франкфурта. Был сентябрь 2001 года. Венгр, Микша Ковач, получил стипендию от Европейского союза (тогда ещё Венгрия не была членом ЕС) на продолжение обучения по выбранной специальности – археологии – в Армении. Микша был высоким молодым человеком. Очень красивым в буквальном смысле этого слова. Светлые волосы, зелёные глаза. Ноги у него, правда, были кривые, но это никак не влияло на его красоту и рост. Когда Элла и Микша гуляли по городу, они постоянно ловили на себе завистливые взгляды прохожих. Ей только что исполнился 21 год. Ему было уже 30. Ей было очень интересно с ним. Круг друзей был общий, общих интересов много: от футбола до музыки. Так уже получилось, что следующие 3 года Элла и Микша жили вместе и даже подумывали узаконить свои отношения. Это, во-первых, решило бы вопрос с правом пребывания Микши в Ереване, во-вторых, облегчило бы приобретение и оформление квартиры. Элла зарабатывала не так много, и ипотеку на покупку квартиры она оформить не могла. Микша к этому времени уже окончил обучение по стипендии, написал докторскую и начал работать в быстро развивающейся консалтинговой компании, куда его устроил друг Эллы. Микшу сразу же взяли на хорошую должность с хорошей зарплатой. Кроме этого, у него были постоянные командировки, чаще всего в Венгрию и Германию. Эллу устраивал такой график работы избранника – вахтой, как она называла. Две недели дома – две заграницей. Его частое отсутствие никак не влияло на их отношения. Элла никогда не позволила бы себе обидеться или поскандалить из-за этого. А тем более усомниться в нём.

В 2004 году Элла тоже окончила вуз – экономический факультет университета и работала флористом у знакомой в магазине. Такие были времена.

Цветочный магазин открывался в 11.00, поэтому каждый день после ухода Микши на работу у Эллы всегда были минимум два часа в запасе, чтобы убраться в квартире, вытереть пыль со шкафов, полок и стола, выпить кофе.

Во вторник 14 сентября 2004 года Элла взяла выходной. Ей нужно было во что бы то ни стало наконец вымыть эти огромные панорамные окна. Окна были совсем непрактичные, и на них были видны даже самые ничтожные следы от насекомых, пыль, не говоря уже о разводах от моющего средства, а также плевках слишком эмоциональных друзей, которые очень часто бывали у них в гостях. Гостям Элла была всегда рада, но вот эти разводы, следы, пятна очень её раздражали. Она любила смотреть в чистые окна. Особенно по утрам, когда вокруг всё ещё спит. Она закалывала свои длинные чёрные волосы первым попавшимся под руку предметом, часто это был карандаш или ручка, и подолгу смотрела в окно.

Впереди за высотным жилым домом возвышалась гора. В облачную погоду было особенно приятно наблюдать за тем, как облака обволакивают гору, а потом усаживаются на крыши домов. Иногда она даже думала, что это гора дышит туманами белых облаков. А потом просыпалось солнце и город начинал дышать серыми выхлопами.

Сейчас из этого окна больше не видно гору. Её закрывает новостройка, выросшая прямо за жилым домом, крышу которого золотило солнце.

14 сентября она также стояла у окна и допивала кофе, когда кто-то позвонил в дверь. Элла настолько привыкла, что к ним приходят только знакомые, что даже не поинтересовалась из-за двери: «кто там?». Налетела на дверь, молниеносно повернула замок и нажала на дверную ручку.

В дверях стояла женщина с ребёнком лет трёх.

– Irmabinich[2]2
  Ирма – нем.


[Закрыть].

– Ellada, – улыбаясь сказала Элла и поинтересовалась, – Wie kann ich helfen?[3]3
  Чем я могу помочь – нем.


[Закрыть] – Элла даже не поняла, как сама того не осознавая перешла на немецкий. Она ни на минуту не задумалась, что говорит на иностранном языке.

Женщина показала на ребёнка и сказала:

– Und sie ist Mikaella, meine Tochter. Mikschas Tochter[4]4
  А это Микаэлла, моя дочь. Дочь Микши – нем.


