Текст книги "Маришка"

10

Загородный дом Федора Алексеевича Марцевича скрывался за высоким железобетонным забором и представлял собой монументальное, величественное сооружение из белого гранита и стекла. В нем не было и намека на уютное, семейное гнездышко. Скорее, этот дом был создан, чтобы свидетельствовать миру о превосходном финансовом состояние его владельца. О нем кричало здесь буквально все – от колонн, подпиравших белоснежные своды каменного дома, до клумб с экзотическими цветами, неожиданно для самих себя распустившихся в начале апреля. На деньги, вложенные в этот рай на земле, можно было бы купить остров в Тихом океане. Или несколько островов. С туземцами-крестьянами и животными.

Федор Алексеевич встретил нас в своем кабинете с огромными окнами и выходом на террасу. Рост у него был чуть ниже среднего, поэтому мне хорошо были видны его седые, гладко зачесанные назад волосы. Они были чем-то намаслены и лежали на голове, как ненастоящие. Лицо его было опухшее, а темные, болезненные круги под глазами стального цвета придавали ему вид изможденного, уставшего от жизни старика. Тем не менее, взгляд у него был очень цепкий. Такой, который чувствуешь кожей и от которого становится неловко. Когда он смотрит, то будто тщательно ощупывает тебя, начиная с кончиков волос и оканчивая пятками.

Вместе с ним в кабинете находился высокий, долговязый мужчина с красным лицом, сильно изрытым глубокими шрамами, как после оспы.

Его мне представили, как управляющего клубом «Судоку», который, как оказалось, принадлежал всемогущему Федору Алексеевичу. Звали этого управляющего Антоном, но его почему-то называли Лексусом.

Сам же Федор Алексеевич представился мне просто Федором, после чего предложил сесть на небольшой, кожаный диванчик.

Пока я усаживалась, Федор Алексеевич, Макс и Лексус раскурили по сигаре и на большом письменном столе, будто сама собой, возникла бутылка коньяка и бокалы. Мне тоже предложили выпить, но я, конечно, отказалась. Федор Алексеевич разлил коньяк по трем бокалам и стал неспешно расспрашивать меня о тех событиях, которые привели нас с Максом к нему.

– А теперь опиши нам вчерашних ребят, – попросил он, когда я закончила. – И твою одноклассницу Яну. Только подробно, сможешь?

– Да, – кивнула я. – Парней было трое. Главного зовут Алик. Он высокий, волосы светлые, густые… Давайте, я лучше попробую их нарисовать?

Федор удивленно округлил глаза, но не стал возражать.

Он тяжело поднялся, попыхивая своей сигарой, достал из стола чистые листы, простой карандаш, планшетку, чтобы мне было удобнее.

Я на несколько секунд закрыла глаза и сделала зарисовку в уме. Все. Теперь можно начинать. Карандаш послушно заскользил по бумаге…

Макс, посмотрев на мой рисунок Алика, сказал, что вышло очень похоже, и передал его Лексусу.

– Маша, а что, у тебя хорошая квартира? – спросил Лексус, с интересом глядя на то, как на бумаге появляется лицо Толика.

– Хорошая, – ответил за меня Макс. – Центральный район, четыре комнаты, высокие потолки, ремонт.

– Но как же муж? Это же и его собственность?

– Нет, это моя квартира, – сказала я, не отвлекаясь от рисования. – На нее у меня дарственная, которую мама оформила еще задолго до моего замужества. Так хотел мой отец. Он оставил завещание, в нем были кое-какие условия.

– А твой муж знал об этом? – спросил Федор.

Я удивленно подняла на него глаза и перестала рисовать.

– Да… – растерянно произнесла я. – Конечно.

– Ты рисуй, рисуй, – кивнул мне Федор. – А где сейчас твой муж?

– Не знаю. – Я отдала лист с готовым портретом Кастета Максу. – После клуба у меня с ним вышла ссора, с тех пор я его не видела.

