Текст книги "Стократ"

Марина и Сергей Дяченко
Стократ
Роман в историях

I

…Я расскажу тебе, как был создан наш Обитаемый Мир, Вень-Тэ, что на языке звезд означает «Мерцающий». Сначала была пустыня без воды, без снега и тумана, без животных и людей. Один только камень. А над камнем были звезды. Одна из них родила искру. Маленькая искра полетела вниз и упала на камень, а у нее внутри, в прочной оболочке, как ядро в орехе, спал наш Создатель. Когда звезда упала на камень, он проснулся от удара. И, просыпаясь, он создал наш мир, не постепенно, а сразу, целиком. Он создал ледяные кряжи на севере и желтые пустыни на юге, страшные леса на востоке и чудовищ глубоко в земле. Он создал добрых людей и злых, магию, чтобы творить чудеса, и магов, чтобы владеть ею. Но самое главное – он создал тысячелетия нашей истории, и все, что есть сейчас, было всегда. Леса стояли, и чудовища прятались в норах задолго до того, как звезда родила искру, и наш Создатель в скорлупе упал на камень…

Ты можешь в это поверить?

Часть первая

Глава первая
Мир

Они вошли и остановились, будто сбившись с дороги. В таверне было темно и душно, кое-где на столах чадили жирные свечи, и ничего не стоило принять посетителя за тень. Или тень, рассевшуюся в дальнем углу, – за посетителя.

Незнакомцев заметили многие, но никто не удивился. После того, как на севере вдруг разлилась Светлая, снося мосты и переправы, выгоняя людей из лачуг и хороших домов, бродяги всех сословий перестали быть редкостью в этих местах. Пришлые люди, поддаваясь на расспросы, говорили одно и то же: река никогда еще не проделывала с людьми такого, что позволила себе в этом году, безо всяких причин и предвестников.

А теперь пришли эти двое; служанка за прилавком подняла бровь. Стократ, сидевший, по обыкновению, лицом к двери слева от входа, оторвал взгляд от кружки со скверным пивом.

– Только не здесь, – сказала девушка.

Никто, кроме ее спутника, не слышал этих слов, но Стократ умел читать по губам.

– Только не здесь, – повторила девушка. – Уж лучше в лесу.

Капюшон скрывал верхнюю половину ее лица, губы двигались еле-еле, крылья тонкого носа раздувались. Стократ представил, как из-под капюшона она оглядывает таверну – лужи на полу, липкие столешницы, затылки дремлющих пьяниц. Как вдыхает неповторимый запах «Серой шапки» – и хорошо, что дым и чад забивают прочие мерзкие запахи. Она брезглива, она выросла в хорошем доме; конечно, «только не здесь».

Компания браконьеров в углу обеденного зала замолчала, с интересом приглядываясь.

– Молодым господам чего-то надо? – осведомилась служанка. – Пива? Браги? Вина?

– Кипятка, – быстро сказал мужчина. – Две кружки.

В углу засмеялись. Девушка плотнее закуталась в мокрый плащ. Полы его дрожали: девушку колотил озноб.

Откуда, подумал Стократ. И, главное, кто такие? Чья-то горничная воспользовалась суматохой и сбежала со стражником? Так ведь нет, горничные, даже самые избалованные, обычно шире в кости и куда смелее, а стражники, сколь угодно юные, не просят в тавернах кипятка. Их смыло с родного места водами Светлой? Но где их семья, где обоз, где слуги?

Служанка тем временем набрала кипятка в две кружки – остывшего, разумеется. Мужчина и девушка сели рядом, локоть к локтю, за ближайший к двери столик – как раз напротив Стократа. Он откинулся назад, чтобы лицо оставалось в тени, готовый слушать – или наблюдать – их беседу.

Но они молчали.

Руки девушки в черных перчатках были похожи на птичьи лапки. Она все силы тратила, чтобы не расплескать воду, и все равно немного расплескала на нечистую столешницу. Ее спутник выпил кипяток чуть ли не залпом. Очень устали и замерзли, отметил Стократ.

– Пойдем, – наконец сказала девушка.

– В лесу холодно, дождь… и звери, – неуверенно отозвался ее спутник. – И… тебе надо отдохнуть.

– Я могу ехать всю ночь. Мы просто опустим полог.

