Текст книги "К черту тревожность. Как не стать «лягушкой в кипятке» и справиться с паническими атаками и депрессией"

Врач

Выхожу из офиса, еду в район, где живу, паркуюсь и иду к врачу.

Зал ожидания переполнен, все сидения заняты, кто-то даже стоит. Это точно займет больше часа, и я не понимаю, как можно так долго ничего не делать. Я напряжена, как пружина, мысли носятся с головокружительной скоростью, и я не знаю, как успокоиться. Звоню своей подруге Катерине, надеясь скоротать время. В тысячный раз говорю ей, что устала, что не могу справиться, хочу уволиться.

При слове «уволиться» Ее Величество Мудрость убегает в угол, где ее рвет, в то время как маленькая девочка и подросток радостно обнимаются. Слышу свой голос в телефоне и почти пугаюсь: не могу поверить в то, что говорю. Катерина тоже немного обеспокоена и берет с меня обещание, что пока я просто возьму пару дней больничного.

Наконец подходит моя очередь. Я оказываюсь на стуле перед врачом, сижу неестественно прямо, выгляжу как чайник, который вот-вот закипит.

Рассказываю врачу, что чувствую себя плохо, кружится голова, все время боюсь упасть в обморок – все, что уже говорила в прошлый раз. Затем перехожу к теме веса.

– Я похудела. Забочусь о своих зубах, недавно сделала операцию и какое-то время не могла нормально есть. Так и похудела.

Замечаю, что он хмурится и немного щурит глаза. Понимаю, что полностью завладела его вниманием, и это вызывает беспокойство.

– Сколько ты весишь?

– Сорок два килограмма.

Он хмурится еще больше.

Я всегда была очень худой, он это знает. Но сорок два килограмма, как сейчас, – такого не было никогда.

– И долго? – поинтересовался он.

– С конца марта, – ответила я.

Он мысленно считает, я тоже. Прошло восемь месяцев. Это много. Почему я столько ждала, прежде чем сказать врачу? Проверяет что-то на компьютере, и на его лице мелькает тень сомнения.

– С марта? Но я вижу, что вы приходили сюда в октябре с гриппом. Почему вы мне тогда ничего не сказали?

Я задаю себе тот же вопрос.

Почему я промолчала? Почему в течение восьми месяцев у меня были очевидные проблемы с питанием, но я об этом не позаботилась? Не знаю, не могу дать нужного ответа и начинаю чувствовать надвигающийся страх.

Я всегда думала, что могу позаботиться о себе. Мои проблемы с тревожностью начались более двадцати лет назад, но я тогда как-то их решила, и долгое время все было в порядке. Иногда бывали небольшие панические атаки по ночам, но я не обращала на них особого внимания.

С весны 2012 года ситуация начала ухудшаться. Но я всегда думала, что способна с этим справиться. Это было утомительно, больно, доводило до изнеможения, но не ставило под сомнение мою жизнь и мою работоспособность.

А что, если все не так, как раньше? Если на этот раз ситуация более серьезная? Насколько опасно то, что я потеряла способность заботиться о себе и даже не осознала этого?

Уже восемь месяцев я вешу сорок два килограмма. Иногда весы показывали мне даже сорок один. И, клянусь, я никогда не сидела на диете, не делала ничего, чтобы похудеть, наоборот, каждый вечер, становясь на весы, надеялась увидеть лишний килограмм, но этого никогда не случалось. Прошлым летом купила две пары новых джинсов, потому что те, что у меня были, стали слишком велики. Я беспокоилась об этом, но не шла к врачу. Я продолжала день за днем терпеть постоянный дискомфорт и надеяться, что все само встанет на свои места.

Врач прямо сказал, что сорок два килограмма – это недопустимо мало.

– Если ты еще хоть немного похудеешь – придется вмешаться, – заявил он мне. Затем добавил, чтобы я не переживала, и посоветовал какие-то питательные смеси, которые принимают пожилые люди, чтобы получить нужное количество калорий.