Когда я стала рисовать Яну, в комнату забежали два больших черных добермана с серебряными тонкими ошейниками. Один обнюхал Макса, уделив особое внимание туфлям, а другой подошел ко мне и стал принюхиваться к моей коленке, глядя мне в глаза. В комнате воцарилась тишина. Я улыбнулась собаке, протянула руку и погладила ее по голове. Пес замер на мгновение, но потом положил морду мне на колено и подставил лоб. Я ласково потрепала его за уши и подняла глаза на Федора. Он сердито смотрел на меня.

– Никогда не гладь чужих собак, – строго сказал мне Федор. – Это убийцы, которые могут легко откусить полруки.

Я посмотрела на пса. Он укладывался у моих ног и тяжело дышал, высунув язык. Не похоже, что он хочет откусить мою руку.

– Может, было еще что-то необычное? – спросил меня Лексус, и я перевела на него взгляд. – Подумай хорошо.

– Да, – вспомнила я. – Яна говорила, что какой-то мужчина в клубе расспрашивал ее обо мне. Она не называла его имени.

– Это не аргумент, – тихо сказал Федор, глядя на Макса.

У меня создалось впечатление, что они продолжают какой-то свой разговор, который начали без меня.

– Не аргумент, – согласился Макс с Федором, и посмотрел на Лексуса. – Но пока Рамсес здесь, я ни в чем не могу быть уверен. Поэтому я хочу знать имя этого человека. Поговори с Яной и проверь все, что есть на камерах в клубе.

Когда я закончила с рисунками, Федор передал их Лексусу и тот встал, чтобы выйти из кабинета.

Собака, сидевшая у моих ног, приподнялась, напряженно поигрывая мускулами, и грозно зарычала на Лексуса. Ее холка поднялась, на морде появился злобный оскал, в глазах засверкали стальные искры. Теперь я поверила Федору. Такая может не только руку, но и голову легко отделить от туловища. Она пригнулась, готовясь к прыжку, но Федор резко отдал команду, остановившую ее:

– Фу, Стил! Сидеть!

Собака села, недовольно ворча и кидая злобные взгляды на Лексуса. Лексус, к его чести, совсем не испугался. Не обращая внимания на Стила, он спокойно попрощался со всеми ушел с моими рисунками.

Макс с Федором тоже поднялись.

– Пойдемте провожу вас, – сказал Федор.

Мы вышли в просторный холл с огромной мраморной лестницей и направились к выходу. Собаки понеслись вперед, скрывшись из виду.

– Феденька, – услышала я позади себя мелодичный женский голос, – а что же ты не сказал, что у нас гости? Макс, рада тебя видеть!

Я обернулась и увидела высокую девушку в коротком, белом платье. Я бы не удивилась, если бы ее звали Евой. Только в этом раю ее вряд ли сделали из ребра Федора Алексеевича. Скорее всего, что ее вырезали из какого-то модного журнала и оживили картинку прямо здесь.

– Кариночка, – весело прохрипел Федор, – они по делу, не в гости. Это Маша, познакомься. А это моя нимфа, Карина.

Мы с Кариной кивнули друг другу.

Федор обхватил девушку за талию и поцеловал ее в щеку. Нимфа была его на голову выше, поэтому ей пришлось наклониться, чтобы он смог ее поцеловать.

– Маша, а кем был твой отец? – спросил у меня Федор, отпустив Карину.

– Он был художником, – ответила я.

Карина подошла к Максу и стала ему что-то шептать прямо в ухо. Макс слегка нахмурился. Я заметила, как она легонько коснулась его плеча, проведя указательным пальцем по всей руке до самой кисти. Я удивленно взглянула на Федора. Он смотрел на меня и, похоже, не видел жеста своей нимфы. Или ему было все равно.

– А как его фамилия? – продолжил Федор. – Может, я его знаю?

– Иван Данильев-Корти, – ответила я, стараясь тоже не смотреть в сторону Макса и Карины. – Он умер больше десяти лет назад.

– Так ты Мария Данильева-Корти? – уточнил Федор.

– Нет, я сейчас Вишневская. Но до замужества была Корти.

– Что-то итальянское?

– Папа был наполовину итальянцем, – кивнула я.

– Ну надо же! – Федор восхищенно сложил руки и стал разглядывать меня, будто заново знакомясь со мной. – Оказывается, ты еще и итальянского происхождения! Маша, а оставайся у меня? Тебе здесь будет хорошо, вот увидишь. У меня отличная охрана и Стилу ты понравилась.