– Лошади устали.

– Мы поедем медленно. Я могу идти пешком.

– Послушай, – он несмело коснулся ее руки. – Ты… не бойся. Здесь нечего бояться. Это простые грубые люди… Мы только переночуем.

Они не любовники, отметил про себя Стократ. Парень совершенно неопытен – как с женщинами, так и в делах дороги. Потому что вон тех браконьеров следует очень, очень бояться. И они уже положили глаз на девушку.

Стократ прищурился. Лучшее, что могут сделать юные путники в такой ситуации, – потребовать комнату, запереться и приготовить оружие. Под крышей таверны свои законы, здесь есть шанс уцелеть. В лесу – ни единого.

– Мы не можем тут ночевать, – упрямо повторила девушка. – Они нас догонят!

Хм, подумал озадаченный Стократ. Кто – «они»?

Мужчина посмотрел на дно своей кружки. Поиграл желваками; он был светловолос, безбород и старался казаться суровым, но ничего не решал. Решила девушка. А за нее решил страх.

Браконьеры в углу посверкивали глазами.

– Пойдем, – ее губы едва шевельнулись, Стократ скорее угадал, чем прочел это слово.

Мужчина решительно поднялся.

– Спасибо, хозяйка, – он положил на прилавок серебряную монету.

Стократ покачал головой: назвать служанку хозяйкой можно, конечно, хоть и глупо. Но расплачиваться серебром за две кружки остывшего кипятка… Этот человек впервые путешествует. Либо впервые путешествует без прислуги.

Снова открылась входная дверь. Закачались огоньки. Тяжелый воздух таверны дрогнул, пропуская свежесть и холод, и снова сомкнулся, и вонь сделалась сильнее. Дверь за путниками захлопнулась.

Служанка взяла монету с прилавка. Браконьеры зашевелились, переглядываясь. Их было пятеро, пять здоровенных молодых быков, давно живущих под тенью виселицы. Браконьера ловят, когда он шалеет от безнаказанности, – а пока не утратит всякую осторожность, браконьера в этих лесах поймать нельзя.

Они договорились выждать, но нетерпение взяло верх. Всего через несколько минут вскочил самый младший, потом и остальные поднялись, загрохотав скамьями. Посмеиваясь, почесываясь, двинулись к двери – старший оставил служанке еще одну серебряную монету. Одну монету за все, что пятерка выпила и съела за вечер.

Лесорубы-пьяницы дремали в обнимку с кружками. Под закопченным потолком плыл басовитый храп. В таверне сделалось пусто и мирно. Самое время подняться наверх, стянуть мокрые сапоги и наконец-то разлечься в кресле у камина…

Сосчитав до ста, Стократ поднялся и кивнул служанке:

– Я скоро вернусь.

* * *

Он пошел пешком. И правильно сделал; чувство опасности отказало браконьерам настолько, что они не стали даже ждать, пока жертвы углубятся в лес. В ста шагах от частокола, на поляне среди сосен, девушка могла кричать сколь угодно отчаянно – лес шумел, а ставни в таверне были плотно закрыты.

Да и кто в эти смутные дни рискнет встать между головорезом и его жертвой?

Спутник девушки неподвижно лежал на земле. Вот так браконьеры и становятся разбойниками – один мертвец, другой, а дальше нет им счета. Приземистый мужичина в остроконечной шапке чистил карманы путника, четверо других искали любви.

Девушка сопротивлялась яростно и удачно. Ей даже удалось поначалу вырваться. Ей удалось пробежать несколько шагов, прежде чем ее догнали и повалили, и она каким-то чудом снова выскользнула из-под разгоряченных туш, от рывка ее дорожное платье разошлось по шву. Браконьеры никогда не видели такого тонкого и прочного белья; впрочем, любая материя поддается хорошему ножу. Через мгновение девушке приставили к горлу клинок, рассекли шнуровку корсета…

– Эй, да она паршивая! – шустрый браконьер отпрянул. – Это не зараза? Это у нее не зара…

Красное лезвие вылезло из его груди раньше, чем он успел закончить фразу.

