Текст книги "Бесстрашная"

– Пойдем, – махнула я рукой новоявленному помощнику.

– И чтобы к ночи вернулись с материалом! – прикрикнул шеф нам в спину.

– До-до-до свиданья, – испуганно поклонился Ян, прижимая сумку к груди.

Мы выбрались на улицу. Сверху крапал мелкий дождь, пятная влажными кляксами пешеходную мостовую. С тоской я покосилась на желтоватый газетный лист «Уличных хроник», вывешенный на стене здания.

В самом центре красовалась на загляденье удачная гравюра Жулиты в образе страдающей невинности, и совесть снова кольнула точно игольным острием. Я даже представить себе не могла, что, вывалившись из театрального шкафа, превращу живую популярную актерку в самый знаменитый труп Гнездича.

– Ты мертвецов боишься? – обратилась я к Яну.

– Нет, – немедленно ответил он.

– Тогда тебе снимать. – Вытащенный из сумки гравират немедленно, как живой, выскользнул из заледеневших на холоде рук. Устройство обязательно бы грохнулось на брусчатку, как много раз до того, но оказалось ловко перехваченным Яном. Парень замер на мгновение и быстро глянул на меня, проверяя реакцию на удивительное проворство.

– Неплохо, – хмыкнула я.

– Спасибо, нима Катарина.

– Нет, нет! Просто Катарина. Какие могут быть церемонии между сослуживцами? – Я накинула на голову непромокаемый капор и уже собралась выйти из-под козырька, как опомнилась: – Только не забывай мне говорить «вы». Официоз разводить не стоит, но все-таки я твой шеф и отвечаю за тебя головой. Это ясно?

– Ясно.

Он выглядел таким кротким и послушным, как будто издевался. С подозрением я заглянула в миловидное лицо, но в темных глазах не было и намека на насмешку. Почему их взгляд мне казался пронизанным колючим холодом?

– Хорошо. – Я решительно направилась по пешеходной мостовой.

– Только, Катарина! – остановил меня оклик. – Причал в противоположной стороне.

Вот ведь ослица! Затормозив, я произнесла самым небрежным тоном, на какой оказалась способна:

– Хотела срезать.

– Тогда пойдем коротким путем, – тут же согласился Ян и глянул в серое тяжелое небо. – А то дождь крепчает.

– Лучше людными улицами, – мгновенно нашлась я, разворачиваясь в нужную сторону. – Центральный район очень неспокойный.

– Здесь же восемь стражьих пределов…

Святые Угодники, и откуда ты, умник, прибился в мою спокойную заводь?!

– Вот я и говорю, что район неспокойный. Иначе зачем им столько пределов строить? – фыркнула я и проворчала: – Кстати, почему ты говоришь мне «ты»?

– Простите. – Он убрал закрытый в поцарапанный чехол гравират в суму и перекинул ее через плечо.

Берег Вислы, где спасатели на лодках щупами проверяли дно, облепили неугомонные газетчики и любопытные зеваки. Вдалеке гнул каменную спину Горбатый мост, и на нем толпились зрители, привлеченные поиском известной самоубийцы. У самой кромки воды дежурили хмурые стражи в форменных плащах.

Подмерзший народ перешептывался – боялся громко разговаривать рядом с утопленницей. Тут же мальчишки-оборванцы, нахохлившиеся на перевернутой лодке, в ожидании страшного улова хрустели мочеными яблоками.

– Она правда сейчас у вас дома? – тихо спросил Ян.

– Угу.

– Тогда зачем мы здесь?

– Хочу доказать шефу, что в реке никого нет.

Через недолгое время в середине реки сетью выловили труп темноволосой женщины. Спасатели перевалили тело через бортик, натужно загребли веслами, а на берегу, точно закипевший суп в очаге, вспенились нервические разговоры. Пытаясь очистить пространство, стражи принялись отгонять нахлынувший к воде, словно волна, народ.

Окостенелое тело, опутанное сетями, вывалили на берег, как тюк, без всякого уважения к страшной смерти. Утопленница была наряжена в белое платье, словно специально перед смертью надела саван, и длинная юбка задралась, оголяя синеватые коленки. Лицо девицы оказалось настолько обезображенным, что узнать известную актерку, наверное, не смогли бы близкие, если бы они у нее имелись. Однако на запястье с почерневшей сеткой окаменелых вен красовался драгоценный браслет из изумрудов, знакомый даже мне по цветным гравюрам в газетных листах.