Я растерянно посмотрела на Макса. Нимфа Карина так и осталась висеть у него на плече.

– Спасибо за предложение, – сдержанно ответила я Федору. – Но я, пожалуй, откажусь.

– Карина, иди к себе, – властно приказал Федор, не глядя на нее.

Девушка наконец отлепилась от Макса и исчезла быстрее, чем появилась.

Мы вышли во двор. Собаки носились по лужайкам, перепрыгивая через камни, живописно лежащие на траве.

– До свидания, – сказала я Федору. – Спасибо вам за все.

– Пока рано благодарить, детка, – улыбнулся он. – Береги себя. И слушайся Макса.

К нам подбежал Стил, весело виляя коротеньким обрубком хвоста. Я не решилась погладить его, после замечания Федора.

Стил долго смотрел на меня и, приняв мой отказ в ласке за нерешительность, подпрыгнул на месте и лизнул меня в щеку. Я только успела немного отклониться, а Макс дернул резко меня за руку с такой силой, что я чуть не упала на него. Федор крикнул:

– Фу, Стил! Я тебе… – Он замахнулся на пса и испуганно посмотрел на меня. – Все в порядке, Маша?

Собака виновато прижалась к земле, но не убежала.

– Стил просто хотел попрощаться, – ответила я. – Вы же не хотите, чтобы я его гладила, вот он и проявил инициативу.

– Ну… не знаю, – неуверенно сказал Федор. – Погладь, если не боишься.

Макс крепко держал меня за локоть, давая понять, что я совершаю ошибку. Я вывернулась от него, наклонилась и погладила пса, почесав за ухом.

– Пока, Стил, – сказала я ему. – Ты мне тоже нравишься.

Пес облизал мою руку, исслюнявив ее, и побежал назад на лужайку к другой собаке.

– С собаками Федора действительно надо быть осторожнее, – отчитал меня Макс, когда мы выехали с ним за ворота «рая». – Я их видел в работе – это просто звери. На лету разрывают все живое, что им попадается.

– Бедняги, – вздохнула я. – В следующий раз буду осторожнее. А эта Карина, она кто… Федору?

На языке у меня крутилось продолжение фразы «и кто она тебе?», но я не стала говорить. Макс рассмеялся и покачал головой:

– Маша, ты же прекрасно поняла, кто она ему. Нимфа. У него их несколько. Есть еще жена, дети. Но он с ними не живет, а живет с нимфами. Они все вполне счастливы.

Я внимательно посмотрела на его профиль и спросила:

– Ты… действительно так думаешь?

Макс пожал плечами и кивнул:

– Если счастье – это то, чего человек хочет от жизни, то да. Нимфы хотят красивой жизни, которую им может обеспечить Федор, и они ее получают. Федору нравится, чтобы вокруг все было красиво и молодо, поэтому и разводит нимф в своем отдельно взятом раю. Меняет их периодически, но при этом никто не остается внакладе. Жена с детьми живут за границей и в курсе всего, что здесь происходит. Федор не мешает жене развлекаться, она не лезет в его жизнь. Единственный договор – чтобы он не разводился с ней и после его смерти имущество без проблем перешло ей и детям. Каждый получает то, что хочет. Что в этом плохого?

Я не ответила и Макс продолжил:

– Может, я тебя удивлю, но так сейчас живет почти весь мир. Это нормально, что с годами все становятся прагматичными, костенеют в своих привычках и уже не хотят брать на себя лишние обязательства.

Я улыбнулась, потому что много раз слышала от моей мамы подобную трактовку жизненной позиции. Если их с Максом познакомить, они быстро найдут общий язык.

– Нет, Макс, ты меня нисколько не удивил, – сказала я. – Но зато, теперь мне понятно, как вы между собой называете круговорот нимф между олигархами. Прагматизмом.

Макс улыбнулся, но спорить со мной не стал.

– А я не совсем поняла, он что, предлагал мне у него остаться в качестве нимфы?