Луны не было. Пара факелов дымно горела на земле. Мокро, сыро, пар изо рта; повалился на землю второй, завизжал и рухнул третий. Хуже всего, думал Стократ, если здесь найдется умник. Умник успеет сбежать, и гоняйся за ним потом по темному лесу…

Но обошлось. Умирая, двое последних даже сопротивлялись. Даже выкрикивали угрозы. Пожалуй, им до последнего мига казалось, что их пятеро против одного…

Он закончил. От запаха крови чесались ноздри. Шесть неподвижных тел валялись на траве в свете факелов. Стократ снял с приземистого разбойника его войлочную остроконечную шапку и тщательно вытер клинок.

Девушка пыталась укутаться в обрывки платья, будто ящерица в сброшенную шкурку. Лоскутки ткани открывались, как лепестки, обнажая тонкую кожу; Стократ подобрал факел с земли. Метнулись тени.

От страха девушка попыталась свернуться, как ежик. Голая спина осталась беззащитной; Стократ присмотрелся. Что это?

Кожа ее была покрыта тончайшей сеточкой, со вплетенными в нее буквами и символами. Стократ поднял огонь повыше, всматриваясь, и тут его огрели дубиной по голове.

* * *

Этот идиот, ее спутник, был слаб и ранен, зато дубина браконьера окована железом. Стократ, напротив, был крепок и отделался огромной шишкой – зато наконец-то пришел в ярость, и это было приятно. Он не убил дурака только потому, что дурак, ударив, повалился сам: видимо, браконьерская дубина и его успела приложить по темечку.

Счастливчик.

Снова начался дождь и быстро перешел в ливень. Капли стучали по лицам мертвых браконьеров, попадали в раскрытые рты, придавали выпученным глазами видимость жизни. Спутник девушки пытался встать – и все время падал.

Стократ стянул рабочие перчатки, вывернул, спрятал в сумку. Подобрал свой плащ, аккуратно сложенный под деревом. Дождь был ему на руку: прогулка по высокой траве смоет брызги крови с сапог. Не глядя на девушку и ее спутника, он повернулся и быстро зашагал к таверне.

Парнишка-конюх стоял у ворот, тревожно слушая сосны. При появлении Стократа встревожился еще больше.

– Ворота держи закрытыми, – велел Стократ. – И не маячь здесь.

– Это… пошаливают? – парнишка смотрел на лес. – Тут двуколка… та, которая… этих, которые… она, короче.

Лошади оказались умнее путников и вернулись к жилью, волоча за собой легкую двуколку. В таких колясках можно гулять вокруг поместья, но не пускаться в далекую дорогу; двуколка и раньше была неисправна, а испуганные лошади разбили ее в хлам.

– Пошаливают, – согласился Стократ. – Лошадей выпряги, повозку на дрова, вещи сохрани. Я проверю.

Парнишка втянул голову в плечи.

В этих местах не знали Стократа. Во всяком случае, не знали в лицо. Но парнишка, чья жизнь зависела от умения разбираться в проезжих людях, все понял правильно.

Дождь сделался реже. Стократ протянул конюху монету:

– За мной и запрешь… Эти-то, лихие люди. Возьмут добычу да и перережут друг друга. Как думаешь?

– Возьмут добычу, – повторил парень, будто во сне, – да и перережут…

– Хорошо.

Лошади приезжих пошли за ним, как привязанные. Вместе с ними Стократ вывел свою кобылу и, плотнее застегнув плащ широкой медной пряжкой, вернулся к месту бойни. Пять трупов лежали, где он их оставил. Шестой – недобитый – ухитрился за это время пройти десяток шагов к таверне, на этом его силы закончились. Теперь он сидел на тропинке, а девушка в разорванном платье причитала над ним:

– Я без тебя не пойду… Дан… Вставай, пожалуйста…

При виде Стократа она замолчала, будто глотнув горячей каши.

– От кого бежим? – спросил он сверху вниз.

Она молчала.

– Я просто решаю, помогать вам или нет, – объяснил Стократ. – Так от кого бежим?

Она плотнее сжала губы.

Стократ подумал еще – и бросил ей свой плащ.

* * *

Раненого Стократ усадил на свою лошадь – мужчина едва держался в седле. Руки у него были нежные, как у знатной девушки.

– Кто ты? – спросил его Стократ. – Музыкант? Учитель? Бастард?

– Знаток этикета, – сипло сказал мужчина. – Протокол, хорошие манеры, правила приличия.