Не буду в это углубляться, потому что уверена, что нет необходимости заходить так далеко. Если некоторое время не ходить на работу, можно было бы сохранить какое-то количество энергии на то, чтобы снова встать на ноги. Последние месяцы я направляла все свои силы на то, чтобы снижать тревожность, особенно в офисе.

Мне приходилось вести с самой собой утомительный диалог. – Я сейчас упаду в обморок. – Нет, не упадешь. – Мои руки трясутся, я не могу этого сделать. – Нет, можешь. – Я ничего не могу есть, меня тошнит. – Заставь себя. – Я иду домой, сегодня больше не могу. – Останься еще ненадолго.

Мне нужен перерыв, и все тут. Хоть немного времени, чтобы поспать, поесть, почитать глупые романы и пощеголять по дому в пижаме. А потом все вернется на круги своя.

Врач тем временем назначил Ксанакс два раза в день, чтобы немного ослабить симптомы. Это мой обычный анксиолитик: я всегда держу его при себе на случай панической атаки. Последние годы я использовала его так редко, что иногда выбрасывала полные упаковки, потому что истек срок годности. Но в последнее время я пью его все чаще, каждые два или три дня.

Кроме Ксанакса врач назначил анализы крови, но я знаю, что это еще не все. Наконец он говорит:

– Я бы хотел, чтобы вы сходили к психиатру.

Я знала, что он это скажет, просто ждала.

– Понятно, что вы вероятнее всего похудели из-за операции на зубах, но с тех пор должны были уже набрать вес. Раз этого не случилось, дело не только в операции. Нужно поговорить с психиатром.

Врач знает, что мне не нравится эта идея, но он также знает и то, что я все сделаю… Ее Величество в чулане чувствует себя лучше. Может быть, я не совсем сошла с ума и в этот раз поступлю правильно. То есть перестану думать об увольнении и пойду к психиатру. Врач пишет номер телефона на листочке и прощается со мной. Слегка наклоняет голову набок, пожимая мою руку, и улыбается.

Мой доктор очень красивый. Я вспомнила, как впервые пришла к нему. Уже тогда меня мучила тревожность. Прошло более двадцати лет, мы оба постарели, я так же испытываю тревогу, а у него стало больше морщин вокруг глаз.

О чем я говорю, когда говорю о тревожности

Когда по разным причинам я говорю, что страдаю от тревожности, то часто получаю в ответ что-то среднее между смущением и недоверием. Смущение, потому что о психических расстройствах до сих пор не принято говорить. Можно очень подробно рассказать о своей колоноскопии, но о душевных заболеваниях говорить нельзя. Сумасшедшие – это отдельная тема, и не случайно в прошлом мы надежно их прятали за заборами психиатрических клиник. Недоверие, в свою очередь, связано с тем, что тревожность встречается очень часто, и людям, никогда ее не испытывающим, трудно объяснить разницу между нормальной и патологической тревожностью.

Многие заблуждаются, считая, что можно вылечиться с помощью силы воли. Как если бы сказать человеку, лежащему в постели с гриппом: «Ну ты же можешь постараться, мне кажется, ты прилагаешь недостаточно усилий, чтобы выздороветь!» Предрассудки те же, что и в случае с депрессией. С другой стороны, тревожность и депрессия – «сестры», и если вы будете страдать от тревоги довольно долго, то обязательно побудете и в депрессии.

Любой, кто страдает от тревожности, депрессии или иного расстройства, сам виноват в своей болезни: общество склонно рассматривать его проблемы не как патологию, а как слабость характера. Хорошенькое дельце: мало того, что вам плохо, в конечном счете вы чувствуете себя еще и беспомощным, негодным, неадекватным.

Чтобы каждый день выдерживать тревожность и депрессию, необходимо иметь более чем сильный характер. Если бы кто-то, кто никогда этого не испытывал, хотя бы на несколько часов оказался на месте человека с серьезной тревожностью, думаю, он бы испугался до смерти.