Мне показалось, что земля под ногами превратилась в болотную жижу и меня начинало медленно затягивать в трясину. Страшные люди, как их назвала сама Жулита, защищали себя. Они вовсе не собирались оставлять Анну Кобыльскую, девчонку из провинциального городка, в живых!

Где-то над головой раздался сухой щелчок гравирата, бухнула магическая вспышка. В ушах тоненько зазвенело, к горлу подступила тошнота, а перед глазами померкло. Теряя сознание, я услышала обеспокоенный голос Яна:

– Катарина! Приди в себя!

Но меня уже поглотила темнота.

– Если ты боишься трупов, то зачем поехала к реке? – спросил Ян, когда мы тряслись в наемном экипаже по дороге в контору. Я прикрывала глаза рукой и старалась сосредоточиться на том, как справиться с дурнотой. Но лишь перед мысленным взором возникала бледная рука с изумрудным браслетом, как тошнота становилась невыносимой. Глянув на попутчика из-под ладони, я буркнула:

– Ты мне снова тыкаешь.

– Извините. Зачем вы поехали к реке?

Потому что наивно полагала, будто имею дело с людьми, а не со зверьем, способным убить невинного человека только ради того, чтобы подтвердить самоубийство Жулиты…

Казалось, стенки закрытой кареты стали медленно сдвигаться, грозя сдавить меня намертво.

– Остановите! – постучала я, привлекая внимание возницы, и обратилась к Яну, даже не пытавшемуся скрыть удивление: – Ты отвези в контору оттиски. Мне надо проветриться.

Открыв дверь, я спрыгнула с подножки на влажную мостовую. В городе сгущались сумерки. Крапал мелкий дождь, и брусчатка блестела в ярком свете фонарей. Это только на окраинах палили унылые масляные огни, в центре жгли магические кристаллы.

В голове крутилась страшная мысль, что, решив написать разгромную колонку о тайной связи высокого чиновника и беспутной актерки, я запустила страшную цепь событий, приведшую к смерти человека.

– Осторожно! – Кто-то схватил меня за локоть и ловко отодвинул от прогрохотавшей на расстоянии руки кареты.

Мы находились в тихом узком переулке, где было невозможно разъехаться двум экипажам. Ян смотрел на меня с вежливым любопытством.

– Как я здесь оказалась?

– Ну, вы просто… – Он неопределенно указал рукой вперед. – Шли.

– А ты за мной? – растерянно переспросила я, хотя ответ был очевиден.

– Вы говорили, что здесь опасный район, – неловко пояснил он.

– На самом деле днем я пошла не в ту сторону и соврала, чтобы не выглядеть глупо, – покаялась я.

– Знаю…

Вдруг в его взгляде, обращенном к кому-то за моим плечом, появилось напряжение. Губы сжались.

– Нима Войнич? – прозвучал хриплый голос, и у меня на затылке зашевелились волосы.

Я оглянулась. В нескольких шагах от нас стояли незнакомцы в черных одеждах, и в первый момент на меня напало оцепенение. Но на Яна было и вовсе больно смотреть. Высокий и плечистый, он вдруг трусливо съежился, крепко обнял сумку с гравиратом и даже придвинулся в мою сторону.

Невольно я сделала шаг, пытаясь загородить трусишку от головорезов.

– Вы мне?

Мне бы стоило поскорее сочинять план побега, но, как назло, воображение рисовало исключительно яркие картины того, как нас с Яном вынесут вперед ногами из переулка.

– Вы что-то хотели? – уточнила я, надеясь, что голос звучит нагло, а не испуганно.

– Где она?

– Кто? – вмиг понимая, что здоровяки ищут сбежавшую актерку.

– Где Анна?

Возникла долгая пауза.

– Послушай, Ян, – пробормотала я помощнику. – Я их сейчас отвлеку, а ты беги, зови стражей.

– А как же… – слабенько воспротивился он.