Стократ подумал, что он, возможно, бредит.

Больше не разговаривали. Девушка не могла ехать без седла, и поначалу шла, с трудом переставляя ноги. Потом Стократ не выдержал и усадил ее на лошадь перед собой; у нее не было сил сопротивляться. Как-то само собой оказалось, что он не столько ведет их, сколько конвоирует.

К утру добрались до «Черного уха», маленькой таверны по другую сторону леса. Здесь было чище и теснее, чем в «Серой шапке». Стократ объяснил Хозяйке-Роз, что подобрал путников в лесу – их начисто ограбили и чуть не убили разбойники.

Оставив путников на попечение хозяйке, он вышел прогуляться. Лес вокруг «Уха» был спокоен, сороки не трещали, проезжая дорога поросла травой; двуцвет нашелся почти сразу – у ручья. За «волчьей подушкой» пришлось походить по округе. Возвращаясь, он разминал зелень в ладонях, так что на порог гостиницы вступил, окутанный резким травяным запахом.

– Хозяйка! Кринку, ложку, кипятка!

Мужчина – Стократ про себя звал его Правила Приличия – уже лежал на перине в комнате наверху, и голова его была перевязана. Девушка сидела на краю постели, как была, в мокром плаще Стократа, и сидя дремала; когда Стократ вошел, открыв ногой дверь – в руках у него была кринка с заваренной травой – она проснулась и вскочила.

Он поставил кринку на стол. Лизнул ладонь, выпачканную соком, поморщился:

– Очень горькое. Пить обязательно.

Мало кто мог сопротивляться, когда он говорил таким тоном, но девушка попыталась:

– Я ничего не хочу… Просто оставьте нас в покое…

Он плеснул из кринки в кружку, наполнил до половины. «Оставьте нас в покое», надо же. Небось еще и читать умеет.

Он протянул девушке кружку, и она взяла. И выпила под его взглядом – хоть с первого глотка у нее глаза на лоб полезли. По-хорошему, следовало напоить и Правила Приличия, но тот интересовал Стократа куда меньше.

Он запер дверь на засов. В комнате было тепло – внизу топилась печка, труба выступала из стены массивной кирпичной колонной. За окном едва серело позднее пасмурное утро.

Стократ зажег все свечи, какие нашел в глубоком дубовом шкафу. Кивнул девушке:

– Снимай с себя все.

Она колебалась секунду. Потом вскинула голову – и очень красноречиво начала раздеваться.

Каждым движением она говорила: можешь делать, что хочешь. Но оскорбить меня не сумеешь. Тебе не под силу меня оскорбить. Ты только сам замараешься; я выше любых твоих грязных намерений. Раненый на постели закрыл глаза – он, наоборот, считал себя уязвимым и виноватым. Он предпочел бы умереть от разбойничьего ножа, только не лежать при этой сцене беспомощным свидетелем.

Стократ устал от беззвучного пафоса, которым насыщали комнату эти двое. Он подошел к окну и стал смотреть на маленький двор, пустой и залитый дождем, на коз под навесом и кур, бродящих по желтой земле; когда длинный вздох сообщил ему, насколько же девушка его презирает, – обернулся, взял свечу со стола и наконец-то посмотрел.

Никогда прежде ему не доводилось видеть подобного. Узор покрывал ее плечи и спину – полностью, спускался на поясницу и целомудренно таял на ягодицах. Узором была покрыта правая грудь, левая – до половины. Живот, руки и ноги были чистыми – нормальная белая кожа, в пупырышках холода, хоть в комнате все больше сгущалась теплая духота.

Стократ почувствовал странное беспокойство. Он знал, что люди разных племен и кланов по-разному украшают своих женщин; он повидал всякое – и стальные кольца в носу, и живые цветы, укорененные в пупках. Но то, что он видел теперь, не было украшением.

Ниже основания шеи, слева, бугрились шрамы. Как от ожогов – три старых рубца. Еще один, один свежий, розовый – прямо посередине спины. На левой лопатке – длинный глубокий порез и следы от ниток, когда-то его зашивших (неровно и плохо зашили, подумал Стократ, руки бы оторвать такому лекарю). На левом плече был еще один порез, совсем свежий, с каплями запекшейся крови. Девушка стояла, гордо выпрямившись, но вздрогнула, когда он коснулся рубцов кончиками пальцев.

