Текст книги "Стихи разных лет"

Марина Глебова
Стихи разных лет. Стихи

Вступительная статья: «Стихи и душа Марины Глебовой»

доктора философских наук, профессора Е.И. Рачина

(Сайт: http://www.rachinbard.ru)

© Глебова М.И., 2021

© Рачин Е.И. Стихи и душа Марины Глебовой.

Вступительная статья. 2021

Стихи и душа Марины Глебовой

Марина Глебова написала четыре поэтических сборника. Два из них, самые ранние: «На кромке». Москва, 1979 и – к её тридцатитрёхлетию – «33 стихотворения». Москва, 1980, получились удачными. Сборники опубликованы в самиздате. В первом из них на 46 страницах напечатано 25 стихотворений, во втором насчитывается 58 страниц и 33 стихотворения. С тех пор прошло много времени, автору упомянутых сборников уже больше семидесяти лет. Но ощущение того, что стихи Марины современны и что она говорит стихами не только с самой собой, но и с каждым человеком, имеющим творческую душу, чувствуется после знакомства с этими поэтическими строками. Хорошего поэта чувствуешь сразу, поскольку он не только говорит, но и дышит своей поэтической душой так, что чистота этой души передаётся людям как солнечный свет или чистая вода. О стихах Марины Глебовой можно сказать, что они полезны для духовного здоровья человека.

Самодеятельная поэзия в отличие от так называемой признанной профессиональной поэзии обладает одним неповторимым качеством. Она является зеркалом своего времени.

Ценность самодеятельной поэзии в том, что в ней можно найти много самородков духа, способных создавать мудрые афоризмы, дарить людям откровения ума и сердца, которые могут тайно жить и в их сознании. Эта поэзия указывает людям на возможности расцвета их духовного бытия и зовёт их к самосовершенствованию и творческой деятельности. Эта поэзия открывает нам тайные богатства народной души.

Стихи Марины Глебовой сделаны творчески. Они помогают людям стать лучше, и за ними – будущее, имеющее свои истоки в богатстве культуры советского времени.

Предисловие

В Московском Союзе писателей России зарегистрировано примерно четыре тысячи человек, из них две тысячи – поэты. Они пишут разные по своему уровню стихи, отображающие разные стороны человеческой жизни. Это – и внутренний мир человека, и проблемы общественной жизни, и восприятие природы, и стихи на другие темы. И каждый из этих поэтов надеется на общественное признание, на успех своего творчества. Но многие из этих членов писательской организации так и не получают признания, доживая до самой старости в безвестности. Затем они умирают, а вместе с ними умирают и их стихи. Кто этому виной? В этой статье на примере поэтической судьбы Марины Глебовой (Это её псевдоним. Настоящее её имя: Марина Ивановна Агададаева) автор пытается объяснить, почему такие судьбы встречаются сплошь и рядом.

Я был ознакомлен с поэзией Марины Глебовой ещё в то время, когда её стихи появились на свет. Что-то свербило в душе, не давало покоя мне, оттого, что яркое самовыражение этой поэтессы никого из издателей не тронуло, а сама она осталась вне признания. Я думаю, что её поэзия достойна уважения, поскольку она красива и затрагивает струны души и человека, воспитанного советской системой, и современного человека. Поэтому я счёл для себя долгом представить её стихи читающей публике со своими комментариями. Комментарии необходимы в литературной среде – они могут разъяснить позицию автора, подчеркнуть главное в его стихах, могут показать место мыслей поэта в кругу идей своего времени. Комментатор может интерпретировать творческие находки поэта в той или иной поэтической традиции с целью показать их достоинства и их вклад не только в литературу, но и в культуру вообще. Плохо, когда в отзывах на стихи звучит одна критика. Важно обнаружить талант и дать ему расцвести, важно радоваться его успеху, потому что он украшает жизнь людей. Чтобы мои размышления и комментарии были не только оценочными, но и доказательными, стихи Марины Глебовой публикуются в наиболее полном виде.

Стихи Марины Глебовой написаны интересно, в них много нестандартных образов, крылатых выражений. Когда на поэтическом небосклоне появляется новое имя, это всегда сопровождается приятным удивлением. Пожелаем стихам Марины долгой жизни в нашей литературе.

