Текст книги "Заклятые супруги. Золотая мгла"

14

На набережной мало людей, если не считать рабочих с верфи, да постоянно снующих туда-сюда грузчиков. Скрипят телеги, слышна ругань, чьи-то крики, звон бьющегося стекла. Расшатанные сваи подпирают платформу, соединенную с берегом еще более хлипким мостиком. На ней сиротливо валяется искореженная пустая коробка, которую только чудом не смыло в Бельту. Чуть поодаль – строительные леса, за нашими спинами тоже. Черепица крыш полыхает на солнце, двухэтажные домики – все как над подбор, выстроились в опасной близости от воды: наводнения в Лигенбурге случаются часто.

Постоялый двор, таверна, лавка стекольщика – все угрюмые, тряпичные навесы истерлись и выгорели, вывески изъедены ржавчиной. Квартиры здесь совсем крохотные, жилье вряд ли дорогое – строительный шум, пыль от проезжающих экипажей с моста и возможность утром проснуться с залитым водой полом тоже сказывается на цене. Пронизывающий ветер с реки сбивает послеполуденный жар, я приподнимаю подол, чтобы не испачкать на отсыревших, покрытых копотью, плесенью и Всевидящий знает чем еще камнях.

– Ты удивительная женщина, Тереза.

Я внимательно взглянула на него, но Анри, похоже, наслаждался жизнью. Винсент после такого покрутил бы пальцем у виска и посадил меня под замок. И правда – кому еще могло прийти в голову потащить мужа на прогулку в портовый район? На нас постоянно косятся, причем некоторые явно не с самыми добрыми намерениями – благо что сейчас день, но его это не смущает. Похоже, в мире не существует ничего, что может смутить или раздосадовать моего мужа. Ну, это мы еще поглядим. Часы тикают, приближается время расплаты, милорд.

– Смотри.

Анри остановился, привлек меня к себе и указал в сторону моста. Под каменными сводами плескалась вода – темно-синяя, со вспененными бурунами, с пляшущими искрами бликов. Чуть поодаль ряды домов – аккуратных, не в пример тем, что выстроились вдоль набережной, а сразу за ними возвышался купол Миланейского собора. Шпили построек, что разбросаны справа и слева от него, помпезно блестят, но сам собор поразительно светлый. Даже несмотря на яркое солнце, сияние это неброское, безмятежное. Оно струится вокруг, окутывая его мягким прозрачным коконом.

Наверное, нет ничего более странного, чем стоять в объятиях Анри де Ларне на набережной, слушать ругань извозчиков и наслаждаться видом собора. И все-таки мы так стоим.

– Послезавтра мы приглашены к барону Мэррингу.

Поразительно. Он в Энгерии чуть больше двух недель, а его уже приглашают всюду, куда только можно. Как ему это удается?

– Очередной бал?

– Не только. Будет большой прием по случаю помолвки его дочери с Грэгори Вудвордом.

Граф Вудворд снова женится? Впрочем, уже несколько лет прошло, как он овдовел. Если правильно помню, леди Айрин Мэрринг достаточно милая и не любит распускать сплетни. Меня прямо раздирало от любопытства: круг энгерийских джентльменов – что-то вроде тайного общества. Попасть туда можно, но для этого недостаточно титула и хорошо подвешенного языка, сложнее только приблизиться к нашим истинным леди – хотя и это ему тоже удалось. Чем он их берет?

Солнце слепило глаза, и я невольно вспомнила о печати. Полукруг и лучи – похоже на солнце, садящееся за горизонт. Или, наоборот, восходящее?

Все-таки Анри де Ларне удивительный человек – согласно нашему договору, запросто мог заставить отдать ему письмо, вскрыть и ни слова не сказать о том, что внутри. По крайней мере, Винсент поступил бы именно так.

Я достала конверт из ридикюля, поддела пальцами тонкую печать, и в руках у меня оказалась карта «Любовники». Гадальная, на которых предсказывают судьбу впечатлительным и верящим в это особам. На картинке в саркофаге подземелья сплетались две фигуры – женщина, прикованная цепями, и мужчина, сжимающий ее горло так, что, по идее, должен уже сломать «возлюбленной» шею. Иссиня-черные тени расползались по стенам, играя на бледной коже женщины кровоподтеками.