Причудливые буквы складывались в слова – сперва он прочитал «Северный», и тогда перед его глазами будто пленка лопнула: «Северный Град». «Домна». «Старынь». «Дубрава». «Ручейник». «Светлая»…

Картина обрела смысл: эти мягкие линии – реки. А эти точки, иногда совпадающие с родинками – города. А край рисунка – побережье, за ним – немного человеческого моря, исследованного рыбаками, и исчезающая кромка неисследованного, нечеловеческого, где нет даже рыбы. Карта Обитаемого Мира в мельчайших деталях, и, присмотревшись, можно различить небольшие поселки, границы мелких владений…

Свечи чадили, воняли и ничего не освещали. Стократ подошел к окну и рукавом оттер испарину, выступившую изнутри, застилавшую тусклый свет. Заодно проверил – нельзя ли заглянуть в окно снаружи. Без очень длинной лестницы – нельзя.

Вышло солнце – будто дожидалось этой минуты.

Все так же молча он подвел девушку к окну и развернул спиной к свету. Шрамы на правом плече: будто кто-то приложил раскаленную трезубую вилку. Три рубца обезобразили кожу на месте владения Загоры в Лесном Краю.

Стократ протер глаза кулаком. Пожары в Лесном Краю, закрывшие дымом небо на несколько лет, погубившие урожаи, обрекшие на голод тысячи людей – с тех пор прошло три года; тогда, помнится, полыхнуло сразу в трех местах…

В трех местах!

Четвертый, свежий рубец приходился на древнюю столицу Выворот. Теперь там развалины и головешки. После пожара, случившегося полгода назад, люди там не селятся. Властитель Вывор, когда-то господин огромного плодородного края, пропал без вести. Скорее всего – сгорел вместе с городом, замком и семейством, и земли на левом берегу Светлой отошли владетелю Грану…

Стократ понял, что в комнате очень холодно. Стыло и мокло, хоть от кирпичной трубы шло к потолку сухое тепло. Солнце спряталось.

Он сел за пустой деревянный стол. Оперся локтями о столешницу.

Перепрыгивая через сто вопросов, спросил отрывисто и зло:

– А что будет, когда ты умрешь?

Она не ждала таких слов. Ее гордо распрямленная спина чуть ссутулилась.

– Ну, ты же не собираешься жить вечно? – он хотел подбодрить, но получилась угроза.

– Оставь ее в покое! – слабым, но яростным голосом заговорил вдруг Правила Приличия. – Тебе ничего не пройдет даром! Ты за все ответишь! Ты…

Стократ повернул голову:

– И где ты собирался ее спрятать? И от кого?

Никто не ответил.

Стократ открыл скрипучую тумбу. Вытащил одеяло, развернул – оно было старое, но целое, из хорошей тонкой шерсти. Подошел к девушке и укутал ее со спины, будто статую; она странно шарахнулась от его рук – что-то было в этом движении, кроме страха.

Он обнял ее.

Она застыла в ужасе. Он подумал было: может, ей больно от прикосновений? Он разжал руки, но тут колени девушки подломились, и он был вынужден снова подхватить ее – чтобы не грохнулась на пол.

– Кто это с тобой сделал?

Она дрожала, как лист:

– Колдун.

– Ясно, что не подпасок. Имя?

Она открыла рот, будто собираясь сказать – и закашлялась.

– Ладно, – он усадил ее на край кровати. Поправил одеяло на ее плечах. Сам уселся на скрипучий стул под окном. – Давай по порядку.

* * *

Ее звали просто и незатейливо – Мир.

– Миранда? Мирабелла?

Нет, просто Мир. Она была незаконнорожденной дочерью владетеля Грана, не крупного, но и не мелкого властителя земель, расположенных между двух притоков Светлой – Домны и Старыни.

У Грана не было других дочерей. Все его законные дети и бастарды были мальчиками. Он любил Мир, как любят домашнего ласкового зверька.

Когда Мир было четырнадцать лет, в замок приехал настоящий колдун. Властитель приказал дочке явиться к ужину; колдун был страшен и смотрел только на Мир.

На другой день она заболела.