Каждый день – это маленький ад. Простые вещи кажутся сложными, каждая проблема, даже самая незначительная, превращается в непреодолимое препятствие. Тем не менее, пока вы знаете, что ничего не случилось и это «всего лишь» тревога, вы продолжаете нормально работать (или по крайней мере пытаетесь). Другие ничего не замечают, потому что тревожность со стороны не видно. Может быть, вы выглядите хмурым или замкнутым, иногда слишком возбужденным, но не более того. С того времени, как у меня началось генерализованное тревожное расстройство, мне часто казалось, будто я живу внутри панциря. Замкнута в себе, подавлена тысячей мыслей и забот, изолирована от всего вокруг и не способна вернуть контакт с внешним миром. Провожу большую часть своих дней в состоянии чрезвычайной психофизиологической тревоги, но наружу почти ничего не прорывается.

Как объясняет Джозеф Леду в своей книге «Anxious: Using the Brain to Understand and Treat Fear and Anxiety», слово «тревога» (англ.: «anxiety») происходит от латинского «anxietas», которое, в свою очередь, имеет греческий корень «angh». В Древней Греции он использовался прежде всего для обозначения напряжения, стеснения, дискомфорта в теле. Другими словами, тревога – это физиологическое ощущение. Конечно, чувства тревоги, мнительности, беспокойства относятся к душевному состоянию, эмоциям и мыслям, но истинный дискомфорт проявляется главным образом на физическом уровне. Боль чувствуется в мышцах, сердце, желудке, дыхании, горле.

Эти ощущения мы все испытываем время от времени: сжатие желудка, несколько учащенное сердцебиение, сухость во рту, легкая тошнота. Ночь перед экзаменами, ожидание результатов медицинских анализов, предстоящие трудные испытания, внезапный шум сзади в темноте. Все это чувствовали время от времени.

Более того, когда все хорошо функционирует, такая тревога даже полезна: она помогает оставаться в ясном сознании и сохранять тот уровень напряжения, при котором получается решить все проблемы. Когда же это случится, тревога исчезнет, расслабленность возьмет верх, тело и разум успокоятся, напряжение растает.

Но у тех, кто страдает тревожными расстройствами, этот механизм заклинивает: напряжение сохраняется, тело остается в состоянии постоянной тревоги, без отдыха и передышки.

Все мои дни с тревожностью начинаются с небольшой травмы: стоит только выйти из сна и прийти сознательным мыслям, меня охватывает страх и дискомфорт.

Думаю о предстоящем дне, который полон угроз, движущихся в тенях страшных вещей, и не могу противостоять им. Каждое утро мне всегда нужно время, чтобы развеять этот туман и привести мысли в порядок.

Едва начинаю завтракать – меня тошнит. Чищу зубы, сопротивляясь рвотным позывам. Прекрасный способ начать день. Затем наступает головокружение – постоянное ощущение нестабильности. Идешь по улице и чувствуешь, что не можешь идти ровно. Пока пьешь кофе с коллегами, появляется четкое ощущение, что вот-вот упадешь в обморок. Поэтому улыбаешься сквозь стиснутые зубы и делаешь вид, что следишь за разговором, а про себя молишься, чтобы не рухнуть на землю.

Дыхание также нарушено. Кажется, что вся дыхательная система сжалась, онемела, заблокировалась. Дыхание останавливается на полпути, будто легкие утратили свою естественную эластичность.

И снова онемение. Был период в прошлом году, когда ноги немели каждый день, пока я не доходила до кровати. К утру это проходило, но после обеда быстро возвращалось. Через несколько недель также пропала чувствительность в нескольких участках стоп: казалось, что вместо кожи пластиковые пузырьки. Сходила к неврологу и на МРТ, где, конечно же, ничего не обнаружили. Дискомфорт длился несколько месяцев, а затем исчез так же внезапно, как и появился.

Потом проблемы со зрением, необходимость постоянно ходить в туалет, и все время учащенный пульс. Часто у меня колотится сердце без причины, а пульс поднимается выше ста, даже если я отдыхаю. Однажды прошлым летом после работы я потащилась в аптеку, чтобы измерить артериальное давление, которое, как мне казалось, было низким. Фармацевт сказала мне: «С давлением все в порядке, а вот с сердцебиением нет, сто двадцать ударов в минуту – это ненормально, нужно поговорить с врачом».

Я ушла, не сказав ей, что за последние два года сделала минимум четыре электрокардиограммы, две из которых были стресс-тестами, и все было в норме.