[Закрыть].

Элла поняла, что окна в этом доме ей уже мыть не обязательно. Наверное, так и должно было произойти. Она пригласила мать и дочь в квартиру, заварила чай. Потом они долго беседовали. Ей не было больно. Ей было страшно. Страшно от того, что она жила с человеком и не знала его. В этот момент Элла поняла, что она недостаточно любила венгра, раз ей даже не хотелось с ним что-либо выяснять, уточнять, анализировать. Ей даже не было интересно, любит ли он её, или может он любит Ирму?

Позднее из письма она узнает, что Ирма с ребёнком уехали в Бохум, а Микша обосновался в Берлине. Микаэлла общается со своим отцом и даже ездит к нему на каникулы. Потом Ирма напишет ещё раз и расскажет, что вышла замуж за Рауля Имнадзе, который работает в Бохумском Университете. Она сама тоже начала работать там. Возглавляет отдел международного сотрудничества. От Рауля она родила двоих сыновей, Георгия и Малхаса. Элла ещё поблагодарит Ирму за тот ереванский визит и за то, что та сделает для неё впоследствии. Но это потом. А сейчас, она оставила мать и дочь в квартире, сама взяла сумку, положив туда только зарядку от телефона, выключенный предварительно мобильный марки Motorola с650, и вышла из квартиры. Выходя, она посмотрела в сторону окна, но не подошла к нему, чтобы в последний раз увидеть гору, дышащую облаками.

И только когда она оказалась одна на лестничной площадке, почувствовала, как всё кругом завертелось. Было ощущение, что пол, выложенный плиткой, трескается и раздвигается и она вот-вот провалится куда-то в бездну. Элла облокотилась о стену, но та казалась ей мягкой, какой-то нереальной, неощутимой. На таких же мягких, почти ватных ногах она с трудом спустилась по ступенькам и села на выступ стены возле подъезда.

У неё было странное ощущение, как если бы она выпала из большого панорамного окна, что на 4 этаже дома, в квартире, где она так тщательно вытирала пыль, а сейчас сидят незнакомые ей женщина и девочка. Женщина и дочка знакомого ей мужчины. Неужели это всё обман? Эта гора, дышащая туманами облаков, это солнце, золотящее крыши. Этот холод, просачивающийся зимой сквозь добротную оконную раму. Она сидела и не верила, что всё это происходит с ней. Как будто смотрелась в зеркало, но видела чужого человека и чужую жизнь.

Лишь спустя некоторое время, когда она немного пришла в себя, заметила, что напротив, возле помойки, на низком бетонном ограждении сидит женщина и смотрит на неё. Элла присмотрелась тщательнее. Да, это была молодая женщина. В руке у неё была бутылка, которую она то и дело прикладывала к губам. Судя по тому, как она сидела и как тянулась к бутылке было понятно, что пьёт она не воду. Вдруг женщина выпрямилась, закинула ногу на ногу и крикнула.

– Гого[5]5
  Девочка. – груз.


[Закрыть], что смотришь? Не хочешь выпить? Иди, гого, давай, не бойся. Хуже не будет.

Элла встала со своего места, подошла к женщине, взяла у неё из рук бутылку, сделала глоток. Вытерла рукой мокрые губы, потом сделала глоток побольше.

– Пей, пей, гого. Вино – это лекарство. А хорошее вино – хорошее лекарство. Пей, гого, пей, – сказала женщина и протянула Элле руку, – Иветта, Ива.

– Эллада, – ответила ей Элла и подумала, что, наверное, впервые за долгое время в один день она дважды представляется полным именем. Это показалось ей странным, может что-то таящим в себе, но что именно, она пока не придумала.

– Элла, – добавила она и уселась рядом с женщиной.