Лица Анри я видеть не могла, но кольцо его рук стало стальным.

– Что скажете?

– Необычное представление о любви.

Я хмыкнула и повернула карту светло-серой рубашкой вверх.

«Уже совсем скоро, Те-ре-за».

Слова были написаны тем же небрежным почерком. Вот только я безо всяких алхимических изысканий могла сказать, что вместо чернил использовали кровь. Впрочем, выяснить это в любом случае уже не удастся: стоило мне прочесть, как карта и конверт обратились в пепел, который я брезгливо стряхнула с перчаток.

– Никакой оригинальности.

– Ты о чем?

– О рассыпающихся письмах, разумеется. Их было два.

Анри резко развернул меня лицом к себе.

– Когда ты получила первое?

– За пару дней до бала, на котором вы обманом вынудили меня стать вашей женой.

Уголок его губ едва уловимо дернулся:

– Я никогда тебе не лгал. Ты уже была моей женой, оставалась только одна небольшая формальность.

Формальность? Вот, значит, как.

– Правды вы мне тоже не говорили, – я вырвалась и отступила. – Зачем я вам, Анри? Вы знаете, что это за печать, верно?

Глаза его потемнели – верный признак раздражения. Если он сейчас скажет: «Вы мне интересны», – я утоплю его в Бельте.

– Наши родители заключили договор, который мне ничто не мешало расторгнуть. Но потом я увидел тебя и понял…

Я закатила глаза. Вот сейчас он заявит, что влюбился, очарован, сражен – нужное подчеркнуть – а меня стошнит. Ничего, здешним улицам хуже не станет.

– …что с тобой никогда не будет скучно.

Гм.

– Хорошенький повод сломать мне жизнь.

– Ты не выглядишь поломанной, – он критически оглядел меня со всех сторон. – И даже погнутой слегка.

– Для вас это шутки? Вы должны были меня спросить! А в идеале – начать ухаживать, как любой достойный джентльмен.

– Тереза, я хотел жениться задолго до того, как мои кости истлеют в сырой земле.

– Разумеется! Вы же привыкли сразу брать и ничего не давать взамен.

– Так уж и ничего?

Щеки вспыхнули, я указала ему в сторону Мортенхэйма.

– Там вся моя жизнь. Хорошая ли, плохая, скучная, грустная или веселая, но моя. Вы выдернули меня из нее просто потому, что вам так захотелось. И надеетесь, что я стану вас уважать?

– Полукруг с лучами – печать человека, с которым мне приходится вести дела. Семейная… или правильнее будет сказать, клановая.

Я, уже набравшая в грудь побольше воздуха, чтобы высказать все, что о нем думаю, осеклась. Прищурившись, Анри смотрел через мое плечо – туда, где в собственном свете купался Миланейский собор. На небе стягивались редкие кудри низких облаков, края которых казались нарисованными из-за сияющей солнечной каймы.

– У него есть сын, которого раздражает сам факт моего существования. Этот малый не совсем в себе.

С губ сорвался недоверчивый смешок. Не совсем в себе? Да чтобы прислать такое, нужно быть совсем не в себе. Сын его делового партнера настолько тронулся умом, что шлет мне письма с грязными намеками?

– Хотите сказать, меня преследуют из-за вас? Он не в себе, но до сих пор на свободе?

Ненормальным в наше время быть страшнее, чем женщиной в Энгерии. Истории о клиниках для душевнобольных чудовищнее самых изощренных бульварных ужасов, причем в отличие от последних, ужасы там творятся реальные. Не думаю, что в Вэлее дела обстоят иначе.

– Он – псих, но псих продуманный. Его отец очень влиятельный человек, а Эрик – его единственный сын. И наследник.

Так вот как зовут моего ненормального поклонника. Миленько.

– Не переживай, он тебя больше не побеспокоит.

Колесо проезжавшей мимо телеги попало в выбоину, брызнула грязь. Извозчик разразился руганью. Я даже покраснеть забыла – не отрываясь, смотрела на Анри. Лицо его напоминало маску, отстраненное и жестокое, точно выточенное из камня: холодные глаза, уголки губ опущены. Неожиданно он перевел взгляд на меня – тяжелый, невыносимый, от которого кровь в жилах стынет.

– Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство. А теперь давай вернемся домой.

О том, чтобы подняться в спальню, и речи не шло. После ужина я сбежала в гостиную: если понадобится, буду сидеть здесь до тех пор, пока его время не кончится. На улице было проще. По крайней мере, там я отвлеклась на письмо и не вспоминала каждые пять минут о случившемся перед зеркалом. Как по телу шел жар, как я тянулась за поцелуем. Не думала, что мне отчаянно хочется снова почувствовать на своем теле бесстыжие руки мужа. И не презирала себя за это.

– Не против, если он будет жить с нами?

От неожиданности я вздрогнула. На плече у Анри сидел утренний котенок с видом особы королевских кровей. Пушистый клубок, такой же нахальный, как мой муж. На вид уже месяцев пять, но по довольно топорщившимся усам не похоже, что он рвется на волю.

– Решили его приручить?

– Захочет остаться сам – останется.

Похоже, к котам у него отношение, как к женщинам. Ну или к женщинам, как к котам.

– Я буду звать его Кошмар, – фыркнула я.

– Кошмар?

– Ну да. Первое, что вы сказали, когда его увидели.

– Парню повезло, что мне на ум пришло именно это слово.

Кот посмотрел на меня сверху вниз – еще бы, с такой высоты, спрыгнул сначала на спинку дивана, потом на пол и отправился по своим делам. Анри же приблизился и устроился рядом со мной, на подлокотнике. Первая шпилька упала мне в руки в тот же миг, что и первая прядь волос – на лицо.

– Что вы делаете?

– Разбираю твою прическу. Твои волосы сводят меня с ума.

Он освобождал тяжелые пряди одну за другой, позволяя им свободно падать на плечи, на грудь и струиться вдоль спины. Когда с прической было покончено, слегка потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову, провел пальцами по моим губам.

– Когда переедем в Вэлею, будешь ходить только так.

– Ноги моей не будет в Вэлее, милорд.

– Это мы еще посмотрим.

Голос его звучал хрипло, глаза потемнели. Щека вспыхнула под легким ласкающим прикосновением, а потом Анри подхватил меня на руки. Я рванулась – слуги еще не спят, нас могут увидеть, – но он держал крепко.

– Я умею ходить!

– А мне нравится носить тебя на руках.

Да меня за всю жизнь столько на руках не носили, сколько за последние дни! Даже если вспомнить детство и многочисленных нянек. Сейчас лестница казалась мне бесконечной. Его близость отзывалась сумасшедшим стуком в висках, с каждой ступенькой сердце колотилось все сильнее. А уж когда мы оказались за порогом спальни, припустило галопом.

Анри усадил меня на кровать, положив руки поверх моих. Теперь он смотрел снизу вверх, я же точно обратилась в камень, отделилась от своего тела и наблюдала за тем, как он медленно снимает с меня туфли, как обводит пальцами лодыжки, разминает ступни. Легкая щекотка сменилась чем-то донельзя приятным, мягким, томительным. Поглаживания и сильные, массирующие движения.

– Тереза…

Только не мое имя, только не вашим голосом! У меня же мозги отключаются.

Я всхлипнула, когда его руки скользнули выше, под нижние юбки и кринолин, издевательски-короткой лаской прошлись от колена до голени. Если его пальцы так обжигали даже через чулки, что будет, когда он меня разденет? Я и впрямь смотрела на него – глаза в глаза, от откровенного бесстыдного взгляда все внутри полыхало.

– Усиленная ладжера, – хмыкнул он, пальцами повторяя контуры защитной татуировки на щиколотке. – В чернилах есть ваша кровь, верно?

Я вздрогнула. Кровь некромага вообще бесценная штука – заклинания на ней творятся самые мощные и опасные, потому как любое плетение обретает десятикратную силу. Защитный узор армалов Винсент наносил мне лично, чтобы спрятать магию. У ладжеры несколько разновидностей, моя – самая сильная и напоминает бабочку.

– Откуда вы так много знаете, милорд?