Некоторые люди думают, что те, кто страдает от тревожности, сами придумывают себе симптомы, сами их изобретают. Пульс действительно учащен, проблемы с пищеварением действительно есть, покалывания, холодные руки, постоянное напряжение мышц. Сила воли или слабость характера здесь ни при чем. Это невозможно контролировать или изменить сознательными усилиями. Нельзя вмешаться в работу сердца, которое бьется слишком быстро, унять тряску рук или расстройство желудка.

Это и есть страдание от тревожного расстройства. Есть мозг, который живет в постоянном напряжении, как будто на вашу голову направили пистолет и приказывают телу так себя вести.

Есть метафора, которая, как мне кажется, хорошо передает эту мысль. Представьте, что вы держите в руках стакан воды: сколько он весит? Около двухсот – трехсот грамм, но если присмотреться, объективный вес не имеет большого значения – важнее то, как долго нужно его держать. Если минуту, то стакан покажется легким, даже стараться не придется. Но за час – стакан отяжелеет, заболит рука. А если держать его весь день? Это будет еще тяжелее, вплоть до того, что вам покажется, будто рука парализована.

Тревожные расстройства в чем-то похожи на эту ситуацию. Если не считать панические атаки, ничего действительно невыносимого не происходит.

Что такого в слегка повышенном сердцебиении, одышке, покалывании в теле или тошноте? Но если эти симптомы не проходят и длятся несколько недель, месяцев, лет, они становятся тяжелыми, изматывающими, невыносимыми. Понимаешь, что «ничего страшного», но жизнь все равно превращается в ад.

И, как при осаде, сначала баррикадируешься и проверяешь, хватает ли запасов для сопротивления, но если это длится слишком долго, то наступает момент, когда силы кончаются, и терпеть становится невозможно.

КАРТОЧКА

У всех нас есть свой тайный чулан

Возможно, не все знают, что у каждого из нас есть «чулан», населенный разными персонажами, которые часто друг с другом общаются. Кому-то это более очевидно, кому-то менее, но у каждого есть такое пространство. В чулане обитают разные части нас, и, как и в настоящей семье, они могут мирно сосуществовать или постоянно конфликтовать.

Осознание этого внутриличностного конфликта нужно для того, чтобы работать с тревожностью, которая часто и возникает из-за этих постоянных «дебатов».

Можно сказать, что наше спокойствие зависит от того, как хорошо эти персонажи между собой взаимодействуют. При их конфликте до нас будут доходить эмоции каждой из частей или, что тоже часто бывает (например, когда мы чувствуем себя зажатыми), даже нескольких одновременно.

Возьмите лист бумаги и попробуйте описать (или нарисовать) свой «чулан».

Если вы не привыкли к такого рода упражнениям, возможно, вам помогут следующие вопросы:

Как вы представляете себе это место? Для вас это тоже чулан или скорее подвал, чердак, секретная комната?

Подумайте о ситуации, в которой вы чувствовали себя «заблокированными», и попробуйте вспомнить: какие фразы и мысли звучали тогда в вашей голове? (В момент блокировки обычно вращаются по крайней мере два варианта действий. К примеру, один подталкивает что-то сделать, другой говорит, что боится.) Кто эти главные герои, которые постоянно спорят внутри вас и комментируют ваши действия, и сколько их?

Если бы эти персонажи имели голос, как бы они звучали?

Назовите одно важное свойство каждого из этих персонажей.

Только после того, как закончите, – даже если это покажется трудным, – понаблюдайте за частями, которые вы обнаружили внутри себя, стараясь не становиться ни на чью сторону.

Будьте любопытны и постарайтесь понять, какая часть за что отвечает. Даже если не совсем ясно, зачем та или иная часть нужна сейчас, она несомненно играла роль в какой-то момент вашей жизни.

Например, вы обнаружили персонажа, который требует, чтобы вы никогда не совершали ошибки, его задачей может быть защита от неудач. Возможно, в какой-то момент своей жизни вы решили, что не можете ошибаться (потому что вас кто-либо критикует, родители расстраиваются, некому утешить и т. д.). Не обязательно отыскивать реальную причину: если что-то проявится – хорошо, нет – не тратьте времени. Постепенно, когда вы научитесь мягче к себе относиться, воспоминания будут проявляться сами.