– Ты сам говорил, что тут восемь стражьих пределов, беги в ближайший, – едва разжимая губы, велела я и громко спросила у главаря шайки: – Я не расслышала. Как вы сказали? Анна? Но я не знаю никакой Анны…

– Вот ведь, – фыркнул бандит со шрамом, тянувшимся от виска до уголка губы, отчего рот выглядел искривленным, как у злого арлекина.

Незаметно я толкнула Яна, намекая ему, что пора уже делать ноги, но тот стоял фонарным столбом, словно врос в брусчатку.

– Может, если вы назовете фамилию?

– Может, это тебе память освежит? – рыкнул головорез со шрамом. Через секунду, как пушинка, я отлетела к стене и не расшибла лоб только благодаря Яну, стремительно схватившему меня за плечи.

– Послушайте! Вы! Я позову стражу! – для чего-то предупредил он, вместо того чтобы на полных парусах нестись в предел.

Не успел он толком пригрозить, как согнулся пополам от удара в живот. Сумка выпала из рук, звякнул гравират, зазвенели расколотые слюдяные пластины с неизвестной утопленницей, выданной за Жулиту. От очередной оплеухи Ян свернулся бубликом на земле и жалобно застонал. Сверху на беднягу посыпался град пинков.

– Не смейте его бить! – завопила я.

Не успела броситься в гущу драки, как меня схватили за шкирку.

– Сейчас ты покажешь нам, где прячется Анна Кобыльская, – процедил главарь банды, заставляя меня резко развернуться.

– Она здесь, рядом! В меблированных комнатах! – выкрикнула я в лицо злодея. – Я провожу, только больше не бейте моего помощника! Он ничего не знает!

Последний удар отправил несчастного Яна в мусорный сток.

– Веди. – Меня подтолкнули в спину, заставив по инерции сделать четыре торопливых шага, чтобы не упасть рядом с бессознательным помощником.

Бросив жалостливый взгляд на скрюченного сослуживца, я поплелась вперед, лишь бы отвести головорезов подальше от парня, которому просто не повезло в неудачное время оказаться рядом со мной. Я шла на ватных ногах, с трудом удерживая равновесие, а главарь шайки подталкивал меня в спину:

– Шевелись, кляча!

– Мне кажется, что мы ходим кругами… – пробормотал кто-то из преступников.

Секундой погодя меня снова швырнули к стене, и от столкновения с каменной кладкой я сползла на ледяную брусчатку. Грудь начинало сдавливать горячим кольцом, а дыхание останавливаться.

Злодей склонился надо мной, рванул за шиворот. Его смуглая физиономия с кривым сломанным носом и шрамом расплывалась перед глазами.

– Ты решила с нами пошутить, нима? – прошипел он мне в лицо. – Еще не поняла, идиотка, с кем связалась?

Он размахнулся для хлесткой оплеухи, наверняка бы выбившей из меня дух, но неожиданно сам отлетел в сторону, сбитый с ног мощным ударом.

Все, что случилось дальше, словно подернулось туманной дымкой и казалось совершенно нереальным. Высокий мужчина в маске раскидывал моих обидчиков, точно оловянных солдатиков. Он ловко уходил от ударов, предугадывая каждый следующий шаг противников. На него пытались набрасываться кучей, но он бесшумной тенью ускользал от нападения.

Вокруг раздавались крики, звуки борьбы и болезненные стоны избитых разбойников, а я пыталась дышать. Хватала ртом воздух, но обжигающее кольцо, охватившее грудь, сжималось все сильнее, и мне не удавалось сделать ни одного, даже крошечного, глотка воздуха. Трясущимися руками я открыла сумку и принялась искать заветный флакон с успокоительным снадобьем.

Где-то вдалеке прозвучал пронзительный сигнал стражьего свистка. Шайка дунула из переулка. Бутылочка, найденная в сумке среди завалов ненужных мелочей, выпала из дрожащих пальцев и покатилась по дороге.

Я слепла от нехватки воздуха, из последних сил ощупывала камни, пытаясь найти лекарство. Вдруг кто-то мягко вложил флакон мне в ледяную влажную ладонь. Я подняла голову. Рядом на корточках сидел мужчина в черной маске, скрывавшей лицо… ночной посыльный, защитивший меня от убийц.

Он внимательно следил, как без особого успеха я пыталась вытащить пробку из узкого горлышка, потом мягко произнес приглушенным маской голосом:

– Давай помогу.