– Нет, он отлично знал, что ты откажешься. Он сказал это для меня. После разговора с тобой Федор думает, что тебе нужна охрана. Я тоже так думаю. Поэтому мы едем не на квартиру, а в загородный дом, где я провожу семинар. Там есть охрана и так всем будет спокойнее. – Он мельком взглянул на мое озадаченное лицо. – Это удобно и обсуждению не подлежит.

Я вздохнула. Когда говорят таким тоном, спорить бесполезно.

11

В доме, где проходили тренинги Макса, все было не так помпезно, как в доме у Федора. Во дворе деревянные беседки, уютный прудик с мостиком, альпийские горки с симпатичными коваными фонариками. Внутри тоже все со вкусом и умеренным размахом. Большой холл с каменной лестницей, а вместо потолка – тонированная стеклянная крыша, которая создает иллюзию простора.

Макс поселил меня в комнате на втором этаже и представил домработницу Зину, полную женщину лет пятидесяти, с очень тонким, по-детски звонким голосом. Зина мне отрапортовала текст, заученный наизусть: вода – в умывальнике, еда – в столовой, кухня – на цоколе, халаты – в шкафу.

Когда они с Максом ушли, я осмотрелась в своем новом жилище. Оно визуально было разделено на две зоны. В основной стояли диван с креслами из светлой кожи, большой шкаф-купе с зеркальными створками и дверью в ванную комнату.

Вторая зона – спальня с выходом на небольшой, уютный балкон. Я вышла туда, села в плетеное кресло и стала смотреть на чуть покачивающиеся верхушки высоких елей. Так спокойно здесь, тихо… Мир, наполненный умиротворением. Будто и нет на свете ни изменяющих, ревнивых мужей, ни шумных клубов с толпой подонков, готовых покуситься на имущество беззащитной девицы.

Прислушиваясь к своим чувствам, я с удивлением констатировала, что о конфликте с Игорем я думаю, как об уже о давно пережитом прошлом. Будто вся история с ним произошла давно и раны успели затянуться. Нет ни обиды на него, ни злости – ничего. Только пустота и разочарование.

Усталость от пережитого и свежий лесной воздух сморили меня очень быстро, и я уснула прямо в кресле.

Уже под вечер ко мне заглянул Макс.

– Решил проверить, все ли с тобой в порядке, – сказал он мне, присаживаясь в кресло рядом. – Зина приглашает вниз, поесть что-нибудь. Говорит, что заходила позвать тебя на обед, но ты спала. Хорошо, что ты отдохнула, но уже пора ужинать, а ты сегодня только кофе выпила утром.

Я отрицательно качнула головой и посмотрела на него. Странно, я его совсем не знаю, но, глядя в его глаза, я пропитываюсь абсолютным доверием.

– Ты случайно не гипнотизер? – спросила я на всякий случай.

Макс рассмеялся и сказал:

– Начинаю привыкать к твоим неожиданным вопросам. Я не гипнотизер, нет. Так что насчет ужина?

– Нет, спасибо. Мне не хочется. Я лучше здесь посижу.

– Тогда я составлю тебе компанию, – сказал он и посмотрел на часы. – У меня есть немного времени, и я хотел бы расспросить тебя о твоей семье и ваших взаимоотношениях внутри семьи. Необходимо разобраться, кто мог надоумить Алика и его дружков отобрать у тебя квартиру.

Я пожала плечами и сказала:

– Как скажешь. С чего начать?

– С родителей.

– Моя мама родилась и выросла в Севастополе… – начала я немного сбивчиво собирать биографию своей семьи. – Она из династии медиков, но по образованию и по призванию искусствовед. Отец тоже родился в Севастополе. Его отец был скульптором. Папа умер от инфаркта. Я тогда была в школе, а когда вернулась, его уже увезли в морг…

Я замолчала. В голове сами собой всплывали картины того времени.

– Тогда ты бросила рисовать? – предположил Макс.

– Да, – кивнула я. – В лице папы я потеряла не только друга и опору в жизни. Я потеряла целый мир. Еще подростковый протестный возраст наложился. Искусство слишком больно напоминало мне о том, что отца больше нет, поэтому мне хотелось от него избавиться.