Ее мучил жар. Одолевала лихорадка. Колдун сказал, что вылечит Мир, и увел к себе в комнату. Что там было, она не помнит, потому что колдун усыпил ее сонной травой; в части снадобий этот колдун был знаток – куда там самой мудрой травнице.

Через несколько дней она проснулась у себя в спальне здоровая, только кожа на спине немного пощипывала. Колдуна уже не было в замке, но слуги шептались, и от Мир не укрылась страшная новость: он сказал, что заберет ее. Через год или два, когда она подрастет, – колдун вернется и заберет ее навсегда.

Ей было очень жутко в первые месяцы. Но все забывается; скоро визит колдуна превратился в страшное воспоминание, похожее на сказку. И жизнь вернулась в привычное русло, и так было, пока младший сын властителя, играя с маленьким луком, не оцарапал девушке плечо деревянной стрелой без наконечника.

Тогда Мир заболела второй раз. Ее снова мучил жар, и мерещились страшные глаза колдуна. В лихорадке она провалялась почти неделю. Все сильнее щипала кожа на спине и боках. А когда жар ушел – Мир увидела в зеркале узор, покрывавший ее кожу.

От отца ничего не удалось скрыть – няньки доложили. Он явился и долго разглядывал спину и плечи дочери, и в особенности ранку от стрелы, которая совпала с Гремячьим портом в устье Светлой. А назавтра пришли вести: в порту случилась крупная стычка между двумя кланами контрабандистов, пролилось немало крови, теперь подешевеет жемчуг и подорожает сладкий тростник.

Ранка зажила. Узор на коже остался. Властитель Гран запретил Мир покидать замок под любым предлогом.

Еще через несколько дней отец призвал ее к себе. Он был страшно возбужден, и, кажется, немного пьян. Он что-то болтал о магии, о власти над миром, и что не отдаст Мир колдуну; он велел девушке распустить шнуровку платья и приложил к ее плечу раскаленную вилку.

Скоро небо подернулось дымом: стало известно, что горит Лесной Край, и что загорелось сразу в трех местах…

– Опиши мне этого колдуна.

– Он… высокий. У него седые волосы до плеч и загорелое лицо.

– Так он старик?

– Да, старый. Но очень сильный.

– И что же, властитель Гран спокойно жег тебя раскаленным железом?

– Не спокойно. Он был… будто немного сумасшедший.

– Ясно. Что было дальше?

– Солнца не видели много дней, все небо в пепле… То есть у нас еще ничего, у нас урожай собрали. А там… Сотни погибли, а тысячи пришли на земли Гран за кровом и защитой…

Стократ слушал, отмечая про себя, как она говорит. То сбивчиво, а то вдруг как по писаному, но не оттого, что врет. Интересно.

– Где сейчас этот колдун, Мир? – он оборвал ее на полуслове.

Она вздрогнула. Видно, этот вопрос волновал и ее тоже.

– Он… Я не знаю. Отец все время ждал, что он вот-вот вернется. Вроде получал от него письма…

– Колдун хотел забрать тебя?

– Да. Я была ему зачем-то очень нужна.

– А он знает, что ты убежала?

Мир беспомощно поглядела на своего спутника.

– Ладно, – сказал Стократ. – Мы остановились на пожарах в Лесном Краю. Что было дальше?

– После пожаров отец решил меня спрятать. Запер… в моей комнате, там решетки были на окнах… И я там сидела.

– Что, все время?

– Все время, – вдруг заговорил Правила Приличия. Его голос звучал, как скрип дверных петель. – Она сидела взаперти. Ее не выпускали даже на двор! Как будто в тюрьме… Три года…

Стократ поднялся и прошел из угла в угол. И снова: взад-вперед. Да, теперь много что становится понятным. И ее манера речи – тоже. Она разучилась говорить с людьми, зато, вероятно, привыкла думать про себя кусочками прочитанных книг.

– Ты кто такой? – Стократ обернулся к мужчине.

– Учитель хороших манер, я же сказал.

– И как ты с ней познакомился?

– Властитель Гран хотел… ну, он же собирался… короче, он стал известным в округе, ему надо было учиться соблюдать этикет… Мой старый учитель надоумил: сходи к Грану, предложи свои услуги, он оценит…

– Оценил? – Стократ развернул стул и уселся теперь верхом.