I. Темы стихов марины глебовой

Поэтесса пишет о Любви, о жизни человеческой души, предназначении поэзии, о страданиях сердца, откровениях ума, тайне поэтического самовыражения, о языке поэзии. Знакомясь с её стихами, мы погружаемся в особый поэтический мир, где образы и символы, парадоксальные мысли, ребусы и их разгадки живут рядом с чувственными порывами, игрой воображения и желанием понять и объяснить мир и человеческую душу.

В стихах о любви у Марины звучат не гимн прекрасному чувству и не восхищение прекрасными качествами человека, а скорее, размышления о причинах неудачной любви, разговор с мужчиной, или объектом своей любви. В разговоре этом есть и желание понять, объяснить ситуацию, и упрёк в отсутствии взаимности. Например, в стихотворении «В толпе столкнуться и отпрянуть…» поэтесса говорит о случайно мелькнувшем лице человека, которого она когда-то любила, и о той ассоциативной памяти, которая всплыла после этого в ней. Этот случай как бы взят из самой жизни. Таких случаев бывает много у разных людей.

 
В толпе столкнуться и отпрянуть
И взгляд мгновенно отвести,
Опережая мыслью память:
Всё, слава богу, позади.
 
 
Потом в картинной галерее
Бродить по залам не спеша
И просто так, без всякой цели
К одной картине сделать шаг.
 
 
И встать, как вкопанной, как будто
Не там, сведённые толпой,
А в эту самую минуту
Мы снова встретились с тобой.
 
 
С сиренью белой, непримятой,
Обхватом рук, обхватом глаз,
Войдёшь и спросишь виновато:
– Не рано ль я? Который час?..
 
 
Мне б как тогда, в толпе, отпрянуть
И снова память приструнить.
Меня не может вдохновить
Лицо твоё и даже ранить.
 
 
Но это будет полуправда.
Твой взгляд, увиденный в толпе,
Мне не принёс былую радость,
Но тот, забытый, дорог мне.
…Секрет искусства не разгадан,
 
 
Но кисти взмах, попавший в цель,
Нас ранит всё-таки сильней,
Чем грустный взгляд из-под бровей,
Забытый, выцветший с годами.
 

(На кромке. М,1979. – С. 16–18)

О чём здесь идёт речь? О случае, напоминающем, что уже в расставании есть свой закон: оно остаётся в сознании как нечто дорогое, как памятный след утраты. И любовь, оставшаяся лишь эпизодом в жизни, может вызывать в сердце сожаление, понимание противоречий и трудностей жизни, может допускать прощение того, кто покинул нас когда-то. Повествовательный стиль стихотворения не говорит о его простоте или даже примитивности. Он, скорее, выражает естественность любви, невозможность понять её до конца. А в последнем пятистишии автор выражает важную мысль: о любви может напомнить какой-то случай, произведение искусства, похожее лицо – если мы увидим в этом символ и образ былого чувства.

Есть и другая любовь, горькая, разочаровывающая, приносящая человеку смятение и боль в душе. Бывают люди неорганизованные, эгоистичные, те, которых называют шальными. Видимо об одном из таких писала Марина Глебова как о человеке, от которого ей пришлось испытать много зла:

Р.А.

 
Ты моя ножевая рана
В спину и – через сердце в грудь.
Ты осколок того обмана,
Что Иуда отправил в путь.
 
 
Притворялся и лгал безбожно,
От расплат уходил шутя…
Ты нашёл меня и стреножил
Девятнадцать веков спустя.
 
 
И пока разрывала путы,
От обиды зубами скрепя, —
Весть дошла до меня, что будто
Ты во всём обвинил меня.
 
 
Не сойдёмся на поле брани,
Не скрестим на скаку металл:
Ты не предал меня, не ранил —
Ты убил меня наповал.
 

