Текст книги "Час души"

«На бренность бедную мою…»

 
На бренность бедную мою
Взираешь, слов не расточая.
Ты – каменный, а я пою,
Ты – памятник, а я летаю.
 
 
Я знаю, что нежнейший май
Пред оком Вечности – ничтожен.
Но птица я – и не пеняй,
Что легкий мне закон положен.
 

16 мая 1920

«Сказавший всем страстям: прости…»

 
Сказавший всем страстям: прости —
Прости и ты.
Обиды наглоталась всласть.
Как хлещущий библейских стих,
Читаю я в глазах твоих:
«Дурная страсть!»
 
 
В руках, тебе несущих есть,
Читаешь – лесть.
И смех мой – ревность всех сердец! —
Как прокаженных бубенец —
Гремит тебе.
 
 
И по тому, как в руки вдруг
Кирку берешь – чтоб рук
Не взять (не те же ли цветы?),
Так ясно мне – до тьмы в очах! —
Что не было в твоих стадах
Черней – овцы.
 
 
Есть остров – благостью Отца, —
Где мне не надо бубенца,
Где черный пух —
Вдоль каждой изгороди. – Да. —
Есть в мире – черные стада.
Другой пастух.
 

17 мая 1920

«Да, вздохов обо мне – кpaй непочатый!..»

 
Да, вздохов обо мне – кpaй непочатый!
А может быть – мне легче быть проклятой!
А может быть – цыганские заплаты —
Смиренные – мои
 
 
Не меньше, чем несмешанное злато,
Чем белизной пылающие латы
Пред ликом судии.
 
 
Долг плясуна – не дрогнуть вдоль каната,
Долг плясуна – забыть, что знал когда-то —
Иное вещество,
 
 
Чем воздух – под ногой своей крылатой!
Оставь его. Он – как и ты – глашатай
Господа своего.
 

17 мая 1920

«Суда поспешно не чини…»

 
Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной – не черни
Галчонка – белизной.
 
 
А впрочем – что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя,
Быть может, я в тот черный день
Очнусь – белей тебя!
 

17 мая 1920

«Писала я на аспидной доске…»

С. Э.

 
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблёклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по́ льду и кольцом на стеклах, —
 
 
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец – чтоб было всем известно! —
Что ты любим! любим! любим! – любим! —
Расписывалась – радугой небесной.
 
 
Как я хотела, чтобы каждый цвел
В века́х со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-на́крест перечеркивала – имя…
 
 
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты – уцелеешь на скрижалях.
 

18 мая 1920

Пригвождена…

 
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что – невинна.
 
 
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем,
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою – за счастьем.
 
 
Пересмотрите всё мое добро,
Скажите – или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей ладони – горстка пепла!
 
 
И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
 

19 мая 1920

«Восхи́щенной и восхищённой…»

 
Восхи́щенной и восхищённой,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.
 
 
И оттого, что целый день
Сны проплывают пред глазами,
Уж ночью мне ложиться – лень.
И вот, тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями.
 

Между 21 и 30 мая 1920

«Кто создан из камня, кто создан из глины…»

 
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.
 
 
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты…
– В купели морской крещена – и в полете
Своем – непрестанно разбита!
 
 
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня – видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.
 
 
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – веселая пена —
Высокая пена морская!
 

23 мая 1920

Две песни

 

1

И что тому костер остылый,
Кому разлука – ремесло!
Одной волною накатило,
Другой волною унесло.
 
 
Ужели в раболепном гневе
За милым поползу ползком —
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
 
 
Кусай себе, дружочек родный,
Как яблоко – весь шар земной!
Беседуя с пучиной водной,
Ты всё ж беседуешь со мной.
 
 
Подобно земнородной деве,
Не скрестит две руки крестом —
Дщерь, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
 
 
Нет, наши девушки не плачут,
Не пишут и не ждут вестей!
Нет, снова я пущусь рыбачить
Без невода и без сетей!
 
 
Какая власть в моем напеве, —
Одна не ведаю о том, —
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском.
 
 
Когда-нибудь, морские струи
Разглядывая с корабля,
Ты скажешь: «Я любил – морскую!
Морская канула – в моря!»
 
 
В коралловом подводном древе
Не ты ль – серебряным хвостом,
Дщерь, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
 

13 июня 1920

 

2

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все́ жаворонки нынче – вороны!
 
 
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что́ тебе я сделала?!»
 