– Да… Я пять толстых книг по этикету помню наизусть: как входить в зал, как выходить, как рассаживать гостей, какими словами приветствовать при рождении ребенка, какими – соболезновать…

– Заткнись.

Правила Приличия мигнул:

– Вы же сами… меня спросили.

– Точно, – Стократ покачал носком сапога. – Извини. Итак, ты учил их приличиям…

– Консультировал.

– Видел этого мага?

– Нет. Когда я пришел, его уже там не было. Но все его помнили. Все вроде как уговорились его не поминать, и все равно поминали: вот, мол, скоро он вернется.

– Ясно… Ты их учил этикету, и тебя познакомили с девушкой?

– Нет. Я сам… То есть случайно. Ей носили еду… и я однажды подкупил поваренка.

– Отважный поваренок, – вслух подумал Стократ.

– Просто глупый. И жадный.

– Согласен. Дальше?

– Дальше я увидел Мир. Как она сидит одна в запертой комнате. У нее там были книги… Она все прочла по несколько раз. Пяльцы, рукоделье всякое…

– Просто тюрьма, – тихо сказала девушка.

– Ясно, – Стократ покачался взад-вперед. – И между вами началась сердечная дружба.

– Да нет же! Я не мог к ней попасть! Просто приходил в тот уголок двора, где она могла видеть… Из окна…

– И поваренок, надеюсь, не попался.

– Да. То есть нет, не попался. Я ему платил, чтобы хоть иногда заглядывать… На пару минут…

– Так-так-так, – Стократ прищурился. – Мир, за время, что ты сидела взаперти – сколько раз ты видела отца?

– Нисколько, – она опустила глаза.

– Ты говорила – он вроде был к тебе привязан?

– Был… Но потом испугался. Того, что на мне… вот этого. Спрятал, убрал с глаз долой… Думаю, он очень ждал колдуна – чтобы меня отдать, наконец.

– Понятно, – Стократ поглядел на высокий, довольно-таки белый гостиничный потолок. – Такая магия – не для властителей.

– Да, – девушка глубоко вздохнула. – Наверное, отец… властитель все-таки додумался за эти годы. До того, о чем ты сразу спросил.

– Что я спросил?

– Что будет, когда я умру? – Девушка поглядела ему в глаза. – Весь мир умрет вместе со мной?

В комнате сделалось тихо. Слышно было, как тяжело дышит Правила Приличия на кровати.

– Но у тебя на спине не только эти ожоги, – сказал Стократ.

– Да. Когда мне исполнилось семнадцать, он опять…

Она провела ладонью мимо лица, будто отводя занавеску. Стократ подметил этот жест. Скорее всего, так она боролась со своими страхами – девушке, несущей на теле живую карту Обитаемого Мира, временами должно быть очень страшно в одиночестве.

– Он был со мной очень ласков… Дал вина… У меня потом сильно голова кружилась.

– Он напоил тебя и распорол тебе спину. Левая лопатка, Лысое Взгорье.

– Да, – она нервно повторила свой жест. – Крови было… много.

– И началась резня на Лысом Взгорье, – сквозь зубы пробормотал Стократ.

Он прикрыл глаза; тысячу лет жили рядом два рода. И вдруг поднялись в ножи. Семья на семью, деревня на деревню; не было другого объяснения, кроме врожденной свирепости горцев. Тысячу лет, мол, тлела под спудом эта свирепость – и вдруг проснулась у всех разом, от младенца до старика…

– Зачем он это сделал, Мир?

Девушка молчала.

– Ты ведь думала об этом, – сказал Стократ. – У тебя было время подумать. Зачем он это сделал?

– А почему вы меня не спрашиваете, господин? – вдруг подал голос Правила Приличия. – Я-то в это время уже был в замке! Я тоже могу…

Стократ поднял бровь. Раненый замолчал и опустился на подушки.

– Лысое Взгорье от нас далеко, – тихо сказала девушка. – Отец хотел… повторить этот… опыт. Он хотел утвердить… Свою власть над миром. Это ведь страшная, огромная власть…

Да, подумал Стократ.

– А кто зашил? – он посмотрел на девушку. – Рана зашита.