Флакон оказался открытым. Я опрокинула в себя остатки снадобья, и оно прокатилось по сжатому горлу горячим комом. От слабости меня качнуло вперед, и лоб уткнулся в крепкое мужское плечо. Кажется, в первый миг мой защитник опешил от неожиданной близости и замер, вдруг напрягшись всем телом.

– Подожди секунду, – пробормотала я умоляюще.

И он дождался, когда ко мне вернется умение дышать, осторожно сжал мои плечи руками в кожаных перчатках и отстранился.

К тому времени как подбежали стражи, ночной посыльный исчез.

– Нима, с вами все в порядке? – потребовали от меня ответа постовые.

– Да, но мой помощник Ян… – Я подняла голову, пытаясь сфокусироваться на двоящихся фигурах блюстителей закона. – Он сильно пострадал, и ему нужна помощь.

Голова кружилась, как проклятая, и земля уходила из-под ног, точно палуба попавшего в шторм корабля. Спотыкаясь и держась за стены, я привела постовых к месту, где преступники избивали Яна. В голове представлялось, что вся дорога залита кровью несчастного парня, но чистая брусчатка влажно поблескивала в тусклом свете фонаря.

Видимо, смелости моему новоявленному помощнику хватило только на то, чтобы вызвать мне в помощь постовых и сбежать.

Домой я вернулась затемно в закрытой стражьей карете с решетками на окнах и одной жесткой лавкой. Когда экипаж остановился перед открытыми воротами в аптекарский дворик, то служитель порядка открыл дверь, запертую снаружи на щеколду, и галантно подал мне руку, помогая спуститься с подножки, точно я ехала в наемном экипаже.

– Спасибо, – вымученно улыбнулась я.

– Точно не хочешь написать жалобу, нима?

При воспоминании о кислом лице дознавателя в приемной меня передернуло.

– Нет.

Было поздно. Крапал дождь, казавшийся влажной пылью в потоках фонарного света. Аптекарская лавка уже закрывалась, и на окнах первого этажа висели белые ладные ставенки.

Тут входная дверь распахнулась, огласив тихий двор приветственным треньканьем колокольчика, и под козырьком появился отцовский подручный, дядюшка Кри. Он хотел перевернуть деревянную табличку на слово «Закрыто», но, увидев тюремную карету у ворот, замер с открытым ртом. Дядюшка семь лет просидел в застенке за торговлю галлюциногенными грибами и к стражам относился с большим подозрением. Судя по вытянутой физиономии, он собирался поднять крик.

– Нет-нет! – Я замахала руками. – Дядюшка, не зови отца…

– Бо! – завопил бывший арестант дурным голосом, и даже любезный страж рядом со мной вздрогнул от неожиданности. – Катаринку опять на тюремной каталке привезли!

Отец появился немедленно, заполнил своей пузатой фигурой дверной проем и сложил руки на груди. От неизбежности объяснений я тяжело вздохнула и поклонилась служителям порядка, уже забравшимся на облучок:

– До свиданья, сунимы.

– Будь осторожнее, нима, – проворчал один и дернул поводья, заставляя понурых лошадок тронуться с места.

Я поплелась к дому.

– Ты экономишь на наемном экипаже или опять напали? – полюбопытствовал отец, пропуская меня в лавку.

– Напали.

В аптекарском зале пахло перечной мятой, и в моей голове знакомый аромат стойко ассоциировался с безопасностью родного дома.

– Говорил я тебе, что газетчиков всегда бьют, – в спину мне проворчал дядюшка Кри, в детстве учивший меня взламывать замки и разбавлять солодовый виски водой. – Надо было головой думать, прежде чем печати на ладонь шлепать.

Невольно я глянула на герб картели газетчиков, похожий на татуировку с расплывшимися контурами. После того как меня со скандалом выставили из Института благородных девиц, я три раза сдавала экзамен, чтобы стать газетчицей, и, когда получила заветную печать, напилась от счастья дешевого эля. Жаль, что тогда мне не пришло в голову сходить к гадалке, чтобы узнать, как сложится служба. Глядишь, посоветовали бы поступить на работу гувернанткой, и неизвестная девушка, выловленная сегодня из Вислы, осталась бы живой.