(На кромке, с. 28)

Каково это сказано: «Ты осколок того обмана, что Иуда отправил в путь»? Не сам Иуда, а его наследник, его жалкая тень. И опять повествовательный стиль не мешает Марине дополнить свою образную картину символом смерти любви: «Ты не предал меня, не ранил – ты убил меня наповал». Это не просто стихотворение, в котором основным лейтмотивом выступает обвинение. Это стихи, в которых метафоры точны и сильны: «ножевая рана», «Иуда», «разрывала путы», «не сойдёмся на поле брани», а символом любви становится не только предательство, но само её убиение – и изменой, и клеветой. Стихотворение, в котором метафоры, символы, сравнения становятся афоризмами, говорят о высоком мастерстве поэта. В таком стихотворении образ, символ, мысль соединяются в поэтическую гармонию. Это есть у Марины несомненно.

В перекликающемся с этим другом стихотворении звучит уже не обвинение и упрёк, а просьба не делать зла другому человеку в любви.

 
Любовь – углы на нет – тончайшим срезом —
Такая боль, такая чистота.
И не беда, что мы потом исчезнем,
Что мы не повторимся никогда.
 
 
Лишь об одном прошу тебя заранее:
Чтоб этот срез, как рана, не зажил,
Не превращай меня в воспоминание —
По капле кровь не выпускай из жил.
 

(33 стихотворения. М,1980. – С. 31)

Афористичность этих строк не портят даже не совсем удачные с точки зрения их осмысленности метафоры. Например, «по капле кровь из жил» не капает, а просьба к судьбе о «незаживании раны любви» звучит алогично. Есть в этом стихотворении и не очень удачные рифмы. Но эти неточности поглощает сам образ любви как раны.

Не только разочарование, уныние и безысходность любви есть в стихах Марины Глебовой. В них есть и утверждение о том, что возможна любовь как естественная сила жизни. Ведь как любовь могут понимать люди, думающие о ней, что она есть проявление природного инстинкта? – Как простое размножение. Можно ли думать о любви как о стремлении человека стать в одну эволюционную цепь, ведущую от природы к Богу? – Конечно, можно. Но у Марины понимание любви становится иным. Не только возвратом к природной естественности, а обогащением радостью, вызовом против осторожности, перерывом безысходности в радостном забвении всего обыденного. Это можно увидеть в следующих красивых строках.

 
Последняя гавань пиратских утех.
За миг воскресенья – полмира!
Люблю безнаказанность пира,
Под пологом звёздным ночлег.
 
 
Куда потечёт эта струйка вина
По капле, чтоб брызнуть фонтаном,
Когда её примет морская волна
И где – из зияющей раны?
 
 
Ночь – кубок, наполненный звоном и гулом
С отрывистым стоном и воплем: «До дна!»
А завтра – на корм желтобрюхим акулам,
Какая из них будет кровью твоею пьяна?
 
 
Два взгляда скрестились, и сразу запахло грозою,
Дымком беззаконья… и всё же – люблю
За цвет, почему-то всегда с бирюзою,
Глаза эти, руки, шальную улыбку твою.
 
 
А вам? Как вам спится на мягких подушках,
Под белым, хрустящим – названье забыла?
Когда наши ноги касаются ила,
Когда нас прибой веселит золотой погремушкой?
 
 
Ни стен, ни замков, ни внезапного стука,
Чтоб в спешке, в испуге со стула срывающей платье.
Избавь меня бог от постылых объятий супруга,
От пылких любовников в душной, скрипучей кровати.
 
 
Рассвет, замедляющий жесты и звуки,
Вернул нам дыханье и тело, еще не своё, не родное —
И всё это в слове одном уместилось: «разлука»,
Не сердцем её ощущаем – спиною.
 
 
Простимся. Тебя обняла неизбежность,
Ты проклят богами морскими, земными.
Твой дух одинок и свободен отныне,
Единственный ангел тебя провожает – Надежда.
 

(33 стихотворения, с. 49–50.)