Макс внимательно слушал меня, глядя в глаза.

– А мама? Что она сказала на все это? – спросил он.

– Просила, чтобы я одумалась. Только все было бесполезно. Я же только внешне похожа на маму, а в характере у меня папино упрямство. Поэтому мама, привыкшая заниматься своей личной жизнью, очень тяготилась бременем моего воспитания, которое до своей смерти нес мой отец. Я принципиально отдалялась от искусства, а потом вышла замуж за человека, который не имеет к нему никакого отношения. Мама, устав уже от меня изрядно, сразу после моей свадьбы уехала в Неаполь со своим новым женихом и до сих пор живет там.

– А почему именно в Неаполь?

– Оттуда папины корни. Моя бабушка, папина мама, была родом из Неаполя. Как-то мой дед с бригадой скульпторов поехал в Италию на заработки и там повстречал свою любовь. Родители бабушки люди не бедные, были категорически против их связи, поэтому бабушка с дедом сбежали в Крым, где они поженились. Итальянская семья прокляла их брак и не общалась с ними до самой бабушкиной смерти. Она умерла, когда моему отцу было тринадцать лет. Героически перенеся все тяготы войны в обстановке, так и не ставшей ей родной, она скончалась от какой-то странной болезни, которую не просто не знали, как лечить, но и даже не смогли найти ей название. На бабушкины похороны приехали члены итальянской семьи и настояли, чтобы ее хоронили на ее родине. Тогда все было непросто – война еще не закончилась, такие дальние переезды были опасны, но итальянцы народ упрямый. Они не только забрали с собой тело бабушки, но и уговорили папу вместе с дедом переехать жить в Италию. Все имущество, которое принадлежало бабушке, они тогда переписали на моего отца. Это был акт позднего раскаяния. Они чувствовали свою вину перед ним и перед бабушкой, потому что считали, что ее болезнь и смерть были вызваны их проклятьем. В Италии папа учился живописи, объездил весь мир, но все равно считал своим домом Крым, куда и вернулся в конце концов. Дед умер в Неаполе, там осталась квартира, в которой сейчас живет мама. У нее, как и у меня, есть итальянское гражданство, кроме украинского.

– У Игоря тоже?

– Нет. Мы с ним не так и не оформили легализацию нашего брака в итальянском посольстве. Бумажной волокиты много, а надобности особой не было. Мы с Игорем никогда не хотел жить за границей.

Я ждала, что Макс, живущий в основном за границей, что-то возразит мне, но он спросил после недолгой паузы:

– А у твоего отца были еще браки до того, как он встретил твою маму?

– Да, он был женат дважды. Первый раз он женился рано, ему было девятнадцать лет, но его жена умерла через два года во время родов. Была какая-то патология, не смогли спасти ни ее, ни ребенка. Потом он женился только через десять лет, но что-то не сложилось и они расстались. Этой женщины уже давно нет в живых и детей от этого брака тоже не было. Больше про его женщин я ничего не знаю. Может, мама что-то знает.

– А как у тебя сложились отношения с ее новым мужем?

– Никак не сложились, – ответила я. – И у нее, кстати, тоже. Она его давно сменила. И не муж он ей никакой. У нее хватает ума не оформлять официально все свои отношения. Она у меня современная, вечно молодая невеста. Даже сейчас, в своем возрасте, она довольно привлекательна, поэтому подбирает себе мужчин не ниже того статуса, который сама себе определяет.

Макс помолчал немного, о чем-то думая, потом спросил:

– Так это ей Рубен передавал привет? Ее зовут Геля, так ведь?

Я покраснела, вспомнив оскорбительный выпад Рубенчика в сторону моей мамы и нашей с ней схожести.

– Ангелина, – поправила я Макса. – Ее зовут Ангелина. А Рубен не был ее женихом, он просто Арчибальд.

– Что значит Арчибальд? – не понял Макс. – Это его настоящее имя?