Когда закончите, спросите себя:

Как повлияло на вас это упражнение? Кем вы чувствуете себя теперь?

Что стало с вашими персонажами в чулане после всего этого?

Упражнение может показаться слишком сложным, но не волнуйтесь – вы вправе его изменить или дополнить более точной информацией по мере чтения этой книги.

На данный момент вполне сгодится и маленький набросок, даже неполный.

2
История врачей и лекарств

Без сомнения, проблема тревоги является узловой точкой многих важнейших вопросов; разрешение загадки тревоги прольет поток света на всю психическую жизнь человека.

Зигмунд Фрейд

Мужчина в полосатой рубашке

Я сижу на сером пластиковом стуле на верхнем этаже районной поликлиники. В конце коридора открывается дверь в психиатрическое отделение. Когда я позвонила, чтобы записаться на прием, психиатр сказал мне сидеть здесь, на этих стульях, прямо перед входом. Пока жду, меня раздражает свет: кажется, что нахожусь на засвеченной фотографии.

Подходит врач с приятной улыбкой, протягивает мне руку и ведет в свой кабинет. Он молод, бородат, лицо открытое и выразительное. Он движется с непринужденностью уверенных в себе людей, которым я очень завидую – они будто всегда на своем месте.

Я сажусь, оглядываюсь, но не замечаю, что вокруг меня – слишком волнуюсь. Врач спокойно сидит и ждет. Когда я начинаю говорить, сердце кувыркается в груди. Я словно воды в рот набрала и много жестикулирую. Черт возьми, что мне сейчас сказать этому человеку?! Он меня не знает, первый раз меня видит, а я не знаю, что надо говорить. Там, в чулане, госпожа Перфекционистка нервничает: она хотела бы знать, как ведет себя хороший пациент у психиатра, чтобы произвести нужное впечатление.

Говорю психиатру, что меня направил врач, и перечисляю свои симптомы. Рассказываю, что много лет назад страдала от сильных панических атак, о том, как я их преодолела. Он кивает и периодически задает вопросы. Он хочет знать, грустно ли мне, плачу ли я без причины.

– Нет, без причины не плачу, – отвечаю. – Наоборот, если честно, я не могу плакать, даже если причина есть.

Жду, что он спросит, каковы могут быть эти причины, но кажется, что ему это не интересно, он уходит от темы.

Спрашивает, где работаю, чем занимаюсь, в чем проблема. Пытаюсь объяснить, что в последний год работать все труднее, дела, которые приходится выполнять, вызывают тревогу, я живу в страхе совершить ошибку и чувствую себя неадекватной. Он останавливает меня взмахом руки – даже это, похоже, его не очень интересует.

Потом он хочет узнать, бывают ли у меня навязчивые мысли. Прошу объяснить, что он имеет в виду, отвечаю отрицательно, не думаю, что они у меня бывают. Мои мысли темны, полны беспокойства и тоски, но я не определила бы их как навязчивые.

Трудно говорить, такое чувство, будто дыхание останавливается на полпути и никогда не хватает воздуха. Белизна стен впечатляет. Врач носит полосатую рубашку. Белый кажется слишком белым, даже фосфоресцирующим. Хочу закрыть глаза или хотя бы прикрыть. И цвета, и свет – все неправильное.

Психиатр приходит к выводу, что мне нужно принимать лекарства – антидепрессанты. Я не понимаю, у меня вроде нет депрессии. Я волнуюсь, злюсь, мучаюсь постоянным чувством боли, но не чувствую депрессии. Точнее, мне кажется, что состояние депрессии – это следствие, но не причина. К тому же, у меня есть много дел, которые мне нравятся и интересны, но вместе с тем изматывает тревога, бороться с которой я не могу.

– Вы хотите сказать, что у меня депрессия? – спрашиваю. Он делает жест рукой, как бы говоря: «Ну, немного». Потом объясняет, что у меня нет «серьезной депрессии», но нужно лечиться и принимать эти лекарства.