– У меня мало друзей и много свободного времени.

Анри поднялся, увлекая меня за собой, мягко развернул спиной к себе. От первого щелчка застежки я вздрогнула точно от удара хлыста, а он продолжал меня раздевать. Неспешно, одно за другим: платье, нижние юбки и кринолин оказались на полу. Корсет Анри просто отшвырнул в сторону.

– Подними руки.

Я судорожно сглотнула и закрыла глаза. Желание влепить ему пощечину и выставить вон не шло ни в какое сравнение с желанием подчиниться. И да, я не могу сдаться – особенно сейчас, когда осталось всего несколько часов! Я никогда не проигрываю!

Я медленно подняла руки, а он потянул наверх нижнюю рубашку, прикосновение подшитого края к затвердевшим соскам прошило острой томительной дрожью. Сорочка отправилась за корсетом, Анри медленно опустился вниз, стягивая с меня панталоны и чулки. К счастью, сейчас я стояла в стороне от зеркала и не могла оценить весь ужас своего падения. Только обхватила себя руками, прикрывая грудь, и вздрогнула, когда губы обожгли поясницу.

А меня уже подтолкнули к кровати, заставляя лечь на живот. Пальцы пробежались вдоль позвоночника и вернулись к основанию шеи – лаская, разминая, поглаживая. Мышцы под его сильными руками расслаблялись, подчиняясь какому-то неведомому волшебству. Покрывало холодило разгоряченную кожу, дыхание Анри обжигало. Когда он сжал мои ягодицы и скользнул пальцами по внутренней стороне бедер, я вздрогнула. Желание податься назад и потереться о его руку заставило с силой сжать зубы. А потом… меня перевернули на спину.

– Вы издеваетесь? – спросила я, когда увидела в его руках ленты. Должно было прозвучать возмущенно, насмешливо, саркастично, но только не так, как прозвучало… О-о-о, мой голос звучал чересчур порочно: слишком низко для женщины, глубоко, точно исходил не от меня, а от моего низменного желания.

– Пока нет, – глаза его потемнели. – Думала, я тогда шутил?

– Мы договаривались не делать ничего, что может быть неприятно!

– Не сделаю, пока сама не попросишь.

Я подавилась ответом и только смотрела, как мои запястья обвивает шелк. Сейчас мне даже в голову ничего не приходило, ничего такого, чтобы достойно отплатить ему за все. Одна рука к одному столбику кровати, другая – к другому. Такой раскрытой, обнаженной и беззащитной я не чувствовала себя никогда.

– Я вас убью, – прошипела я.

– Сделай это нежно.

Он запечатал мне рот поцелуем, глотая возмущенный всхлип и лаская языком до дрожи чувствительные губы, а следующая лента – плотная, темная, легла на глаза. Анри пригладил мои волосы прежде, чем закрепить повязку.

Мой муж – извращенец. Приговор обжалованию не подлежит.

Впрочем, в следующий миг все мысли вылетели из головы. Шелк скользнул по моей шее и груди, кожа мигом покрылась мурашками, а когда лента зацепила сосок, я шумно втянула воздух. Анри меня вообще не касался, пальцем не тронул, если можно так выразиться, но скольжение шелка по разгоряченной коже – по сгибам локтей, по коленям, по бедрам – пробуждало животные желания. Темнота возбуждала: то, что он творил со мной, утром расцвело перед невидящими глазами во всех красках, туда же добавилась и картина с демоновой книжки, которую показывал Анри. Одна только мысль, что он может целовать меня там, отдавалась пульсацией между ног.

Лента снова поползла по моему животу, и я вцепилась в свои нестрогие путы, раздирая их ногтями. Легкое дразнящее прикосновение к ноге, а потом шелк скользнул между бедер. Так сладко, так легко, и… так бесконечно мало, но в тот же миг горячий поцелуй обжег шею. Я задохнулась, контраст ощущений подбросил меня над кроватью, заставляя выгибаться в поисках более откровенных ласк. Анри обвел сосок кончиком языка, сильные пальцы играли со второй грудью.

– Хва… тит… – сдавленным прерывающимся шепотом выдохнула я.