При воспоминании о безжизненной руке с богатым браслетом из изумрудов, нелепо болтавшимся на синеватом запястье, снова жалобно сжался желудок, и я почувствовала себя по-настоящему больной. К горлу подступила желчь, от лица отхлынули краски, и отец с дядюшкой Кри перепугались.

– Поднимайся скорее наверх.

На втором этаже в гостиной весело горел камин. На очаге пыхтела кастрюля, и запах поленьев смешивался с ароматом жаркого. Не успела я плюхнуться на диван, как на лестнице раздались тяжелые шаги отца. Он принес закупоренную бутыль с дорогущим бальзамом, который, по его убеждению, помогал излечению ран.

– Я не пострадала, – уверила я, не желая пить ядреное снадобье. – Меня только напугали. Сильно побили моего помощника Яна.

– Тебе дали помощника? – Не обращая внимания на протест, родитель достал крошечные стаканчики из маримского[8]8
  Марим – небольшое южное королевство, которое называют страной стеклодувов. Настоящий маримский фарфор, витражи и изделия из стекла ценятся на всем континенте.


[Закрыть] хрусталя и звучно вытащил из бутыли пробку. Иногда меня раздражала его привычка в любой непонятной ситуации потчевать себя и окружающих пьянящими снадобьями, отзывавшимися не столько оздоровлением, сколько страшной головной болью.

– Знаешь, Ян хоть и высокий, – я подняла руку, стараясь продемонстрировать рост парня, – но ужасно беспомощный. Совершенно не может постоять за себя. Его колотили, а он даже ни разу не ответил, так и дал себя избить, а потом умудрился вызвать постовых.

– А кто тебе помог? – вдруг спросил отец. Видимо, заметил нестыковки в моей интерпретации случившегося.

– Стражи, – соврала я, не желая рассказывать о спасшем меня от разбойников ночном посыльном, и быстро перевела тему: – На нас напали не грабители, те люди искали Анну…

На некоторое время в кухне повисла оглушительная тишина. Было слышно, как внизу дядюшка Кри подметал пол и двигал стулья, чтобы добраться до дальних уголков торговой залы.

– Я уеду отсюда сегодня ночью, – вдруг раздался ровный, лишенный эмоций голос актерки, и мы с отцом оглянулись. Она стояла посреди гостиной и теребила складки на сером скучном платье, сохранившемся в моем гардеробе со времен учебы в Институте благородных девиц. – Я не могу подвергать вас опасности! – с убежденностью заявила она. – Эти люди уже убили одного человека. Если они узнают, что я прячусь здесь…

Она уже слышала о трупе девушки, выловленном в Висле, что не удивляло. Скандальные сплетни разносились по городу, как простуда, а потому обязательно залетали в аптекарскую лавку, где продавались средства от любых хворей.

– Куда вы сейчас уедете? – задал справедливый вопрос отец. – Вам есть где спрятаться?

Анна сжала кулаки и решительно заявила:

– Не пропаду.

– Давайте сначала найдем вам убежище, – предложил папа, видимо, отчаянно пытаясь придумать толковый план, как всем нам выбраться из рисковой ситуации с минимальными потерями. – Раз эти люди напали на Катарину рядом с конторой, то они пока не знают, где она живет. Они за тобой следили по дороге в лавку?

– Я не заметила слежки…

Вдруг снизу истошно заорал дядюшка:

– К нам кто-то пришел!

Анна побледнела как полотно. Она не догадывалась, что прозвище Кри бывший зэк получил от слова «крикун». Просидев несколько лет в застенке, он стал тугим на одно ухо, а потому орал одинаково страшным голосом и из-за прихода почтальона, и из-за нечаянного пожара в чулане с сушеными травами.

– Спрячьтесь в спальне, – посоветовал отец испуганной ниме.

Та бросилась в комнату, а мы буквально скатились на первый этаж. Каково было мое удивление, когда на пороге обнаружился живой и невредимый Ян, мявшийся под мрачным взглядом низкорослого, коренастого Кри с метелкой в руках.

– С тобой все в порядке! – радостно воскликнула я и, подскочив к стыдливо топтавшемуся помощнику, крепко обхватила его руками. – Куда ты делся из переулка?