 
И слезы ей – вода, и кровь —
Вода, – в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
 
 
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что́ тебе я сделала?»
 
 
Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала – копейкой ржавою!
 
 
Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что́ тебе я сделала?»
 
 
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал – колесовать:
Другую целовать», – ответствуют.
 
 
Жить приучил в само́м огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал – мне.
Мой милый, что́ тебе – я сделала?
 
 
Всё ведаю – не прекословь!
Вновь зрячая – уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
 
 
Само́ – что́ дерево трясти! —
В срок яблоко спадает спелое…
– За всё, за всё меня прости,
Мой милый, что́ тебе я сделала!
 

14 июня 1920

«Проста моя осанка…»

 
Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!
 
 
Живу – никто не нужен!
Взошел – ночей не сплю.
Согреть Чужому ужин —
Жилье свое спалю!
 
 
Взглянул – так и знакомый,
Взошел – так и живи!
Просты наши законы:
Написаны в крови.
 
 
Луну заманим с неба
В ладонь, – коли мила!
Ну, а ушел – как не! был,
И я – как не была.
 
 
Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Который скажет: «Пить».
 

Август 1920

Волк

 
Было дружбой, стало службой,
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
 
 
Заедай верстою вёрсту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шерстке, —
Стосковался по тоске!
 
 
Не взвожу тебя в злодеи, —
Не твоя вина – мой грех:
Ненасытностью своею
Перекармливаю всех!
 
 
Чем на вас с кремнем-огнивом
В лес ходить – как бог судил, —
К одному бабьё ревниво:
Чтобы лап не остудил.
 
 
Удержать – перстом не двину:
Перст – не шест, а лес велик.
Уноси свои седины,
Бог с тобою, брат мой клык!
 
 
Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура —
Верить в волчью седину.
 

Октябрь 1920

«Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе…»

 
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь – прельщусь – смущусь —
рванусь.
О милая! – Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
 
 
И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на́ сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.
 
 
Нет, выпростаю руки, – стан упругий
Единым взмахом из твоих пелён
Смерть – выбью! Верст на тысячу в округе
Растоплены снега – и лес спален.
 
 
И если всё ж – плеча, крыла, колена
Сжав – на погост дала себя увезть, —
То лишь затем, чтобы смеясь над тленом,
Стихом восстать – иль розаном расцвесть!
 

Около 28 ноября 1920

«Знаю, умру на заре! На которой из двух…»

 
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух – не решить
по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел
потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
 
 
Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба
дочь!
С полным передником роз! – Ни ростка
не наруша!
Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
 
 
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Про!резь зари – и ответной улыбки проре́з…
– Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
 

Декабрь 1920

Из цикла «Ученик»

 
Сказать – задумалась о чём?
В дождь – под одним плащом,
В ночь – под одним плащом, потом
В гроб – под одним плащом.
 

 

1

Быть мальчиком твоим светлоголовым, —
О, через все века! —
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
 
 
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ —
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем – плащ.
 
 
Победоноснее царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
 
 
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне – не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ – а щит!
 
 
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остёр!)
…И – дерзновенно улыбнувшись – первым
Взойти на твой костер.
 

15 апреля 1921

Из цикла «Марина»

 

1

Быть голубкой его орлиной!
Больше матери быть, – Мариной!
Вестовым – часовым – гонцом —
 
 
Знаменосцем – льстецом придворным!
Серафимом и псом дозорным
Охранять непокойный сон.
 
 
Сальных карт захватив колоду, —
Ногу в стремя! – сквозь огнь и воду!
Где верхом – где ползком – где вплавь!
 
 
Тростником – ивняком – болотом,
А где конь не берет – там лётом,
Все ветра полонивши в плащ!
 
 
Черным вихрем летя беззвучным,
Не подругою быть – сподручным!
Не единою быть – вторым!
 
 
Близнецом – двойником – крестовым
Стройным братом, огнем костровым,
Ятаганом его кривым.
 
 
Гул кремлевских гостей незваных
Если имя твое – Басманов,
Отстранись. – Уступи любви!
 
 
Распахнула платок нагрудный.
– Руки настежь! – Чтоб в день свой
судный
Не в басмановской встал крови.
 

11 мая 1921

 

2

Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты – гордецу своему
Не родившая сына…
 
 
В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты – гордецу своему
Не махнувшая следом…
 
 
На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты – гордеца своего
Не покрывшая телом…
 
 
В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту…
Ты – гордецу своему
Не отершая пота…
 
 
– Своекорыстная кровь!
Проклята, треклята будь,
Ты – Лжедимитрию смогшая быть
Лжемариной!
 