– Да он же сам и зашил, – она говорила так тихо, что снова пришлось читать по губам. – Когда увидел, что… ну, она…

Стократ сел рядом с ней на край кровати и обнял за плечи. Правила Приличия, конечно, всю дорогу боялся к ней прикоснуться. К ней долгие годы никто не прикасался – если не считать властителя Грана с ножом и угольями, да еще насильников на лесной опушке. Стократ обнял ее, не домогаясь, ничего не желая взамен, и она моментально это почувствовала.

И через миг перестала отстраняться.

Правила Приличия на кровати разинул рот. Потом закрыл. Потом обиженно отвернулся.

– Мир, в те дни кто-то был рядом с тобой? Какая-нибудь сиделка, нянька… слепая старуха?

– Н-нет. Он боялся, что люди узнают.

– И он снова тебя запер?

– Д-да. Меня заперли в другой комнате, без окон. Еду стали подавать через окошко… Ну, спина зажила, конечно.

Стократ обнял ее крепче. Собственно, это единственное утешение, которое она могла принять и в котором нуждалась; кожа на спине зажила, оставив шрам. Кровавая резня прекратилась, когда с обеих сторон полегли лучшие, сильнейшие, любимые сыновья и мужья, счастливые отцы. Но мира на Лысом Взгорье нет и больше быть не может…

Стократ поморщился. Важная мысль ходила вокруг головы, как муха.

– А потом? – он посмотрел на мужчину поверх девичьей макушки. – Дан, ты можешь, пожалуйста, рассказать?

Правила Приличия очень обрадовался вежливому обращению:

– Потом владетель Вывор прислал письмо. Не знаю, что он написал, только Гран заперся у себя и… Черный стал, от злости. А вечером…

– А вечером, – девушка подняла лицо и посмотрела снизу вверх. Травяной отвар уже действовал в полную силу, на щеках у нее выступил румянец. – Отец… То есть властитель Гран тогда сам напился. Он был очень пьяный, очень. Я его таким не видела. Сам пришел ко мне. Принес жаровню. Стал орать, что сожжет Выворот, выжжет все поганое гнездо… Я вырывалась, но он же сильнее. Он пообещал мне поджарить пятки, стал кричать, что изувечит меня…

– Как же вы убежали? – отрывисто спросил Стократ.

– Что?

– Судя по тому, что ты рассказываешь, вы никак не могли уйти.

– А вот могли! – Правила Приличия с трудом сел. – Властитель получил письмо, что колдун приедет за Мир, как только начнутся первые заморозки.

– Так.

– А я об этом узнал, – снова заговорил Правила Приличия. – Я к тому времени подружился с экономкой, стал своим у мажордома, пил пиво с комендантом, а уж слуги мне докладывали чуть ли не каждый день… Я узнал о письме. А тут к властителю явились с присягой верности… из людей погоревшего Вывора. Я расписал протокол приема – это моя работа, верно? И вот я расписал так, что три часа все были заняты в большой зале – все, с детьми и домочадцами, специальный слуга стоял с песочными часами… А я в это время привел лошадей и двуколку. Ключи украл заранее…

Стократ слушал. То, что рассказывал сейчас неумеха с нежными руками, резко меняло его представление об этом человеке.

– Тогда почему вас не догнали?

Он спросил – и тут же ответил вслух:

– Разлив Светлой!

Правила Приличия втянул голову в плечи.

– Мы только немного порезали кожу, – сказала Мир, глядя на него, будто успокаивая. – Переправились с лошадьми, и…

Стократ представил себе, как это было. «Мы порезали», да.

Он крепче обнял девушку, и она не только не отстранилась, но и, кажется, прижалась к нему плотнее. Двух беглецов легко ловить в спокойном сонном краю, но после суматохи с наводнением, когда жители хлынули во все стороны, прочь от бурлящих пеной берегов…

– Это очень плохая история, – сказал он вслух. – Очень, очень нехорошая.

Мир прижалась к нему – теперь уже точно прижалась. Ища защиты:

– Ты поможешь нам? Ты ведь можешь нам помочь?

Он очень осторожно отстранился. Посмотрел ей в глаза:

– Расскажи мне об этом маге. Кроме того, что он высокий и седой. Что он умеет делать?

Она мигнула:

– Ну… он вроде понимал все языки и читал речь по губам. Знал все травы и их значение. И еще будто бы умел летать без крыльев…