– Тереза… видела бы ты себя сейчас.

Голос мужа звучал иначе, чем утром. И даже не так, как полчаса назад, в хриплые бархатные интонации добавилось что-то еще, и от этого «чего-то» низ живота наливался болезненно-сладкой тяжестью.

Не знаю, за что я убью его скорее – если он сейчас остановится, или если продолжит. Дыхание вырывалось сдавленными полустонами, поцелуи обжигали живот, а потом он развел мне бедра, и… От острой, бессовестно-грязной ласки перед глазами потемнело, меня затрясло предвкушением подступающего спазмами удовольствия. Я выгнулась, подставляя бедра под напор его губ, под язык, ласкающий меня внутри, зашипела, когда прохладный воздух скользнул по влажной разгоряченной плоти, а потом вздрогнула всем телом: низ живота пронзило резкой обжигающей болью.

– Тереза!

Рычание Анри было угрожающим, он замер во мне, сдернул повязку и смотрел так, будто хотел придушить. Впрочем, было в этом взгляде что-то еще, кроме «придушить»: в раскрывшихся чуть ли не во всю радужку зрачках, оттененных золотым ободком.

Первое движение отозвалось дергающей болью, ленты натянулись так, что не треснули только чудом. Поцелуй больше напоминал укус, и я не стала сдерживаться. Рванулась в ответ, зубы стукнулись о зубы, впилась в его рот языком. А потом запрокинула голову, подставляя шею и грудь под обжигающие поцелуи. Анри провел пальцами по моим губам, надавил, заставляя втянуть их в себя, а потом скользнул рукой вниз, поглаживая невероятно чувствительный комочек плоти. Ощущение болезненной растянутости – там, между ног, понемногу отступало, а от того, что творили его пальцы, хотелось кричать.

Я терзала его рот, а он меня – изматывающими, мучительно-сладкими рывками вбиваясь в мое тело. Накрывшее меня наслаждение накатило бегущим по венам огнем и спазмами, от которых я содрогалась снова и снова. Пульсация его члена во мне отозвалась тянущей болью, Анри подался назад, а я вдруг почувствовала себя слишком пустой. И легкой. Если бы не держали ленты, наверное, могла бы взмыть к потолку. Мышцы еще продолжали сжиматься, сердце билось о ребра, когда он меня освободил и привлек к себе.

– Чтоб вы сдохли, – прохрипела я, с трудом сгибая колени. Между ног пекло так, что мало не покажется.

– Почему ты мне не сказала?

– А должна была? – Я с вызовом взглянула на него. – Хотя погодите-ка, у вас в Вэлее в порядке вещей, что женщина заводит любовников до свадьбы?

Анри недобро прищурился.

– Демоны тебя раздери, Тереза, ты хоть понимаешь, что творишь?

– В отличие от вас я сначала думаю, а потом делаю.

– Сомневаюсь.

Он покачал головой, как будто разговаривал с малым ребенком.

– Ты что, даже ни разу себя не ласкала?

К щекам привычно прилила кровь: да я даже ни с кем не целовалась до вас! Но вам об этом знать совсем не обязательно. Я ответила ему гневным взглядом и посмотрела в окно: там давно уже стемнело. Сколько времени было, когда мы поднялись?

– О чем ты думаешь? – Анри мягко приподнял мой подбородок.

– О том, сколько времени мне осталось вам подчиняться.

Взгляд его стал не просто холодным, а ледяным, плечи ощутимо напряглись. Я отодвинулась на подушки, он оказался надо мной в мгновение ока: навис, опираясь о покрывало. Недобрый огонек, мелькнувший в ореховых глазах, заставил меня поежиться – к счастью, лишь мысленно. Нельзя показывать слабость, особенно ему. Я вжималась в кровать до тех пор, пока позволяла перина, но дальше Анри не становился. Его лицо замерло в дюйме от моего, а обнаженная грудь почти касалась мигом затвердевших сосков.

– Думай, что говоришь, Тереза.

– Я в вашу жизнь не просилась, – холодно отрезала я. – Если хотите от меня избавиться, возражать не стану.

Четче обозначившиеся скулы – и очередная маленькая победа. На этот раз моя.