11 мая 1921

«О всеми ветрами…»

 
О всеми ветрами
Колеблемый лотос!
Георгия – робость,
Георгия – кротость…
 
 
Очей непомерных
– Широких и влажных —
Суровая – детская – смертная важность.
 
 
Так смертная мука
Глядит из тряпья.
И вся непомерная
Тяжесть копья.
 
 
Не тот – высочайший,
С усмешкою гордой:
Кротчайший Георгий,
Тишайший Георгий,
 
 
Горчайший – свеча моих бдений – Георгий,
Кротчайший – с глазами оленя – Георгий!
 
 
(Трепещущей своре
Простивший олень.)
– Которому пробил
Георгиев день.
 
 
О лотос мой!
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой!
 
 
Ты – все мои бденья
И все сновиденья!
 
 
Пасхальный тропарь мой!
Последний алтын мой!
Ты больше, чем Царь мой,
И больше, чем сын мой!
 
 
Лазурное око мое —
В вышину!
Ты, блудную снова
Вознесший жену.
 
 
– Так слушай же!..
 

14 июля 1921

«Гордость и робость – ро́дные сестры…»

 
Гордость и робость – ро́дные сестры,
Над колыбелью, дружные, встали.
 
 
«Лоб запрокинув!» – гордость велела.
«Очи потупив!»– робость шепнула.
 
 
Так прохожу я – очи потупив —
Лоб запрокинув – Гордость и Робость.
 

20 сентября 1921

Молодость

 

1

Молодость моя! Моя чужая
Молодость! Мой сапожок непарный!
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.
 
 
Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая Муза.
Молодость моя! Назад не кличу.
Ты была мне ношей и обузой.
 
 
Ты́ в ночи начесывала гребнем,
Ты́ в ночи оттачивала стрелы.
Щедростью твоей давясь, как щебнем,
За чужие я грехи терпела.
 
 
Скипетр тебе вернув до сроку —
Что́ уже душе до яств и брашна? —
Молодость моя! Моя морока —
Молодость! Мой лоскуток кумашный!
 

18 ноября 1921

 

2

Скоро уж из ласточек – в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне.
Постоим с тобою на ветру.
Смуглая моя! Утешь сестру!
 
 
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Раззор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!
 
 
Полосни лазоревою шалью,
Шалая моя! Пошалевали
Досыта с тобой! Спляши, ошпарь!
Золотце мое – прощай, янтарь!
 
 
Неспроста руки твоей касаюсь,
Как с любовником, с тобой прощаюсь.
Вырванная из грудных глубин —
Молодость моя! – Иди к другим!
 

20 ноября 1921

«А сугробы подаются…»

И. Эренбургу

 
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Прощай, вьюг-твоих-приютство,
Воркотов – приятство.
 
 
Веретен ворчливых царство,
Волков белых – рьянство.
Сугроб теремной, боярский,
Столбовой, дворянский,
 
 
Белокаменный, приютский
Для сестры, для братца…
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
 
 
Ax, в раззор, в раздор, в разводство
Широки – воротцы!
Прощай, снег, зимы сиротской
Даровая роскошь!
 
 
Прощай, след незнам, непытан,
Орлов белых свита,
Прощай, грех, снежком покрытый,
По снегам размытый.
 
 
Горбуны-горбы-верблюдцы —
Прощай, домочадцы!
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
 
 
Голытьбе с любовью долог
День весенний, звонный.
Где метель: покров-наш-полог,
Голова приклонна!
 
 
Цельный день грызет, докучня,
Леденцовы зерна.
Дребезга, дрызга, разлучня,
Бойня, живодерня.
 
 
День – с ремень, ноченька куца:
Ни начать, ни взяться…
А сугробы подаются,
Скоро расставаться…
 
 
В две руки беру – за обе:
Ну– не оторвуся?
В две руки из ям-колдобин —
Дорогие бусы.
 
 
Расколдован, разморожен
Путь, ручьям запродан.
Друг! Ушли мои ворожбы
По крутым сугробам…
 
 
Не гляди, что слезы льются:
Вода – может статься!
Раз сугробы подаются —
Пора расставаться!
 

12 марта 1922

«Знакомец! Отколева в наши страны?..»

 
Знакомец! Отколева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Твоя вороная масть.
 