Был тёплый сентябрьский вечер. Они пили и оживлённо разговаривали возле помойки у дома, из которого полчаса назад на ватных ногах вышла обиженная на жизнь молодая девушка. Иветта тоже пила не от радости. Приехала она из Тбилиси. Она художница, и её пригласили преподавать в одном из частных институтов искусств. Таких институтов в конце 1990-х открылось очень много. Но после двух месяцев работы с Иветтой досрочно расторгли контракт. Скорее всего институту не продлили лицензию. Но возвращаться ей не хотелось. Там, на родине, условия и перспективы были не лучше. Теперь у Иветты ни работы, и ни крыши над головой. Из комнаты, что она снимала, надо будет съезжать, ведь платить нечем. Элла сразу же предложила пожить у неё в доме родителей, пока та не найдёт работу. И Иветта, кажется, уже согласилась. Но потом Элла подумала ещё немного, сделала ещё глоток и спросила:

– Ты хорошо рисуешь?

– На любителя! Но умею рисовать, и преподаю тоже.

– Тогда у меня, возможно есть идея как тебе помочь, – она достала телефон, включила его, там уже было четыре неотвеченных звонка и пять сообщений. Но Элла не стала их даже просматривать. Не важно, от кого они были. Нашла в телефонной книге соответствующее имя и позвонила.

– О, привет, ты не занята? Это хорошо, – протараторила Элла. – Ты как сейчас? Проекты есть? Помощь нужна? У меня есть хорошая девушка с золотыми руками. – на этих словах она обернулась к Иве и подмигнула ей. – Да, да, всё умеет. Хорошо, тогда мы идём.

Вторую бутылку, купленную в магазине «Карап» на углу улицы Туманян и проспекта Маштоца, девушки допивали уже на ходу, направляясь в сторону НИИ имени Мергеля-на. Там, в одном из домов за зданием НИИ, у Иветты начнётся новая, наверное, самая счастливая глава её ереванской жизни. Но Эллы в ней не будет.

Было темно, уличные фонари слабо освещали улицу. Элле почему-то показалось, что, когда этот проспект носил имя Ленина, здесь было больше света. А с дубов на проспекте Баграмяна в детстве почему-то больше падало желудей.

– Это проспект маршала Баграмяна. Раньше он назывался проспектом Дружбы, а теперь Баграмяна. Вон, его памятник. – сказала Элла и показала рукой направо, через дорогу.

– О, видела этого всадника на коне, но не знала кто он. А как зовут Баграмяна?

– Маршал! – не задумываясь ответила Элла. Но когда до неё дошёл смысл сказанного, она так расхохоталась, что Иветта не удержалась и тоже засмеялась, хоть и поначалу не поняла, что произошло.

Элла успокоилась, сделала большой глоток, вытерла рукой губы и предложила.

– Можем перейти дорогу и прочитать, ведь на памятнике точно будет написано его имя.

– Давай в следующий раз. – улыбнулась Иветта, сделала глоток из бутылки и добавила, – В следующий раз пойдём по той стороне. Надо же узнать, как же маршала зовут.

И девушки продолжили свой путь. По дороге Элла рассказала, что её хорошая приятельница – художница Назик – живёт и работает в просторной мастерской. Мастерская настолько большая, что там одновременно могли жить несколько человек, что и делали часто друзья Назик. Именно там, в мастерской в одном из домов за НИИ, поселится Иветта и найдёт свою любовь и, возможно, там же и потеряет.

Вечером 14 сентября 2004 года, Элла оставила Иветту у Назик. Они сразу же поладили, Ива получила крышу над головой, приемлемый на тот момент заработок и весёлую компанию. Обычно веселье компании прямо зависело от количества выпивки. По мере убывания спиртного, уменьшалось и количество гостей. В тот вечер благодаря тому, что выпивка закончилась чуть раньше, чем это предполагалось, ночевать у Назик в мастерской остались трое: хозяйка, гостья, которая поселилась тут надолго и подвыпивший приятель.

– Ива, ты такая высокая и красивая, у тебя такие длинные и стройные ноги, только почему у тебя такие короткие волосы, как у мальчика? – спросил её подвыпивший Саша, очень талантливый скульптор, друг Назик.

– Бичо[6]6
  Парень. – груз.


[Закрыть], зачем тебе женские волосы? Чем меньше их на человеке, тем лучше. Моя бабушка говорила, если бы от волос была польза, они бы не росли где попало. Вот полысеешь – поймёшь, что без волос лучше.