– Я? – Он смущенно отодвинулся и пробормотал, несуразно указав пальцем себе за плечо: – Я… как бы… Ты знаешь, здесь так странно пахнет.

– Ты пришел в аптекарский двор, – многозначительно буркнул отец.

– Ты молодец, что вызвал постовых! – объявила я. – Они меня спасли!

Я хлопнула его по плечу и развернулась к отцу. Вместе с Кри они разглядывали моего помощника со столь скептическим видом, что становилось без слов ясно – симпатичный парень пришелся им не по вкусу.

– Папа, познакомься, это Ян!

– Здрасьте, – пробормотал тот, отвесив старшим уважительный поклон.

– Ты же говорила, что его сильно избили, – фыркнул родитель.

Гладкое лицо помощника с идеально ровной кожей действительно было чистым, без фингалов или кровоподтеков, хотя мне прекрасно помнилось, как один из нападавших отбросил бедолагу мощным ударом в челюсть.

– Ну, меня побили, – пробормотал Ян в свое оправдание и показал пальцем сначала на один бок, потом на другой: – Вот сюда ударили… и сюда.

Костяшки его руки оказались разбиты. Внимательный взгляд отца остановился на ранках с припекшейся корочкой.

– Живо на второй этаж, – велел он. – Ката тебе обработает руку.

Ян с изумлением глянул на разбитые костяшки, как будто прежде не замечал ранения, и уточнил, словно не верил собственным ушам:

– Обработать это?

– Могу еще ребра помазать снадобьем от синяков, – охотно предложила я, но заметила, как все трое мужчин заметно напряглись. – Да бросьте, он же снимет рубашку, а не штаны…

– Я его натру бодягой, – буркнул отец и, решительно переваливаясь в разношенных домашних туфлях, направился к лестнице на второй этаж. Смерив гостя выразительным взглядом, дядюшка Кри принялся снова мести пол, нарочито стараясь мазнуть метелкой по сапогам позднего гостя.

– П-п-послушайте, – воспротивился Ян, старательно отодвигаясь от хулиганского нападения настырной метлы. – Я сам… сам могу обтереться… подтереться… В смысле, натереться…

– Пойдем! – хлопнув приятеля по плечу, сверкнула я самой доброжелательной улыбкой, на какую оказалась способна. – У моего отца волшебные руки.

– Т-только очень большие… – пробормотал он.

Казалось, Ян искренне жалел, что без предупреждения заявился в дом не слишком гостеприимного травника.

Пока отец накрывал к ужину, я обрабатывала разбитую руку Яна. Заживляющая мазь сильно щипала, но парень даже не поморщился, словно умел не замечать боли. Он с опаской рассматривал более чем скромную обстановку гостиной, задержал взгляд на цветной гравюре, сделанной в день моего выпуска из лицея. Семейная атмосфера нашего жилища явно приводила его в растерянность.

– Вы еще не закончили? – из кухни прикрикнул отец с нарочитым недовольством, и Ян попытался убрать обработанную руку. Видимо, мой родитель вызывал в робком парне волну ужаса.

– Почти, – отозвалась я, сжимая его запястье, чтобы не думал дергаться, принялась за перевязку и пробормотала: – Не бойся. Он добрейшей души человек.

– Здравствуйте, – раздался красивый голос актерки, выбравшейся из комнаты. Ян скользнул безразличным взглядом по высокой стройной фигуре в мешковатом платье, и мне пришла в голову забавная мысль, что на стенную ткань он смотрел с большим интересом, чем на известную театральную нимфу.

– Здравствуйте. – Он приподнялся с дивана и склонил голову, изображая вежливый поклон. – Вы сестра Катарины?

У Жулиты сделалось странное лицо, а я с трудом проглотила издевательский смешок. Видимо, в жизни актерки впервые попадался симпатичный мужчина, не догадывавшийся, что она является восходящей театральной звездой. Впрочем, я тоже впервые встречала парня, не узнавшего признанную красавицу города, чьи портреты частенько мелькали на вывесках и плакатах известных торговых домов Гнездича.

– Анна, садитесь за стол, – позвал отец, прерывая возникшую конфузную паузу.

– Так она правда жива? – пробормотал Ян едва слышно.

– Ты ее все-таки узнал?