 
Покамест костру вороному – пы́хать,
Красавице– искра в глаз!
– Знакомец! Твоя дорогая прихоть,
А мой дорогой отказ.
 

18 марта 1922

Москва

«Лютая юдоль…»

 
Лютая юдоль,
Дольняя любовь.
Руки: свет и соль.
Губы: смоль и кровь.
 
 
Левогрудый гром
Лбом подслушан был.
Так – о камень лбом —
Кто тебя любил?
 
 
Бог с замыслами! Бог с вымыслами!
Вот: жаворонком, вот: жимолостью,
Вот: пригоршнями – вся выплеснута,
С моими дикостями – и тихостями,
С моими радугами заплаканными,
С подкрадываньями, забарматываньями…
 
 
Милая ты жизнь!
Жадная еще!
Ты запомни вжим
В правое плечо.
 
 
Щебеты во тьмах…
С птицами встаю!
Мой веселый вмах
В летопись твою.
 

12 июня 1922

Берлин

Из цикла «Земные приметы»

 

1

Так, в скудном труженичестве дней,
Так, в трудной судорожности к ней,
Забудешь дружественный хорей
Подруги мужественной своей.
 
 
Ее суровости горький дар,
И легкой робостью скрытый жар,
И тот беспроволочный удар,
Которому имя – даль.
 
 
Все древности, кроме: дай и мой,
Все ревности, кроме той, земной,
Все верности, – но и в смертный бой
Неверующим Фомой.
 
 
Мой неженка! Сединой отцов:
Сей беженки не бери под кров!
Да здравствует левогрудый ков
Немудрствующих концов!
 
 
Но, может, в щебетах и в счетах
От вечных женственностей устав —
И вспомнишь руку мою без прав
И мужественный рукав.
 
 
Уста, не требующие смет,
Права, не следующие вслед,
Глаза, не ведающие век,
Исследующие: свет.
 

15 июня 1922

 

2

Ночные шепота: шелка
Разбрасывающая рука.
Ночные шепота: шелка
Разглаживающие уста. Счета
Всех ревностей дневных – и вспых
Всех древностей – и стиснув челюсти —
И стих,
Спор —
В шелесте…
 
 
И лист
В стекло…
И первой птицы свист.
– Сколь чист! – И вздох.
Не тот. – Ушло.
Ушла.
И вздрог
Плеча.
Ничто.
Тщета.
Конец.
Как нет.
 
 
И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.
 

17 июня 1922

 

3

Ищи себе доверчивых подруг,
Не выправивших чуда на число.
Я знаю, что Венера – дело рук,
Ремесленник, – и знаю ремесло:
 
 
От высокоторжественных немот
До полного попрания души:
Всю лестницу божественную – от:
Дыхание мое – до: не дыши!
 

18 июня 1922

 

4

Руки – и в круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!
 
 
Этих вот всех
Суетностей, от которых сна! нет.
Руки воздев,
Друг, заклинаю свою же память!
 
 
Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.
 
 
Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) – дожди
Тысячелетий тебя не мыли…
 
 
Тело меж тел, —
Ты, что мне про́падом был двухзвёздным!.. —
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.
 

9 июля 1922

 

5

Дабы ты меня не видел
В жизнь – пронзительной, незримой
Изгородью окружусь.
 
 
Жимолостью опояшусь,
Изморозью опушусь.
 
 
Дабы ты меня не слушал
В ночь – в премудрости старушьей:
Скрытничестве – укреплюсь.
 
 
Шорохами опояшусь,
Шелестами опушусь.
 
 
Дабы ты во мне не слишком
Цвел – по зарослям: по книжкам
Заживо запропащу:
 
 
Вымыслами опояшу,
Мнимостями опушу.
 

25 июня 1922

«Здравствуй! Не стрела, не камень…»

 
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! – Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
 
 
Дай! (На языке двуостром:
На́! – Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
 
 
Льни! – Сегодня день на шхуне,
– Льни! – на лыжах! – Льни! – льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
 
 
– Мой! – и о каких наградах
Рай – когда в руках, у рта —
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
 

25 июня 1922

«В пустынной хра́мине…»

 
В пустынной хра́мине
Троилась – ладаном.
Зерном и пламенем
На темя падала…
 
 
В ночные клёкоты
Вступала – ровнею.
– Я буду крохотной
Твоей жаровнею:
 
 
Домашней утварью:
Тоску раскуривать,
Ночную скуку гнать,
Земные руки греть!
 