В этом стихотворении о Любви выражено языческое отношение человека к миру. Словно греческий бог Дионис внушил поэтессе стихию чувств, мыслей и поступков – стихию, не знающей меры, границ и общепринятых норм. Но в мифе о Дионисе древние греки отразили вынужденность его скитаний, его полусумасшествие и буйство его поведения, его упоение пьянством и разгулом. У Марины в её стихотворении главное – упоение Любовью, уносящей человека в космическую высь, к единению со звёздами и морем, о котором напоминает само имя поэтессы. И в этом соединении имени и стихии мира чувствуется возврат Любви к её истинной сути – к её рождению в самой природе. В то же время красивые и оригинальные метафоры: «безнаказанность пира», «ночь – кубок, наполненный звоном и гулом с отрывистым стоном и воплем: «До дна!», «два взгляда скрестились – и сразу запахло грозою» – погружают нас в природу, где чувства и растворение человеческой души в естестве жизни важнее разума.

Поэтесса бросает вызов нормам и обычаям:

 
А вам? Как вам спится на мягких подушках,
…Когда наши ноги касаются ила,
Когда нас прибой веселит золотой погремушкой?
 

В этом вызове она понимает любовь как истину, превосходящую обыденное понимание её как пользы, как приспособления или самосохранения. В таком понимании присутствует естественность Любви, её полная раскрепощённость, её возвращение в Дом Природы. Такая чувственность одобряется разумом, становится искусством сотворения Любви.

Вспоминается «Вакхическая песнь» А.С. Пушкина с её афористическими возгласами:

 
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы!
Да здравствуют нежные девы
И юные жёны, любившие нас!
Полнее стакан наливайте!
На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!
Подвинем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
 

(А.С. Пушкин. Соч. в трёх томах. – Т 1. – М., Худож. лит. 1985. – С. 352.)

У Пушкина эта песнь звучит как гимн разуму. У Марины Глебовой её стихотворение есть гимн Любви – не просто стихийной и преходящей, но оставляющей ангела Надежды. Этот ангел, словно спустившись с небес, направляет человека к любви, рождающейся в его единении с природой, в единении чувства с разумом.

Сравнивать стихи Пушкина и Глебовой было бы самонадеянно. И потому, что они как поэты несравнимы по их вкладу в культуру, и потому, что у них разный психологический склад. Стихи Глебовой говорят о том, что ей гораздо ближе стиль и психология Марины Цветаевой (их объединяет и одно имя) или же стиль Анны Ахматовой, к которому Глебова близка благодаря интеллектуализму в своих стихах. Посмотрим для примера, как выразил естественность любви современник любимых поэтесс Марины Глебовой знаменитый Игорь Северянин в стихотворении «Завет»:

 
Целуйте искренней уста —
Для вас раскрытые бутоны,
Чтоб их не иссушили стоны,
Чтоб не поблекла красота!
С мечтой о благости Мадонны
Целуйте искренней уста!
…Любите глубже и верней —
Как любят вас, не рассуждая,
Своим порывом, побуждая
Гнать сонмы мертвенных теней.
Бессмертен, кто любил, страдая, —
Любите глубже и верней!
 

(Игорь Северянин. Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы. – М.: Наука, 2004. – С. 43–44.)

В стихотворении И. Северянина воспеваются искренность и верность в любви, её естественность и красота. Даже страдающая любовь у него приближает нас к бессмертию. В стихотворении Марины Глебовой дионисийское буйство чувств и единение с миром через них звучат как гимн Природе, как естественность надёжная, как возвращение окультуренной любви к своему истинному дому, из которого она и вышла. У Северянина в его «Завете» чувствуется песенный мотив. Он зовёт к истинной любви, к семейному очагу, к единению любящих через бессмертие природного начала в любви. У Глебовой в её воспевании любви звучит мощный гимн освобождения любви от условностей и обычаев. Он зовёт нас к бессмертию любви, которой человек живёт здесь и сейчас. В то же время любовь эта оставляет надежду и на бессмертие в будущем – через единение с небесами и звёздами.

Стараясь понять лирику Марины Глебовой, надо учесть, что поэтесса не ставила себе задачей показать любовь как состояние своей души под влиянием разных настроений. Любовь не разделённая, обманчивая и обманная, любовь как мечта встречаются в жизни почти каждого человека. Марина живёт как все люди, но воспринимает любовь поэтически, одухотворённо. Она живёт как человек, но любит как поэт. И потому негативы в любви она описала как её обыденное бытие. А истинную и желанную любовь она воспела как бытие должное для человека. И это бытие зовёт к слиянию человека с природой, а через него с Богом. В этом можно и нужно видеть смыслы, скрытые в стихах Марины Глебовой о любви.

Марина Глебова не только любила и любит людей, но ещё любит поэзию и искусство. И понимает она поэзию не только как искусство или ремесло, но и как жизнь духа. Сама её поэзия и есть её истинная жизнь, как это было у Марины Цветаевой, у Анны Ахматовой и у других поэтов. В этом можно увидеть отличие отношения к поэзии поэтов, обычных людей и поэтически воспринимающих мир людей. Поэт через сотворение своих стихов созидает и свою душу. Поэтически воспринимающий мир человек чувствует красоту поэзии и приобщается к её гармонии как к проявлению жизни. Обычный человек зачастую не воспринимает поэзию как красоту и смысл духовного начала, полного истин, чувств, красок и откровений души. В этом случае поэзия остаётся для него “іегга іпсодпііо”, или землёй неизведанной.

Марина Глебова искала своё понимание поэзии с самого начала своего творчества. Это был процесс эволюции от очевидного, хотя в чём-то и оригинального, образа к неочевидному, а затем и к полноценному, обогащённому полнотой самой жизни. В стихотворении «Волчица» она создаёт образ поэзии как волчицы, неотступно следующей за человеком, пугающей и изнуряющей его своими преследованиями. Изнурённого и сдавшегося на её милость человека она может и напоить своим молоком в тёмном лесу, которое может хлынуть кровью из его горла. Тогда и произойдёт рождение поэта. В этой образной картине по мысли Марины говорится о том, что поэт пишет стихи своей кровью, своей идущей от природы и часто необъяснимой энергией духа:

 
У поэта звериная сущность
С человеческой сутью в ладу…
 
 
Он – морока для здешних учёных.
Сколько Родине дал он примет.
 
 
Впрочем, если и умер Поэт,
Он опять-таки с Маугли сходен:
Он свободен, безроден, без родин.
 

(На кромке, с. 6–7.)

Такой взгляд на поэзию нетрадиционен. Обычно её понимают как искусство слова, зовущего нас к красоте, к Богу и духовной гармонии. Иногда понимают её как приведение в систему важных слов, звучащих музыкально. Иногда в ней люди видят рассказ в образно-символической форме о скрытых смыслах бытия, или рассказ об их жизни, наполненной переживаниями и откровениями. Но чтобы видеть в поэте Маугли – это вообще-то грубовато и непонятно. Ведь поэт есть выдающийся человек, одухотворённо поющий о мире.

Скорее всего, Марина в этом образе хотела подчеркнуть связь поэзии и природы. Но не ту связь, которая описана в стихотворении «Последняя гавань пиратских утех.» – через растворение поэтической любви в природе, а связь как рождение поэзии из природного начала. В этом втором случае в поэзии есть и свобода, и отрешённость её от обычного человеческого мира, её, если так можно выразиться, «автономная божественность», её универсальное и всемирное предназначение – объединять людей через их духовность. Хотя в этом и есть доля правды, всё же здесь видится и неполнота такого подхода к поэзии.

Поэзию с природой связывает то, что можно понимать как законы и принципы их устроения. Под ними можно понимать: временные ритмы; системное начало мира; единое и множественное как принципы бытия; игру природных сил и её отражение в поэзии; гармонию – и природную, и поэтическую; предмет, знак и значение, присутствующие в поэзии; идею Бога, придающую смысл всему человеческому бытию, в том числе и поэзии как его важной духовной составляющей. (Подробнее об этом можно прочитать в статье: Рачин Е.И. Природа и поэзия. – В сборнике: Зиновьевские чтения в Московском университете. Материалы Международной научной конференции (6–7 ноября 2008 г.) – М.: Современные тетради, 2009. – С. 135–142). Подобное универсальное понимание единства природного и поэтического начал может чувствовать начинающий поэт, каким была в то время Марина Глебова. Но обосновать это научно и соответственно выразить вряд ли и сейчас сможет даже маститый поэтический мастер.

Другое понимание поэтического творчества есть в стихотворении Марины «Была игла. В иглу я вдела нить.» Это понимание её как кропотливой и изобретательной работы. Такой труд есть уже не непонятное и смутно объяснимое рождение из природного начала. Это переход от чувственно-инстинктивного рождения поэтических строк к цивилизованному и разумному. Здесь поэзия предстаёт уже в образе цивилизованного ремесла.

 
Была игла. В иглу я вдела нить.
Слагать стихи – что по живому шить.
Не пыльная, но адская работа.
Игла терялась, обрывалась нить,
А в двадцать лет кому корпеть охота?
 
 
С тех пор не время – вечность пролетела.
Но память, изрешетившая тело,
Нашла ту нить, что в нём оборвалась,
А вот игла пока что не нашлась.
 
 
Но мысль не спит у разума в стогу:
Ищи магнит, что вытащит иглу.
 

(На кромке, с. 7.)

Ведущим началом в поэзии в этом стихотворении называется даже не столько разум, сколько его продукт, отвечающий за его включение в процесс поэтического ремесла. Образно говоря – это магнит, который найдёт иглу и разбудит уснувшее в разуме начало, которое подвигает нас не просто к шитью, а к художественному вышиванию. Если же говорить не метафорично – это разбуженная воля к поэтическому творчеству, настрой человека на написание стихов, своего рода поэтический зуд. Как говорил Гёте, «поэт – властитель вдохновенья». Он появляющиеся в сознании две-три рифмованные строки способен продолжить до завершения поэтического поиска в целостном произведении.

Марина Глебова погружена в поэзию, живёт её духом, её образами и символами. Образ волчицы, образ шитья по живому с помощью волшебной иглы, образ слияния с природой в чувственном мироощущении, образ разума, руководящего поэтическим поиском, образ музыки, уносящей человека в божественные выси – всё это присутствует в поэзии Марины Глебовой. Разнообразие этих представлений создаёт для поэтессы состояние душевной неуверенности и неудовлетворённости своим творчеством. В стихотворении «Неуверенность» Марина пишет об окружающих её вещах, явлениях, о состояниях своего сознания как о потоке впечатлений, стихии «жизненного мира» (это термин известного философа начала ХХ века Эдмунда Гуссерля), в котором человеческий дух и природная среда взаимодействуют, диалектически влияя друг на друга. Неуверенность зрения, жеста, слуха, фраз отражает поэтическое напряжение духа, который ищет своего выхода в красивом и значащем стихе. Посмотрите и поймите, что такое поэтический поиск, как его понимает Марина в следующих строках:

 
Неуверенность в выборе. Бредни химер.
Восхожденье по шатким, прогнившим ступеням.
Вечный страх, что ничья не откроется дверь
И никто не простит мне неточность сравнений.
 
 
Пробираюсь в причудливом хаосе фраз,
Чтобы мысль добела раскалилась от тренья.
Неуверенность – и исчезает свеченье:
Мысль, как будто струна, натянулась и оборвалась.
 
 
Неуверенность – след моего бытия,
В каждой строчке и звуке спешит воплотиться.
«Пахнет воском метель», «вдохновенно цветёт медуница» —
Вот, пожалуй, и всё, в чём сегодня уверена я.
 

(33 стихотворения, с. 9–10.)

У некоторых поэтов неуверенности в их душах и умах совсем нет. Они уверены в том, что их стихи хороши. И потому иногда они выступают добровольными редакторами и цензорами других поэтов – даже если их об этом никто не просит. Они тем самым, как им кажется, борются за красоту поэзии, за честь поэтического творчества. Они часто дают односторонние оценки и стихам, и поэтическому творчеству поэтов, сами мало что понимая в них. Чтобы понимать поэзию, надо понимать душу её творца, ибо всё возникает из его ума, сердца, чувств, из жизненного опыта поэта. А для этого надо чувствовать культуру души человека вообще, но понимать, что души у всех разные. Если образно сравнить поэтов с птицами, то очевидно, что все птички поют по-разному. Одни чирикают примитивно как воробьи, другие что-то невнятное щебечут как скворцы, кукушки всю жизнь долдонят об одном и том же, поэты-канарейки имитируют пение соловья.

Птички ещё и питаются по-разному: кто-то падалью, кто-то насекомыми, кто-то семенами растений. Они ещё и летают по-разному: кто мощно и стремительно на большой высоте, кто бесшумно и низко над землёй, кто-то выделывая в небе замысловатые и красивые фигуры. Так и в поэзии присутствует разнообразие имён, стилей, способов создания стихов. Как писал в своё время великий поэт Шота Руставели, «кто два-три стишка скропает, тот, конечно не певец. Пусть себя он не считает покорителем сердец. Ведь иной, придумав глупость, свяжет рифмою конец и твердит как мул упрямый: «Вот искусства образец!» Эти мысли поэтического классика касаются не только написавших немного стихов людей, но и тех, кто пишет, не покладая рук и не давая покоя своему уму, по десять-пятнадцать поэтических книг за свою жизнь. Важно помнить не сколько пишет поэт, а как и зачем, важно качество его продукта творчества.

Поэзия Марины Глебовой разнообразна. В ней есть и подражание символистам, и устремления к классическим формам стихов, и образно-символические картины, созданные умом и сердцем, и меткие афористичные мысли. Неуверенность и сомнения в качестве написанного порождаются и сложностью и противоречивостью мироздания, и многообразием форм в языке.

Когда-то Пушкин в стихотворении «Осень (отрывок)» описал сомнамбулическое состояние своей души поздней осенью в своём деревенском Болдине. Греясь у огня в печи, после чтения и раздумий внезапно и вдруг он ощущал в себе смутное воображение, волнение и творческий порыв. И тогда рождались у него вдохновенные строки стихов. Например, такие:

Х

 
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплён моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
 
 
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идёт незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
 

XI

 
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут.
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
 

(Пушкин А.С. Соч. в трёх томах. – Т. 1.-М.: Худож. лит., 1985.. – С. 522)

И если у классика в поэзии возможно рождение стихов в душе – как её пробуждение, как посещение желанных гостей в виде образов, символов, мыслей, которые в душе свободно общаются, ведут себя непринуждённо, то почему это же невозможно у поэта незнаменитого? И как писал в своё время шотландский поэт Роберт Бёрнс, «знатная леди и Джуди О'Греди пред Богом равны». Марина Глебова свои сомнения и противоречивость своего поэтического поиска прекрасно описала в стихотворении «Каскадом слов – печатью и печалью…» В нём дана аналитика погружения поэта в своё сознание, открытия в нём скрытых сил. Такой процесс и означает доведение поэтического напряжения, или «поэтического зуда», до его результата – сотворения стихов. Он подобен гулу в недрах вулкана, который в конце концов разрешается извержением слов и мыслей в стихах.

 
Каскадом слов – печатью и печалью —
То очарована, то загнана в тупик.
Давным-давно: в преддверии, в начале
Невнятность мой царапнула язык.
 
 
Слова стояли жалкою толпой,
Как нищие у царственного гроба,
И причитали, причиняя боль,
И требовали милости и крова.
 
 
Уйти бы прочь, пока сходило с рук
Невежество. Но капелька отравы
Уже сковала мышцы и суставы
И до предела обострила слух.
 
 
В какой-то миг я различила звук
И паузу. Нет – брешь. Нет – интервал биенья.
Я слушала до головокруженья,
А голоса сплетались, как растенья,
И всё плотней за мной смыкали круг.
 
 
…Условность – приближение зимы.
Но за ночь безмятежной пасторалью
Она вспорхнёт на голые холмы,
Украсив их тончайшею вуалью —
 
 
Так звуки собираются в слова:
Нечаянно, негаданно, нежданно,
А там – землетрясение, обвал,
А там – мольба и вскрик последний: – Мама!
 
 
И потекло… каскад, Гвадалквивир,
Кровавый след, размытый до виденья.
Разбилась я, но ведь и ты в крови,
Поэзия, мой камень преткновенья.
 

(33 стихотворения, с. 19–20.)