– Не обращайте внимания на то, что написано. Их называют антидепрессантами, но они подходят и при проблемах с тревожностью вроде вашей.

После приема я чувствую себя сломанным роботом. Будто бы дело не в моем здоровье, благополучии или счастье. А в том, что я взрослый и работоспособный член общества, который перестал функционировать. Сломанная шестеренка. Нужно привести себя в порядок, чтобы поскорее вернуться и занять свое место в обществе.

Если вы здоровы, то делаете, что должны: заботитесь о себе, своей семье, работе. Если вы перестали питаться и говорите, что нужен длительный отпуск – значит перестали функционировать и нуждаетесь в починке.

Но я не хочу, чтобы меня чинили. Я думаю, что вся эта тревожность уйдет, как только получится исправить пару вещей в своей жизни, которые идут не так, как хотелось бы. Моя жизнь, а не мозг, нуждается в лечении.

Хотелось бы сказать это врачу, но понятно объясниться не получается – меня продолжают беспокоить свет и белые полоски на его рубашке.

Фыркаю, потом нервно смеюсь и выдаю:

– Я не уверена, что действительно больна. Пойди я завтра же в отпуск, мне бы скоро стало лучше. Мне просто нужно остановиться и подумать о своей жизни.

Он качает головой:

– Если вы начнете принимать эти лекарства, то вскоре почувствуете себя лучше, мысли тоже поменяются. Вы увидите вещи под другим углом, вернется аппетит и желание ходить на работу.

Такая установка звучит лучше, и я убеждаю себя, что он, наверное, прав. Приму таблетки – и все пройдет. Тошнота, тревожность, тоска, дрожь в ногах, головокружение, страх. Я снова почувствую голод, поем, стану сильнее, даже захочется работать – мир снова мне улыбнется. Это специалист, и он видел десятки таких, как я, поэтому, если он говорит, что решение проблемы в лекарствах, то у него есть на это свои причины. Кто я такая, чтобы подвергать его сомнению? В конце концов я занимаюсь психотерапией два года, а дела становятся только хуже. Почему я должна бороться с таблетками? Почему бы не попробовать? Потом, когда станет лучше, подумаю над тем, как исправить в своей жизни то, что идет не так.

Я почти убеждаю себя, что принимать антидепрессанты – правильно, но тут врач сообщает небольшую деталь: сначала от лекарств станет еще хуже – возникнет больше беспокойства и возбужденности.

Пройдет две, три, ну, может, четыре недели перед тем, как я войду в рабочий режим. А пока надо принимать Ксанакс, чтобы нейтрализовать первоначальный эффект.

Мне любопытно, как лекарство от тревожности вызывает еще большую тревогу. Что это значит? К тому же это вопрос не дней, а недель. Успею ли я? Ведь ощущение, будто я уже нахожусь на краю пропасти. Как мне преодолеть первоначальное ухудшение? Эта перспектива ужасает, но врач утверждает, что альтернативы нет.

Что ж, говорю себе, проходить ли через дантовский ад, чтобы увидеть свет в конце тоннеля? Терпение, я это сделаю. Даже если у меня будут приступы паники каждый день, я уверена, что как-нибудь справлюсь.

Психиатр пишет моему врачу записку с названием лекарства, которое я должна принимать. Называется сертралин, торговое название: «Золофт». В записке говорится о сильных панических атаках и очевидных трудностях в повседневной жизни. Черт возьми, это мерзко читать черным по белому, но не могу сказать, что это ложь. Там же написано, что мне нужно взять больничный на три недели, а потом предстоит оценить ситуацию. Тогда решено – сделаю. Благодарю врача и прощаюсь. Ожидаю, что он назначит еще встречу или что-то в этом духе, но он просто прощается со словами:

– Если что-нибудь понадобится – звони.

Проклятье! Он оставляет меня одну вместе со своим сертралином, загадочной штукой, которая должна заставить меня чувствовать себя сначала ужасно, а потом прекрасно. Может, это хороший признак, и я не так уж больна, во второй встрече нет необходимости. Я просто приму лекарство, и все будет хорошо.