– С чего это я должен лысеть?

– Я вижу тебя насквозь, дорогой. Вижу твоё будущее, – она рассмеялась, и пьяная разлеглась на тахте. – Будешь лысым и толстым. Ха-ха, но потом похудеешь и станешь лысым и худым.

Саша улыбнулся, подошёл к ней, нагнулся над её красивым лицом. Её зелёные глаза улыбались. В этот момент он подумал про себя, что ничего красивее этого лица он в жизни не видел, и что она права, длина волос абсолютно не важна. Он убрал короткие упрямые пряди с её лба, потом нежно поцеловал между бровями. Она улыбнулась ещё шире, и от наслаждения закрыла глаза. Тогда Саша поцеловал её в губы. Но они не ответили ему. Ива уснула. Саша смотрел на неё спящую и восхищался этой красотой. Он боялся дышать, чтобы не разбудить её. Так и уснул, в полусидячем положении на тахте рядом со спящей тбилисской красавицей.

Утром Ива ещё спала, когда Назик уже вовсю суетилась на кухне. Она дождалась, когда встанет Саша Левин, чтобы попросить его пойти за утренним похмельным пивом.

– А, наконец, давай, беги, возьми три бутылки пива, а я яичницу пожарю.

– С помидорами! – сказал Саша, разминая затёкшие ноги и спину. Всё болело из-за неудобной позы, в которой он провёл всю ночь.

– Тогда и помидоры купи. На, должно хватить, – она протянула ему 800 драмов бумажными купюрами и ещё 170 монетами.

– Ладно, я скоро буду.

По пути в магазин он думал об Иветте, о её коротких волосах, о её смеющихся глазах и тонких губах. Он хотел бы как можно быстрее вернуться из магазина и пожелать ей доброго утра. А может, и полежать с ней рядом. Вдохнуть аромат её кожи, уткнуться носом за ухо и дышать ею.

Саша так был погружен в свои мысли, что не заметил, как ему на встречу идёт Марк, улыбается и размахивает руками. Марк одёрнул его, когда они уже поравнялись.

– Эй, привет, ты чего? Смотришь в упор и не видишь. Ты почему такой задумчивый. Много пили вчера? – подколол он друга.

– О, да! Много. А ты куда? К Назик, небось, идёшь? – с какой-то тревогой в голосе спросил Саша.

– Да, она мне вчера звонила, надо подтянуть племянницу по химии, вот иду обсуждать детали сделки, – сказал он и улыбнулся ещё шире.

– Подожди меня, я за пивом, и тоже иду туда, – всё ещё с тревогой предложил Саша.

– Слушай, я не могу, мне потом к отцу в физинститут бежать. Я лучше сейчас зайду к Назик, а если ты вернёшься и меня застанешь, мы может ещё поболтаем пару минут, пойдёт?

– Договорились, – сказал Саша, но сам подумывал уже о том, как бы не пойти в магазин, придумать какой-то правдоподобный предлог и просто вернуться в мастерскую без пива и помидоров. Потом передумал: «Нет. Мои тревоги напрасны. Да, Марку всегда везёт больше и чаще, чем мне. Но Иветта моя. Я успею вернуться до того, как они понравятся друг другу», – так думал Саша. Он ускорил шаг. Как назло, в магазине перед ним в очереди стояла дама преклонного возраста и долго выбирала картофель. Потом так же тщательно выбирала морковь и все остальные ингредиенты для борща. «Да, это должен быть борщ», – подумал Саша и уже представил, как эта дама уже дома на кухне медленно и дотошно очищает картофель, морковь, свёклу. Дама так же неспеша рассчиталась с продавцом, потом медленно взяла в руки пакеты с покупками и направилась к выходу. Саша положил деньги на прилавок, и не дождавшись сдачи, почти пулей вылетел из магазина, гремя бутылками. Помидоры не взял. Слишком спешил. В дверях он налетел на ту же медленную даму и чуть не сбил её с ног. Но та только мило ему улыбнулась и тихо, почти шёпотом проговорила вслед: