Текст книги "Берегиня сегодня"

* * *

Показывая всем видом пренебрежение к факту побега Анны, Лёнчик ни на минуту не собирался прекращать её поиски. Тем более до странности удачно сложились обстоятельства – он свободен во времени и в средствах, Аристарх дал ему карт-бланш на любые действия вне Зоны «Топь» для поставок нового биологического материала.

С генералом ему обсуждать возвращение или наказание Анны не хотелось. Незачем. Он и сам уже давно, года три, как не идиот, а даже уникум.

За сутки, прошедшие после побега Анны, Лёнчик выяснил, что по ближайшей к воинской части дороге проехало всего пятнадцать автомобилей. Из них десять принадлежат нефтяникам, четыре – гостям из города и только один – кроссовер марки «Мерседес» был с номерами «69», которые обозначают город или область Тверь.

Но эта машина меньше всего под подозрением, слишком она броская – и марка, и номера. На таких не сбегают, боясь засветиться.

Ещё мимо прошли два стада оленей, которых перегоняли на новые пастбища якуты, но их Лёнчик в расчёт не принимал.

Куда же Анна могла деться? Пешком – смешно. Рейсовые автобусы здесь не ходят, вертолеты вчера в округе не летали.

Без подготовки мероприятие скандального для «Топи» побега не организуешь и, само-собой разумеется, в Посёлке Топь есть соучастники Анны. Но хрен они расколются, откровенничать никто с Лёнчиком не станет. В Зоне, где обитают осужденные ЗЭКи с ним считаются, но в жилом секторе, в Поселке, никто не хочет общаться. Неужели они чувствуют, что он при желании может задавить их в одну минуту одним прикосновением руки?

Но, хватит рассусоливать, пора действовать.

Из десяти автомобилей, скучающих в просторном, сверкающем чистотой гараже, Лёнчик выбрал представительскую «Ауди», принадлежащую генералу. До города добрался за час. Остановил машину в центре.

Здание администрации отделяло от недавно построенного православного храма небольшой сквер. Выйдя из автомобиля, Лёнчик сел на свободную лавочку. Мимо прошли две хорошенькие девушки и обе с интересом на него посмотрели. Лёнчику они показались пресными. От них ничего не исходило. Не было, кроме слабого сексуального влечения, того потока энергии, только и ценного для Леонида.

В подавляющем большинстве никто из его знакомых в Посёлке и Зоне Топь и здесь, в городе, горожане, не только «не фонили», но не было даже намека на сотую долю хоть каких-то особых качеств. Не то, что он сам – надежда генофонда всего мира вообще, и России в частности.

Ладно, о своей исключительности он поразмышляет потом, а теперь необходимо спокойно посидеть и постараться услышать не людей, а сам город. Куда могла пойти Анна?

Город молчал. Он не почувствовал здесь ее пребывания… Зато Лёнчик понял, куда может привести её след. Ребята из спецотдела периодически обращались в местный паспортный стол по случаю оформления загранпаспортов, а также в связи с потерей старого российского, и доведения нужно «книжицы» до нечитабельного состояния, поскольку паспорт был замочен в спирте или потерян в сугробе до весны.

Лёнчик оглянулся на здание администрации. Население всего города вряд ли было больше двадцати тысяч, следовательно, паспортный стол один, и он здесь.

Лёнчик встал, особым движением, ладонью справа налево, сильно пригладил волосы, сделал несколько гримас, добиваясь улыбки на лице, и пошел к зданию.

Поднимаясь по лестнице, он спросил супружескую пожилую пару, где расположен паспортный стол. Мужчина охотно ответил, женщина смотрела на Лёнчика с открытым ртом.

– Юра, ты видел? – услышал Лёнчик в спину. – Они бывают живые, эти киношно-журнальные красавцы.

Начальницей паспортного стола оказалась толстенная дама ближе к пятидесяти. Как только Лёнчик вошел в кабинет, дама одной рукой схватилась за сердце, другой прикрыла рот, сдерживая возглас восхищения. Если бы у Лёнчика были в запасе сутки, он бы выяснил нужное и без денег, но гробить вечер и ночь на охмурение толстой тетки с небритыми ногами, было жаль.

За пять минут общения Лёнчик объяснил паспортистке, что она «слегка» злоупотребляет служебным положением, выписывая липовые документы. Его лично интересуют только женский паспорт, принадлежавший сотруднице Зоны «Топь».

Четыре минуты у начальницы ушло на его запугивание, типа «да кто ты такой, тля конвойная». Лёнчик, улыбаясь, ждал продолжения. Ещё пять минут паспортная дама отрицала свою причастности к должностному преступлению и семь минут всхлипывала, вытирала глаза платочком и с жаловалась на жизнь.

На последнем этапе «спектакля» Лёнчик встал, подошел ближе к женщине, уверенно выдвинул средний ящик стола и положил в него пятьсот долларов.

– Ей по паспорту должно быть от двадцати пяти до тридцати лет. Место рождения и прописки значения не имеют. Оформление происходило, скорее всего, в этом году. О нашем разговоре никому знать не надо.

– Не надо? – Начальница вынула из косметички специальную ультрафиолетовую лампу, осмотрела «взятку» и твердо взглянула на Лёнчика. – Записывайте. Женщина была только одна. Анна Аркадьевна Арцибашева. Номер паспорта…

* * *

Я вела машину, рядом сидела Анна. Ребята на заднем сиденье играли в карты. Выигрывал, как всегда, Толик.

Впервые в жизни я оказалась так далеко от родного дома и бросила на произвол судьбы любимый магазин и еще более любимого сына Данилу. Но отпустить в Якутию ребят одних – это было выше моих сил, особенно Кирилла, я ревновала его все больше с каждым днем.

Дальняя дорога завораживает. Теплый ветер в опущенное окно, запах свободного пространства. Внутри меня, ровно посередине туловища, где-то между душой и животом дрожало предощущение скорого возвращения.

Если все случится, как я рассчитала, то наконец-то мы с Толиком сможем выкупить часть хозяйственного магазина, в котором работаем четвертый год.

Я по ночам просыпаюсь от счастья, когда мне снится моя мечта – я вхожу в собственный магазин. Снятся даже запахи свежеспиленных досок, темного машинного масла, мебельного клея, хорошего линолеума, ламината и всего остального… А оставшиеся деньги я вложу в соседний туристический кемпинг, мы с Толиком высчитали, что деньги вернутся через год.

Сегодняшние владелицы хозяйственного магазина отдел стройматериалов не любят, им больше нравятся идиотские сувениры и красивенькая посуда. Они ничего не понимают в торговле.

На Селигере, где идет постоянное строительство и ремонт дачных домов и гостиниц, стройматериалы – самый востребованный товар, а все остальное «сопроводительные аксессуары». Предложила им закупить скамейки на кованной ажурной основе и фонари к ним, но «курицы» меня не услышали, а закупили хрустальных вазочек и салатниц, прибыль с которых мизерная, а на складе примерно таких же штук пятьдесят. То есть деньги «провисли».

Нине Юлиановне в возрасте «вот и пенсия стала привычной», и ее «дочурке» сорока лет, магазин достался неожиданно, по наследству, от бывшего мужа и, соответственно, отцу дочери. Они и не рассчитывали, ни на что, проклянув Василия Спиридоновича лет двадцать назад, когда он ушел из семьи, где его не особенно ценили и называли «торгашом».

Ещё одиннадцать магазинов достались его новой жене и детям, палатка на трассе Тверь-Осташков – племяннику. Прекрасный человек Василий Спиридонович, так многому меня научивший, вложил в сеть строительных магазинов не только опыт работы в торговле, но и душу. Но весной моего бывшего хозяина не стало.

Две курицы, мать и дочь, всю жизнь просидевшие за спиной делового человека, решили, что достаточно понимают в торговле. Дуры набитые. Спиридоныч посмеялся над ними, предоставив возможность зарабатывать самим и понять, что ничего в этой жизни с неба не падает, а если и упало, то может либо помочь воспарить, либо раздавит.

Хорошо – я человек честный и даже прибыль им какую-то приношу, несмотря на их стремление загубить бизнес.

Но если совсем уж откровенно, за весну и лето мы с Толиком заработали столько денег, что впору открывать собственное дело. Только мы посчитали и решили, что искать новое место, вкладываться в строительство магазина и в рекламу стоит больших денег. А еще автомобильная стоянка, второй разъездной автомобиль, надстройка разгрузочного пандуса…

Дешевле выкупить магазин с наработанной клиентурой.

В мае я послала Толяна к «курицам» для переговоров. Сама не решилась, боялась, что сорвусь, расскажу, какие они, мягко говоря, растяпы и столько упускают прибыли. Бабы-дуры заломили за магазин цену бензозаправки. Ладно, думаю, время пройдет, аппетиты снизятся. «Нельзя заниматься торговлей, не любя и не понимая ее, она обязательно отомстит» – это Василий Спиридонович сказал с самого начала нашей совместной работы, и я с ним согласна.

Я, Толик и Кирилл написали коллективное заявление об отпуске на июнь и июль, и отдали ключи от магазина и склада «хозяйкам».

Через две недели сорокалетняя «дочка» как бы нечаянно два раза прошлась мимо нашего дома. А у нас шашлыки на шампурах, вино сухое бордовой рекой, салат в тазике, музыка из окон. Данька носится по участку и просит взять его на экскурсию в Якутию, короче, семейная идиллия.

На второй день она и мамаша зашли к нам в дом напрямую. Жаловались, не стесняясь. Оказывается, продавцы, которых они наняли на время нашего отпуска, больше курили, чем работали. На покупателей внимания обращали мало, к тому же у них спёрли бензопилу, и продавцы, узнав, сколько им за неё придётся отстегнуть из зарплаты, смотрели на «хозяек» с выражением крыс, бегущих с корабля.

В этот раз «куры» просили за магазин на десять тысяч меньше. Я бы тут же вернулась в магазин, бросив шашлыки, но ребята меня охолонили.

– Не торопись, Манюня, – философски рассуждал Толик, записывая в статью расходов покупку трех комбинезонов защитной расцветки для предстоящих раскопок в Якутии, – к концу месяца тётки еще десятку скинут. А ты забыла, сколько мы закупили для поездки? А какую сумму потратили на экипировку Данилы для поездки к бабушке? Неужели зря тратились?

Кирилл упаковал в свою сумку карандаши и листы бумаги.

– Слушай, Маша, я из экономии могу и не ехать с вами, эскизы набросать для поступления в Строгновку можно и здесь, на Селигере. Хотя хотелось бы увидеть новые места.

Он смотрел на меня, держа в руках набор пастели в двадцать четыре цвета. Только от меня зависело, положит ли сейчас Кирилл его в сумку, или, сдерживая раздражение, сунет в пакет и унесет к себе домой.

Мой никогда не дремлющий голос предупредительно замигал оранжевой вспышкой: «Пусть Кирилл уходит, черт с ней, с этой поездкой. Делай, Манюня, деньги, а остальное придет само-собой. В крайнем случае, купишь. Даже эту любовь».

«Ой, как неэтично и непоэтично. – Вздыхал Бирюзовый. – Настоящую любовь, как показывает мировая история, за деньги не купишь. А сколько в экспедиции появится новых впечатлений»!

«Кстати, я опять насчет «купишь», – Оранжевый легко «забил» Бирюзовый, – на поездку, действительно, потрачены немалые деньги, и их необходимо отработать. Я в сомнении…»

«Короче, мы едем, а то я потом всех сожру своим занудством за возможную потерю в деньгах и в… этих, как их… в эмоциях, – подытожил Болотный голос».

И я сказала: «Завтра едем».

* * *

Время приближалось к двенадцати дня. Анна, прислонившись головой к стеклу дверцы, думала о чем-то своем. И тут резко обозначился мой Бирюзовый голос: «Ну, спроси ее, спроси, интересно же…»

Анна обернулась ко мне, и я решилась.

– Анна, а как ты там, в тех местах оказалась?

Она улыбнулась, как будто давно знала, что ее спросят об этом и начала рассказывать.

И тут произошел странный эффект. Ребята нас не слышали, а я была здесь, сидела за рулем, и одновременно в другом времени, в другой жизни.

– Несколько лет назад, в Москве…

Я хотела перебить Анну, уточнить, сколько лет назад и, вообще, откуда она родом. Но не смогла. Пространство вокруг меня сместилось, и по волне голоса я оказалась в прошлом Анны.

– Наташа, она такая надежная… Она имеет идеальный размер тела для любимой жены в России…

* * *

Наталья имела идеальный размер тела для любимой жены в России – пятьдесят четвертый. Сегодняшним субботним утром она позволила себе поваляться в кровати до одиннадцати часов и теперь крутилась в маленькой кухне, готовя обед, а заодно и ужин.

Десятилетний Вовчик, навалив в бордовый борщ полпачки майонеза, развозил в тарелке широкие круги большой ложкой и одновременно смотрел мультик про пиратов в планшете, лежащем рядом с тарелкой.

Отец Вовчика, имеющий честь быть мужем Натальи, тоже сидел за столом и делал вид, что его не тошнит от запаха еды, а холодную бутылку пива у лба он держит случайно.

Наталья, поправив длинноватый рукав халата, высыпала в утятницу приправы из трехлитровой банки, замерла на секунду и оглянулась на бледного мужа.

– Паша, чего это брат мой даже к обеду не поднялся? Вы опять вчера сильно надрались?

Павел, повернув нос к открытой форточке, вдохнул зимний, с запахом снега, воздух, сощурился на яркое солнце и, сглотнув перегар, «бодро» ответил:

– Че, Наташ, все нормально. Припозднились немного, а так… не перебрали.

Наталья, сморщившись, недоверчиво наблюдала за попыткой мужа объясниться.

– Вы во сколько, Паша, приехали-то? В три?

Вовчик, равномерно размазав майонез в тарелке, попробовал борщ и отодвинул тарелку от себя.

– Они, мам, с дядей Гришей утром приехали. – Папочка поперхнулся, мать заинтересовалась разговором и перестала резать хлеб. – А еще они, мам, утром тетю какую-то с собой принесли, маленькую такую.

Мамочкино лицо менялось на глазах, Вовчик даже заволновался и решил ее успокоить:

– Они, мам, ее в дяди Гришину комнату положили.

Папа смотрел ровно перед собой, на розовое пятнышко на кухонном столе.

Наталья тихо сказала: «Ага», метнула хлеб в раковину, нож в хлебницу и чеканным шагом двинула свое не хлипкое тело в длинный коридор, к дальней комнате.

Не теряя времени, Павел достал из холодильника еще одну бутылку пива. Потом Натаха, конечно, станет ругаться и клеймить его, но будет поздно. Пиво будет плескаться в животе, поднимая настроение.

Сначала она постучала в дверь не очень громко, согнутым пальцем. Молчание. На стук кулака тоже не ответили… Тогда Наталья рассердилась.

– Гришка! Открывай, твою мать!

Наталья грохнула по двери ногой, в замке хрустнуло, и дверь раскрылась. Любимый брат Гриша спал сиротой казанской, по-детски притянув ноги к животу, на матрасе, кинутом на пол, под тоненьким пледом.

На кровати сидела тощая прыщавая девица и со спокойным интересом смотрела на Наталью. Девица была страшненькая, но, во-первых, вопреки ожиданиям Натальи, одета в скромно-дорогой свитер и замшевую юбку, а во-вторых, ноги у девушки были перебинтованы. Сквозь бинты проступала кровь.

Сзади Натальи тихо вздохнул Павел, подтолкнул жену в комнату и закрыл за собой дверь. Сделав глоток пива из бутылки, он протянул руку и хотел что-то сказать, но сказала девушка.

– Меня зовут Анна.

Голос у нее был удивительный. От этого заморенного существа ожидался писклявый дискант, а прозвучал низкий, глубокий голос.

Григорий открыл глаза и посмотрел на Павла:

– Мне не приснилось?

Павел печально констатировал:

– Не-а, тут она.

Наталья села в кресло, поправила халат на мощной груди, указала мужу, где ему сесть, то есть на хлипкий стул, и, посмотрев в окно, разрешила:

– Давайте, мальчики, докладывайте.

Павел осмотрел свои домашние тренировочные штаны, потолок, рельефный силуэт жены.

– Мы, Наташ, из казино ехали. – Павел тоскливо заглянул в горлышко пустой бутылки. – Устали немного, соображали слабо.

– Во сколько?

– Соображали?

– Ехали!

– А… утречком. В полдевятого… Заворачивали к булочной, ты ж вчера вечером велела хлеба купить, когда мы погулять отпросились, мы ж помнили. Ну, заворачиваем мы к булочной, а там дорога не чищенная, по тротуару сугробы, а Гришка за рулем.

С пола раздался тяжкий кашель Григорий и подтверждение рассказа Павла:

– Про хлеб мы помнили…

– Короче, – перебила его сестра. – Паша, продолжай.

– Ну, чего? А эта идет. Пальтишко до тощеньких коленок, сапожки в икрах большеватые, ручки в перчатках растопыренные, портфельчик правую руку оттягивает. Скользит по тротуару. Где тротуар, где дорога, не понятно, а эта… девушка, скользит. И под мою машину. Мы ее немного протащили, там снег вчера подтаял, а сегодня с утра острый. У тебя есть новые колготки? – неожиданно закончил он и посмотрел на Анну с виноватой кислой улыбкой.

– Паша, куда ей мои колготки? На голове завязывать? – зарычала Наталья.

Двери в квартире были массивными, маленькому Вовчику было плохо через них слышно, и он тихо нажал на дверную ручку. Мама на поворот ручки отреагировала сразу.

– Вовчик, быстро на кухню! Доедай борщ! И выключи свой планшет!

Голос мамы свободно пробивал толстые двери, и Вовчик был уверен, что ее слышат соседи как сверху, так и снизу.

– Я понял, мам. – И он пошел играть к себе в комнату.

Наталья опять вздохнула всей грудью, но халат выдержал.

– Значит, пьяные, пьяные, а то, что за наезд в таком виде можете сесть года на три, все-таки сообразили.

Григорий встал с матраса, натягивал спортивный костюм, не стесняясь девицы, и оправдывался:

– Нет, Наташ, не в этом дело, жалко ее стало. Лежит около машины как цыпленок, не плачет, и вот так вот, – Григорий изобразил хватку мелкой птицы, – портфель свой лапками держит.

– У нее перелом?

– Слава богу, нет, – Григорий поморщился, глядя на гостью. – Но ноги мы ей ободрали сильно.

Девушка на кровати по-школьному тянула вверх правую руку, придерживая локоть левой.

– А можно? Можно мне руки помыть? А то они меня в машину засунули, сюда привезли и все говорили, говорили, а что я просила, не расслышали.

Наташа подошла к ней ближе.

– Ты, наверное, испугалась?

– Нет, – девушка снова улыбнулась, показывая идеальные зубы.

– В школу шла? – начала сочувствовать Наталья.

– Нет, на работу. Мне уже почти двадцать шесть лет. Честное слово. Я работаю старшим кассиром в кинотеатре «Родина», на Семеновской площади. А можно мне руки помыть и маме позвонить?

Не сдержавшись, Наталья погладила девушку по голове:

– Естественно, можно. Ребята, помогите ей до туалета добраться. А может, лучше в больницу, а не домой? Вон как кровь проступает на бинтах.

Аня потыкала тонким пальчиком бинты.

– Все нормально. У меня свертываемость крови плохая. Можно телефон? Он у меня в портфеле, а портфель остался в машине Григория. Мужчины его забыли.

* * *

От Белорусского вокзала Григорий и Анна ехали в высоком джипе «БМВ» в потоке машин все медленнее и на Тверской, напротив кинотеатра Пушкинский, встали окончательно.

Солнце жарило в автомобильные окна с синего неба, чувствовалось, что началась весна.

Две яркие девушки на тротуаре разговаривали, быстро-косо оглядывая проезжающих и проходящих. Мимо девушек прошла компания веселых ребят, с бородками, модно одетые, уверенными в себе. Аня подумала, что никогда не впишется в такую компанию, как бы ни старалась. А сейчас Григорий отвезет ее домой и забудет, как страшный сон.

Григорий жмурился от солнца, крутил головой, высматривая, двинулись ли передние машины.

– Два года в Москве не был, сидел в своей лесотундре. Надо же, сколько красивых девушек повылезало…

Анна посмотрела на свои обгрызенные ногти без маникюра.

– Лесотундра это, где деревья карликовые растут?

– Да, но не только. Еще там леса, больше всего из лиственницы, болота и сопки. – Григорий достал пачку сигарет из бардачка, стараясь не дотронуться до Анны.

Стремясь не выглядеть слишком несчастной, Анна заглянула в серые глаза Григория.

– Знаешь, Гриша, а я мечтаю уехать из Москвы.

Григорий видел, что девушка старается ему понравиться. Она, конечно, страшненькая и совсем не женственная, но так приятно, когда на тебя смотрят с искренней влюбленностью.

– У нас в поселке почти четыреста мужиков и только двадцать женщин. Каждая чувствует себя королевой.

– В каком поселке?..

Григорий достал сигарету из пачки. Анна испугалась.

– Нет! Мне плохо будет… пожалуйста.

– Ладно, потерплю. – Григорий кинул пачку обратно в бардачок. – Зона и Поселок Топь в Якутии – это огороженный участок суши, на территории которого находятся служащие Российской армии. В Зоне содержится контингент пожизненно осужденных, за преступления, не поддающиеся анализу по жестокости и бессмысленности. Они добывают ценную радиоактивную руду в шахтах. – Увидев искренний интерес к своему рассказу, Григорий уже с большей симпатией поглядывал на девушку. – В Зоне я работаю начальником охраны, то есть фактически начальником Зоны. В звании подполковника. А ты?

– Я же говорила… только ты опять не обратил на мои слова внимания. В кинотеатре «Родина» я работаю старшим кассиром. – Аня достала чистый ажурный платочек, приложила к носу. – Как же они все дымят, эти машины.

– Да, воздух у нас в Зоне почище.

Анна увидела свое отражение в зеркале правого крыла. Лицо в частых прыщиках покрылось красными пятнами. Настроение упало, и она резко спросила:

– У вас на работу принимают?

– В смысле? – Григорий отвлёкся на секунду на девушку в короткой юбке под песцовым жилетом. Но кроме стройных ног, в девушке ничего интересного не оказалось. Обернувшись, оказалась страшненькой и болтала по телефону на тему: «На вязанных шапках в бренде вуальки, на блузке у Ленки жуткое низкое декольте и этот Борис мне не понравился, тупой и без денег».

– Я могу приехать в Якутию и устроиться на работу? – Настаивала Анна.

– Кем, Аня? – Григорий впервые улыбнулся девушке. – У нас особая Зона, в неё по своей воле не приезжают.

– А я хочу приехать. Мне, Григорий, все равно мало осталось, и в Москве я никому, кроме родителей, не нужна, а хочется своей собственной жизни. – Аня смотрела прямо перед собой, пытаясь не разреветься. – Стыдно сказать, рискую умереть девственницей. И это в двадцать шесть лет!

– Да ладно тебе переживать. Ты симпатичная… – Гриша почти не соврал. – Подлечишься и – вперед. А прыщики – это возрастное…

От корявого, но все-таки комплимента Ане расхотелось плакать, но тянуло разъяснить ситуацию до конца.

– Мой внешний вид прыщавого подростка-девочки – это у меня окончательное. Это у меня мама в беременность облучилась. – Анна всё-таки не сдержалась и всхлипнула. – Они с папой вместе работали в Курчатовском институте. На маме ничего не отразилось, все пошло в плод. В меня.

Как-то по-особенному посмотрев на Анну, Григорий пробормотал:

– Ты говоришь о себе страшные вещи.

– Зато честно. – Аня улыбнулась. – А вы в веселом месте, наверное, работаете и живете?

Григорий по-дружески хлопнул Аню по коленке.

– У нас сложная работа, но служба есть служба. А ребята подобрались очень хорошие. Но у них есть жены, и вечерами моих друзей растаскивают по домам. Приходится иногда скучать.

Машина набрала скорость, они выехали на набережную, к Каменному мосту.

* * *

На третий этаж Григорий внес Анну на руках. Прислонившись к косяку двери, их ждала мама Анны, Валерия Николаевна. Григорий чуть не выронил Анну от удивления. Валерия Николаевна была гораздо выше дочери и пугающе красива.

Мама посмотрела на забинтованные ноги дочери под распахнутом пальто, побледнела и широко открыла дверь.

– Проходите, пожалуйста.

Войдя, Григорий остановился, ориентируясь, куда нести Анну. Уже по коридору было понятно, что квартира принадлежит людям не только обеспеченным, но и с большим вкусом.

Валентина Николаевна распахнула дверь дальней комнаты.

– Сюда проходите. И, пожалуйста, побыстрее, надо успеть перебинтовать ее до прихода отца. Он может упасть в обморок.

Григорий положил Анну на диван и попрощался: «Вы извините, у меня дела…» От чая отказался.

Он вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и легко сбежал вниз.

В квартире этажом ниже, стоящий у окна худощавый старик проводил машину взглядом. Поправив тюль артритными пальцами, он обернулся к жене, смотрящей телевизор.

– Катенька, нашу соседку-заморыша уже носят на руках.

Старушка, в два раза меньше ростиком мужа, сделала громкость телевизора тише.

– Я просила тебя так девочку не называть.

Старик поморщился.

– Вот именно, что девочку. За восемь лет, что они здесь живут, она практически не выросла. А мне неприятно каждый день видеть инвалидку.

– Не повышай голоса, Стасик. – Семидесятилетняя Катенька откинулась к спинке кресла и улыбнулась. – А мне в ее присутствии всегда легче становится. Вот, например, сейчас я почувствовала, что она рядом, у меня суставы перестали ныть.

Стасик сел в соседнее кресло.

– Сначала ты потащила нас креститься в церковь на старости лет, а теперь еще и в мистику ударилась. Мы сейчас какой сериал смотрим?

– Не знаю, Стасик. Везде стреляют, предают, выручают любимых. Играют одни и те же артисты. Я запуталась.

* * *

Лежа в своей комнате, Аня смотрела телевизор и тихонько плакала. Она впервые в жизни встретила настоящего мужчину, который с нею разговаривал как с женщиной и даже носил на руках.

В школе преподаватели обращались с нею как с маленькой. Друзей практически не было. Она дружила только с Мариной, с которой вынуждена была сидеть за одной партой. О дружбе с мальчиками не могло быть и речи. Как девушку ее не воспринимали, на физкультуру она не ходила, было освобождение на всю жизнь. Анна не могла пить алкоголь, зато очень хорошо училась. Как можно было с такой дружить?

Скорее всего, какой-нибудь отчаявшийся парень смог бы простить ей отличную учебу и заумные разговоры, но у нее грудь вышла из нулевого состояния только в одиннадцатом классе, а у Маринки к окончанию школы она разбухла до второго размера.

Дома Ане приходилось общаться с папиными друзьями, говорившими о физике и политике. Скука смертная, ей было не интересно ни то, ни другое, ей хотелось в клубы и на дни рождения. Она была два раза в клубе и пару раз на днях рождения и банкетах. Там ей становилось плохо, и она запиралась в туалете, испытывая головные боли и стыд за постоянную тошноту.

Мама советовала Ане поступить в авиационный или любой другой технический вуз, где большинство студентов юноши. И Аня даже доехала до Авиационной Академии, но, увидев множество парней, закомплексовала до обморока. Она реально оценила свое медицинское и психологическое состояние, представила, как глупо будет выглядеть на каждой лекции и подала документы… на заочный факультет Юридической Академии, где парней и девушек было пятьдесят на пятьдесят.

Анна поступила в академию, хорошо училась, подруг так и не завела. Во время сессий происходило то же самое, что и в школе – девушки дружить с «занудой» не хотели, парни ею не интересовались.

В кинотеатре, куда ее устроила мама, она, в отличие от кассирш, сидела, занимаясь только билетами и отчётами. Другие кассирши каждую неделю меняли кавалеров, желающих знакомиться… И вдруг такой необыкновенный случай.

Вытерев слезы, Аня переключилась на музыкальный канал.

* * *

– Маша, очнись, тебя просит остановиться гаишник.

Голос Анны силой перетянул меня из Москвы в Зауралье. Я четко припарковалась на площадку поста ГАИ. Но все равно еще целую минуту я была там, с той болезненной девушкой, которая хотела быть счастливой.

Парень в сине-серой форме козырнул:

– Старший лейтенант Борисов. Ваши документы, пожалуйста.

Я машинально протянула водительские права с вложенными пятьюстами рублями. Просмотр моих документов занял одну минуту.

– Все в порядке. Можете ехать.

– Спасибо.

Положив права обратно за зеркало над рулем, я не решалась завести мотор. Хотелось слушать дальше. Но Анна молчала.

– А что было дальше, Аня?

– Потом расскажу, а то у тебя голова разболится.

Я прислушалась к себе…

– Уже… странное состояние. Как травки обкурившаяся.

– Сейчас пройдет.

Осторожно тронув машину, я взглянула на часы на зеркале заднего вида. Ничего себе! Три часа дня, а я не заметила. Вот и начинаешь верить в черные дыры. Щёлк, и четырех часов жизни как не бывало.

– Маня. – Рука Кирилла легла мне на плечо. – Ты с утра ведешь, давай я сяду за руль.

«Правильно, – заурчал Бирюзовый голос, – пусть проявляет заботу, привыкает». Оранжевый голос заставил мое плечо окаменеть: «Если этот сексуальный раздражитель оставит свою аристократическую лапу на твоем плече, мы машину вести не сможем и сойдем с трассы через пять минут».

Руку Кирилла с моего плеча снял брат и захохотал в ухо:

– Машка, я с Кирюхой поспорил, что ты выдержишь до трех часов без жрачки, то есть обеда, а он был уверен, что только до часу. Я выиграл, так что его очередь вести. Тормозни вон у той харчевни, купим чего-нибудь пожевать.

И вот так, легко и непринуждённо, единственный братец испортил распрекрасное настроение. Кирилл просчитался в оценке моего аппетита, а совсем не горел желанием проявить внимание.

Мне почему-то стало так обидно, что я, предупредительно взглянув на Анну, тут же тормознула, отчего Толик и Кирилл влипли в передние кресла.

На трассе за Уралом мне нравятся не многолюдные кафе, а простые деревенские дома, на окне которых белеют бумажки с надписью «обеды». Останавливаешься напротив такого дома, сигналишь, из окошка выглядывает тетушка от сорокового до шестидесятого размера и машет рукой.

Заходишь в горницу, и в просторной кухне садишься за стол, покрытый белой скатертью, роль которой исполняет праздничная простыня. В окошко видна привязанная корова; с русской печки, размером в бронетранспортер, на гостей смотрят маленькие внуки и обязательная кошка.

Какие же здесь пельмени! Сказка! Бывают размером в два сантиметра, и глотаешь их один десяток за другим. А бывают не с мясом, а с жареной жирной рыбкой. Рыбка особая, не осетрина, но чем-то на нее похожая. И пельмени размером с пирожок, с вьюшкой-ухой внутри. Съел три штуки, и дышать невозможно.

Под такие-то пельмени с рыбкой я и выпила рюмку сорокаградусной настойки на травах. От обиды на брата. Мне рюмки хватает для абсолютного опьянения. Я хотела еще пол-литра мутной жидкости протащить с собой в машину, но бдительный Толик в последний момент прервал сделку, происходящую на кухне деревенского дома. Он забрал деньги у пышной тетки и вручил ей жидкий трофей обратно.

Не меньше часа я мучилась от обжорства и перепития на переднем сиденье «Мерседеса», а брат вёл машину и читал мне нотацию. И я почувствовала, что вполне созрела для убийства, и даже начала искать глазами в машине предмет потяжелее. В ту минуту, когда я начала присматриваться к огнетушителю, Анна, сидящая рядом с Кириллом, заявила, что хочет попробовать вести машину. Оказалось, что и водительские права у неё есть.

Толик вызвался помочь с инструктажем. Аня села за руль, а я оказалась рядом с Кириллом. При нем стонать было неудобно, и я молча страдала, пока мой организм не потребовал восстановления водного баланса. То есть одновременно похмелиться и пописать. Физиология штука упрямая, с нею спорить вредно. И я покаянно попросила у брата пивка. Толик парень гуманный, к тому же пью я редко и мало, так что после посещения придорожного овражка я усладилась выделенной мне бутылкой пива.