– Арчибальд – это не имя. Это собирательный образ маминых поклонников. У нас в доме всегда было много творческих людей. Мама устраивала творческие вечера, выставки. Все стремились попасть на такие тусовки и заявить о себе. Она гостей тщательно сортировала и выбирала самых талантливых. Они ее обожали или делали вид, что обожали, но это не значит, что у нее с ними были интимные отношения. Я их называла Арчибальды, хоть маме это не нравилось. Рубен был одним из них. Тогда он активно помогал маме проводить выставку папиных картин и пару дней даже жил у нас, пока я не проткнула ему вилкой руку.

– За что?

Я усмехнулась, глядя Максу в глаза, и увидела, что он догадался, «за что». За то, что перешел границы дозволенного.

– А что на это сказала твоя мама?

– На это – ничего. Ее не было дома тогда. Я не стала ей рассказывать, потому что Рубен пообещал больше не прикасаться ко мне без моего разрешения. Я тогда уже встречалась с Игорем и пригрозила, что организую им встречу, если он не сдержит слова. И он сдержал слово, – кивнула я. – Больше он ко мне не прикоснулся, но обиду на меня затаил и отомстил мне другим способом. Более изощренным.

– Что он сделал? – заинтересовался Макс.

– В один день он пригласил нас с мамой на арт-вечеринку. Он знал, что мама не сможет туда пойти, но будет настаивать, чтобы я пошла. Ее же всегда сражали наповал любые слова, с приставкой «арт».

– А Игорь? – перебил меня Макс. – Почему он с тобой не пошел?

– Ну, его это не интересовало, а я и не настаивала. Мне нравилось, что он далек от этого «арт». Да и я не хотела туда идти, но поддалась уговорам мамы. Это была не обычная вечеринка. Всем присутствующим предлагалось вместо одежды сделать на теле боди-арт. Я какое-то время колебалась, но потом мне показалось это забавным и я дала себя разукрасить. Лицо мне сделали Нефертити, а тело зебры. Получилось очень интересно.

Я замолчала, а Макс с удивлением на меня посмотрел.

– И все?

– Если бы! – вздохнула я. – Это было только начало. Там был фотограф, который снимал процесс разукрашивания и потом делал короткие фотосессии моделям на память. Мне, конечно, тоже. Когда я после всего этого вышла в зал, было уже глубоко за полночь. За время моего отсутствия арт-вечеринка уже успела перерасти в настоящую оргию. Разукрашенные обнаженные девушки и парни курили траву, алкоголь рекой лился. Я только тогда поняла, куда я попала. Искать свою одежду уже не было времени, поэтому я выскочила на улицу только со своим телефоном в руках и тут же позвонила Игорю. Потом я минут сорок сидела и ждала его. Что я только ни испытала тогда! – Я рассмеялась и покачала головой. – Но все обошлось. Игорь забрал меня оттуда. Зато на утро следующего дня начался настоящий ад. Рубенчик достал у фотографа мои снимки, размножил их и буквально завалил ими мой университет и все дворы, примыкающие к моему дому. Снимки, кстати, были очень профессионально сделаны. Только уж слишком сексуально получилось. Народ толпами стал ходить смотреть на меня, чтобы сравнить с фотографиями. Моя популярность взлетела до небес. Обратно пропорционально моей репутации. Игорь с Тимкой просто устали отпугивать от меня фанатов. Сам же Рубен исчез из нашего с мамой поля зрения и до той встречи в кафе я его больше не видела.

– Надо бы его проверить, – сказал Макс, и я удивленно посмотрела на него. – Сама посуди, Рубен знал много о тебе и твоей семье, на тебя обижен. Может, он и есть тот человек из клуба?

– Думаю, что он не настолько сейчас обижен, чтобы пойти на такое.

Макс кивнул и посмотрел на часы на своей руке.

– Мне уже нужно идти, – сказал он. – Если передумаешь насчет ужина, Зина тебя накормит. И еще. Я принес тебе снотворное. Оставил на столе в комнате. В нем нет компонентов, на которые у тебя аллергия.

Я с благодарностью смотрела на него и улыбалась. Как же не хочется, чтобы он уходил!