– Нет. Я ее впервые вижу, – признался помощник.

– Поздравляю. – Я ободряюще похлопала недотепу по плечу и поднялась. – Позову дядюшку.

– Тебе, парень, особое приглашение надо? – услышала я недовольный голос отца, зазывавшего Яна к семейной трапезе. Подозреваю, что после подобного приглашения к столу у скромного гостя на неделю пропадет аппетит.

– Я? – действительно испугался тот.

– Хочешь умереть с голоду, пока мы ужинаем? – ругнулся родитель.

Кри уже и след простыл. Наверняка он слинял в питейную на пересечении Кривого переулка и центрального проспекта, пронзающего город от края до края. Мысленно я поблагодарила всех Святых Угодников, что дядюшка предпочел провести вечер с приятелями, ведь присутствие бывшего арестанта сделало бы неловкость, царившую за кухонным столом, совершенно невыносимой.

– Сколько тебе лет? – принялся допрашивать папаня Яна, словно тот пришел на смотрины к будущему тестю. Удивительно, но они оба будто забыли, что отец мучил моего сослуживца, а не кавалера, потому как тот мгновенно раскололся:

– Двадцать четыре.

Он определенно выглядел старше.

– Женат?

Ян замотал головой.

– Помолвлен?

– Ни в коем случае.

– Родители?

– Нет.

При этих словах я замерла с не донесенной до рта вилкой и с сочувствием в голосе спросила:

– Ты живешь один?

Ян согласно кивнул:

– С семнадцати лет. Но знаете, суним Войнич… – Он робко глянул на моего папаню. – Мой дом находится в районе Южных ворот. Ехать на другой конец Гнездича, а уже ночь на дворе…

Отец вскинул кустистые брови, намекая, что не понимает, к чему ведет нежданный гость.

– У меня нет денег на наемный экипаж, а омнибусы уже не ходят. Да и ребра, знаете, побаливают…

Отчего-то в голове всплыла детская присказка про бедных родственников: «Добрые люди, дайте, пожалуйста, водички попить, а то так сильно есть хочется, что переночевать негде».

– Ты хочешь заночевать у нас? – предположила я.

– Могу спать на первом этаже, в аптекарской лавке.

– Поближе к хмельным настойкам? – заметил отец.

– Я ж не знаю, где они стоят, – испугался Ян.

У меня вырвался смешок, мгновенно растворившийся в гробовой тишине. Юмором отец обладал специфическим, не каждому понятным. Он хмуро покосился на притихшего парня, потом глянул на Анну. Девица согласно кивнула. Видимо, мое мнение в расчет не бралось.

Справедливо говоря, они были правы, в нашем доме именно я являлась человеком-катастрофой, притаскивающей домой раненых собак, спасенных актерок и избитых помощников. У меня физически не повернулся бы язык, чтобы отказать несчастным в помощи.

– Ложись в гостиной, – смилостивился отец.

– Вы очень щедрый…

– Не благодари, – перебила я, с иронией покосившись на родителя, явно наступившего себе на горло, чтобы пустить под кров неженатого молодого мужчину. – Завтра утром ты сильно пожалеешь, что решился переночевать на нашем диване.

Этой ночью мне снилась утопленница. Опутанная сетью, она лежала в мокром белом платье, и на бледном запястье сверкал драгоценный браслет. Неожиданно убитая открыла глаза с крошечным сжатым зрачком и зашевелила разбитыми губами:

– Если бы ты не выпрыгнула из шкафа, то я была бы жива! Ты виновата в моей смерти!

В ужасе я села на кровати. Меня трясло то ли от пережитого во сне ужаса, то ли от холода, царившего в крошечной комнатушке. Стащив с топчана подушку, полусонная, я пошлепала в гостиную. На продавленном коротком диване рядом с камином мне никогда не снились кошмары.

Показалось, что на излюбленном месте кто-то лежал.

– Подвинься, – не открывая глаз, буркнула я и, не дожидаясь разрешения, забралась в узкую щелочку между спящим человеком и мягкой спинкой. Сосед моментально свалился с узкого дивана, словно издалека до меня донесся грохот упавшего тела.

– Нима, ты что делаешь? – возмутился обиженный голос.

– Засыпаю, – пробормотала я, едва шевеля языком.