– Приготовлю тебе ванну.

Анри отшвырнул подушку и поднялся. Натянул штаны и вышел, я же завернулась в покрывало. Показала двери язык, неудачно повернулась и зашипела от боли. Ох, сейчас бы не ванну принять, а вспомнить точное начертание обезболивающего узора. У армалов магические узоры на все случаи жизни, но если Винсент знал большую часть наизусть, мне приходилось подглядывать в книжки. Вот только где те книжки? Правильно, в Мортенхэйме.

Долго в одиночестве побыть не удалось: за дверью выразительно поскреблись, а потом в образовавшуюся щель бесцеремонно втиснулся Кошмар. Подошел к кровати, уселся на расплывшееся чернильной кляксой платье и принялся умываться, изредка бросая на меня укоризненные взгляды янтарных глаз.

15

– Как Анри вам это позволил?

Луиза сидела в экипаже смешная, нахохлившаяся и чем-то напоминала воробья. Выехали мы рано, поэтому сейчас она то и дело зевала, прикрывая ладонью рот. Удивительно, что вообще согласилась со мной поехать, потому как я заявилась к ней с утра и почти выдернула из постели. Мисс Бук даже возмутиться не смогла: я теперь замужняя особа, и Луиза вполне может отправиться в моем сопровождении куда угодно.

– Сегодня мой день.

– Ваш день?

Я кивнула.

– Мы договорились, что один день я делаю все, что скажет он, а на второй он делает все, что скажу я.

– То есть… Анри просто вас отпустил?

– Да.

Если можно так выразиться. Я проснулась, едва рассвело. Одна, потому что как только его время истекло, я выставила мужа из спальни со словами, что сегодня буду спать без него. Так вот, прекрасным свободным утром я первым делом пригласила Мэри, привела себя в порядок, спустилась вниз и столкнулась с Анри. Выглядел он так, словно не спал всю ночь: бледнее обычного, уставший и заледеневший – холодом от него веяло за милю.

«Куда это ты собралась, Тереза?»

«В Мортенхэйм. И вы со мной не едете, так что уйдите с дороги».

«Одну я тебя не отпущу».

Можно было сказать, что я поеду с Луизой, но зачем упрощать ему задачу?

«Сегодня мне не нужно ваше разрешение. Или игра в послушание у нас только для девочек?»

Глядя, как темнеют его глаза, я испытала истинное удовольствие. А уж когда он отступил в сторону, не сказав ни слова, только чудом удержалась от того, чтобы не показать ему язык. Пока шла через холл, спину пронзал его взгляд, я почти чувствовала расползающееся между лопаток золотое пятно, от которого то жарко становилось, то в дрожь бросало. До последнего сомневалась, что мне позволят выйти за дверь, и все-таки он меня не остановил.

– С ума сойти! Винсент бы за такое в комнате запер. Меня так точно.

Я хмыкнула.

– Вам повезло с мужем, вы об этом знаете?

Луиза отодвинула шторку и выглянула в окно. Туманная дымка таяла, солнце разливалось над полями, золотило холмы и верхушки деревьев. На небе – ни облачка, что удивительно для наших мест. День обещал быть жарким, а пока напоенный летом воздух звенел и стрекотал на все голоса просыпающейся природы – птицы, пружинки-кузнечики, разноцветные бабочки то и дело мельтешили перед глазами.

– Зачем мы тащимся в Мортенхэйм? Могли бы устроить пикник в Милуотском парке, у озера. Там сейчас такая красота…

– И море людей.

– Это же весело!

Кому весело, а кому не очень.

– Я же говорила, мне нужно найти кое-какие книги.

Хочу знать о силе мужа все. Мне не нравится, когда кто-то знает о чем-то больше меня. Особенно если этот кто-то – Анри Феро.

– Тереза, вы неисправимы! – Луиза со стоном откинулась на спинку сиденья. – Зачем я вам? Я же в библиотеке буду третья лишняя… точнее, сто третья лишняя.

В этом она права: когда я сажусь за книги, мне ни до кого. Но вообще-то я хотела поговорить не об этом, тем более что теория магии и история – не самая сильная ее сторона.

– Я хотела с вами посоветоваться. И попросить о помощи.