 
С груди безжалостной
Богов – пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Люба́я: бо́льшая!
 
 
С такими путами!
С такими льготами!
Пол-жизни? – Всю́ тебе!
По-локоть? – Во́т она!
 
 
За то, что требуешь,
За то, что мучаешь,
За то, что бедные
Земные руки есть…
 
 
Тщета! – Не выверишь
По амфибрахиям!
В груди пошире лишь
Глаза распахивай,
 
 
Гляди: не Логосом
Пришла, не Вечностью:
Пустоголовостью
Твоей щебечущей
 
 
К груди…
– Не властвовать!
Без слов и на́ слово —
Любить… Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
 

26 июня 1922

Берлин

Балкон

 
Ах, с откровенного отвеса —
Вниз – чтоб в прах и в смоль!
Земной любови недовесок
Слезой солить – доколь?
 
 
Балкон. Сквозь соляные ливни
Смоль поцелуев злых.
И ненависти неизбывной
Вздох: выдышаться в стих!
 
 
Стиснутое в руке комочком —
Что́: сердце или рвань
Батистовая? Сим примочкам
Есть имя: – Иордань.
 
 
Да, ибо этот бой с любовью
Дик и жестокосерд.
Дабы с гранитного надбровья
Взмыв – выдышаться в смерть!
 

30 июня 1922

«Неподражаемо лжет жизнь…»

 
Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи…
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!
 
 
Словно во ржи лежишь: звон, синь…
(Что ж, что во лжи лежишь!) – жар, вал…
Бормот – сквозь жимолость – ста жал…
Радуйся же! – Звал!
 
 
И не кори меня, друг, столь
Заворожимы у нас, тел,
Ду́ши – что вот уже: лбом в сон.
Ибо – зачем пел?
 
 
В белую книгу твоих тишизн,
В дикую глину твоих «да» —
Тихо склоняю облом лба:
Ибо ладонь – жизнь.
 

8 июля 1922

Из цикла «Деревья»

Моему чешскому другу,

Анне Антоновне Тесковой

 
1
Когда обидой – опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами —
 
 
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней,
С людскими косностями, —
 
 
Деревья! К вам иду! Спастись
От рева рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!
 
 
Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы-провидицы мои!
Березы-девственницы!
 
 
Вяз – яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна – ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая…
 
 
К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы – пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!
 
 
Зеленых отсветов рои…
Как в руки – плещущие…
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!
 

8 сентября 1922

 

2

Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
 
 
Какой неистовой
Сивиллы таинствами —
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?
 
 
Что в вашем веянье?
Но знаю – лечите
Обиду Времени
Прохладой Вечности.
 
 
Но юным гением
Восстав – порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
 
 
Чтоб вновь, как некогда,
Земля – казалась нам.
Чтобы под ве́ками
Свершались замыслы.
 
 
Чтобы монетами
Чудес – не чваниться!
Чтобы под ве́ками
Свершались таинства!
 
 
И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! – В пророчества
Речами косвенными…
 
 
Листва ли – листьями?
Сивилла ль – выстонала?
…Лавины лиственные,
Руины лиственные…
 

9 мая 1923

«Золото моих волос…»

 
Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
Не жалейте: всё сбылось,
Всё в груди слилось и – спелось.
 
 
Спелось – как вся даль слилась
В стонущей трубе окрайны.
Господи! Душа сбылась, —
Умысел твой самый тайный.
 
 
Несгорающую соль
Дум моих – ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?
 
 
Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К грома́м и ды́мам,
К молодым сединам дел —
Дум моих причти седины.
 
 
Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам бед
Лавр пристал – и дуб гражданский.
 

Между 17 и 23 сентября 1922

Из цикла «Провода»

 

1

Вереницею певчих свай,
Подпирающих Эмпиреи,
Посылаю тебе свой пай
Праха дольнего.
По аллее
Вздохов – проволокой к столбу —
Телеграфное: лю-ю-блю…
 
 
Умоляю… (печатный бланк
Не вместит! Проводами проще!)
Это – сваи, на них Атлант
Опустил скаковую площадь
Небожителей…
Вдоль свай
Телеграфное: про-о-щай…
 
 
Слышишь? Это последний срыв
Глотки сорванной: про-о-стите…
Это – снасти над морем нив,
Атлантический путь тихий:
 
 
Выше, выше, – и сли-лись
В Ариаднино: ве-ер-нись,
Обернись!.. Даровых больниц
Заунывное: не! выйду!
Это – про́водами стальных
Проводов – голоса Аида
 
 
Удаляющиеся… Даль
Заклинающее: жа-аль…
 
 
Пожалейте! (В сем хоре – сей
Различаешь?) В предсмертном крике
Упирающихся страстей —
Дуновение Эвридики:
 
 
Через насыпи – и – рвы
Эвридикино: у-у-вы,
 
 
Не у—
 

17 марта 1923

 

2

Чтоб высказать тебе… Да нет, в ряды
И в рифмы сдавленные… Сердце – шире!
Боюсь, что мало для такой беды
Всего Расина и всего Шекспира!
 