Но Макс ушел, а я еще долго сидела в кресле, вглядываясь в темноту, которая начиналась сразу за светом прожекторов. Только здесь, где нет света городских улиц и многоэтажек, четко видна граница между этими двумя мирами. Желтым миром света и черным миром ночи. И, несмотря на то, что темноты так много вокруг, но, как бы она ни сгущалась, никак не в силах победить четыре небольших прожектора, смело врезающиеся в нее. А что такое, собственно, темнота? Просто отсутствие света, не больше. Стоит только зажечь свечу, и она, такая пугающая и мрачная, в страхе отступает, уступая место даже маленькому огоньку. Ее легко вспугнуть и рассеять. Главное, не потерять свет…

В эту ночь мне приснилось, что я иду по лесу. На мне почему-то вечернее платье бордового цвета, а вокруг стелется туман, обволакивая дымкой деревья вокруг меня. Я вглядываюсь в тени, мелькающие вокруг, но сквозь туман не могу различить никого. Вот уже видна опушка, на которой горит костер, я даже чувствую его тепло и уютное потрескивание, но мне мешают идти то коряги, цепляющие длинное платье, то ветки деревьев. Я спотыкаюсь, проваливаюсь куда-то, но упорно вылезаю и снова иду к огню. Только он не приближается, сколько бы я ни шла. Туман начинает сгущаться, клубясь вокруг меня. Я кожей чувствую его ледяное прикосновение. В моей душе растет паника. Я начинаю бежать, отталкивая ветки, которые уже в кровь избили мое лицо и руки. Их не видно из-за густого тумана, поэтому они появляются неожиданно, я не успеваю уворачиваться. Костра я уже не вижу. Его нет, его сожрал туман! Теперь, кроме тумана, вообще ничего нет. Он наполняет мои легкие, которые начинают леденеть. Я пытаюсь кричать, но выходит издать только хрип, царапающий горло изнутри…

Я проснулась, сжимая горло руками. Опять я почувствовала это пугающее наваждение, которое я испытала в аэропорту после поездки в Адлер. Тогда, когда узнала, что умерла Кэти. Как будто что-то надвигается на меня, что-то нехорошее, пугающее. Как туман, которому не страшен свет. Он его безжалостно поглотит. Получается, что бояться надо не темноты, хоть она и опасна. Бояться нужно тумана – он коварнее…

На часах было полчетвертого. Прожектора еще включены, но граница между светом и темнотой уже не такая четкая. Значит, уже светает.

Может, я как в прошлый раз, начинаю заболевать? Я потрогала лоб – нет, влажный и холодный. Это наваждение из-за нервов. Оно пройдет. Знаю же, что не стоит спать днем! Или пить снотворное перед сном.

Я приняла душ, смыв с себя остатки тревожных воспоминаний от тяжелого сна, оделась и вышла на улицу.

Чувствовалась близость леса. Легкий, по-утреннему свежий воздух был пропитан влагой и сосновой смолой. Птицы робко, будто спрашивая у еще не пробудившегося мира разрешения, начинали посвистывать.

Я обвела взглядом двор и увидела на машине Макса, которая стояла у ворот подземного гаража, маленького рыжего кота. Он сидел на капоте и удивленно смотрел на меня. Я улыбнулась и подошла к нему. Кот никак не отреагировал на мое приближение.

– Тебе тоже не спится? – тихо спросила я у него, подойдя к машине.

Кот моргнул и, перебирая передними лапами, выгнул спину. Я облокотилась одной рукой на капот, а другую протянула, чтобы погладить кота. Он замер в ожидании ласки и заурчал, но я так и не донесла до него руку, а положила ее тоже на капот. Он был еле теплый. Странно… Это значит, что Макс недавно приехал. Ну, с другой стороны, что странного? У него своя жизнь. То, что он уделил мне столько внимания, не значит, что ему нужно ее откладывать или менять. Я сразу вспомнила нимфу Карину, и мне стало грустно. Вспомнила, как она, заигрывая с Максом, провела пальцем вдоль его руки, а потом стала обнимать его. Настроение испортилось напрочь. Куда можно ездить ночью? Уж точно не в офис на работу…

Я вернулась в свою комнату, легла поверх одеяла и не заметно для себя уснула.