– Я вся внимание.

– Мне нужно… гм… зелье, чтобы не допустить детей.

Вот. Я сказала это и даже не покраснела. По крайней мере, по ощущениям – уши не горят, щеки тоже. Значит, все в порядке.

У Луизы загорелись глаза. Она подалась вперед и сжала мои руки.

– Зелье, говорите?

Я все-таки покраснела. Если представить меня в качестве сосуда, то краска залила от пяток и по самую макушку, добралась даже до пальцев на руках. Мало мне было того, что колея достаточно расшатанная, и на каждой кочке я мысленно вспоминала Анри недобрыми словами. Вот почему винехейш у меня в голове отложился, а исцеляющие узоры – нет? Так еще и Луиза со своими улыбочками. Право-слово, есть у этой женщины стыд?

– Тереза! Не будьте букой!

Меня бесцеремонно подвинули и устроились рядом.

– Вам понравилось?

Как такое вообще может нравиться?

«Может», – подсказала какая-то внутренняя ехидна. К счастью, колесо попало в ямку, напомнив мне об обратной стороне удовольствия. Хорошо хоть мы пока едем, но вообще-то вспоминаю об этом на каждом шагу. Буквально. Вчера Анри отнес меня в ванную, где теплая вода помогла немного расслабиться и снять саднящую боль, с утра было уже легче, чем вчера. Но недостаточно, чтобы забыть о вчерашнем.

– Не уверена.

– Он был с вами груб?

Ни стыда ни совести у этой женщины. Вот правда.

– Тереза, я же не прошу вас рассказывать, как все было.

Еще бы вы попросили.

– И почему вы такая красная?

– Потому что это грязно! – выпалила я на одном дыхании. – Грязно, мерзко, отвратительно и стыдно! О таком не говорят в приличном обществе, такое не должно нравиться.

– О-о-о-о… – Луиза пожевала губы. – Как все запущено. Ну а если нравится, тогда что?

Я вздернула подбородок. Не собираюсь я об этом говорить – ни с ней, ни с кем-либо еще! Помню, как отец вышвырнул за двери одну из горничных, потому что она крутила роман с конюхом, а его выставил следом. Он говорил, что разврата под своей крышей не потерпит, что никакие рекомендации от него она не получит, потому что таким не место в приличных домах.

С матушкой они спали в комнатах на разных концах коридора. Даже когда собирались вместе – в столовой или в гостиной, он лишний раз к ней не прикасался. В экипаже садились друг напротив друга, если же отец подавал ей руку, это была лишь учтивость, ничего кроме. Да, у Луизы и Винсента все иначе, но единственный мужчина, с кем я могла испытать подобное, оказался женат. Хотя не думаю, что Альберт стал бы требовать от меня чего-то настолько грязного. Уверена, что и Винсент от Луизы не требует.

– Тереза, – она мягко сжала мои руки и заставила меня положить их на колени. – Вы же взрослая женщина. Что плохого в том, чтобы чувствовать не только душой, но и телом?

– Помните маркизу Карридж? Что о ней говорили после того, как они с мужем обнимались на пикнике!

– Потому что она позволила себе то, что другие не могут. Хотят, но не могут.

Я дернулась, как от удара.

– Вы поможете мне с зельем или нет?

При мысли о том, что придется самой обращаться к целителям, уши заполыхали как маяки.

– Помогу. Раньше я бы вам его сама приготовила, но теперь… могу только дать рецепт.

Луиза развела руками. Во время покушения на брата она использовала всю свою силу, чтобы его защитить, и полностью лишилась магии.

– Вот и славно. А теперь давайте…

– Думаете, джентльмены лишь держат своих дам за ручки и крутят их в вальсах? Вы просили меня научить вас быть женщиной, но вы не станете ею, пока отрицаете свою природу. Чувственность.

Луиза произнесла последнее слово мягко и в то же время таким низким, глухим голосом, что у меня мурашки побежали по коже.

– Знаете, куда некоторые бегают после посещения мужского клуба? К женщинам, которые могут дать им то, что не хотят жены.

Она сейчас говорит про доступных женщин? Потрясающе!