 
«Все́ плакали, и если кровь болит…
Все́ плакали, и если в розах – змеи…»
Но был один – у Федры – Ипполит!
Плач Ариадны – об одном Тезее!
 
 
Терзание! Ни берегов, ни вех!
Да, ибо утверждаю, в счете сбившись,
Что я в тебе утрачиваю всех
Когда-либо и где-либо небывших!
 
 
Какие чаянья – когда насквозь
Тобой пропитанный – весь воздух свыкся!
Раз Наксосом мне – собственная кость!
Раз собственная кровь под кожей —
Стиксом!
 
 
Тщета! во мне она! Везде! закрыв
Глаза: без дна она! без дня! И дата
Лжет календарная…
Как ты – Разрыв,
Не Ариадна я и не…
– Утрата!
 
 
О, по каким морям и городам
Тебя искать? (Незримого – незрячей!)
Я про́воды вверяю провода́м,
И в телеграфный столб упершись – плачу.
 

18 марта 1923

 

3

Не чернокнижница! В белой книге
Далей донских навострила взгляд!
Где бы ты ни был – тебя настигну,
Выстрадаю – и верну назад.
 
 
Ибо с гордыни своей, как с кедра,
Мир озираю: плывут суда,
Зарева рыщут… Морские недра
Выворочу – и верну со дна!
 
 
Перестрадай же меня! Я всюду:
Зори и руды я, хлеб и вздох,
Есмь я и буду я, и добуду
Губы – как душу добудет Бог:
 
 
Через дыхание – в час твой хриплый,
Через архангельского суда
Изгороди! – Все! уста о шипья
Выкровяню и верну с одра!
 
 
Сдайся! Ведь это совсем не сказка!
– Сдайся! – Стрела, описавши круг…
– Сдайся! – Еще ни один не спасся
От настигающего без рук:
 
 
Через дыхание… (Перси взмыли,
Веки не видят, вкруг уст – слюда…)
Как прозорливица – Самуила
Выморочу – и вернусь одна:
 
 
Ибо другая с тобой, и в судный
День не тягаются…
Вьюсь и длюсь.
Есмь я и буду я, и добуду
Душу – как губы добудет уст
 
 
Упокоительница…
 

25 марта 1923

 

4

Час, когда вверху цари
И дары друг к другу едут.
(Час, когда иду с горы:)
Горы начинают ведать.
 
 
Умыслы сгрудились в круг
Судьбы сдвинулись: не выдать!
(Час, когда не вижу рук.)
Души начинают видеть.
 

25 марта 1923

 

5

В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слезы – больше глаз.
 
 
В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!),
Были взмахи – больше рук.
 
 
Точно руки – вслед – от плеч!
Точно губы вслед – заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.
 
 
В час, когда мой милый гость…
– Господи, взгляни на нас! —
Были слезы больше глаз
Человеческих и звезд
Атлантических…
 

26 марта 1923

 

6

Весна наводит сон. Уснем.
Хоть врозь, а все ж сдается: все!
Разрозненности сводит сон,
Авось увидимся во сне.
 
 
Всевидящий, он знает, чью
Ладонь – и в чью, кого – и с кем.
Кому печаль мою вручу,
Кому печаль мою повем
 
 
Предвечную (дитя, отца
Не знающее и конца
Не чающее!). О, печаль
Плачущих без плеча!
 
 
О том, что памятью с перста
Спадет, и камешком с моста…
О том, что заняты места,
О том, что наняты сердца
 
 
Служить – безвыездно – навек,
И жить – пожизненно – без нег!
О, заживо – чуть встав! чем свет! —
В архив, в Элизиум калек.
 
 
О том, что тише ты и я
Травы, руды, беды, воды…
О том, что выстрочит швея:
Рабы – рабы – рабы – рабы.
 

5 апреля 1923