– Но это мое место!

– Ложись рядом, теплее будет…

Меня уже окутывало новым добрым сном, а прилипала по-прежнему ворчал мне над ухом:

– У тебя отсутствует инстинкт самосохранения? Вообще не боишься?

– Ты лунатик, что ли?

– Это я-то лунатик?! – возмутился конкурент.

– Да спи уже… – окончательно вырубаясь, промямлила я.

А на следующее утро, когда в окна гостиной лил прозрачный свет, меня разбудил истошный вопль дядюшки Кри:

– Бо!! Они дрыхнут вдвоем в гостиной!

От неожиданности я резко села на диване, а сладко прижимавшийся к моей спине Ян с грохотом плюхнулся на пол и мгновенно проснулся. Мы так всполошились, будто действительно занимались чем-то предосудительным, хотя я даже не могла вспомнить, когда умудрилась перебраться из каморки для гостей в гостиную. Мы с Яном, одинаково смятенные, смотрели глаза в глаза. Он сидя на полу, я – на диване, обнимая притащенную во сне подушку.

Лунатизм меня мучил с детства, потому на всех окнах и дверях в нашем доме были прибиты щеколды. Иногда во сне мне удавалось спуститься в аптекарскую лавку, но там меня будил колокольчик. Один раз я до седых волос перепугала отцовского приятеля, оставшегося на постой и ночью залезшего в кухонный шкаф за крепкой хмельной настойкой. Он потом еще три недели заикался и поклялся перед Святыми Угодниками, что бросит выпивать. Однако в столь глупую ситуацию я попадала впервые.

Вряд ли Ян поверил бы, что, говоря об утренних сожалениях, я намекала на боль в пояснице из-за продавленных диванных подушек, а не на совместное пробуждение под очумелый крик бывшего арестанта.

Погода стояла паршивая. Облака над Гнездичем плотной завесой скрыли небосвод, дымкой окутали длинные шпили городских башен. Дождь насквозь промочил город, просочился в щели домов, насытил подземные источники. В воздухе, тяжелом и холодном, летала влажная пудра.

Ветер трепал желтоватую газетную простыню «Уличных хроник», и в отличие от «Вестей Гнездича», висевших по соседству и красовавшихся гравюрами самой знаменитой утопленницы города, центральная колонка рассказывала о театральной премьере.

– Точно пошлет куда-нибудь… в оранжерею, – вздохнула я.

– Почему никто туда не хочет ехать? – удивился Ян.

– Потому что колонка про тюльпаны – это дно. Ниже пасть просто невозможно.

– На мой взгляд, лучше в оранжерею к цветам, чем в анатомический театр к утопленнице, от которой мучают кошмары и тянет прятаться в объятиях совершенно незнакомого парня, – вымолвил Ян у меня над макушкой.

Задохнувшись от возмущения, я обернулась к помощнику. Он стоял в расслабленной позе, сунув руки в карманы, и без особого интереса рассматривал гравюры убитой девушки.

– Я же сказала, что не хотела тебя конфузить, просто… – Я махнула рукой. – Просто не могу контролировать себя во сне.

– Я слышал. – Ян даже не потрудился опустить ко мне головы.

У меня вдруг возникло ощущение, что в нем одновременно уживались два совершенно непохожих друг на друга человека: трусоватый недотепа, купивший место в газетном листе, и холодный циник, не знающий, кто такая актерка Жулита.

– Почему вы так на меня смотрите? – наткнулся он на сердитый взгляд.

– Да так.

– Почему мне кажется, что вы надо мной смеетесь? – возмутился Ян мне в спину, когда я заторопилась пересечь улицу перед приближавшимся экипажем.

Из-за стылой сырости шеф потерял голос. С компрессом вокруг шеи, зеленый лицом, он сидел за заваленным бумагами столом и взирал на конторских служащих с отчаянным раздражением.

– Доброе утро, шеф! – громко поздоровалась я, и в конторе, без преувеличений, стало очень тихо. Редактор позеленел еще сильнее, попытался что-то прохрипеть.

– На нас вчера напали, – тут же заявила я, – разбили оттиски и гравират, поэтому утопленницы нет, но есть живая и здоровая Жулита, готовая дать нам интервью.