– Вас послушать, так все вокруг замешано на плотских утехах.

– Не все. Учитесь чувствовать, Тереза. Вы же читаете столько книг, так поищите ответы хотя бы в них!

Перед глазами снова всплыла картинка маэлонского художника на обложке. К счастью, краснеть дальше было некуда. Я вызывающе сложила руки на груди, но Луиза больше не делала попыток заговорить. До Мортенхэйма мы добирались под стрекот кузнечиков и свиристение птиц.

Я плюхнула на стол очередную стопку книг и облегченно вздохнула: последняя. Все, что нашлось в нашей библиотеке о происхождении силы хэандаме и прочего, что с ними связано. Все написаны на арнейском – древнем языке, который давно считается мертвым, но у меня с ним проблем нет.

– Ой, птичка!

Луиза раскрыла одну из книг и смотрела на страницу чистыми глазами ребенка, который еще не умеет читать. А вот надо было учить арнейский! Я бросила беглый взгляд на рисунок, фыркнула: чем-то он и правда напоминал ворона, вот только пропорции здесь не разглядеть. Эта «птичка» ростом с высокого мужчину, если присмотреться, под гладкими густыми перьями шипы, клюв более острый, лапы не по-птичьи мощные: кожистые, с крепкими острыми когтями. К тому же ядовитыми.

– Таатрин.

– Кто?

– Крылатый оборотень.

Глаза Луизы широко распахнулись.

– Шутите?

– Ничуть. Таатрины жили на землях Загорья. Достаточно давно, цивилизация армалов тогда еще пары сотен лет не насчитывала.

– Ничего себе.

– Считались высокоразвитой расой, в совершенстве владели магией, смешанных браков не допускали.

– И что с ними случилось?

– Неизвестно.

– Совсем?

– Совсем, – я захлопнула книгу. – Остались селения, крепости, скотина и утварь, даже флот, а жители исчезли. Ни следов борьбы, ни крови. Ни-че-го. А теперь если не возражаете…

Луиза вздохнула и упала на стоящий у окна диванчик.

– И что мне прикажете делать?

– Возьмите что-нибудь почитать. – Я быстро обежала полки взглядом и указала на нижнюю. – Вот там история Маэлонии, достаточно интересно.

В глазах Луизы явственно читался вопрос: «Я что, похожа на женщину, которую интересует история?» – но я уже устроилась за столом, разбирая книги. Некоторые были совсем древние, только заклинание сохранения не позволяло им рассыпаться в пыль. Оставь такое сокровище на пару месяцев без защиты – и ему придет конец.

Итак, хэандаме. Первое упоминание – за несколько тысячелетий до новой эпохи. Эту силу называли золотой мглой или паутиной поглощения. Я была права, сила мужа – это в какой-то степени антимагия. Обладающий ею не способен сплести даже простейшее заклинание или поставить слабенький щит. Иными словами, он уязвим для кинжала, пули или стрелы, как самый обычный человек. А вот магией хэандаме ударить невозможно – любые чары, попадающие во мглу, развеиваются сразу.

Армалы называли это неестественным искажением крови, потому что первый малыш появился у пары сильных магов. От него же пошли и остальные, девочки расы поглотителей были редкостью, в основном рождались мальчики. Дети появлялись на свет с золотыми глазами, но через несколько месяцев они становились естественного цвета. Единственным отличительным знаком был золотистый ободок вокруг радужки, который оставался на всю жизнь. Когда поглотитель использовал силу, золота в глазах становилось больше.

Боевая сила хэандаме, обрушенное против мага поглощение силы и отражение атаки, бьет не только по противнику, но и по ее обладателю. Она вытягивает жизнь и губит.

Ну хоть какая-то слабость у него есть. Интересно, способна ли мгла причинить вред обычному человеку? Все армалы были магами, а первым немагическим оружием стали пользоваться, когда численность поглотителей стала стремительно расти, чтобы иметь возможность защищаться. Попавший под действие мглы на пару минут лишался сил на несколько дней, если же кому не повезло оказаться в ней надолго, мог полностью опустеть. Сопровождалось все это крайне болезненными ощущениями. Еще бы, когда из тебя пьют самую суть, приятным это не назовешь.