Состояние душ и Пушкина, и Глебовой в процессе поэтического творчества схоже. Они находятся как бы в полусне, перед ними теснятся слова: у Пушкина они – гости, у Глебовой – «нищие у царственного гроба». Пушкин легко находит «рифмы лёгкие», Глебова слушает в душе рифмы, бреши, «интервал биенья» сердца и ума. У Пушкина рождается отвага ума, у Глебовой – неожиданное превращение звуков в слова. А сам процесс стихосложения у обоих поэтов напоминает поток реки, у Марины Глебовой – даже каскад, течение с препятствиями, оставляющее кровавый след в душе. (Известно, что река Гвадалквивир загрязнена и имеет в некоторых местах своего течения красноватый цвет.) Но это не создание потока слов как болтовни. Это сотворение упорядоченной гармонии из слов, образов, символов и мыслей. Гармонии, которая до поэтического её выражения была разделена на отдельные части, а после их объединения выступает уже как более высокое и богатое образование. Поэт творит из того, что лишь намечено в виде зачатков, творит живую гармонию человеческого духа. Он выступает в творчестве как своего рода «математик духа»: своим воображением из ничего создаёт мир своей души и выражает его в виде целостного мира духа человека вообще.

Известно, что поэзия музыкальна, а музыка поэтична. Они как две сестры похожи и одновременно отличны друг от друга. Не случайно, что у Пушкина «душа трепещет и звучит», а Марина Глебова часто слушает звуки и ритмы, стараясь различить в них сначала слова, а затем и смыслы. Известный советский поэт Эдуардас Межелайтис в своё время торжественно писал: «В моей душе оркестр Бетховена играет!» Это – вещие слова для любого поэта. Действительно, он создаёт созвучие в словах из образов, символов, звуков и мыслей языка и от этого созвучия идёт к созданию поэтической картины мира. Он есть художник не только слова, но и духа человека. Создаёт он эту картину языком сердца, ума и души, который у каждого человека неповторим.

И у Марины Глебовой это звуковое восприятие мира присутствует в полной мере. Саму музыку она слушает поэтически и понимает язык её образов. Она воспринимает её как субъекта, ведущего диалог со слушателем, погружая его в мир образов и чувств. В стихотворении «Под пальцами музыка хлещет…» этот субъект представляется Марине то «горячим и чистым ключом», бьющим из-под земли, то метущейся по залу «исступленной страстью», то «наваждением и чудом». В конце выступления артиста музыка становится уже могучей силой стихии:

 
Волною обрушила, сбила,
Дыхание перехватив.
Не дрогнула, не пощадила,
На нас отыграться решив.
 
 
Ей не было равных по силе
Величия и простоты.
И вдруг с укоризной спросила:
– Я помню. А помнишь ли ты?
 
 
Спросила и тут же пропала,
Метнувшись в пустынную высь.
Тогда, поклонившись устало,
Со сцены ушёл пианист.
 

(На кромке, с. 35.)

Завершая разбор особенностей отношения Марины Глебовой к поэзии как к творческому процессу, надо отметить, что у неё этот процесс есть результат взаимодействия поэта с миром природы и общества и взаимодействия поэта с собст-венной душой. Погружение в собственный мир для неё важнее, потому что этот мир ей ближе и понятнее. По крайней мере поэт может анализировать свои чувства и мысли, может описать и объяснить свой мир. Через это объяснение он может перейти и к пониманию своей души как к творцу стихов. И пусть «слова как нищие у царственного гроба» и стоят перед нею, создавая проблемы для поэтического творчества, всё-таки царём для них остаётся поэт, который может проснуться и определить им каждому своё место в строке и строфе. Стихия звуков, красок, интервалов и брешей – это лишь начало и условие поэтического процесса. Сам процесс подобен возникновению порядка из хаоса, он встречается и в физических явлениях, и в явлениях живой природы. В них он выступает в принципе самоорганизации материи, иное бытие которого есть и в искусстве, и в религии, и в науке. Поэтому поэзия есть процесс системного упорядочения вещей, звуков, красок, знаков природы и состояний человеческой души в гармонию звучащего и написанного слова. Если поэт способен руководить сотворением гармонии хорошо, то он – настоящий мастер в поэзии.