Второе пробуждение в это утро было не лучше первого – от трезвона своего мобильного. Я открыла глаза и лениво повернула его, чтобы увидеть, кто звонит. Раиса Ивановна. Вот уж кого я точно не хочу слышать сейчас! Я отключила звук в телефоне, но он продолжал сотрясаться от вибрации. Тогда я засунула его под подушку и подождала, пока он не перестанет подавать признаки жизни. Видимо, свекровь решила проверить, жива ли я еще. Как трогательно! Я почувствовала, что во мне растет волна раздражения. С чего бы это? То, что свекровь беспокоится обо мне, вполне естественно. Она же не виновата, что ее сын изменяет мне и бьет? Я вздохнула и призналась себе честно: нет, это все из-за Макса. Только этого мне не хватало!

Я накинула куртку и вышла из комнаты. Прямо в дверях я столкнулась с Зиной.

– Доброе утро, Маша, – бодро поздоровалась она. – Максим Эдуардович попросил проведать вас и накормить завтраком. Вы себя как чувствуете?

– Нормально, спасибо. Но кормить меня не надо.

– Как скажете, – не меняя тона, произнесла она. – Только Максим Эдуардович будет недоволен.

– Ничего, переживет, – буркнула я и пошла к лестнице.

Да какое ему дело, буду я завтракать или нет? Пусть уже занимается своими делами!

– Маша! – опять окликнула меня Зина и я остановилась.

– Максим Эдуардович просил вам сказать, что, если вы решите выйти за пределы этого дома, то можете взять Сергея. Это его водитель.

Я кивнула и вышла на улицу. На небе были мелкие, белоснежные облака, но светило солнце и день обещал быть теплым.

Мельком взглянув на машину Макса с запотевшими стеклами, я направилась к воротам. Конечно, я не собиралась искать никакого водителя Сергея, но он сам догнал меня у ворот и настойчиво предложил свои услуги.

Сергей оказался мужчиной лет тридцати пяти, с добродушной улыбкой и совершенно лысой головой. Его немного удивило мое желание поехать в магазин канцтоваров. Но, по видимому, он не был приучен задавать лишних вопросов, поэтому только кивнул мне и пошел за машиной.

Мы объехали несколько магазинов, прежде чем я нашла то, что искала, потом зашли в пиццерию, где решили перекусить. Меня хватило ровно на четверть кусочка пиццы. Сергей же, весело рассказывая мне про своего племянника, съел сначала свои куски, потом и мой остаток. Вообще он оказался разговорчивым, но, к счастью, не очень любопытным. Поэтому мне удавалось отмалчиваться, изредка кивая в тему разговора или улыбаясь.

Через пару часов мы вернулись в дом.

Здесь ничего не изменилось. Я по-прежнему не встретила никого, кроме Зины, которая предложила нам с Сергеем позавтракать. Сергей с радостью согласился. Я вежливо ответила, что уже поела в городе, и пошла к себе в комнату.

Не раздеваясь, я прошла на балкон, села в кресло и разложила на столике простые карандаши и мелки пастели.

Над чистым листом в альбоме я замерла на несколько мгновений. У Федора я рисовала наброски портретов, но мне не понравилось то, что я сделала. Для первого раза, возможно, неплохо, но я рада, что ни Макс, ни Федор не разбираются в искусстве. Иначе было бы стыдно перед ними. У моего отца портреты получались особенно хорошо. Он мог передать сущность человека, которую всегда почему-то безошибочно улавливал даже в незнакомых людях. Может, и у меня когда-нибудь так получится?

Для начала я решила нарисовать вид из моего кресла через балконную, кованую решетку с чугунными шариками. Потом вспомнила лысину Сергея, которую рассматривала полдня, и нарисовала его профиль, а внизу, под портретом, несколько видов его нижней части лица, которая, если не жует, то обязательно что-то говорит.

Еще мне захотелось нарисовать руки Макса. Эти гибкие, красивые пальцы. Изящные, но в то же время по-мужски сильные… Увлекшись изображением его рук, я не сразу заметила, как возле меня появился и их хозяин. Сегодня он был одет необычно: его привычные брюки и рубашку сменили стильные, потертые джинсы и черная футболка. Вместо пиджака на нем была надета та кожаная куртка, которую он когда-то дал мне доехать до моего дома.